большое
убежище.  Комната,  правда,  могла вместить только четверых. Ну, а кому были
нужны  другие  жильцы,  которые  только портят  воздух.  Нет  уж, благодарим
покорно! За пять лет он кропотливо все там отделал и отладил, а само убежище
обошлось ему примерно  в  три  тысячи  фунтов.  Ну  и  конечно,  разные  там
дополнительные   устройства,  вроде  ручных   и  батареечных  фильтрационных
установок (350  фунтов,  правда,  слегка  подержанные).  Да еще персональный
счетчик для  измерения радиации (145  фунтов плюс  еще 21.75 налога).  И еще
дополнительные штучки-дрючки.  Ну, там  складная  раковина и самосмывающийся
унитаз.  Тоже,  знаете  ли,  обошлись недешево. Так что денег  в убежище  он
вложил порядочно. Но в общем-то это того стоило. Ни одного пенни не  пропало
зря.
     Сборные стальные детали смонтировать было нетрудно. И  бетонные заливки
сделать  тоже  оказалось  довольно   просто  --  стоило  только  внимательно
прочитать инструкции. И даже приладить  фильтр и выхлопной блок оказалось не
так уж трудно, когда  он  полностью разобрался, что  следует  делать. Ну,  а
разные там  трубы  и их сочленения провести  в убежище  --  это  вообще, как
выяснилось, дело пустяковое. И еще он купил по дешевке трюмную помпу, но, по
счастью, пользоваться ею пока что не было причин. Внутри он разместил койку,
она же стул, положил на нее  поролоновый матрац;  ну  еще стол,  калорифер и
газовая  плита с грилем, бутановый газ, лампы на батарейках... Ну, полки он,
конечно,  набил  разными консервами,  бутылками, сухим питанием,  порошковым
молоком,  сахаром,  солью  --  словом,  вполне  достаточно, чтобы можно было
продержаться там  пару месяцев.  Было у него в  убежище  и радио с запасными
батарейками  (правда,  здесь, под  землей,  ему удавалось  расслышать в  нем
только потрескивающий шумок), аптечка, моющие  средства, вполне  достаточный
запас  книг  и журналов  (конечно, никакой этой  пакости  насчет девочек  --
штучек подобного сорта он не одобрял!), карандаши и бумага (и, между прочим,
приличный  комплект  туалетной бумаги), отличные  дезинфицирующие  средства,
разные  ножи-ножички,  посуда,  открывалка  для  консервов,  открывалка  для
бутылок, кастрюли, свечи, одежда, постельные принадлежности, пара  часов (их
проклятое тиканье едва не свело его с  ума в первые несколько дней, а теперь
он, представьте себе, даже не замечал его),  календарь, ну  и баллон с водой
на 12  галлонов. Водой, правда, он никогда не пользовался без  стерилизующих
таблеток "Милтон энд Моу Симпла". Даже для мытья посуды и столовых приборов,
не говоря уж о питье.
     Ах да, еще  одно  недавнее приобретение -- дохлая кошка! Он не  имел ни
малейшего понятия (а  кошка не рассказывала) о том, как это мерзкое животное
проникло в его крепко запечатанное убежище,  но предполагал, что кошка могла
заползти туда за несколько дней до  того, как начали падать бомбы. Растущего
напряжения в мировой  обстановке было вполне достаточно, чтобы  подхлестнуть
Мориса к стадии РЕШАЮЩЕЙ ПОДГОТОВКИ (как, впрочем, и предыдущих четырех  или
пяти  подобных кризисов  с той поры, как он  обзавелся этим  убежищем).  Эта
чуткая тварь, видно,  вынюхала сюда дорогу, когда он, Морис, носился от дома
к убежищу и обратно, оставив приоткрытым люк в своей боевой рубке. Да-да, он
ведь придал своему  сооружению вид подводной лодки.  Правда, вход  в  боевую
рубку  сделал в одном  из концов убежища, а не посередине. А эту кошку он не
заметил, пока не настало утро после катастрофы.
     Морис  вдруг  отчетливо вспомнил это  светопреставление,  этот  кошмар,
отпечатавшийся в его мозгу  не хуже  изящнейшей и подробной фрески.  О Боже,
как же он тогда перепугался! Но зато уж и порадовался позже на славу.
     Почему? Да потому, что все эти месяцы рытья, монтажа, обустройства -- и
ведь  ему приходилось терпеть  язвительные насмешки соседей!  -- окупились с
лихвой. Они, гогоча, называли его "Морисовым ковчегом".  Что ж,  теперь-то и
он  понял, сколь удачным было это  определение. Ну если, конечно, не считать
того, что строилось это не для проклятых зверей.
