тпирать свою дверь.
   Другой взял чемодан Веры и повел ее за руку вниз по лестнице.
   Вера покорно шла следом, на расстоянии своей вытянутой руки, и,  выг-
нув шею, смотрела на Вовика.
   Сиамский кот дремал на радиаторе парового отопления.
   Заслышав людей, он приоткрыл один глаз, и выражение его морды как  бы
говорило: может быть, с точки зрения сиамских и сибирских  благополучных
котов, я живу ужасно. Но с точки  зрения  обычных  лестничных  кошек,  я
просто  процветаю.  Здесь  ухоженная,  проветренная  лестница,  лояльные
мальчишки и сколько угодно качественных объедков.


   ЦЕНТР ПАМЯТИ

   Все началось в пятницу, во второй половине дня, когда Варвара Тимофе-
евна вернулась из булочной.
   Она достала из авоськи половинку орловского хлеба, пакетик с чаем. На
пакетике был написан какой-то сложный шифр, похожий на  текст  шпионской
радиограммы: МПП РОСГЛАВДИЕТЧАЙ ГОСТ 1938-46...
   Варвара Тимофеевна не стала вникать в премудрость, поставила  пакетик
на стол, и в ту же минуту медленно, будто нехотя, растворились обе  рамы
кухонного окна.
   Варвара Тимофеевна точно знала, что окна были задраены и  закрыты  на
все оконные задвижки. Сами по себе они раствориться не могли, и было по-
хоже, будто кто-то показал фокус.
   Варвара Тимофеевна несколько оскорбилась фамильярности фокусника,  но
не растерялась, а моментально вернула все на  прежние  места:  затворила
окна и еще закрыла их на шпингалеты.
   В это время распахнулись дверцы кухонной  полки,  висящей  на  стене.
Чашки стали подскакивать на блюдцах, как бы примериваясь, потом соскочи-
ли на пол, а следом за чашками бросились вниз блюдца, предпочитая скорый
конец долгой разлуке.
   Варвара Тимофеевна собрала с пола осколки,  высыпала  их  в  мусорное
ведро. Выпрямилась и сквозь раскрытую дверь увидела: кушетка  в  комнате
медленно поехала от стены к центру, а ящик для белья стал  раскачиваться
на носках, как человек в раздумье: с пятки на носок.
   Варвара Тимофеевна приложила руку к стене. Стену знобило,  и  Варвара
Тимофеевна догадалась, что в Москву началось землетрясение, как  в  Таш-
кенте.
   Она где-то слышала, что при землетрясении надо: встать в дверной про-
ем: там рушится в последнюю очередь или не рушится вообще.
   Варвара Тимофеевна перебежала маленький  коридорчик  своей  квартиры,
встала под дверной косяк и простояла без паники час, а может, и два.
   Потом ей надоело жить без впечатлений, и она пошла к  соседям  разуз-
нать размер морального и материального ущерба.
   У соседей все было обычно и привычно.
   Варвара Тимофеевна вернулась домой, легла животом на подоконник, выг-
лянула в окно. На улице - никаких примет землетрясения: земля не гудела.
Собаки не лаяли. Дети справляли свое детство. Десятилетний  Ромка-татар-
чонок поддал ногой мягкий мяч, где-то пропускающий воздух. Мяч шмякнулся
в свежую рассаду, которую Варвара Тимофеевна высадила во дворе перед до-
мом.
   - У, паралич! Дьявол не нашего бога! - завопила Варвара Тимофеевна. -
Вот я щас выйду, вот я тебя поймаю...
   - Это детская площадка, а не огород, - огрызнулся снизу Ромка.  Когда
Варвара Тимофеевна была высоко, он ее не боялся. - Вы бы еще свиней раз-
вели...
   Варвара Тимофеевна хотела ответить Ромке, но за  ее  спиной  раздался
звук-лязг средней мощности.
   Варвара Тимофеевна оглянулась. На полу лежала люстра, вернее, то, что
было люстрой. В потолке зияла черная неаккуратная дыра.
   Когда стихийное бедствие касается всех людей,  то  несчастье  как  бы
раскладывается на всех в равной мере, и это не так обидно для каждой от-
дельной личности.
   Но когда стихийное бедствие касается только одного человека,  то  это
воспринимается как несправедливость, а всякая несправедливость покрывает
душу шрамами.
   Варвара Тимофеевна оделась и пошла в домоуправление.
   Управдом Шура внимательно выслушала Варвару Тимофеевну и сказала, что
ни о каком индивидуальном землетрясении не может быть и речи, потому что
в Москве нет вулканов. А стены трясутся скорее всего оттого, что  сверху
или снизу подрались соседи, и по этому поводу надо обращаться не в домо-
управление, а в милицию.
