енья.
   После войны Варвара переехала к сестре в Москву, поселилась  в  дере-
вянном домике с палисадником. Такой домик стоял в самом центре Москвы, и
получалось, что Варвара живет и в городе и в деревне.
   Работала в прачечной на гладильной машине. Гладь не гладь, все  равно
помнется. Варвара жила будто по привычке. Никого не любила, и  ее  никто
не любил.
   Варвара жила без любви и привыкла к этому состоянию. Человек не соба-
ка. Ко всему привыкает.
   По ночам, перед тем как заснуть, Варвара закрывала  глаза  и  бежала,
бежала, бежала...
   Она бежала по полю, а посреди поля горел танк.
   Варвара выдергивала оттуда Сережку, охлопывала с  него  огонь,  потом
ложилась на него, загораживая снизу землей, а сверху собой. Загораживала
от войны, от Сони, от судьбы.
   А прошлым летом Сережа повадился приходить к ней во сне. Придет,  ся-
дет на стул, как ни в чем не бывало разговаривает, шутит.
   Варвара сначала ничего, а потом осторожно сказала:
   "Сережа, а ведь ты умер". А он ей: "Так ведь и ты умерла".
   ...Возле Варвары Тимофеевны остановилась женщина,  положила  двадцать
копеек. Приняла за нищенку.
   Варвара Тимофеевна смутилась, встала с паперти, отошла к  двери.  Поп
все не шел.
   В нише над дверью была изображена богородица. Дева Мария.
   Варвара Тимофеевна постояла возле девы Марии, потом оглянулась  тихо-
нечко и, чтобы никто не видел, нежно погладила ее по круглой детской ще-
ке.
   Соня жила в Ленинграде на улице Александра Матросова.
   Варвара Тимофеевна приехала в Ленинград рано утром и тут же с вокзала
пошла искать нужную улицу.
   Она знала, что Соня жила в няньках, воспитывала  чужих  детей.  Потом
дети повырастали, Соня состарилась и теперь жила одна. У нее  была  своя
комната и пенсия сорок пять рублей. Сын Митька еще  в  пятидесятом  году
попал в неподходящую компанию и куда-то сгинул.
   Варвара Тимофеевна доехала на метро до  Финляндского  вокзала,  потом
пересела на девятый номер трамвая.
   Сошла на остановке "Александра Матросова" и двинулась вдоль  длинного
корпуса, крашенного в какой-то неестественный розовый цвет.
   Она шла и невольно вспоминала Сюхино: свой дом,  чуть  в  стороне  от
других дворов, запах старого хлеба и воска. Овраг. За оврагом  дуб.  Ему
пятьсот лет... Лес просматривается будто сквозь дымку, потому что  много
сухих стволов. Вокруг тишина, раздолье для глаза. Как красива ее родина.
Но человеку мало одной только красоты. Ему нужно применение своим силам.
   Варвара Тимофеевна поднялась на второй этаж и позвонила в дверь. Отк-
рыла сама Соня. Она была в телогрейке, надетой поверх халата.  На  ногах
шерстяные носки и галоши.
   Она глядела на Варвару с безразличным выражением, и  было  непонятно:
узнает или нет.
   - Узнаешь? - спросила Варвара.
   - Узнаю, - спокойно ответила Соня.
   Долго молчали. Соня придерживала дверь рукой, будто боялась, что Вар-
вара прорвется.
   - Дело у меня к тебе, - сказала Варвара.
   - Ну, проходи...
   Пошли коридором.
   Коридор был длинный, полутемный, по сторонам много дверей.  Раньше  в
этом доме размещалась гостиница.
   Дверь в ванную комнату оказалась открыта. Стены  отсырели,  потреска-
лись, и было похоже, что по углам живут ящерицы.
   Комната у Сони оказалась маленькая, в ней помещались  только  стол  и
диван. Под столом стояла кастрюля.
   - Тесно у тебя, - сказала Варвара.
   - Тут раньше кладовка была, - пояснила Соня.
   Варвара Тимофеевна села на стул. Соня - на диван. На середине стола в
качестве украшения стояли в вазочке крашеные метелки.
   - Чего пришла? - спросила Соня.
   - Совесть пригнала, - ответила Варвара.
   - А раньше где твоя совесть была? Тридцать лет назад?
   - Так там любовь была, - сказала Варвара. - А поперек любви какая со-
весть устоит?
   Соня глядела на Варвару, сравнивала ее с прежней и была довольна, что
время так расправилось с ее соперницей.
   - А чего ты от меня хочешь? - спросила Соня.
