ить хорошенько. - Во  время  войны  меня
тряхнуло. Я упал, позвоночник сместился и теперь давит на нерв. Вот я  с
вами разговариваю, а в пояснице как зубная боль и в ногу отдает.  Скажи-
те, интересно так жить?
   Гия ничего не ответил. Было ясно, что жить с зубной болью в  пояснице
неинтересно.
   - А пусть вам сдвинут позвонок на место, - сказал Гия. - Такую опера-
цию делают. Я знаю.
   - Я тоже знаю, - сказал Вахлаков. - Но дело не только в этом.
   - А в чем еще?
   - Вот раньше мне казалось, что нет такого свидания, из-за которого бы
можно было пропустить совещание. А теперь мне кажется наоборот: нет  та-
кого совещания, из-за которого можно было бы пропустить свидание...
   - Вы влюблены? - догадался Гия.
   - Вам, наверное, это странно?
   - А сколько ей лет?
   - Она моложе моего сына, - уклончиво сказал Вахлаков. - В детском са-
ду работает воспитательницей. Изо всего Чехова только "Каштанку" читала.
Это такое счастье... Мне так надоели умные разговоры!
   Гия не понимал, что от него требуется.
   - Я боюсь попасть в смешное положение, - сознался Вахлаков.
   - А... - Гия понял. - Ешьте грецкие орехи. Это помогает.
   - Мне надо не грецкие орехи, а тридцать лет!
   - А где я вам их возьму? Впрочем...
   - Ну? - Вахлаков подался вперед.
   - Есть такое лекарство. - Гия отодвинулся, он не любил, когда к  нему
стояли близко. - ЭМРО. Эликсир мгновенной регенерации организма.  О  нем
писали в прессе. Вам нужно выпить таблетку и выпрыгнуть с седьмого  эта-
жа. Вы разобьетесь вдребезги, но эликсир сработает, и вы мгновенно восс-
тановитесь помолодевшим на десять лет. Если хотите помолодеть  на  трид-
цать лет, придется прыгнуть три раза.
   - А можно прыгнуть с первого этажа?
   - С первого нельзя, потому что вы не  разобьетесь.  С  восьмого  тоже
нельзя, потому что можете не восстановиться. Надо с седьмого.
   - А другого способа нет?
   - Может быть, и есть, но я его не знаю.
   Вахлаков посмотрел в окно. За окном что-то строили, и  там  медленно,
как в забытьи, двигалась стрела подъемного крана.
   - Бумага нужна? - спросил Вахлаков. - С человечком?
   - Не обязательно, - сказал Гия.
   - А свечки тоже не будет?
   - Как хотите.
   Когда Гия вернулся к себе в кабинет, там сидела  Светлана.  Занавеска
была задернута, и комната, как фужер с шампанским, была наполнена ровным
желтоватым светом.
   - Можно я буду звать тебя Жора? - спросила она. - А то имя "Гия"  ка-
кое-то собачье.
   Гия достал свечку, поставил ее в вазочку, как цветок, и поднес  спич-
ку. От свечи во все стороны брызнули маленькие звезды и полетели по раз-
ным траекториям.
   Светлана смотрела на них молча и вдруг заплакала. Она плакала  с  не-
подвижным лицом, и казалось, будто слезы, медленно идущие по  ее  щекам,
не имеют к ней никакого отношения.
   - Я все для тебя сделаю, - поклялся Гия. - Все, что попросишь...
   - Сделай так, чтобы он на мне женился...
   - Кто?
   - Ты не знаешь.
   - Он не любит тебя? - удивился Гия.
   - Не ругай его.
   - Прости, пожалуйста.
   - Он любит, - объяснила Светлана, но для мужчины любить и жениться  -
не одно и то же.
   - Давай, я женюсь на тебе, - неожиданно предложил Гия.
   - Тебе лень, поэтому ты придумываешь что проще.
   - А что я могу сделать?