   Варвара Тимофеевна сказала, что сверху нее живет мать-одиночка,  лиф-
тершина дочка Таня с грудным младенцем, и драться между собой они не хо-
тят. А снизу живут две сестры-двойняшки, по восемьдесят лет каждой. Они,
бывает, ссорятся между собой, но вряд ли могут разодраться с такой силой
и страстью.
   Управдом Шура ничего не ответила, видимо, осталась при своем  мнении,
подняла руки и поправила в волосах круглую гребенку. Она сидела с подня-
тыми могучими руками, как монумент, во всей своей переспелой сорокапяти-
летней красоте, и Варвара Тимофеевна, глядя на нее, подумала:
   "Кобыла".
   Но вслух ничего не сказала.
   Управдом Шура тем не менее услышала то, о чем подумала Варвара  Тимо-
феевна, но вслух ничего не ответила.
   Милиционер Костя был молодой, с длинным ногтем на мизинце и мало  по-
ходил на представителя власти.
   Говорят, жизнью правят два инстинкта: инстинкт любви, чтобы  оставить
потомство, и инстинкт самосохранения, чтобы подольше пожить.
   Варвара Тимофеевна и Костя существовали под властью разных инстинктов
и не понимали друг друга.
   - А почему у вас все на полу валяется? - спросил Костя.
   Варвара Тимофеевна специально ничего не прибирала, оставляла как  ве-
щественное доказательство. А недавно принесла с помойки совсем еще креп-
кий стул с продранным сиденьем и присовокупила к общему фону.
   - А зачем подбирать? - спросила Варвара Тимофеевна. - Все равно  упа-
дет.
   - Так все время и падает?
   - Так и падает.
   - А как же вы живете? - удивился Костя.
   - Человек не собака. Ко всему привыкает.
   - Понятно... - задумчиво проговорил Костя.
   Человек действительно не собака и,  как  разумное  существо,  быстрее
приспосабливается к окружающей среде, какой бы  противоестественной  она
ни была.
   - А сейчас почему не падает? - спросил Костя.
   - Сегодня суббота. Выходной у них.
   - У кого?
   - А я знаю?
   Костя помолчал, потом забормотал непонятные слова:
   - Мистика, фантастика, детектив...
   - Чего? - не разобрала Варвара Тимофеевна.
   - А вы давно эту квартиру получили?
   - С месяц.
   - А раньше где жили?
   - В Тупиковом переулке. Нас снесли. Знаешь, небось...
   Костя дипломатично промолчал. Ему нравилось казаться хорошим  специа-
листом: знать все, что происходит в городе Москве с каждым  ее  жителем,
имеющим постоянную или временную прописку.
   - А до войны в деревне жила. В Сюхине.
   - А где это Сюхино? - полюбопытствовал Костя.
   - Сейчас нигде. Старики померли, молодые в город подались, -  разъяс-
нила Варвара Тимофеевна. - На месте деревни  одни  печины  стоят.  Дикие
свиньи развелись, рыси, волки.
   - Печины - это печи?
   - Нет, это печины...
   Костя задумался: представил себе забытую под небом деревню, где вмес-
то кошек, собак и свиней бродят рыси, волки и кабаны.
   А вся Варвара Тимофеевна в темном штапельном платье представилась ему
частью этой покинутой деревни, ее представителем.
   И Косте вдруг отчаянно захотелось помириться с  Таней.  Должно  быть,
скомандовал инстинкт любви.
   - А ночью тоже трясет? - спросил Костя, игнорируя инстинкт.
   - Нет. Ночью не работают. Спят.
   - Ну, я пошел, - Костя поднялся с кушетки.
   - Может, в понедельник зайдешь? - пригласила Варвара Тимофеевна. -  У
них-с восьми смена.
   - У меня тоже с восьми, - сказал Костя. - У них своя работа, а у меня
своя.
   В понедельник к Варваре Тимофеевне приехали архитекторы района.
   Управдом Шура объяснила, что они должны обследовать дом, нет ли в нем
просчета, строительного дефекта.
   Один архитектор - толстый лысый мужик - все время брал стакан и капал
в него из пузырька, и в комнате пахло аптекой.
   Варваре Тимофеевне стало совестно, что из-за нее человек тратит  свое
здоровье. Она забилась в кухню и сидела там с виноватым видом.
   Управдом Шура носилась по квартире с легкостью,  не  свойственной  ее
объему, и было видно, что переживает яркую страницу в своей жизни.