   - Не знаю.
   - А чего пришла?
   - Да вот... Пришла. Прощения просить.
   - Чего там. Старухи уже...
   Говорить вроде было больше не о чем.
   Возле двери затрезвонил телефон. Соня вышла и сказала: "Его нету  до-
ма". Потом вернулась, бранясь.
   В квартире жил студент, который собирал магнитофонные записи, и к не-
му звонил весь город. Телефон находился возле Сониных  дверей  и  звонил
беспрестанно, будто испортился контакт. Соня существовала, как  в  спра-
вочном бюро.
   - Пойдем ко мне жить, - вдруг сказала Варвара Тимофеевна.
   Когда ехала к Соне, она точно не могла бы ответить, зачем едет и  что
скажет. Но сейчас это решение явилось как-то само собой.
   - А что я у тебя забыла? - удивилась Соня.
   - У меня квартира отдельная. Без телефона. Дом возле леса стоит.  Там
раньше зона отдыха была. Пруд с лодками. У меня пенсия  шестьдесят  руб-
лей.
   - И у меня пенсия, - самолюбиво сказала Соня.
   Зазвонил телефон.
   Соня опять вышла, сказала: "Его нету дома". И опять вернулась.
   - А Сережа тебя жалел, - сказала Варвара. - Мне простить тебя не мог.
Не было у меня с ним счастья. Лучше бы он у тебя остался.
   - А у меня б остался, меня б ненавидел, что к тебе не  отпустила.  Он
по тебе прямо трясся, как тигра в клетке.
   - Электричество, - сказала Варвара.
   - Чего?
   - Любовь, она от людей не зависит. Это электричество.
   Соня позадумалась. У нее было овечье выражение лица.
   - Никого у него, кроме нас с тобой, не было, - сказала Варвара. - Мо-
лодой совсем пропал.
   - Со мной не пропал бы, - сказала Соня. - Это у него душа разошлась.
   Соня заплакала.
   Варвара подумала и тоже заплакала.
   - Я после него никого не любила, - созналась Соня.
   Они замолчали, вспоминая прошлую жизнь, Сережу, и он представлялся им
идеальным, а не таким, каким был на самом деле. Память отбросила все тя-
гостное, обыденное и явила им прошлое очищенным и возвышенным. Они люби-
ли это прошлое и себя в нем, и это мирило их с сегодняшним одиночеством,
скудостью существования.
   - Все же мы не чужие, - определила Варвара. - У нас общая память. Бу-
дем помогать друг дружке в старости. Мало ли чего... Ты заболеешь - я  в
аптеку сбегаю.
   - Я подумаю, - сухо сказала Соня и самолюбиво поджала губы.
   - Подумай, подумай, - обрадовалась Варвара. - А я тебе подробный  ад-
рес запишу.
   Зазвонил телефон.
   - Да отлай ты их! - посоветовала Варвара. - А хочешь, я отлаю?
   - Хочу, - согласилась Соня.
   Ей нравилось подчиняться, а Варваре нравилось опекать.
   Варвара отвела косынку от уха, взяла трубку. Послушала и сказала:
   - Его нету дома.
   Должно быть, на другом конце сказали "Извините", потому  что  Варвара
ответила "Пожалуйста".
   На другое утро Варвара Тимофеевна вернулась в Москву поездом, который
прибыл в пять двадцать.
   Когда она вошла в квартиру, стены молчали.
   Было спокойно и после обеда, и на другое утро.
   Варвара Тимофеевна ходила по квартире на цыпочках, боялась даже  наб-
рать в чайник воду, чтобы не спугнуть хрупкую, ненадежную тишину. Но бы-
ло тихо, и Варвара Тимофеевна поняла, что богородица договорилась насчет
нее с богом, и теперь все в порядке.
   Первым делом Варвара Тимофеевна расставила всю мебель по  своим  мес-
там.
   Собрала на совок осколки люстры и спустила в мусоропровод. Потом взя-
ла стул и, приспособив его на плечо, понесла обратно на помойку.
   Весна была холодной. Дети бегали и в летнем  и  в  зимнем.  Две  пары
двойняшек из третьего подъезда играли посреди двора: две одинаковые  де-
вочки крутили веревку, а две одинаковые прыгали, Варвара Тимофеевна при-
остановилась и подивилась прихоти природы, создавшей  по  два  абсолютно
тождественных экземпляра.
   Молодой профессор Виля, одетый в распоследнее рванье,  как  нищий  на
паперти, мыл из шланга свою темнокрасную машину. Асфальт вокруг был тем-
ный, а машина сверкала на солнце, как переспелая вишня.
