ь,
потом другая. Ощутила свободу, которую любила так же, как жизнь, и,  за-
сыпая, улыбнулась свободе. Провела ладонью по плечу, с удивлением  отме-
чая, что и ладонь и плечо - не прежние, а другие. Раньше она не замечала
своего тела, оно имело как бы рабочее значение: ноги -  ходить,  руки  -
работать. Но оказывается, все это, вплоть до каждой реснички, может  су-
ществовать как отдельные живые существа и необходимо не только тебе. Го-
раздо больше, чем тебе, это необходимо другому человеку. Инна заснула  с
уверенностью, что она - всесильна и прекрасна. Ощутила  себя  нормально,
ибо это и есть норма - слышать себя всесильной и прекрасной. А  все  ос-
тальное - отклонение от нормы.
   Птицы молчали, значит, солнце еще не встало.  Облака  бежали  быстро,
были перистые и низкие.
   Цвела сирень. Гроздья даже по виду были тугие и прохладные. Адам пос-
мотрел на небо, его глаза наполнились слезами. Он заплакал по жене.  Ему
бесконечно жаль стало свою Светлану Алексеевну, с которой  прожил  двад-
цать лет и которая была порядочным человеком. Это очень  ценно  само  по
себе - иметь дело с порядочным человеком, но, как оказалось,  в  опреде-
ленной ситуации это не имело ровно никакого значения.  Он  понимал,  что
должен уйти от нее, а значит, нанести ей реальное зло.
   Адам пошел по аллее к своему корпусу. Деревья тянулись к небу, ели  -
сплошные, а березы - ажурные. Одна береза лежала поваленная, с  выкорче-
ванными корнями. Корни переплелись, как головы звероящера. У одной голо-
вы болел зуб и корень-рука подпирал корень-щеку. "Инна", - подумал Адам.
   Пробежал ежик. Он комочком перекатился через дорогу и нырнул в  высо-
кую траву. "Инна", - подумал Адам.
   Все живое и неживое слилось у него в единственное понятие: Инна.
   Облака бежали, бежали, бежали... Адам остановился, вбирая глазами не-
бо и землю, испытывая гордый человеческий настрой души, какого он не ис-
пытывал никогда прежде. Он был как никогда счастлив и как никогда несча-
стен.
   На завтрак Инна пришла позже обычного. Адам ждал ее за столом.
   Она волновалась - как они встретятся, что скажут друг другу. Тот  че-
ловек, которого она любила, умел сделать вид, что ничего не случилось. И
так у него это ловко выходило, что Инна и сама, помниться, усомнилась. И
засматривала в его безмятежное лицо.
   Инна подходила к столу - прямая и независимая, на всякий случай, если
понадобится независимость. Адам поднялся ей навстречу. Они  стояли  друг
против друга и смотрели, молча - глаза в глаза, и это продолжалось  дол-
го, почти бесконечно. Со стороны было похоже, будто они глядят на  спор:
кто дольше?
   Кто-то очень умный, кажется даже царь Соломон, сказал о любви:  тайна
сия велика есть. Тайна - это то, чего не знаешь. Когда-то вода тоже была
тайной, а теперь вода - это две молекулы водорода и одна кислорода.  Так
и любовь. Сейчас это тайна. А когда-нибудь выяснится:  валентность  души
одного человека точно совпадает с валентностью другого и две души  обра-
зуют качественно новую духовную молекулу.
   Адам и Инна стояли и не могли снять глаз друг с друга, и сердце  сту-
чало, потому что шла цепная реакция, объединяющая души в Любовь.
   - Панкратов! К телефону! - крикнула уборщица тренированным горлом.
   - Это меня, - сказал Адам.
   - Кто? - испугалась Инна. Ей показалось, он сейчас уйдет и никогда не
вернется, и душа снова останется неприкаянной, как детдомовское дитя.
   - Не знаю.
   - Панкратов! - снова гаркнула уборщица.
   - Я сейчас, - пообещал он и пошел.
   Инна села на стул и опустила глаза в тарелку.
   - Можно я у вас спрошу? - обратилась клоунеса. Она не начала сразу  с
вопроса, который хотела задать, а как бы деликатно постучалась в Инну.
   Инна подняла глаза.
   - Мне сегодня снилось, будто меня кусала кошка.
   - Больно? - спросила Инна.
   - Ужасно. Она сцепила зубы на моей руке, и я просто не знала, что мне
делать. Я боялась, что она мне выкусит кусок.
   - Надо было зажать ей нос, - предложил завязавший алкоголик.