   - А почему сейчас не стучит? - спросила молодая архитекторша с черны-
ми очками на голове.
   - Не знаю, - сказала Варвара Тимофеевна. - Может, надоело...
   - А это у вас что? - Архитекторша ткнула пальцем на подоконник.
   На подоконнике в трехлитровой банке  своей  обособленной  жизнью  жил
лохматый гриб. Варвара Тимофеевна кормила его чаем, сахаром и взамен по-
лучала кисловатое терпкое питье, ни с чем не сравнимое.  Одни  говорили,
что гриб полезен. Другие говорили, что от него помирают.
   Варвара с готовностью поставила на  стол  уцелевшую  чашку,  нацедила
гриба сквозь пожелтевшую марлечку и протянула архитекторше.
   Та недоверчиво понюхала и подняла глаза на Варвару Тимофеевну. Варва-
ра Тимофеевна смущенно, неестественно улыбнулась, а потом подумала: "Че-
го это я улыбаюсь? Что, я дешевле стою?" И нахмурилась.
   В этот момент на кухню вошел архитектор с каплями и  громко  спросил,
будто Варвара Тимофеевна была глухая или придурковатая:
   - Ну что, мамаша, говоришь, домовые завелись?
   Управдом Шура красиво захохотала.
   Варвара Тимофеевна посмотрела на каждого по очереди и ничего не отве-
тила.
   Архитекторы посовещались и ушли.
   А на другой день к вечеру, явилась Шура и вручила Варваре  Тимофеевне
направление в психоневрологический диспансер.
   Варвара Тимофеевна оказалась четвертой в очереди.  Перед  ней  сидела
нарядная барышня и двое мужчин в казенных халатах. При диспансере  нахо-
дился стационар.
   Барышня нервничала и все время смотрела на часы, а мужчины сидели но-
га на ногу, размышляли о футболе и о политике.  Впереди  у  каждого  был
долгий праздный день, а от праздности устаешь так же, как от занятости.
   - Вас сюда вызывали? - осторожно спросила Варвара Тимофеевна у барыш-
ни. Она подумала: может, у нее тоже знобят стены.
   - Мне нужно заключение, - сухо сказала девушка и уставилась в книгу.
   Варвара Тимофеевна поняла, что из девушки собеседницы не получится, а
поговорить хотелось.
   - А у вас что? - спросила Варвара Тимофеевна у человека в халате.  Он
сидел первый в очереди.
   - У меня обратные реакции, - охотно поделился Первый.
   - А как это?
   - Когда все плачут, я смеюсь. И наоборот. Все  смеются,  а  я  плачу.
Например, человек на улице поскользнулся и  упал.  Всем  смешно,  а  мне
грустно. Или ктонибудь из знакомых совершит подлость, жена  возмущается,
а я смеюсь.
   Варвара Тимофеевна увидела, что девушка перестала перемещать глаза по
строчкам, остановилась взглядом на одном месте. Слушала.
   - А последнее время я перепутал день с ночью. Днем я  сплю,  а  ночью
читаю, гуляю...
   - А почему так получилось? - насторожилась Варвара Тимофеевна.
   - Понимаете, у меня квартира возле Курского вокзала, и  окна  выходят
на Садовое кольцо. Днем там очень шумно и угарно, а ночью тихо и  воздух
свежий. Я уже привык. И собаку свою приучил.
   - А зачем вы лечитесь? - спросила девушка.
   - Это же ненормально, - ответил Первый.
   - А разве человек не может сам себе устанавливать нормы?
   - Нет. Не может. Человек живет в обществе и  должен  подчиняться  его
законам.
   - А я почему-то все время плачу, - поделилась вдруг девушка. - У меня
есть все, что нужно человеку для счастья, но я все равно плачу.
   Девушка виновато улыбнулась. Личико у нее было славное, как у мальчи-
ка.
   - Это хорошо, - похвалил Первый. - Человеку для нормального  развития
психики необходимы отрицательные эмоции.
   - А вы от чего лечитесь? - спросила Варвара Тимофеевна у Второго. Об-
ратные реакции и отрицательные эмоции не имели к ней отношения.
   - Я убираю память, - ответил Второй.
   Варвара Тимофеевна недоуменно промолчала.
   - Я ничего не хочу помнить, - пояснил Второй.
   - Почему?
   - Потому что есть такие воспоминания, с которыми  не  хочется  дальше
жить.
   - А разве можно убрать память? - спросила девушка.
   - Конечно. Новокаиновая блокада центра памяти.
   - А разве человек может жить без прошлого?