   - Поговори с ним. Я скажу, чтобы он к тебе пришел.
   - Не знаю я, о чем с ним говорить, - отказался Гия.
   - Если он почувствует, что ты хочешь жениться, он  тоже  захочет.  Он
очень несамостоятельный и зависит от чужого мнения.
   - Зачем тебе такой муж?
   Светлана медленно улыбнулась, глядя сквозь Гию.
   Первый раз он видел ее в хорошем настроении. В этот вечер Гия  неожи-
данно для себя напился.
   Они выпивали с Пашей - соседом по квартире - и разбирали свои  проти-
воречия.
   Паша учился в вечерней школе, работал шофером такси, был холост, меч-
тал жениться на некрасивой женщине с двумя  детьми.  Ему  казалось,  что
красивая и свободная за него не пойдет, а если и пойдет, то на другой же
день пожалеет.
   Гия был более самоуверен. Он, как правило, нравился женщинам -  прав-
да, не тем, которым хотел.
   Они говорили о любви, о счастье - личном и общественном. О своем деле
и о специфике каждой специальности. Паше  все  люди  представлялись  как
пассажиры такси, а Гие - как публика в зрительном зале.
   - А почему ты ушел из Госконцерта? - спросил Паша.
   - Скучно стало, - объяснил Гия. - Каждый день одно и  то  же:  берешь
пустую корзину, достаешь оттуда курицу.
   - Живую?
   - Конечно.
   - А как это у тебя получалось?
   - Ловкость рук и никакого мошенства.
   Они пили старку и пели послевоенные песни, потому  что  знали  слова.
Паша от старки краснел, а Гия, наоборот, бледнел. В детстве он часто бо-
лел ангиной, у него было слабое сердце.
   - "На рейде большом легла тишина, и город  окутал  туман",  -  внима-
тельно, красиво пел Паша.
   Гия вдруг первый раз за свои тридцать лет понял смысл слов и предста-
вил себе тяжелую, будто пыльную воду, одинокий корабль и  город,  неясно
выступающий из тумана.
   "Прощай, любимый город! Уходим завтра в море!" Гия уложил лицо в  ла-
дони, закрыл глаза - и, раздерганный  хмелем,  пел  знакомую  незнакомую
песню. Слушал себя и Пашу и сладко, легко тосковал непонятно о чем.  Ему
было жаль себя, и любимый город, и блестящие волосы Светланы Цыганковой.
   Домой Гия возвращался через окно. Он вышел на Пашин балкон  и  с  его
балкона полез на свой. Балконы были смежные, один являлся как бы продол-
жением другого. Их отделяла кирпичная кладка шириной в полметра, и, что-
бы попасть с одного балкона на другой, надо было пройти эти полметра  по
балконным перильцам. Удобнее было, конечно, ходить  в  Дверь,  но  после
одиннадцати соседи запирали дверь на цепочку и ложились  спать.  Гие  не
хотелось будить соседей.
   Прошло полгода. Наступила весна.
   За это время в редакции произошли перемены: Вахлаков ездил в  Ленинг-
рад и прыгал там с седьмого этажа. Он вернулся помолодевшим на  тридцать
лет. Стал красивее, но проще. Стариком ему больше шло.
   Заведующая отделом кадров Елена Ивановна ведрами  настаивала  луковую
шелуху. Говорили, что этот настой убивает на яблонях личинки и не портит
завязи. Пальцы и ногти у Елены Ивановны стали темно-оранжевыми.
   Светлана Цыганкова вышла замуж, но настроение у  нее  не  улучшилось.
Она по-прежнему сидела, опустив ресницы, и что-то помечала в своем блок-
ноте.
   Когда звонил телефон, она медленно поднималась и шла к трубке,  и  по
ее походке чувствовалось, что ей невыносимо скучно и невыносимо лень.  С
Гией она почему-то не здоровалась.
   Почти все, кто бывал у Семечкина один раз, приходили во второй. Стоя-
ло лето, июнь месяц, когда в кабинет пришел красавец.
