ий брат были разорваны крысами в клочья четыре года назад, гак что даже
похоронить было нечего.  О том, как он умолял  Говарда взять его на  работу,
чтобы он  мог  бороться  с ними, не только с мутантами, и  быть уверенным  в
невозможности нового бедствия.
     Он  говорил, а Дженни плакала, жалея его и радуясь, что он рассказывает
ей о вещах, которые долго прятал ото всех. Когда он замолчал, она обняла его
и не отпускала, пока он опять не расслабился. А он понял, что любит ее, хотя
пока не может сказать  ей об  этом,  чтобы не  разрушить  последнего барьера
между ними, потому что тогда у него может не хватить мужества на то, что ему
еще  надо  сделать,  даже на то,  чтобы  уйти от нее,  если она попросит его
остаться.
     Только гораздо позже, когда он лежал на кровати, а она, стоя возле него
на коленях,  растирала  его тело  мазью, он рассказал ей  о задании, которое
должен выполнить в ближайшие дни. И она замерла от неожиданности и страха за
него.
     -- Но ведь это  не обязательно? -- спросила она. -- Ведь можно машинами
очистить подземелье? Лук, почему? Почему ты должен идти туда?
     --  Они хотят, чтобы я там кое-что  посмотрел... Больше я пока  не могу
тебе сказать. Я должен все там обследовать, прежде чем будет дано разрешение
другим  идти  туда. Но я буду не один. Со мной пойдет капитан Матер, так что
ничего опасного не предвидится.
     -- Откуда ты знаешь? С этими чудовищами ничего не известно.
     Он запомнил ее слова и еще много раз повторял их про себя в тот вечер.

     Они спустились вниз в противогазах, потому что едва они откинули крышку
люка,  как  их  помощников без  противогазов будто ветром  сдуло.  Пендер  и
капитан  Матер спускались по металлической  лестнице в  мрак подземелья, изо
всех  сил  стараясь  преодолеть вполне естественный  страх и  каждую  минуту
ожидая услышать царапанье  когтей или пронзительные крики.  Прошло  три дня,
прежде чем было  принято  окончательное  решение.  Три дня гнали  вниз  газ,
прислушиваясь  к  малейшим  звукам,  молясь,  чтобы  эта   угроза  крысиного
нашествия была последней. Наверху тоже не было обнаружено никаких следов, но
солдаты  и поисковики все  равно были начеку, внимательно осматривали каждый
куст и каждое дерево, ни разу не решившись войти в лес без сопровождения или
без защитного костюма. Те же, что собрались на третий день возле колодца, не
завидовали  двум   мужчинам,   спускавшимся   в   подземный  лабиринт.  Хотя
остававшийся  там  газ был  откачан теми же  машинами, которые накачали  его
туда, все же от одной  мысли,  что надо  пройти через горы полуразложившихся
трупов, людей начинала бить.  дрожь. Солдаты тоже  с  облегчением восприняли
известие, что в первый раз на разведку отправятся всего  двое,  ибо никто из
них не мечтал стать наконечником копья.
     И у Пендера,  и  у  капитана Матера все  еще болели руки  и ноги  после
недавней  стычки  с  крысами, и  даже  без защитных  костюмов  и  баллонов с
кислородом на спине долгий спуск не показался бы им приятной прогулкой. Стоя
у подножия  лестницы, Пендер  включил мощный фонарь, и  тошнота подступила у
него  к  горлу, когда  он  увидел груды тел, многие  с разорванными животами
из-за  накопившегося   внутри  газа,  другие  с  широко  раскрытыми   ртами,
задранными лапами, с высушенной и гниющей кожей.  Когда Матер стал рядом, он
тоже  какое-то  время с отвращением смотрел на  сцену,  напоминающую  ночной
кошмар.   Потом   он   осветил   фонарем   карту   подземных   коммуникаций,
предварительно  развернув ее, и рукой в  перчатке  показал на место, где они
находились. После  этого  провел пальцем  направление, в  котором они должны
были двигаться, и Пендер кивнул головой. Крысолов шел  первым, сразу за  ним
-- капитан Матер.
     Миновали  два  часа,  три.   Люди,  стоявшие  у  колодца,  уже   начали
нервничать.  Они  знали,  что спустившимся вниз  надо пройти  немалый  путь,
который так или иначе должен привести их  к отправной точке, и все равно они
волновались, главным образом от вынужденного  безделья. Майк Леманн и Стивен
Говард не отрывали друг от друга искательного взгляда. Энтони Торнтон в этот
самый момент  лично докладывал  премьер-министру и узкому  составу  кабинета
министров о проделанной работе и авторитетно уверял, что в Эппинг-форест все
в  порядке  и ситуация  под строжайшим  контролем. Дженни  Хэнмер  в  полном
одиночестве сидела, глядя в окно, в своей комнате в Центре. Окно было плотно
занавешено шторой.