   - Нет. Не может. Но у него есть близкое прошлое  -  это  прошлое  его
жизни А есть далекое, это память предков. И  потомков.  Она  обязательно
присутствует в каждом человеке с рождения. Эту память  можно  вызвать  к
жизни.
   - Каким образом?
   - Надо пройти курс электролечения. Пятнадцать сеансов через день.
   - А что значит: память потомков? - спросила девушка.
   - Иначе ее называют предчувствием.
   - Я всегда предчувствую моду, - обрадовалась девушка.
   - А у меня квартира трясется, - сказала Варвара Тимофеевна. - В стены
все время стучит и мебель падает.
   Девушка засмеялась, а Первый расстроился. Варвара Тимофеевна  посмот-
рела на Первого и увидела, что его  глаза  задымлены  слезами.  Это  со-
чувствие постороннего человека было  так  неожиданно,  что  ее  ошпарило
чувство благодарности. Захотелось сказать: "Да  пусть  трясется,  бог  с
ним..."
   - Не знаю, помогут здесь или нет, -  раздумчиво  проговорила  Варвара
Тимофеевна.
   - Это память стучит, - сказал Второй.
   Из кабинета вышла медсестра и пригласила:
   - Следующий...
   Врач-психиатр внимательно выслушала Варвару Тимофеевну  с  начала  до
конца, не перебивала ее и не торопила: дескать, скорее, ты тут у меня не
одна с ума стронулась. И в глазах ее не было того снисходительного недо-
верия, которое она привыкла встречать.
   Врач слушала очень внимательно,  понимающе  кивала  головой  и  вдруг
спросила:
   - А какой у нас сейчас месяц?
   - Май.
   Варвара Тимофеевна удивилась, что человек живет и не знает, какой  на
дворе месяц.
   - А раньше какой был?
   "Зачем это ей?" - снова удивилась Варвара Тимофеевна.
   - Апрель.
   - Правильно, - похвалила врачиха. - Скажите, а вас никто не преследу-
ет?
   - Как это?
   - Ну, ходит кто-то следом.
   - Соседка ходит, Лида. Я ее вязать учу на спицах.  Племянница  прихо-
дит, инженер. Деньги в долг просит. А так нет. Никто  не  преследует.  А
зачем?
   Врач не ответила. Взяла бумажку, что-то начала писать, склонив голову
к плечу.
   - А вы когда-нибудь видели домовых? - буднично спросила она,  продол-
жая писать.
   - Домовых не видела. А оборотня однажды видела. В детстве.
   Врач отвлеклась от своего писания и посмотрела на Варвару Тимофеевну.
   - Я девчонкой бежала мимо Игнашова хутора. Возле избы дед Игнаш  сто-
ял. Вдруг смотрю, по небу огненный шар летит. Об дерево как даст! И рас-
сыпался. А вместо Игнаша кот.
   - А при чем тут оборотень? - не сообразила врачиха.
   - Так дед Игнаш в кота оборотился.
   - А как вы это поняли?
   - Кот здоровый, с ягненка. Усы, как  у  Игнаша,  и  смотрит  так  же,
из-подо лба.
   Варвара Тимофеевна увидела памятью: черная туча над хутором, огненный
пух, тяжело летящий над старым колдуном Игнашом,  кот-оборотень  и  сама
Варька, захлебнувшаяся страхом, - летящая, босоногая.
   - А может быть, пока вы смотрели на шаровую молнию, дед ушел в  избу,
а кот вышел. Дед сам по себе, а кот сам по себе.
   - А очень может быть, -  задумчиво  проговорила  Варвара  Тимофеевна,
впервые за пятьдесят лет усомнившись в видении детства: огненный  дух  -
это шаровая молния, Игнаш - это Игнаш, а кот - просто Игнашов кот.
   - Очень может быть, - заключила Варвара Тимофеевна и скучно посмотре-
ла на врачиху.
   Врачиха была хоть и полная, но какая-то худая. И зачем ей  было  рас-
шифровывать ту далекую тайну, через столько лет делать из  непостижимого
оборотня старого брезгливого кота?
   В очереди было интереснее.
   Спустилась ночь. На небе появилась луна. Возле нее околачивалась оди-
нокая звезда.
   Кушетка была отодвинута от стены, стояла почти посреди комнаты, и ка-
залось, будто плыла среди теней и оттенков.
   ...Сережа рванул гармонь. Варвара выскочила на круг,  закричала  час-
тушку:
   Как один платок на шее, а другой на голову,
   Как один любовник сдаден, а другой на череду...