   На красавце была белая рубашка в мелких дырочках, штаны белые  в  ды-
рочках и даже туфли были белые и в дырочках.
   Красавец положил перед Гией большой рекламный журнал, где был сфотог-
рафирован на обложке во весь рост. Он стоял, прислонившись задом к длин-
ной машине, а из машины выглядывали женское лицо и собачья морда.
   - Это ваше? - спросил Гия.
   - Журнал мой, - сказал красавец, - и собака моя. А машина  и  женщина
чужие.
   - Потрясающая собака! - похвалил Гия. - Вы довольны?
   - Собакой?
   - Успехом.
   - А каким успехом?
   Разговор не получался.
   - Своим, - растолковал Гия.
   - Понимаете... - Парень достал из кармана белую  зажигалку.  -  Успех
интересен как результат чего-то. А у  меня  этого  "чего-то"  нет.  Один
только результат. Как картофельная ботва без картошки.
   Гия чувствовал, что ему следует возразить, но не мог придумать -  что
именно.
   - Я ходил по сцене, потому что я красивый. А на карликов все  смотрят
потому, что они карлики. Ну и что?
   - Но вы посмотрели чужие города! Я, например, всю жизнь мечтал  побы-
вать в Японии. Там, говорят, турецкие бани есть.
   - Был я в турецких банях. Подумаешь! - Красавец махнул рукой.  -  Все
это интересно посмотреть для того, чтобы потом вернуться  и  рассказать.
Главное в этом вопросе - чтобы было кому рассказать.
   Гия догадался, что рассказать некому. Это был несчастливый красавец.
   - Хотите мне рассказать?
   Может, он пришел именно за этим. Но красавец  покачал  головой  -  он
пришел не за этим.
   - Что мне делать? - спросил он и поднял глаза на Гию.  Брови  у  него
были высокие.
   - Живите, как все.
   - Но я уже не могу, как все...
   - Тогда я не знаю...
   В конце дня в кабинет N 88 позвонил Вахлаков.
   - Приезжай!.. - коротко распорядился Вахлаков. - Ты  должен  сказать,
что я - это я. Меня в ресторан не пускают.
   - Мне не хочется ехать, - извинился Гия. - У меня плохое настроение.
   - А у меня, думаешь, хорошее? С пяти часов хожу от одной рожи к  дру-
гой. Никто не верит.
   - Вы покажите им удостоверение.
   - Так я же на удостоверении старый.
   Гия ничего не сказал.
   - Ты меня слышишь? - заорал Вахлаков.
   - Слышу, - спокойно сказал Гия.
   - Возьми паспорт, - продолжал орать Вахлаков.
   - Сначала объяснишь, что ты - это ты, а потом, что я - это я!
   В ресторане было тихо - гораздо тише, чем в других московских  ресто-
ранах. Когда кто-нибудь шел по проходу, все  оборачивались  и  смотрели,
кто идет. Все знали друг друга.
   Если появлялась красивая женщина, все опять оборачивались и  смотрели
сначала на женщину, а потом на того, с кем она пришла.
   Когда вошли Гия и Вахлаков, на них никто не обратил внимания.  Вахла-
кова не узнавали. Он стал худой, пиджак на нем висел,  как  на  вешалке,
шея вытянулась и нос вытянулся. В профиль он походил на ощипанного орла.
   Гия и Вахлаков сели за столик возле деревянной лестницы. За  соседним
столиком сидела красивая женщина и слушала своего  собеседника,  который
ругал Вахлакова.
   - Банкет... - рассказывал собеседник, - человек на сорок. А  в  конце
ужина он встает и произносит заключительную речь: "У нас  в  государстве
все равны, поэтому платит каждый за себя".
   - Неправда, - вмешался Вахлаков. - Совсем другая была речь.
   - А вы откуда знаете? - высокомерно спросил собеседник. - Вы что, там
были?