     Прошел еще час.
     Майк Леманн  засунул часы обратно под рукав и натянул толстую перчатку.
Повернувшись к Стивену Говарду, он сказал:
     -- Я хочу взять несколько человек и спуститься вниз.
     -- Еще рано, -- ответил Говард. -- Дай им время. У  них черт-те сколько
работы.
     -- Времени у них было достаточно. Теперь пойду я. -- И он потянулся  за
своим шлемом, лежавшим на земле.
     -- Вы же знаете, что не можете взять с собой солдат! -- рявкнул Говард.
-- Мы же договорились с Торнтоном.
     -- К дьяволу Торнтона! А вдруг Лук попал в беду?
     -- Тише, Майк. Послушайте, если он...
     -- Идут!..
     Оба тотчас  развернулись,  услыхав крик  солдата,  и больше не отрывали
взглядов от открытого  люка.  Кричавший солдат, прикрыв  рот  и  нос носовым
платком,  лежал возле  люка, опустив  в него руку.  Сначала  на  поверхности
появилась рука  в  перчатке,  потом  шлем,  потом плечи.  Следом  за  первым
человеком, одетым в защитный костюм, появился второй, и  солдаты, облегченно
вздохнув, радостно загомонили. Первый снял шлем, маску. Его лицо не выражало
ничего, кроме предельной усталости.
     Пендер заметил Леманна и Говарда и, нетвердо ступая, направился к  ним.
У него было совершенно мокрое от пота лицо, да и дышал он с трудом, выпуская
в холодный воздух клубы пара. Став рядом с ними, он бросил на траву фонарь и
шлем и посмотрел сначала на одного, потом на другого.
     Потом покачал головой:
     -- Нет.
        "Глава 17"
     Чарльз  Денисон   улыбался   про   себя,   катя   на  "лендровере"   по
отвратительной дороге. Все кончилось. Лес свободен.
     Он  поглядел  наверх  на  ясное небо.  Даже природа радуется,  что  все
кончилось более или менее хорошо.  С тех  пор как две недели назад подземные
коммуникации  были  очищены  от мертвых  крыс, солнце светило не переставая.
Воздух был  сухой  и чистый, и коричневые с золотым отливом листья, кружась,
медленно падали на  землю, чтобы, обратившись в  прах, напитать  собою новую
жизнь.  Вновь  появились  звери, осмелевшие  настолько,  что  покинули  свои
убежища. Они еще осторожничали,  но день ото дня  становились  все  храбрее.
Вероятно,  больше всего их  пугали  военные со своими танками и грузовиками,
похожими  на доисторических чудищ из металла. Постоянно кружившие  над лесом
вертолеты тоже изрядно  действовали на нервы. Зато теперь войска в  основном
ушли, оставив лишь необходимое число  солдат для  патрулирования, которое не
мешало  естественной  жизни леса.  Вскоре  должны были вернуться  и люди, не
позже чем через две-три недели, когда будет проверен и в случае нужды очищен
каждый имеющийся в округе  дом  и подвал.  Работы оказалось  непочатый край,
потому  что домов  было  куда больше,  чем думали,  но ее все равно делали с
чисто армейской скрупулезностью. Еще немножко, и все будет кончено.
     Конечно, каждый  входящий  в  лес  должен был  пока  надевать проклятый
защитный костюм, однако никто не протестовал, убедившись, что с ним все-таки
надежнее.   Солдаты  даже  огорчались,  если  им   не  давали   серебристого
обмундирования,  которого  просто  не  хватало  на  всех,  но  теперь  и они
посмеивались  над своими приятелями  из групп прочесывания,  вынужденными их
носить. Все расслабились. Кроме  Уитни-Эванса. Но  его огорчения были совсем
другого  рода.  Похоже,  Эппинг-форест   терял   финансовую   независимость.
Экстремальная ситуация обошлась гораздо дороже,  чем  могли  себе  позволить
финансисты Лондона, и члены Большого лондонского  совета уже потирали руки в
предвкушении  того момента, когда они станут совладельцами  зеленого  пояса.