   Ромка-татарчонок выволок самокат на тяжелых колесах  и  проехался  по
нежно-зеленой молодой рассаде. Проехался, оглянулся на дело  рук  своих,
потом со шкодливым видом глянул наверх, на окна Варвары  Тимофеевны.  Но
Варвара Тимофеевна стояла прямо перед ним  со  стулом  наперевес.  Ромка
втянул голову в плечи, стал шить глазами.
   - Играй, играй, сыночек... - проговорила Варвара Тимофеевна  и  пошла
своей дорогой.
   Ромка с удивлением посмотрел ей вслед и поволок свой самокат  на  со-
седнюю улицу. Жить без сопротивления ему было неинтересно.
   В районе свалки Варвара Тимофеевна встретила управдома Шуру. Она  шла
из магазина, из ее сумки торчал парниковый огурец ровного темно-зеленого
цвета, будто выкрашенный масляной краской.
   - А у меня больше не стучит, - осторожно похвасталась Варвара Тимофе-
евна и постучала свободной рукой по деревянной ножке стула.
   - А у меня пятьдесят шестую квартиру сверху затопило, -  пожаловалась
Шура. - Ремонта требуют, паразиты... Дай им маляров.
   - Ну и дай, - сказала Варвара Тимофеевна.
   - Кому? - прищурилась Шура.
   - А паразитам.
   - А чего это ты про них беспокоишься?
   - Я не об них. Я об тебе. Про старость твою думаю.
   - А чего об ней думать? - удивилась Шура.
   - Старость смолоду готовить надо. А потом поздно будет.
   Варвара Тимофеевна взялась за стул поудобнее и метнула его в середину
свалки.
   - Лифты, ремонты... - вдруг с тоской сказала Шура.
   Она хотела что-то добавить, но передумала. Повернулась  и  пошла,  не
глядя по сторонам, как бы утратив всякий интерес к целому и  к  частнос-
тям.
   В дверь позвонили.
   Варвара Тимофеевна отомкнула все замки и задвижки и увидела на пороге
милиционера Костю.
   - А як вам, - улыбнулся Костя.
   Варвара Тимофеевна хотела спросить: "Зачем?", но это было невежливо.
   - А у меня не стучит, - предупредила она.
   - Я знаю, - ответил Костя. - Я все выяснил.
   - Что выяснил? - насторожилась Варвара Тимофеевна.  Она  решила,  что
Костя тоже ездил к Соне.
   - В километре от вашего дома строили АТС, телефонную станцию, - пояс-
нил Костя. - И ваша квартира явилась экраном вибрации этой стройки.
   Варвара Тимофеевна не поняла ни одного слова. Она попятилась от  две-
ри, как бы пропуская и одновременно приглашая Костю.
   Костя правильно прочитал это движение и вошел в дом.
   - Чего ты сказал? Какая еще вибрация? - встревожилась Варвара Тимофе-
евна.
   - Стройка и ваша квартира находились на одной звуковой волне, -  мед-
ленно растолковывал Костя. - Поэтому, когда там  вбивали  под  фундамент
сваи, у вас все падало со стен.
   - Почему?
   - По физическим законам. Явление резонанса.
   - А почему именно моя квартира?
   - Случайность, - сказал Костя. - Совпадение.
   - Какое совпадение? - снова не поняла Варвара Тимофеевна.
   - Ну... как любовь.
   - А при чем тут любовь?
   - Когда душа одного человека - экран вибрации другого. Когда их  души
на одной звуковой волне. Это тоже очень редкое совпадение и  совершенная
случайность, - грустно сказал Костя.
   - А больше стучать не будет? - спросила Варвара Тимофеевна. Любовь ее
не интересовала.
   - Больше не будет. Позавчера был последний день строительных работ.
   - А вдруг опять строить начнут?
   - На этом месте уже не начнут, - успокоил Костя.
   Костя ушел, а Варвара Тимофеевна села на табуретку и стала размышлять
насчет экрана и вибрации.
   С одной стороны, находиться на одной звуковой волне с целой  телефон-
ной станцией - безусловное неудобство. А с другой стороны, по физическим
ли законам или по чистейшим совпадениям, но она связана  с  миром  и  ее
слышат люди.
   За стеной плакал грудной ребенок, и получалось, что он тоже кричит на
весь свет.
   В мае отключают центральное отопление, и под утро бывает холодно.
   Варвара Тимофеевна проснулась от холода и бросила поверх одеяла  свое
зимнее пальто.