   - Зачем?
   - Ей нечем стало бы дышать, и она разжала бы зубы.
   - Я не догадалась, - клоунеса подняла брови.
   - Между прочим, я тоже ужасно боюсь кошек, - сказала жена алкоголика.
- Вот я иду мимо них и никогда не знаю, что у них на уме.
   Вернулся Адам. Он сел за стол и начал есть.
   - Это очень хороший сон, - сказала Инна. Она сказала то, что клоунеса
хотела от нее услышать.
   Людям совершенно не обязательно заранее знать плохую  правду.  Плохая
правда придет сама и о себе заявит. Людям надо подкармливать надежду.
   Клоунеса радостно закивала, поверила, что кусающая  кошка  -  вестник
прекрасных перемен.
   - Жена? - тихо спросила Инна.
   Он кивнул.
   - Ты уезжаешь?
   Он кивнул.
   - Навсегда?
   - На полдня. Туда и обратно.
   Адам поднял глаза на Инну, и она увидела в них,  что  цепная  реакция
его души уже совершилась и никакие звонки не в состоянии  ее  расщепить.
Инна хотела улыбнуться, но сморщилась. Она устала.
   - Жена уезжает в командировку. Некуда девать собаку.  Она  попросила,
чтобы я ее забрал.
   - А как ее зовут? - спросила Инна.
   - Кого? Жену?
   - Собаку.
   - Радда... Она вез время радовалась. Мы ее так назвали.
   - Глупая, что ли?
   - Почему глупая?
   - А почему все время радовалась?
   - Оттого что умная. Для радости найти причины  гораздо  сложнее,  чем
для печали. Люди любят себя, поэтому им все время  что-то  для  себя  не
хватает. И они страдают. А собаки любят хозяев и постоянно радуются сво-
ей любви.
   - Я тебя провожу, - сказала Инна.
   - Проводишь и встретишь.
   Адам вернулся к вечеру и повел Инну в деревню Манино - ту самую,  где
шел суд.
   Держать собаку в санатории категорически запретили. Адам  договорился
со старушкой из крайнего дома, и она за пустяковую цену сдала Радде пус-
тую конуру. Радда без хозяина остаться не пожелала, она так взвыла,  что
пришлось Адаму поселиться у той же старушки. Он решил,  что  будет  кор-
миться в санатории, а жить в деревне.
   - А какой она породы? - спросила Инна.
   - Шотландский сеттер.
   Инна в породах не разбиралась и не представляла  себе,  как  выглядит
шотландский сеттер, однако оба этих  слова  ей  понравились.  За  словом
"шотландский" стояло нечто еще более иностранное, чем  "английский".  За
этим словом брезжили молчаливые блондины в коротких клетчатых юбках.
   Дорога шла через овраг. На дне оврага стучал по камешкам ручей. Через
него лежали деревянные мостки с деревянными перилами. "  Как  в  Шотлан-
дии", - подумала Инна, хотя овраг с ручейком и мостиком мог быть в любой
части света. Кроме Африки. А может, и в Африке.
   - А она красивая? - спросила Инна.
   - Она очень красивая, - с убеждением сказал Адам. - Она  тебе  понра-
вится. Она не может не понравиться.
   Он открыл калитку, сбросив с нее веревочную петлю, и вошел  во  двор.
Большая тяжелая собака, улыбаясь всей пастью и размахивая хвостом,  уст-
ремилась навстречу. Она подняла к Инне морду с выражением: "Ну, что  бу-
дем делать? Я согласна на все", и Инна увидела, что ее правый глаз затя-
нут плотным сплошным бельмом и напоминает крутое яйцо. Вокруг  смеющейся
пасти - седая щетина, а розовый живот болтается как тряпка...
   - Она старая? - догадалась Инна.
   - Ага, - беспечно сказал Адам. - Ей шестнадцать лет.
   - А сколько живут собаки?
   - Пятнадцать.
   - Значит, ей сто десять лет? - спросила Инна. - Она у  тебя  долгожи-
тель?
   Адам тихо, счастливо улыбался, поскольку  присутствовал  при  встрече
самых родных и необходимых ему существ.
   Из дома вышла старуха и высыпала в траву собачий ужин: остатки каши и
размолоченный хлеб. Радда обнюхала и с недоумением поглядела на хозяина.
   - Ешь, - приказал Адам. - Ты не дома.
   Радда стала послушно есть, и такая покорность была почему-то неприят-
на Инне. Она поняла, что старая собака будет жрать все,  абсолютно  все,
без исключения, если хозяин прикажет: ешь.