   Вахлаков промолчал и посмотрел на девушку.
   - Странно, - сказала девушка, - за меня он всегда платил.
   - Пойдем отсюда, - сказал Вахлаков Семечкину. - Здесь кухней пахнет.
   Они встали и перешли в самый дальний угол.
   Отворилась дверь, в ресторан вошел высокий парень в длинном  двуборт-
ном пиджаке, похожем на гимназический сюртук. Он помахал Вахлакову рукой
и подошел к столику.
   - Папа, - сказал парень, - зачем ты опять надел мою рубашку?
   - Тебе что, жалко для отца рубашку?
   - Не жалко, а я не люблю, когда мои вещи надевают.
   - Как ты разговариваешь со старшими? - обиделся Вахлаков и  посмотрел
на Гию. Ему было неудобно перед подчиненным.
   - Мама попросила передать тебе... - сын Вахлакова протянул деньги.  -
Ни в коем случае не пей вина, пей коньяк.
   - А почему нельзя вино? - удивился Гия.
   - У него от вина аллергия, - объяснил сын Вахлакова.
   - А от коньяка ничего.
   Сын Вахлакова поклонился и ушел за другой столик.
   - Стесняется, - сказал Вахлаков. - Стесняется родного отца.
   Он щелкнул в воздухе двумя пальцами, подошла официантка.
   - Риточка, принесите нам коньяку и все остальное, вы знаете мой вкус.
   - Ничего я не знаю, - сухо сказала Риточка.
   - Я не буду пить, Павел Петрович, - отказался Гия - Мне завтра на ра-
боту.
   - Не называй меня по имени-отчеству.
   - Хорошо. Скажите, а страшно было прыгать?
   - Первый раз страшно, а второй и третий  ничего.  Такое  впечатление,
будто желудок к горлу подходит. Там, где я прыгнул, вмятина  в  асфальте
осталась. О! - Вахлаков вдруг оживился. - Ты только погляди,  какая  по-
ходка! Лучшая походка в Москве. Это манекенщица. Валя! - позвал он.
   Валя оглянулась, посмотрела на Вахлакова и пошла дальше. Он  выбрался
из-за столика и побежал следом, но скоро вернулся.
   - Дура, - обиженно сказал Вахлаков и выпил стопку сразу, одним духом.
- Послушай, - сказал он, - как ты думаешь, зачем я тебя позвал сюда?
   - Чтобы я вас провел, - сказал Гия.
   - Ну, это ерунда... - Вахлаков забыл, как он с  пяти  до  одиннадцати
ходил от одной рожи к другой. - Это ерунда. У меня к тебе дело.
   - Я слушаю, - обреченно сказал Гия и посмотрел  на  свою  наполненную
рюмку.
   - Знаешь, как мы с женой познакомились? - вдруг спросил Вахлаков.
   - Нет.
   - Я был начинающий поэт, а она машинистка.  Никто  меня  не  печатал,
кроме нее. Она печатала и говорила, что я гений.
   Гия кивнул. Он осознавал, как это важно, когда в тебя верят.
   - Потом я стал печататься, выпускал сборники. У нас  были  деньги,  и
жена не работала.
   Гия кивнул. Если бы у него были деньги, он тоже перестал бы  работать
в редакции, а уехал на Северный полюс на метеорологическую станцию.  Там
мало людей и никому ничего не надо. У всех все есть.
   - А теперь у нас нет ни копейки. Жена опять машинистка,  а  сын  меня
стесняется.
   - Почему? - Гия не ожидая такого оборота.
   - Не печатают, - шепотом сказал Вахлаков. - Говорят: "Идите  домой  и
работайте над собой. Может быть, из вас когда-нибудь что-нибудь получит-
ся". А я пишу нисколько не хуже, чем полгода назад.
   - Неприятно, - согласился Гия.