   На улице зашуршали шины.
   Варвара Тимофеевна подошла к окну и увидела внизу  "Волгу"-такси  са-
латного цвета с шашечками по бокам.
   Из такси тяжело вылезла Соня в коричневом плаще "болонья". Следом  за
ней вышел шофер и стал составлять вокруг Сони узлы и узелочки. Соня воз-
вышалась над своими узлами, как труба над заводскими корпусами.
   Было еще совсем рано, серый рассвет устанавливался над городом.
   Где-то мирно спала несчастная от счастья девушка. А человек с  обрат-
ными реакциями, должно быть, выспался днем, а сейчас сидел и читал  кни-
гу.
   А где был тот, с новой памятью? В потомках? В предках?
   Бегал с копьем в набедренной повязке из тугих листьев или  бродил  по
Луне? Чертил щеточкой имена на лунной пыли и не  помнил,  что  они  зна-
чат...


   ОДИН КУБИК НАДЕЖДЫ

   Очереди были небольшие, состояли преимущественно из старух.  Старухам
казалось: витамины обрадуют кровь и она шибко побежит по уставшим  сосу-
дам. Стекловидное тело рассосет все воспаления и размоет  все  отложения
солей. Уйдет боль, а вместе с ней уйдут разъедающие мысли о  смерти.  И,
проснувшись, можно будет не думать о своем здоровье, а жить по привычке.
   Самое главное - это, встав поутру, не думать о своем здоровье. А  все
остальное, что имеет человек, - это счастье. У молодых - свое счастье. А
у старух - свое.
   В процедурном кабинете работали две медицинские сестры: Лора и  Таня.
Одна - утром. Другая - после обеда.
   Лора была тихая и доверчивая. Она верила в какую-то общую разумность.
Если бы, к примеру, на нее сверху свалился кирпич  и  она  успела  бы  о
чем-то подумать, она бы подумала: "Значит, так надо..."
   Лора верила людям. Словам. Лекарствам. Каждая инъекция для нее была -
кубик надежды.
   Для медсестры Тани каждая инъекция - это старый зад.
   Таня была замужем, но в глубине души  считала,  что  это  не  оконча-
тельный вариант ее счастья, и под большим секретом для окружающих и даже
для себя самой она ждала Другого.
   Искать этого Другого было некогда и негде, поэтому она ждала, что  он
сам ее найдет. В один прекрасный  день  откроется  дверь  и  войдет  Он,
возьмет за руку и уведет в интересную жизнь.
   А вместо этого открывалась дверь, входила очередная старуха и  подни-
мала платье. И так изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год.
   Ей надоели старые лица и трикотажные штаны до колен.
   Больные это чувствовали, робели и напрягались. Игла плохо  входила  в
напряженную мышцу и, бывало, гнулась, и тогда приходилось ее менять.
   Старухи выскакивали из процедурного кабинета розовые, помолодевшие от
смятения и страха, и только  неистребимое  желание  жить  заставляло  их
прийти в другой раз.
   Таня обижалась на свою жизнь, как обижаются на продавца, который кла-
дет на весы неподходящий товар и при этом еще старается обвесить.  Выра-
жение обиды и недоверия прочно застыло на Танином лице. И если бы Другой
действительно открыл и явился, то не разглядел бы ее лица под этим выра-
жением.
   Он сказал бы: "Извините..." - и закрыл дверь.
   Таня жила с одним, а ждала другого, и двойственное существование раз-
винтило ее нервную  систему.  Человек  расстраивается,  как  музыкальный
инструмент. Как, например, гитара. А что можно сыграть на такой  гитаре?
А если и сыграешь: что это будет за песня?
   Народу в автобусе было примерно на пятьдесят человек больше,  чем  он
мог вместить. И на тридцать человек больше, чем можно себе представить.
   Лора стояла, спрессованная телами. От спины, в которую было вжато  ее
лицо, пахло чем-то копченым, очень приятным.
   Лора ехала в магазин "Лейпциг", там часто выкидывали немецкие лифчики
по шесть пятьдесят, и ей казалось почему-то, что все пассажиры,  включая
детей и мужчин, тоже едут в "Лейпциг" за лифчиками.
   Автобус резко затормозил, - видимо, дорогу перебегала кошка или соба-
ка, и водитель не захотел брать грех на душу.
   Все пассажиры дружно упали вперед, и те, кто стояли первыми,  испыта-
ли, должно быть, неприятные минуты, потому что могли  оказаться  расплю-
щенными о кабину водителя. А те, кто стоял сзади, оказались в самом  вы-
годном положении.