     Он вытянулся на койке, испытывая тошноту от мерзкого запаха. Но  все же
он  отважился  глотнуть  скудеющего воздуха. В  ослепительном  свете газовой
лампы его  лицо  казалось  особенно  бледным.  Сколько  же  их  там осталось
наверху,  живых? Сколько его соседей умерли, правда, теперь  уже  не смеясь?
Всегда  одинокий,  не  останется  ли  он теперь  и  в  самом  деле  навек  в
одиночестве? Вы будете смеяться, но Морис надеялся, что нет.
     Он,  конечно, мог  бы позволить  кое-кому из  них  разделить с ним  его
прибежище. Ну, может быть,  одному-двум, но  уж  очень трудно  было отказать
себе  в  удовольствии  захлопнуть  люк прямо  перед  их охваченными  паникой
лицами.  Вот клацнули  замки ротационного  запирающего  механизма,  намертво
захлопнулся герметический  люк с  наружной  стороны борта боевой  рубки -- и
завывание сирен воздушной тревоги  стало едва слышным, а  отчаянный стук его
соседей в крышку входа превратился в  приглушенную возню каких-то насекомых.
Ну, а грохот взрывов, потрясших землю, вскоре положил конец и этим звукам.
     Морис тогда  припал к полу, вжавшись в  прихваченные  с собой одеяла, и
почти не сомневался,  что это оглушающее давление расколет его металлическую
скорлупу, как орех. Теперь-то  он давно уже потерял  счет тому,  сколько раз
сотрясалась земля. Тогда, хотя точно он не мог припомнить, ему казалось, что
он потерял  сознание. Куда-то вдруг совсем исчезло  время,  и следующее, что
ему удалось вспомнить, было пробуждение на койке в ужасе от ощущения тяжести
на груди и теплого, зловонного дыхания прямо у лица.
     Он пронзительно завизжал, и  эта неведомая  тяжесть  внезапно  исчезла,
оставив на  память  лишь  острую боль поперек плеча.  Миновали долгие минуты
полной  неизвестности, пока он шарил вокруг  себя в поисках  лампы, пока его
окутывал абсолютный мрак и только его воображение оживляло мрачный интерьер,
населяя  его дьяволами с острыми когтями. Но свет найденной наконец лампы не
высветил ничего, кроме единственного  дьявола, да и то -- мгновениями позже,
когда  лампа  хорошенько  накалилась.  Рыжая  кошка  настороженными  желтыми
глазами рассматривала его, улегшись на полу, прямо под койкой.
     Морис  и в лучшие-то времена не любил кошек,  да и те,  правду сказать,
особого интереса к  нему не проявляли.  Но, возможно, теперь, когда  настали
худшие из  всех  времен (впрочем,  лишь для этих,  застрявших  наверху), ему
придется научиться уживаться с этими тварями.
     -- Ну что  ж, вонючка, -- успокаивающе, хотя и без особого  энтузиазма,
сказал он, -- бояться нечего. Слышишь, старик? Или старуха? Ну, кем бы ты ни
было.
     Спустя несколько дней он обнаружил, что это  была  "старуха".  А  тогда
кошка даже не  пошевелилась.  Ей  явно не  нравились  ни грохот  снаружи, ни
тряска  здесь, в помещении. Не  нравился ей  и запах этого  человека.  Кошка
предостерегающе  зашипела,  и  свесившаяся к ней голова  человека  мгновенно
убралась.  Только  запах  еды  спустя  несколько  часов выманил животное  из
укрытия.
     -- Да, это уж вполне типично, -- сказал ей Морис укоризненным тоном. --
Кошки и собаки всегда тут как тут, едва учуют еду.
     Кошка, уже три дня томившаяся в этом подземном склепе без пищи и воды и
даже без  единой мышки на закуску, вынуждена  была согласиться. Тем не менее
она продолжала  держаться  на безопасном расстоянии  от  человека. А  Морис,
поглощенный этим  приключением больше, чем происходившим наверху,  швырнул в
сторону кошки приличный кусок тушенки. Та испуганно отпрянула назад и только
потом  с  жадным  урчаньем  набросилась  на  еду.  Морис  покачал  головой и
презрительно усмехнулся.