Сражение  было в самом разгаре.  Уитни-Эванс и его друзья из Сити стремились
обвинить в случившемся правительство. Районные власти, имевшие собственность
вокруг Эппинг-форест, требовали  ужесточить контроль и еще требовали,  чтобы
правительство взяло на себя всю ответственность за содержание лесной полосы.
Лондонские  же  власти,  заявляя,  что  лес естественное продолжение города,
требовали  передачи   его   под   их  юрисдикцию.  Волнение  общественности,
испуганной  нападением  крыс  на  людей, искусно подогревалось оппозиционной
политической  партией,  которая,   сплотив   вокруг   себя   недовольных,  с
удовольствием облаивала  правительство.  Средства  массовой  информации тоже
включились  в  охоту, придумывая новое  название для  породившего  множество
слухов  события,  и,  вспомнив  Нашествие, ничего лучше  не  придумали,  чем
"Захват". •
     На  дорогу выскочила  белка, и Денисон притормозил, выжидая, когда она,
настороженно поводя головкой, исчезнет опять в тени деревьев.
     --  Ты единственный грызун отныне, против которого я ничего не имею! --
крикнул Денисон и радостно рассмеялся.
     Машина вновь набрала скорость, а главный лесничий тихо запел, довольный
тем,  что может выполнять свои обычные  обязанности в почти пустом лесу. Еще
пройдет много времени,  прежде чем здесь появятся туристы, и от этого у него
становилось  еще  радостнее  на душе.  Не  без  удовольствия  подумал он и о
нестерпимо высокомерном  Уитни-Эвансе, которому пришлось-таки покрутиться от
неожиданно   свалившихся  на  него  неприятностей.  Он,  конечно  же,  любит
Эппинг-форест, но частенько распоряжается, как в  собственном саду, забывая,
что  государственные  служащие --  вовсе не  его садовники. Денисон искренне
хотел, чтобы Сити восстановил свою власть над лесом, но не мог не улыбаться,
вспоминая о возникшем переполохе.
     Перед  большими  воротами  на участок в  шесть акров,  где  содержались
олени, Денисон остановил машину. Много лет прошло с тех пор, как всех оленей
свели тут вместе  ради  их  же  безопасности,  ибо они оказались  совершенно
беззащитными перед множеством машин  на дорогах,  перерезавших лес  во  всех
направлениях. Не меньшей опасностью для них были собаки, беспощадно гонявшие
взрослых животных  и угрожавшие  жизни  молодняка.  Заборы, осколки  стекла,
пластиковый мусор --  все  оборачивалось бедой. Не говоря уж  о браконьерах.
Поэтому, чтобы сохранить популяцию, решено  было  устроить для оленей загон.
Во время нашествия  грызунов больше всего  Денисон боялся как  раз,  что они
нападут  на  них. Он  умолял  установить  возле  загона  охрану или  хотя бы
направить  к нему  патруль, и армейское начальство  пошло ему  навстречу. Из
всех обитателей  леса  Денисон больше  всего любил этих  ласковых и  быстрых
животных.
     Он распахнул ворота, залез обратно в "лендровер" и въехал на заповедную
территорию. Не выключая мотора, он закрыл ворота. Оленей было не  видно,  но
Денисон  не  усмотрел  в этом ничего  необычного, зная пугливый  нрав  своих
подопечных. Он ехал вдоль ограды, ища в ней разрывы и убеждаясь, что ни один
олень  не погиб,  повиснув на  проволоке, потому что  никому из  них еще  не
удавалось перепрыгнуть через нее, чтобы обрести свободу.
     Еще ничего не видя, он уже  все понял. Они лежали далеко друг от друга,
словно вдруг  чего-то испугались и бросились  бежать в  разных направлениях.
Полуобъеденные,  окровавленные скелеты. Денисон  выскочил  из  "лендровера",
напрочь забыв о радиосвязи, без которой  уже не обходилась ни одна машина, и
побежал к ним, обливаясь потом и качая на  ходу головой.  Пять, шесть, семь.
Вон еще.  Всего  девять. Господи!  Нет.  Еще один  в сотне ярдов. Один возле
ограды. Другой... Он глядел на останки, боясь поверить. Слишком много крови,
чтобы сказать точно... но там, где не было пятен крови...
     Он подошел совсем близко к тому, что  еще недавно было живым существом,
забыв обо всем на свете, хотя  опасность  продолжала  грозить из-за  каждого
бугорка.  Теперь он знал  точно. Несчастное  животное  с рваной раной пониже
рогов,  в  которой еще не свернулась кровь, значит, смерть  наступила совсем
недавно,  и с желтовато-коричневой  шкурой, не  до конца съеденной  крысами,
было белым оленем.

