".
     Сержант стоял у дверей в кабину все с той же горькой  усмешкой на лице.
Калверу показалось, что он слышит его слова:
     -- Конечно, уж от него-то теперь немного осталось.
     Калвер  снова   пристально   посмотрел  на   маленькие   окошки.  Свет,
вливающийся в них, притягивал его словно магнитом. Он  был удивлен  тем, что
сообщил  сержант, но  был слишком  измучен, чтобы что-то еще могло  потрясти
его. Затемненный интерьер "Пумы" угнетал Калвера: слишком  уж много дней без
солнца  осталось  позади.  Мысли летчика  полетели назад, вызывая  образы  и
картины, от которых ему теперь уже никуда не деться.
     И еще он подумал об этой финальной иронии судьбы. Об истреблении именно
тех,  кто намного заранее  спланировал все для  собственного спасения в дни,
когда  остальным  суждено  будет погибнуть. Ведь  у этих  остальных  нет  ни
выбора, ни достаточного веса в обществе, чтобы выжить. И еще это истребление
ослабевшего  царя  природы тварями,  которых  он подавлял веками,  и которые
населять-то могли  всего-навсего мрачный  подземный  мир.  Эти естественные,
вечно таящиеся  враги рода человеческого всегда славились своим  коварством,
но ныне это коварство и  питаемая ими сила  значительно возросли по причинам
противоестественным. Калвер думал об этих огромных крысах  с черной шерстью,
об их смертоносном оружии:  их зубах,  когтях, их силе. И снова, снова об их
коварстве. Он  думал  об  еще более  омерзительных,  раздувшихся, похожих на
каких-то  мастодонтов,  тварях  --  собратьях  и  предводителях  этих черных
монстров, порожденных  тем же, что и они, ужасным семенем. И  еще он думал о
Матушке-Крысе.
     Врач, занятый обработкой раны Кэт, с удивлением оглянулся, услышав смех
только  что спасенного мужчины. Не мешкая, он стал готовить  успокоительное,
заметив слезы, текущие по лицу Калвера.
     А Калвер  думал  о Матушке-Крысе  и  ее  выводке,  об  этих  крошечных,
присосавшихся к ней тварях. Правительственная штаб-квартира была атакована с
такой жестокостью,  потому что черные крысы твердо  уверовали: их королева в
смертельной  опасности. Эти несчастные глупцы были сожраны  подчистую сразу,
как только  они  заняли убежище.  Взбудораженные  ужасными  разрывами  бомб,
крысы-мутанты вслед за этим были взбешены еще и внезапным вторжением  людей.
И их атака была мгновенной, яростной и беспощадной.
     Калвер пытался перестать  смеяться,  но не  мог.  Все  это было слишком
смешно. А  величайшей  иронией  были дети  Матушки-Крысы.  Маленькие  твари,
вскормленные ее грудями.
     Он  провел  трясущейся  рукой  по глазам,  как  бы отгоняя,  стирая это
видение. Они с  Фэрбенком  тогда буквально едва не  сошли  с  ума от  своего
открытия. Но даже несмотря на потрясение, подобные возможности уязвили их, а
перспективы, предполагаемые этим кошмаром, вселили ужас.
     Потому что эти маленькие новорожденные твари напоминали человеческих...
ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ!..   зародышей.  Да,  у  них  были  когти,  зачатки  чешуйчатых
хвостиков,  такие  же  самые,  как  и  у  крыс,  злобные, косящие  глазки  и
сгорбленные спины. Но черепа их были куда больше похожи  на  человеческие, а
черты напоминали фантастических людей-уродцев. Их руки и ноги уже отличались
от   лап,   присущих  представителям   животного  мира.  А  мозг,  отчетливо
просматривающийся сквозь их прозрачные, тонкие черепа и просвечивающую кожу,
был слишком большим для крысиного.
     Плечи Калвера сотрясались от хохота. Уж не было ли человечество создано
таким же путем? Может, оно тоже прошло через радиоактивный взрыв, изменивший
гены таким  образом, что в результате  эти твари эволюционировали в ходящих,
думающих, умеющих стоять прямо существ? И была еще одна смешная мысль: может
быть,  человечество  эволюционировало  вовсе  не  от обезьян,  как  полагают
теоретики, эти  никудышные истолкователи всего  и  вся?  Уж  не  возникло ли
человечество...  человечество от этих несколько иных гадких  тварей? И уж не
дан ли теперь еще разок ход тому же самому направлению эволюции?
     Он очень хотел перестать смеяться, но, право  же, никак не мог. И никак
не мог остановить слезы. Они ручьями текли  у него из глаз, вызывая тошноту.
Чуть-чуть погодя кто-то наклонился над ним, уже нацеливая иглу и очень желая
поскорее избавить его от истерии.