   - Это еще не все, - предупредил Вахлаков. - Жена меня от своих знако-
мых прячет, в ванную запирает. А там сидеть не на чем и  душно.  Бывает,
по три часа на ногах простаиваю.
   - А воспитательница? - напомнил Гия.
   - Она меня бросила, - сознался Вахлаков. - Зачем я ей без имени,  без
денег. У меня, говорит, молодых и без тебя пол-Москвы.
   - Нахалка... - возмутился Гия.
   - А ты знаешь, что такое воспитательница в детском  саду?  -  грустно
возразил Вахлаков. - Тридцать шесть пар валенок, тридцать шесть  пальто,
тридцать шесть шапок - это утро. Потом тридцать шесть тарелок,  тридцать
шесть ложек, тридцать шесть кружек -  это  обед.  Потом  опять  тридцать
шесть пар валенок, тридцать шесть пальто, тридцать  шесть  шапок  -  это
прогулка. Она рассчитывала, что я как-то переменю ее жизнь.
   - Ее можно понять, - согласился Гия.
   - А меня? - с надеждой спросил Вахлаков.
   - И вас тоже можно понять.
   - Гия сидел без беретика, но в бархатной куртке, и рубашка  была  бе-
лоснежной. Он походил на принца в домашней обстановке.
   - Сделай так, чтобы я снова стал старый, - тихо попросил Вахлаков.
   - А как я это сделаю? - изумился Гия.
   - Может быть, еще раз прыгнуть? Черт с ним!
   - Если вы прыгнете еще раз, вам будет не тридцать, а двадцать.
   - А как же теперь?
   - Никак.
   Вахлаков долго молчал, в его глазах жила немолодая тоска.
   - Друзей у меня нет, - поделился он, - теперешние тридцатилетние  мне
чужды. Старым друзьям по шестьдесят - им со мной неинтересно. Семья меня
стесняется.
   Она бросила. И дела, считай, тоже нет.
   - Это я виноват... - расстроился Гия.
   - При чем тут ты? - Вахлаков махнул рукой. - Каждый человек имеет  ту
жизнь, которую он заслужил. Если бы можно было начать все сначала...
   - У вас есть внуки? - неожиданно спросил Гия.
   - Есть. Мальчик.
   - Сколько ему?
   - Один год. А что?
   - Прыгните еще три раза, - предложил Гия - Вам станет двадцать, потом
десять, потом год. Будете жить сначала. Расти вместе с вашим внуком.
   - А три года исполнится, в детский сад отдадут... - задумчиво  сказал
Вахлаков.
   Вахлаков не мог забыть воспитательницу.
   Когда Гия возвращался домой, у него в буквальном смысле слова  подка-
шивались коленки. Иногда он останавливался и, подняв голову,  смотрел  в
небо, чтобы сориентироваться - где верх, а где низ. Он смотрел в небо  и
думал: что же есть счастье? Любовь? Успех? Молодость? Но  любовь  прохо-
дит, к успеху привыкаешь, а о молодости своей человек не знает. Люди бы-
вают молоды, когда не знают об этом. Значит, в работе Гии  нет  никакого
смысла. Жизнь - это только поиск счастья, а самого счастья нет.
   Гие не хотелось идти домой, а больше идти было некуда. Он пошел к Па-
ше.
   Паша сидел в трусах и в майке,  как  футболист,  клеил  магнитофонную
ленту.
   - Что ты клеишь? - спросил Гия.
   - Чайковского. Хорал.
   - А что, - удивился Гия, - разве Чайковский для церкви халтурил?
   - Почему халтурил? Писал. Халтурят - это когда не верят в то, что де-
лают.
   - Я тоже больше не верю в то, что делаю, - сказал Гия. - Я хотел сде-
лать людей счастливыми, а запутал еще больше. Значит, я халтурщик.
   - Ты фокусник, - поправил Паша.
   - При чем тут одно к другому?.. Какое это имеет отношение?