     Уиттейкер  широко открыл  проржавевшие ворота, и Пендер въехал на своем
"ауди"  в усадьбу. Он ждал, пока старший  учитель закроет ворота,  и  глядел
через  лобовое  стекло  на длинную прямую дорогу впереди, по обеим  сторонам
которой стеной стояли сосны.  Отсюда он мог  увидеть лишь очертания большого
квадратного Сеймур-холла с черными трубами на фоне голубого неба.
     Открылась  дверь,  и Уиттейкер сел рядом.  Машина  медленно двинулась с
места.  Мужчины  стали  внимательно  вглядываться  в  деревья,  стараясь  не
пропустить ни поврежденной коры, ни движения зверя, если он будет.
     -- Что  вы думаете? --  спросил Уиттейкер, не отрываясь  от деревьев со
своей стороны. --  Две  недели  уже никаких следов. Даже больше. С того дня,
как была проведена газовая атака.
     Пендер покачал головой.
     --  Не знаю.  Хорошо,  если мы уничтожили  всех,  но  почему-то у  меня
неспокойно на душе.
     --  Почему? Ведь мы уже  прочесали дюйм за  дюймом  весь  лес. Осталось
всего  несколько  домов. Даже  вот  этот  перед  нами  уже  был  осмотрен  с
вертолета. Вокруг полно свиней, и они вроде бы вполне здоровы.
     --  Нет, я не успокоюсь, пока самолично  не вычеркну все дома из нашего
списка.
     -- Наверно,  вы правы.  Я-то уж наверняка вздохну с облегчением, только
когда  мы получим чистое карантинное свидетельство. Да и  тогда,  может, еще
несколько лет не смогу избавиться от страха.
     Пендер  остановил  машину  возле  полуразрушенных  деревянных  ворот  в
загородке для скота, перекрывающей дорогу в поле, за которым стоял дом.
     -- На машине туда не  доберешься, -- сказал Уиттейкер. --  Когда-то тут
была хорошая дорога, но свиньи умудрились перекопать и ее.
     -- Ладно, пойдем пешком. -- Пендер быстро обежал глазами окрестности.
     Особенно он боялся лесных опушек, и был рад, что сосны остались далеко.
Воспоминание о крысах-мутантах, прыгающих с деревьев, было еще слишком живо.
Впереди чуть правее возвышалась крошечная рощица, которая не понравилась ему
еще  в прошлое его посещение усадьбы.  Надо  будет осмотреть  ее  потом.  По
радиосвязи он  сообщил в штаб об их местонахождении. Там  теперь с этим было
строго. Потом надел пояс с кобурой.
     -- Ладно, -- сказал он, покончив со снаряжением. -- Пойдемте взглянем.
     Уиттейкер открыл  дверь  и вылез наружу, сверкая серебристым костюмом в
лучах солнца.
     -- Эй, шлем!  -- крикнул Пендер  и нагнулся поднять его с пола,  где он
лежал, небрежно брошенный старшим учителем.
     -- Господи! Может, это необязательно? -- недовольно спросил Уиттейкер.
     Но все-таки он взял шлем с прозрачным забралом и сунул  его  под мышку.
Потом, почесывая бородку, огляделся.
     -- Здесь так тихо,  -- проговорил он. --  Трудно себе  представить, что
совсем недавно черт знает что творилось.
     Пендер закрыл машину и невесело усмехнулся.
     -- Будем надеяться, обойдется, -- сказал он.
     Они пошли  к  воротам, из предосторожности  не желая  перелезать  через
загородку. Пендер снял крюк и на несколько футов освободил проход, приподняв
створку ворот  и  отодвинув ее в сторону. Пропустив учителя, Пендер  так  же
тщательно  закрыл ворота и пошел следом да ним. Они не разговаривали.  Да  и
идти становилось все труднее. Крысолов самым внимательным образом осматривал
обработанную свиньями землю по обеим сторонам дороги.
     -- Неплохо они поработали, как вы думаете? -- не преминул он заметить.
     -- Да  уж.  Все подъедают  начисто. Потому их дешево  содержать. А эти,
видно, совсем на вольных хлебах.
     -- Что-то их не видно, -- сказал Пендер, крутя головой во все стороны.
     --  Наверно,  забрались  в   дом.   Давайте  заглянем  туда,  чтобы  вы
успокоились.