   Варвара носилась, притопывая, поводя руками, высвечивая в ночи желтым
передником. Передник ей привезли из города в подарок, и она надевала его
по торжественным случаям.
   Вся деревня Сюхино состояла из одной улицы. Улица выходила к  мелкому
оврагу. Там обычно шло гулянье.
   Сережа с одобрением глядел на Варвару, а его жена Соня стояла на краю
оврага и смотрела.
   Сережа скинул гармонь на траву, достал из кармана штанов кулек конфет
"подушечек", пошел к Варваре, волнуясь, держа подношение в вытянутой ру-
ке.
   - Мить! - шепнула Соня шестилетнему Митьке. -  Поди  к  отцу,  скажи:
"Пап, дай конфеточку..."
   Митька с удовольствием сбежал по косой на дно овражка, сунулся к  от-
цу:
   - Пап, дай конфеточку!
   Сережа отпихнул мальчишку, возникшего так некстати. Легкий Митька ку-
барем полетел в кустарник.
   Соня прижала кулаки к вискам, завыла в небо. Стоящая рядом  Малашкина
Валька заразилась чужим отчаяньем и тоже  заголосила,  запричитала,  как
кликуша. Всхлипнула старая Костючиха, непонятно  отчего,  сдуру  или  со
страху.
   Во дворе крайней избы завыла собака, ей отозвалась  другая.  И  вдруг
какое-то мгновение вся деревня наполнилась разноголосым пестрым воем.
   Сережа подхватил с земли гармонь, переломил, пошел  наяривать  поверх
человеческих голосов.
   Варвара выплясывала, поводя руками, подзадоривая себя: и-их! их!
   Деревня выла.
   Варвара плясала.
   Над оврагом стояла луна. Та же самая, что и сегодня.
   Церковь была заперта. На паперти сидели две старухи  нищенки,  чесали
языки. Одеты они были в самое распоследнее рванье: может, нарочно, чтобы
вызвать состраданье, а может, они окончательно прожили свою совесть и им
было все равно, как они выглядят на посторонний взгляд.
   - А когда отпирают? - спросила Варвара Тимофеевна.
   - Посмотри. У них расписание, - сказала нищенка понаряднее.
   Возле церковных дверей действительно висело расписание,  отпечатанное
на машинке, как меню в столовых.
   Варвара Тимофеевна прочитала расписание от начала до конца. Программа
у попа была обширная. Подумала: хоть бы записочку оставил на  дверях,  а
так не знаешь, то ли ждать, то ли нет.
   Варвара Тимофеевна присела на паперть,  покосилась  на  старух.  Одна
поставила возле себя блюдце, другая консервную банку. Они спокойно сиде-
ли, дожидаясь начала своего рабочего дня.
   Варвара Тимофеевна с удовлетворением подумала, что  никогда  в  своей
жизни не протягивала руку за даровым куском.  Бог  это  знает  и  должен
учесть и сделать снисхождение.
   Варвара Тимофеевна еще раз тщательно по десятилетиям стала просматри-
вать свою жизнь.
   ...Тогда Сережа бросил Соню и перешел к Варваре. Вся деревня  придер-
живала усмешку ладонью.
   Однажды утром Соня пришла бить Варвару, но драки не вышло.
   - Ты что ж, мужа от живой жены увела? - спросила Соня. Она  стояла  в
белой кофточке с короткими рукавами и нравилась Варваре.
   - В Советском Союзе десять миллионов одиноких,  -  грамотно  ответила
Варвара. - Две Москвы можно поставить. Ты пожила, а теперь моя очередь.
   - Так у него ж ребенок, - сказала Соня. - Он же переживает. Плачет.
   - Привыкнет, - ответила Варвара.
   - Ну погоди, - предупредила Соня. - С тебя бог спросит.
   И все-таки они разодрались.
   В доме Малашкиных шел какой-то праздник. Варвара зашла, и в этот  мо-
мент ее деликатно постучали по спине. Обернулась. Перед ней стояла Соня.
   - Это ктой-то к нам пришел? - змеясь губами и глазами, ласково  спро-
сила Соня.
   Варвара стала думать, что ответить, но Соня кинула  ее  оземь,  потом
села сверху и стала драть за волосы. Бабы  обрадовались  дополнительному
веселью. А Сережа вышел на крыльцо, стоял, курил, будто все происходящее
не имело к нему ни малейшего отношения. Поглядывал на  горизонт,  где  к
небу прилепилась темная полоска леса.
   От тоски и обиды, в темном мстительном чувстве Соня тайно желала  ему
смерти. Это было весной сорок первого года. А через два года Сережа сго-
рел живой в танке. Принял адские муч