   Радда покончила с ужином и угодливо обнюхала каждую травинку,  прове-
ряя, не осталось ли чего, и посмотрела на Адама, ожидая похвалы.
   - Пошли погуляем, - предложил Адам.
   Вышли на дорогу. Собака побежала впереди. Инна обратила внимание, что
она не останавливается для малой нужды, как все собаки, а продолжает ид-
ти на чуть согнутых и чуть раскоряченных ногах, не прерывая своего заня-
тия. Видимо, ей было жалко тратить на это время. Собака  знакомилась  со
всем, что встречалось ей на дороге: обрывки газет,  деревенские  собаки,
редкие прохожие. Подбегая к людям, она прежде всего обнюхивала конец жи-
вота, отчего люди конфузились, смущенно взглядывали на Адама и Инну, и у
Инны было такое чувство, будто она участвует в чем-то малопристойном.
   - Радда! Фу! - прикрикивал Адам низковатым скрипучим голосом. В разд-
ражении его голос как бы терял соки и становился необаятельным. И  можно
было себе представить, каков он в раздражении.
   - Пойдем на речку, - попросила Инна.
   Адам открыл дверцы машины. Радда тут же привычным движением  вскочила
на переднее сиденье.
   - А ну убирайся! - приказал Адам, но Радда и ухом не повела. Ей хоте-
лось быть как можно ближе к хозяину, и она умела не слышать то,  что  ей
не хотелось слышать.
   - Ее надо вымыть, - заметила 14нна тускло.
   - Разве? - удивился Адам, отмечая тусклость ее голоса и теряясь.
   - А ты не чувствуешь?
   Дорога к реке и река были прежними, но  Инна  не  могла  пробиться  к
прежней радости. Ей что-то мешало, но что именно - она не могла  опреде-
лить.
   Радде не мешало ничего. Выскочив из машины на берег, она пришла в не-
описуемый восторг. Она разогналась  и  влетела  в  воду,  поплавала  там
по-собачьи, приподняв нос над водой, потом выскочила  на  берег,  сильно
стряхнулась, и брызги веером полетели на Инну, и в каждой капле  отража-
лись все семь цветов светового спектра.
   - Убери ее, - тихо и определенно попросила Инна.
   Убрать собаку, а самому остаться возле Инны было  практически  невоз-
можно. Собаку можно было убрать только вместе с собой.
   Адам разделся, взял собаку за ошейник и пошел вместе с  ней  в  воду.
Инна сидела на берегу, насупившись, и наблюдала, как он выдавил  на  ла-
донь полтюбика шампуня и стал мыть собаку. Инна подумала, что  этими  же
руками он обнимет ее вечером, и насупилась еще больше. Освободившись  от
хозяина, собака выскочила на берег, опрокинулась на спину  и  стала  ка-
таться по земле, как бы назло: дескать, ты меня мыл, а я сейчас запачка-
юсь.
   - Фу! - сказал Адам, выходя.
   Инна не поняла - почему "фу", посмотрела внимательнее и увидела,  что
собака катается по засохшим коровьим лепешкам.
   - Убери ее - снова потребовала Инна.
   - Она что, тебе мешает? - заподозрил Адам.
   Инна внимательно посмотрела на Адама и вдруг увидела, что они  похожи
со своей собакой: та же седая желтизна, то же  выражение  естественности
на длинном лице. И то же упрямство. Чем бы их желания ни были  продикто-
ваны, пусть даже самыми благородными намерениями, но они  всегда  делали
так, как хотели, - и Радда, и Адам. Эта собачья преданность была  прежде
всего преданностью себе.
   - Да, - сказала Инна. - Мешает.
   - Тогда как же мы будем жить?
   - Где? - не поняла Инна.
   - В Москве. У тебя. Я же не смогу ее бросить. Я должен буду взять  ее
с собой.
   - Кого? - растерялась Инна.
   - Собаку, кого же еще...
   Это было официальное предложение. И  все  остальное  теперь  зависело
только от нее. Значит, не зря она приехала в санаторий и так дорого зап-
латила за путевку и за подарок той тете, которая эту путевку доставала.
   - Ты еще сам не переехал, - растерянно сказала Инна. - А  уже  собаку
свою тащишь...