     -- Так, выходит, желудок-то у тебя  оказался посильнее страха, а? Вот и
Филлис  была такой же.  Правда, там речь шла о деньжатах,  -- рассказывал он
жадно жрущей и  совершенно  безразличной к  его словам кошке  о своей бывшей
жене.   Она  бросила  его  еще  пятнадцать  лет  назад  после  полутора  лет
замужества. -- Как только денежки выветривались, она тут же начинала жужжать
над ухом. Как муха над дерьмом. Не  могла, понимаешь ли, вынести, когда наши
сундучки  пустели.  Вытягивала из  меня  всякий  раз  последний пенни,  сука
рваная! Теперь, голубушка, получила по заслугам, как и все остальные.
     Но смех его,  сопровождавший  эти слова, прозвучал натянуто:  Морис все
еще  не  знал,  насколько  надежно  защищен он сам. Он вывалил кусок  мяса в
кастрюлю, стоявшую на газовой горелке.
     -- А  остальное доедим  попозже, -- сказал он, не уверенный, говорит ли
он это кошке или себе.
     Потом он вскрыл небольшую банку фасоли и смешал фасоль с мясом.
     --  Забавно, какой голод может нагнать эта катастрофа. -- Смех у Мориса
был все  еще нервным, и кошка насмешливо взглянула на него. -- Ладно, думаю,
тебя пора подкормить. Вышвырнуть-то я тебя не смогу. Это уж точно.
     Морис  ухмыльнулся,  довольный,  что  любовь к  черному  юмору  у  него
сохранилась.  Может, она и помогла ему так здорово перенести это истребление
рода человеческого?
     --  Так,  давай  поглядим, не найдется ли  здесь для  тебя какая-нибудь
личная  посуда.  И  конечно,  что-нибудь  этакое для твоих прочих делишек. С
этим-то я управлюсь легко, если,  разумеется,  ты будешь делать это в одно и
то же место. Слушай, я тебя нигде  не мог видеть раньше? Кажется, ты  жила у
той дамы-негритянки, двумя  дверями дальше. Что ж, теперь-то  ей  больше  не
придется тебя  разыскивать.  А здесь у нас внизу  уютненько. Ты не находишь?
Может быть, мне называть тебя просто  Мог, а? Похоже, что нам  тут  придется
потерпеть друг друга какое-то время...
     Вот  так Морис  Дж. Келп и  Мог  объединились  и  принялись  пережидать
катастрофу.
     К концу  первой недели животное прекратило свои неугомонные блуждания в
поисках пищи.  К концу второй недели Морис стал, можно сказать, любить ее. К
концу третьей недели напряжение, однако, начало сказываться. Мог, совсем как
когда-то Филлис, сочла, что Морис  несколько покладист для совместной жизни.
Может быть, дело было в его  примитивных, но довольно едких остротах. Может,
в его постоянном  ворчании. В конце концов, это могло  быть  и его  несвежее
дыхание. Словом, в  чем бы ни  была причина, кошка стала проводить почти все
время  подальше от  Мориса,  просто  пристально  уставившись  на него  и, за
редчайшим  исключением,  избегая  его  плотных объятий.  Вскоре Мориса начал
возмущать этот бойкот. Он никак не мог взять в толк, почему кошка ведет себя
столь неблагодарно.  Ведь он  же кормил  ее, дал  ей приют! Спас  ей  жизнь,
наконец! Она мародерствовала в его убежище, как какая-то взятая в плен тварь
заползала  под  койку  и  глядела оттуда на  него  зловещими,  недоверчивыми
глазами,  как  будто... как  будто...  ну да,  как будто сходила с ума! Этот
взгляд  был ему немного знаком. В  каком-то смысле он напоминал,  как... как
Филлис  порой таращилась  на  него.  Кроме  того, кошка стала  еще и  подлым
воришкой. Не раз  и  не два  Морис  просыпался глубокой ночью  от  кошачьего
блуждания  среди  запасов  съестного:  Мог  вгрызалась  в  пакеты  с  сухими
продуктами,  сдирала  когтями  тонкие пластмассовые  крышечки  с  полупустых
консервных  банок.  В последний  раз  все  это  Мориса наконец  достало,  он
по-настоящему  вышел из  себя. Он пнул кошку  ногой  и немедленно  получил в
ответ Царапину в четыре  дорожки  вдоль всей голени. Если бы у Мориса в  тот
момент  было другое настроение, он, может, даже  восхитился бы, как  ловко и
проворно  Мог увертывалась  от  снарядов, выпущенных в нее: кастрюля,  банка
фруктовых консервов, а под конец -- даже портативный самосмывающийся унитаз!
     После  этого  случая  кошка  перестала  быть  такой,  как  прежде.  Она
пряталась  по  углам,  огрызаясь  и  шипя  на  него, блуждала среди  скудной
обстановки  убежища,  затаивалась  под  койкой и  никогда,  черт подери,  не
пользовалась пластиковым поддоном,  которым Морис ее так  заботливо снабдил.