     Земля прилипала к их ботинкам, и идти становилось все труднее.
     -- Странно, почему земля не просохла, -- задумчиво произнес Пендер,  --
ведь уже столько времени сухая погода.
     --  Если много лет  копить воду, потом с ней трудно справиться. Лишь бы
хуже не было.
     И  они  опять замолчали, думая  лишь о том, чтобы не  утонуть в  липкой
грязи.  К тому  же Пендер  понимал,  какие чувства должен испытывать  к нему
учитель. Он  и раньше  ощущал его неприязнь, когда  они вместе участвовали в
поисковых группах, но не обращал  на нее внимания. Учитель ни разу не сказал
ничего  обидного, не намекнул на свои чувства  к Дженни и на ее отношения  с
Пендером. Пока он держал свои чувства под спудом, помня, что Пендер спас ему
жизнь или, по крайней мере, не дал крысе его совсем искалечить. Но неприязнь
росла, и Пендер не мог этого не чувствовать.
     С трудом он удержался от улыбки, когда Уиттейкер сказал:
     -- Послушайте, Лук, Дженни...
     Пендер   не  остановился,  даже  сделал   вид,  что  все  его  внимание
сосредоточено на выбитых окнах.
     -- Что Дженни?.. -- переспросил он.
     -- Вы знаете, как она сейчас переживает. Эти крысы совсем ее доконали.
     Пендер промолчал.
     -- Я хочу сказать,  что  она стала сейчас такой ранимой... Мне кажется,
она совсем запуталась.
     -- Думаю, вы ошибаетесь. Мне она показалась  вполне разумной. Уиттейкер
схватил крысолова за руку, и ему волей-неволей пришлось остановиться.
     -- Послушайте, я  хочу сказать, что  нельзя пользоваться  ее теперешним
состоянием.
     Пендер посмотрел прямо ему в глаза.
     -- И вы послушайте, --  сказал  он, почти не разжимая губ. -- Я понимаю
ваши трудности, но это ваши трудности. Они не имеют никакого  отношения ни к
Дженни, ни  ко мне. Дженни не запуталась, а я не  воспользовался.  Я  бы мог
рассказать вам, что мы чувствуем друг к другу, но это вас не касается.
     Уиттейкер покраснел.
     -- До вашего приезда...
     --  Ничего не было до  моего приезда! Дженни мне сказала,  что вы  были
добрыми друзьями, и это все. Остальное -- ваши собственные домыслы.
     Уиттейкер  поплелся  дальше,  с  чавканьем  вытаскивая ноги  из  грязи.
Пендер, не отставая, шел за ним.
     -- Эй, Вик, я не хотел...
     Но Уиттейкер шагал, не обращая никакого внимания на Пендера, и крысолов
решил,  что лучше промолчать. Когда  же учитель поскользнулся и упал на одно
колено, Пендер пришел ему на помощь, не разрешив себе даже намека на улыбку.
Уиттейкер был мрачнее тучи.
     -- Ладно, может, я  и вправду навоображал черт знает  что.  Но  она мне
нравится, хотя у меня есть... обязательства. Я не хочу, чтобы она страдала.
     -- Я  понимаю вас, Вик, поверьте мне, я все понимаю. И я тоже  не хочу,
чтобы Дженни страдала, слишком она мне дорога. Извините, что так получилось,
но постарайтесь понять, она бы никогда не стала вашей.
     Уиттейкер пожал плечами.
     -- Может,  вы и правы. Не знаю.  Она  сама решит. "Бедный  дурачок,  --
подумал Пендер.  -- Она уже решила". И  неожиданно  для себя он тоже  принял
окончательное решение. Когда он  закончит тут со  всеми делами, Дженни уедет
вместе с ним.
     -- Идемте, -- сказал  он, -- взглянем на дом. И  они  пошли дальше, все
больше увязая в  грязи и с  трудом вытаскивая из нее ноги. Слева они увидали
невысокое  ограждение  из  проволоки,  поставленное  для защиты  огорода  от
свиней.
     -- Это только часть парка, -- пояснил  Уиттейкер, не глядя  на Пендера,
которому пришлось напрячься, чтобы разобрать его слова. --  Он идет за дом и
дальше. Там настоящие джунгли.
     Они  стояли  возле  полусгоревшего  дома,  поразившего  Пендера  своими
размерами.  Тогда, с дороги, он почти  не  рассмотрел его,  зато теперь весь
фасад был как на  ладони. Огромные окна первого этажа  и дверь в форме  арки
были