   Решено было, что стены прихожей они обошьют деревом, а спальню  обтя-
нут ситцем, и тогда спальня будет походить на шкатулку. А  гостиную  они
оклеят нормальными обоями, но изнаночной стороной. И гостиная будет  бе-
лая. Она видела такую гостиную в доме у иностранцев. Книжных полок реши-
ли не покупать, а сделать стеллажи из настоящих кирпичей и настоящих до-
сок. На кирпичи положить доски и укрепить, чтобы не  рассыпались.  Такое
она видела в иностранном журнале. Было решено - никаких гарнитуров,  ни-
какого мещанства. Основной принцип - рукоделье, то есть дело рук, а зна-
чит, и творчества.
   Еще было решено, что вить гнездо они начнут после того, как Адам раз-
ведется с женой и официально распишется с Инной. Можно было  бы  принять
другой план: сначала съехаться и обивать спальню  ситцем,  а  потом  уже
разводиться и расписываться. Но Инна боялась, что,  если  согласится  на
этот план, Адам начнет тянуть с разводом и, в конце концов, захочет сох-
ранить обеих женщин, как это сделал тот человек,  которого  она  любила.
Потому что в каждой женщине есть то, чего нет в другой.
   Срок пребывания в санатории подходил к концу. Они каждый день  гуляли
втроем: Адам, Инна и Радда, и каждый раз выбирали новые маршруты,  чтобы
разнообразить впечатления. Адам в угоду Инне орал на собаку,  но  собака
не обижалась. Для нее было главное, чтобы хозяин находился рядом.  Когда
он уходил и оставлял собаку одну, в ней образовывалось чувство,  похожее
на голод, стой разницей, что голод она могла терпеть, а этот,  душевный,
голод - нет. Каждая секунда протягивалась в бесконечность, и в этой бес-
конечности сердце набухало болью и работало как бы вхолостую, без крови,
и клапана перетирались друг о друга. И собаке казалось: если это состоя-
ние не кончится, она взбесится. И тогда она начинала  рыдать  в  конуре.
Выходила старуха и что-то говорила, но Радда не слышала ее сквозь  отча-
янье. Потом возвращался  хозяин,  и  сердце  сразу  наполнялось  горячей
кровью и все успокаивалось внутри.
   Адам любил свою собаку, но в присутствии Инны он стеснялся и даже бо-
ялся это обнаружить. Он испытывал к Инне то же самое, что Радда к  нему.
В отсутствие Инны он слышал в себе тот же самый душевный голод и так  же
трудно его переносил. Инна понимала это и  догадывалась,  что  если  она
скажет: "Адам!" - и бросит палку в кусты, он тут  же  помчится  со  всех
ног, путаясь в ногах, и принесет ей эту палку в зубах, и, приподняв  ли-
цо, будет ждать, что ему дадут кусочек сахару или погладят по щеке.
   Инна наслаждалась своей властью и временами была почти счастлива,  но
все же что-то ей мешало. Если бы понять - что именно. И однажды поняла.
   Это было в полдень.
   Они вышли в поле, похожее на степь, покрытое шелковым ковылем.  Радде
что-то показалось подозрительным, и она осторожно вошла в ковыль.
   - Мышь, - предположил Адам. - Или крот.
   Он крикнул какой-то охотничий термин. Радда вся напряглась и забеспо-
коилась.
   - Челноком идет, - сказал Адам, будто Инна что-то в этом понимала.
   Собака красиво стелилась по полю. Отсюда было не видно ее бельмастого
глаза, высокая трава скрывала дряблый живот. Была видна только узкая по-
родистая морда, темно-коричневая спина и вдохновенный ход гончей собаки.
   Адам с любовью и родительской гордостью смотрел на Радду и  приглашал
глазами Инну разделить его любовь и гордость. И сам в это время был  по-
хож на студента, и очки поблескивали на солнце.
   - Как молодая, - сказал Адам. И в этот момент Инна отчетливо  поняла,
что ей мешало. КАК. Собака, шла КАК молодая, но она была старая.  И  то,
что случилось у нее с Адамом, - КАК любовь. И даже с официальным предло-
жением и ситцевыми стенами. Но это - не любовь. Это желание любви, выда-
ваемое за любовь. И тот человек, которого она любила, всплыл перед  гла-
зами так явственно, будто стоял возле крайней березы. Их отношения  пос-
леднее время были похожи на боксерский матч - кто кому сильнее врежет. С
той разницей, что в боксе сохраняются правила игры, а они без правил,  в
запрещенные места. И сейчас, уехав в санаторий и присмотрев себе  Адама,
врезала она. Так, чтоб не встал. Но он встал и стоял возле крайней бере-
зы, усмехаясь, вытирая кровь с зубов.