Можно подумать, что кто-то собирался поймать ее в том или ином углу и забить
до смерти!  Или еще что  похуже. Вскоре  после этого, когда Морис спал,  Мог
перешла  к наступательным действиям. В отличие от первого раза, когда  Морис
проснулся от того,  что кошка просто уселась у него на груди, теперь  с него
слетел сон,  потому что  в его лицо  впились острые  когти.  Брызгая слюной,
кошка устрашающе  шипела.  Морис  с  хриплым криком  отшвырнул  от себя явно
взбесившееся животное, но Мог тут же  возобновила атаку.  Ее спина выгнулась
дугой и ощетинилась жесткой шерстью. На этот  раз коготь прошелся по лицу  в
опасной близости  от глаза  Мориса.  Попутно  Мог успела куснуть еще и мочку
уха, прежде чем Морис сумел сбросить ее с себя. Они смотрели друг на друга с
разных  концов койки. Потом Морис сполз на пол и съежился в страхе, прижимая
пальцы  к глубоким ранам на лбу и щеке (он еще не успел понять, что  лишился
части уха). А кошка, затаившись  в  постельном белье,  измятом и  спутанном,
сверкала  мерзкими желтыми  глазищами. Вот она снова бросилась на Мориса  --
стремительный  рыжий  комок  взбесившейся  шерсти,  сплошные клыки и  острые
когти. Он  успел  закрыться одеялом, но тут же  хрипло закричал, потому  что
материал был мгновенно распорот. Морис попытался спастись бегством, при этом
ему  пришлось  отбиваться  покрывалами  и   простынями.  Но,  к   сожалению,
пространство  для  бегства было  крайне  ограниченным.  Он  вскарабкался  на
небольшую лесенку, ведущую  в боевую рубку, и съежился там, наверху.  Высота
от пола до  люка  составляла  не более  восьми  футов.  Колени  Мориса  были
подтянуты к подбородку, голова упиралась прямо в металлический люк...
     Мог кинулась за ним, и ее когти вонзились в ничем не защищенные ягодицы
Мориса.  Он взвыл. Потом рухнул  вниз.  Нет, не  от боли, что-то  непонятное
обрушилось  на землю над их головами, да так, что зашатались стальные панели
его бункера. Кошка, все еще висевшая на его заднице,  упала вместе с ним. Он
услышал, как Мог взвизгнула: кошка сломала хребет.
     Морис не знал, что произошло, и все  еще  думал, что коварное  животное
вот-вот  снова  атакует  его.  Он быстро поднялся  и, шатаясь, тяжело  дыша,
побрел  в другой  конец бункера.  Там  он схватил с плиты кастрюлю  и только
собрался запустить ею в  Мог, как вдруг увидел кошку, корчившуюся от боли. В
изумлении он разинул рот. Потом с ликующим воплем бросился к койке, сорвал с
нее  одеяло, накинул его на беспомощную тварь. Он душил Мог, молотил ее тело
кастрюлей до тех  пор,  пока животное не перестало дергаться  и чуть слышный
визг не смолк под  одеялом. Тогда  он подволок  поближе плоскодонный  баллон
бутанового  газа,  обеими руками приподнял его  повыше и  пустил на бугорок,
где, как  он предполагал, была  голова Мог. Покончив с этим делом, он уселся
на  койку. Грудь его тяжело вздымалась, кровь  струилась из  ран,  но  Морис
хихикал, радуясь своему триумфу.
     Ну,  а  потом  ему пришлось  прожить с  этим  разлагающимся  трупом еще
неделю. И даже  тройной слой плотно завернутых полиэтиленовых мешков,  щедро
обработанных  изнутри разными  дезинфицирующими штучками-дрючками, не смогли
сдержать этот запах. И даже  химикалии внутри портативного унитаза не смогли
сохранить  эту тушу. Через три дня  зловоние стало  невыносимым. Мог и здесь
нашла способ отомстить.
     И  еще   что-то  случилось  с  воздухом   внутри   убежища.  Совершенно
определенно  дышать становилось все  труднее, и  было  это  не только  из-за
"благоухания" кошки. Воздух  улетучивался с каждым днем, а  потом и с каждым
часом. Морис собирался просидеть в своем бункере как минимум недель шесть. А
возможно, и все восемь. Если удастся выдержать. Он  не связывал  это  с тем,
будет ли  отбой воздушной  тревоги или нет. Теперь же, когда прошло всего-то
не  более четырех недель, он понял, что ему придется рискнуть и выбраться во
внешний мир. Что-то явно засорило вентиляционную систему. И сколько бы он ни
крутил рукоятку устройства микрофлорного  выживания, сколько бы  ни разгонял
его мотор с помощью 12-вольтного  автомобильного аккумулятора -- воздуха  не
прибавлялось.