   Потом автобус резко дернуло перед тем, как ехать дальше,  все  качну-
лись назад, и последние поменялись местами с  первыми.  Последним  стало
плохо, а первым хорошо. Сработал закон высшего равновесия. Не может быть
человеку все время плохо или все время хорошо.
   А те, кто, как Лора, стояли посредине, испытали примерно одно и то же
в первом и во втором случае. Им было не очень хорошо и не очень плохо.
   Далее автобус свернул на нужную ему улицу, все пассажиры  накренились
вбок.
   Лора изогнулась, пытаясь устоять, но у нее не получилось, и она  рух-
нула на колени сидящего человека.
   Колени были острые, жесткие и, судя по этим признакам, - мужские.
   Автобус все заворачивал, и Лора все никак не могла подняться с колен.
Наоборот, ее заносило человеку на грудь, и это уже не лезло ни  в  какие
ворота.
   - Простите... - пролепетала  Лора,  глядя  в  никуда.  -  Я  не  могу
встать...
   - А вы сидите, - разрешил человек.
   Лора подняла глаза и увидела, что человек - действительно мужчина.
   Иногда по телевизору показывают научные экспедиции,  которые  плавают
по морю на корабликах, произошедших скорее от плота, чем от парохода,  и
изучают подводный мир. По  палубе  ходят  полуголые  золотисто-загорелые
блондины, с волосами и бородами, выгоревшими до платины.  Они  пропитаны
морем, солнцем и заботой о большой науке. Они скромны  и  прекрасны.  И,
глядя на таких людей, понимаешь, что женщина создана для любви, а  чело-
век для счастья.
   Этот человек был из тех, с корабля.
   Лора посмотрела в его глаза. Они были голубые, чистые и честные,  как
у лжесвидетеля.
   Лора почувствовала, как будто кто взял ее за плечи  руками  в  мягких
варежках и тихо толкнул к этим глазам. На самом деле ее, конечно,  никто
не брал за плечи, тем более в варежках, - какие варежки в июне месяце. И
никто не толкал - кому было это надо? Но есть выражение: потянуло.  Лору
потянуло в прямом смысле, и если бы не было посторонних людей и если  бы
такое поведение не считалось неприличным, не осуждалось бы  общественным
мнением, - она положила бы голову ему на грудь, прикрыла глаза и  сказа-
ла:
   - Я счастлива.
   Счастье - это когда спокойно и больше ничего не хочешь,  кроме  того,
что имеешь в данный момент.
   А он бы обнял ее и сказал:
   - И я.
   Пора было вставать с колен.
   - Я сейчас встану, а вы садитесь на мое место, - предложил он.
   - Да нет, - смутилась Лора. - Зачем?
   Она так смутилась, будто автобусное место было его личным, а  не  об-
щественным.
   - Мне все равно выходить.
   Лора покорно кивнула. Счастье никогда не задерживалось возле нее  на-
долго. Либо его забирали другие люди, либо оно уходило само по себе.
   - Я должен идти. Меня ждут.
   Он почему-то счел нужным объяснять свое поведение,  хотя  имел  право
уйти без объяснения.
   - Меня ждут люди, которые от меня зависят.
   Не все ли равно, по какой причине уходит счастье, если оно уходит.  А
может быть - не все равно. Причина будет иметь значение в воспоминаниях.
А воспоминания - это тоже часть жизни.
   Лора переместила всю свою силу в ноги и, пружиня икрами, поднялась  с
колен.
   Лжесвидетель тоже поднялся, и их тела в ту же секунду прибило друг  к
другу.
   - Давайте встретимся, - вдруг сказал Он.
   - Сегодня, - торопливо сказала Лора.
   - Время и место?
   - "Казахстан". Пять часов вечера.
   - А почему "Казахстан"?
   Было бы правильнее, если бы он спросил: "А почему  пять  часов?"  Был
нечетный день, и Лора работала с трех до семи. В пять  часов  ее  должны
были ждать ее старушки.
   - Я там работаю.
   - В "Казахстане"?
   - Нет. В поликлинике. Возле кинотеатра "Казахстан".
   Автобус остановился и разомкнул дверцы.
   Лжесвидетель прорезал собой людскую толпу, как ледокол "Ермак". С его
рубашки дождем посыпались пуговицы.
   Он выскочил из автобуса в последнюю секунду, даже на секунду позже.
   Кроме него, больше не сошел ни один человек. Все остались в автобусе.
И так было всегда в ее жизни. Всегда оставались необязател