   - Имеет. Ты берешь ненастоящую любовь, ненастоящий успех и  ненастоя-
щую молодость, а хочешь получить настоящее счастье. Берешь пустую корзи-
ну и хочешь достать живую курицу. Можно показывать фокусы на сцене, а  в
жизни показывать фокусы нельзя.
   - А что надо делать в жизни?
   - Жить.
   - Все проходит... - Гия махнул рукой. - И настоящая молодость и  нас-
тоящая любовь.
   - Не проходит, а переходит. Из одной формы в другую. Закон сохранения
энергии.
   - Ты сам его придумал?
   - Нет, не сам. Его Ломоносов придумал.
   Паша знал это из программы средней школы. Он перемотал ленту и  нажал
кнопку. Медленно, без сопровождения запел хор.
   Гия и Паша слушали хорал Чайковского. Гия сидел, а Паша стоял, засте-
гивая рубашку. Ему надо было ехать в таксомоторный парк.
   Гия вышел на балкон, с Пашиного балкона стал перебираться на свой.
   Он стоял на железных перильцах, раскинув руки по кирпичной кладке,  и
походил на распятие. Стоял над городом, над домами, над  людьми.  Сверху
было только небо, а на небе звезды разной величины.
   Гия подвинул правую ногу вправо, привычно слушая серединой ступни же-
лезную перекладину. Потом подвинул левую ногу вправо, но ничего не услы-
шал. Нога ступила в пустоту. Он оторвал руку от кирпичной кладки, сильно
и резко взмахнул ею в воздухе, пытаясь удержать равновесие.
   Высоко, пестро заплакал хор. Вздрогнули звезды  и  косо  полетели  по
разным траекториям, как огни от бенгальской свечки.
   Прошло еще полгода. Наступила осень.
   Вахлаков куда-то исчез. Ходили разные слухи, им мало кто верил.
   Семечкин тоже исчез. Говорили, что он вернулся в Госконцерт  и  уехал
на Север, на метеорологическую станцию.
   Никто не знал, куда девался Семечкин.
   А за городом, на даче у начальницы отдела кадров Елены Ивановны,  вы-
росли в саду необыкновенные яблоки. Они были крупные:  величиной  в  два
кулака, ровные, розово-желтые с постепенным и точным растяжением цвета.
   Люди несли со станции в наволочках сахарный песок для варенья,  везли
на тачках воду из колодца. То и другое тяжело было нести и везти по  жа-
ре.
   Но когда люди видели яблоки, они останавливались и смотрели  долго  и
молча, не испытывая зависти. Они смотрели и думали о том,  что  природа,
должно быть, разумна, если она создала такое совершенство, которого  так
не хватало людям.


   ГДЕ НИЧТО НЕ ПОЛОЖЕНО"

   У меня есть приятель, которого зовут Дориан. Он постоянно занят  тем,
что ищет смысл жизни, и презирает меня за то, что я не делаю этого. А  я
действительно не ищу. Я его знаю.
   В данную минуту я сижу за столом, гляжу на своего ученика и  думаю  о
том, что надо будет пойти и взять у Дориана ключ  от  его  однокомнатной
квартиры.
   Я заранее знаю, какой у нас будет с  Дорианом  разговор,  и  мысленно
проговариваю текст про себя. Пока я готовлюсь к предстоящей беседе,  мой
ученик Миша Косицын играет сонатину Клементи.
   - Четыре и, раз и, два и... - гнусаво считает Миша и колотит по  жел-
тым потрескавшимся клавишам. Локти у него висят, пальцы  стоят  неверно.
Надо бы подойти, поправить руку, но мне лень подниматься.
   Сижу и думаю о предстоящем свидании.
   Мы познакомились вчера в метро. Я запомнил имя -  Гелана,  я  никогда
раньше такого имени не слышал. И запомнил шапку - таких я тоже раньше не
видел. Если Гелана придет сегодня в другой шапке, я просто не узнаю ее.
   Я очень люблю бывать в