     Морис   попытался   поглубже   вздохнуть.  Из   горла  вылетел   слабый
астматический хрип. Зловоние переполняло его ноздри, как  будто он находился
внутри бездонной, до предела загаженной канализационной трубы. Ему нужен был
хороший,  свежий  воздух, будь он, черт подери,  радиоактивный или нет, ведь
иначе он не просто  подохнет медленной смертью, хотя и  своеобразной! Удушью
вкупе  с  издевательским  благоуханием этой дохлой гадины не было  конца.  И
ведь, между  прочим, кое в каких брошюрках говорилось, что четырнадцать дней
вполне достаточно, чтобы радиоактивные осадки рассеялись.
     Морис поднялся с койки. Голова закружилась, и ему  пришлось  ухватиться
за столик. Ослепительный блеск лампы,  работающей на бутановом  газе,  резко
хлестнул  по  его налитым кровью  глазам. Сдерживая дыхание, но  еще  больше
боясь не дышать, он поплелся, шатаясь из стороны в сторону, к боевой  рубке.
Весь остаток сил  ушел на то, чтобы вскарабкаться  по  нескольким ступенькам
лестницы. Он остановился  передохнуть прямо под крышкой  люка.  Все  плыло у
него перед  глазами, он чувствовал, как  буквально  молят о воздухе его едва
трепещущие  легкие.  Через несколько  минут он наконец сумел поднять руку  и
резким толчком открыть запорный механизм.
     Хвала Господу, думал он.  Хвала Господу,  я выбираюсь отсюда  прочь, от
этой  дьявольской, безумной  рыжей кошки! Какое мне  дело до  того, что  там
творится снаружи! Какое мне дело,  кто и что  еще  там уцелело!  Важно,  что
сейчас  настанет благословенное освобождение  из этого  проклятого, вонючего
сортира.
     Крышка люка  слегка качнулась на шарнирах  и  встала на прежнее  место.
Облако  пыли  осело  на  голову  и  плечи Мориса. В  отчаянии  он  закричал.
Теперь-то  он  понял  причину  страшного грохота  ровно  неделю  назад:  это
окончательно рухнули развалины какого-то соседнего здания. Возможно, это был
его собственный дом. И  горы обломков покрыли всю  землю над  ним,  перекрыв
доступ воздуха и загромоздив спасательный выход.
     Морис попытался пальцами царапнуть  бетонную плиту -- на ее поверхности
остались лишь едва  заметные отметины. Он толкал и  двигал ее, но плита даже
не  стронулась  с  места.  Морис оступился и кубарем скатился с  лестницы, с
трудом удержавшись  на  нижней ступеньке.  С завываниями  он  проковылял  по
бункеру в поисках чего-нибудь, чем можно было прорубить эту мощную преграду.
Вой его прерывался, слабел. Ножи,  вилки  -- все,  что острым  концом  могло
врубиться  в  бетон, он пустил в ход. Но все  без толку -- бетон был слишком
прочным, а его усилия -- слишком слабыми.
     Наконец Морис в отчаянии ударил по плите окровавленным кулаком.
     Он  вернулся  назад в  то,  что  отныне  стало  волчьей  ямой.  И  воем
ознаменовал  крушение  всех  своих надежд.  Но вой этот  больше  походил  на
тяжелый хрип -- что-то вроде звука, который издает кошка, когда ее душат.
     Пластиковый узел в дальнем конце убежища не  пошевелился, но Морису, на
лице которого слезы  прокладывали дорожки  сквозь  пыль, показалось, что  он
слышит слабое, но насмешливое "мяу".
     -- Никогда не любил кошек, -- пропыхтел он. -- Никогда.
     Морис сосал  суставы своих пальцев, пробуя на вкус собственную кровь, и
ждал в своей личной, самостоятельно сооруженной могиле.  Ему  пришлось ждать
совсем  недолго, пока на его  глаза не наползла тень, пока легкие  не  стали
плоскими и  спокойными.  Но Морису  это время показалось вечностью. Вечность
одиночества, даже несмотря на то, что компанию с ним разделяла Мог.

     Они надеялись, что будут в безопасности в этом огромном помещении,  еще
недавно  бывшем  банкетным залом отеля на берегу реки.  Сейчас банкетный зал