   А собака все шла над шелковым ковылем.
   А Адам весь светился, щурясь.
   А Инна стояла - побежденная и глухая от навалившейся пустоты.  И  все
это происходило средь бела  дня  под  радостным  полуденным  солнцем.  И
где-то улепетывала от собаки несчастная мышь. Или крот.
   Срок Инны заканчивался на неделю раньше, чем у Адама.  Но  Адам  тоже
решил прервать отпуск и вернуться в Москву. У него была тысяча дел: раз-
водиться, расписываться, размениваться, разговаривать с начальством.
   Предстоящий развод несколько тормозил его продвижение  по  престижной
лестнице. Но престижная лестница в его новой системе ценностей не стоила
ничего. Полторы копейки. Престиж - это то, что думают о тебе другие  лю-
ди. А какая разница, что подумают, сидя у себя дома, Кравцов или  Селез-
нев.
   Служебные удостоверения, ордена, погоны, бриллианты, деньги - это то,
что человек снимает с себя на ночь и кладет на стол или вешает на стул -
в том случае, если это китель. А все, что можно  снять  и  положить  от-
дельно от себя, не имело больше для Адама никакого значения. Имело  зна-
чение только то, с чем он ложился спать: здоровье, спокойная  совесть  и
душевное равновесие. И женщина. А точнее - Любовь. А еще  точнее  -  это
дети. Много детей: трое, четверо, пятеро - сколько бог  даст.  Он  будет
водить их в зоопарк, показывать носорога и покупать мороженое. Он  пост-
роит им дом на зеленой траве, чтобы на участке стояли сосны и росла зем-
ляника. Он будет в жаркую погоду ходить босиком по душным сосновым игол-
кам и спокойно, счастливо стареть. Старость -  это  тоже  большой  кусок
жизни, и в нем есть свои преимущества, тем более что  молодость  и  зре-
лость у Адама счастливыми не были, и он все время ждал перемен. В  моло-
дости они с женой очень долго снимали углы, потом комнаты.  Адам  привык
считать себя временным жильцом, и это ощущение временности невольно  ас-
социировалось со Светланой.
   В Воркуте (Адам ездил туда в командировку) он встречал многих  людей,
которые приехали заполярный круг,  чтобы  заработать  деньги  на  лучшую
жизнь, а потом вернуться на материк и начать эту лучшую жизнь. Они  жили
в полярной ночи, зевали от авитаминоза, жмурились от полярных  ветров  и
были по-своему счастливы, однако считали эту жизнь  черновым  вариантом.
Так проходили десять, двадцать и даже тридцать лет. А потом они  возвра-
щались на материк и скоро умирали, потому что менять климат после  опре-
деленного возраста уже нельзя. Организм не может адаптироваться.
   Адам решил для себя не ждать больше ни одного дня, уехать на свой ма-
терик, обтянуть спальню ситцем и зачать детей, пока не стар. Нет и пяти-
десяти. Говорят, в этом возрасте создаются самые удачные  дети.  Еще  ни
одного гения не произошло от молодого отца.
   Поднимаясь по лестнице, Адам мечтал, чтобы Светланы не оказалось  до-
ма. Он не представлял себе, как скажет ей о том,  что  уходит.  Это  все
равно что подойти к родному человеку и, глядя в глаза, сунуть под  ребра
нож, как истопник из деревни  Манино.  И  при  этом  приговаривать:  "Ну
вот... все... уже не больно. Видишь? А ты боялась..."
   Светлана оказалась дома, но у нее сидела подруга Райка. А при  посто-
роннем человеке говорить было неудобно. Да и невозможно. Адам  ненавидел
эту вымогательницу Райку, она вымогала из Светланы все,  что  ей  удава-
лось, с искусством опытной попрошайки. Адам даже усвоил ее систему: сна-
чала Райка начинала жаловаться на свою жизнь и  приводила  такие  убеди-
тельные доводы, что ее становилось жаль. Потом  начинала  извиняться  за
предстоящую просьбу, и извинялась так тщательно, что хотелось тут же все
для нее сделать. Потом уже шла сама просьба, просьба ложилась на  подго-
товленную почву, и эта дуреха Светлана готова была тут же стащить с себя
последнюю рубаху, и если надо - вместе с кожей. Может, и кожа пригодится
для пересадки.
   - У тебя нет пятидесяти рублей? - шепотом спросила Светлана,  огляды-
ваясь на комнату.
   - Сначала надо сказать "здравствуй", - посоветовал Адам и