механик через плечо. -- Пару секунд я сумею
сдержать их и без света!
     Калвер  быстро  вскарабкался  по  груде обломков,  ведущей к  рухнувшей
балке. Его фонарь осветил Кэт, стоявшую наверху, на краю выступа. Не было ни
секунды, чтобы даже спросить, что случилось.
     -- Лови! -- закричал он и подбросил фонарь.
     С трудом ухитрившись поймать его, Кэт повернула луч обратно в яму.
     То, чего они боялись  больше всего, произошло: звонко  клацнув, пулемет
замолчал. Фэрбенк досадливо вскрикнул и, отбросив бесполезное теперь оружие,
побежал за Калвером.
     Калвер пробежал по наклонной балке,  забросил топор на выступ над собой
и ухватился  за его край. И как  раз вовремя  -- ботинки его  заскользили по
балке вниз. Сверху обрушились куски каменной  кладки, но летчик успел быстро
упереться локтями о края выступа. Ногами он искал точку опоры.
     И тут он услышал за своей спиной пронзительный, отчаянный крик.
     Встав на  колени  на самом краю  выступа, Кэт за одежду тянула Кал-вера
наверх,  пытаясь  помочь  выбраться.  Дили  тоже  отважился  и  одной  рукой
подхватил летчика под мышку. Ботинки Калвера наконец отыскали какой-то упор,
достаточно прочный,  чтобы  оттолкнуться вверх. Вскарабкавшись, он вырвал  у
Кэт фонарь и встал на колени на краю выступа.
     Фэрбенк  уже  успел подняться до половины завала, но  его  буквально до
пояса облепили бешено кусавшиеся  и царапающие черные  твари.  Одна  из крыс
стремительно пробежала по  его спине  и вцепилась в шею. Фэрбенк завертелся,
пытаясь сбросить с себя  мерзкую  тварь, рот его широко раскрылся в крике, а
глаза зажмурились от  боли. Крыса свалилась, и Фэрбенк  снова  начал ползти.
Руками  он судорожно цеплялся за обломки, но тяжесть вгрызавшихся в его ноги
крыс тянула вниз. Он  сумел  подняться на  колени, попытался было  отпихнуть
облепивших  его крыс,  но едва успел  вырвать окровавленные руки, пальцев на
них уже не было.
     -- Помогите! -- пронзительно закричал он.
     Калвер  уже спружинился,  чтобы спрыгнуть,  но  Кэт стрелой бросилась к
нему и отбросила летчика к стене.
     -- Ты ничем ему не  поможешь, ты не сможешь ему помочь, -- твердила она
снова и снова.
     Он попытался освободиться от ее рук, но Кэт прижала его к стене, и Дили
всем  своим весом  тоже помогал ей.  На самом-то  деле он тоже  понимал, что
помочь маленькому механику уже невозможно.
     -- Дайте мне другой пистолет! -- заорал он,  не понимая, почему они  не
слушаются его, а только крепко прижимают к стене.
     Фэрбенк с огромными усилиями волочил на себе вверх гигантских крыс. Они
уже почти полностью накрыли его. Тело механика было похоже на плотный комок,
покрытый  черной  щетинившейся  шерстью.  Человек  стал  похож  на  монстра,
подобного им самим. Вопли Фэрбенка перешли в придушенный хрип -- крысы стали
рвать его  шею. Одна сторона  его лица была уже совершенно ободрана, кожа  с
нее  свисала  вместе  с  глазом и  большей  частью губ. От носа остался лишь
мягкий бугорок. Фэрбенк все еще пытался  приподнять руки, как бы  по инерции
пытаясь дотянуться до выступа, но руки уже почти не  шевелились под тяжестью
прилипших к ним крыс.
     И вот Фэрбенк грузно опрокинулся на спину. С  грохотом обрушился завал.
Тело  человека скатилось в черные лужи, и они окрасились кровью,  бьющей  из
тела во все стороны. А крысы уже  толкались вокруг, огрызаясь друг на друга,
сражаясь за то, чтобы ухватить самые лакомые кусочки.
     Но  некоторые  твари,  отлично  помня  о  тех трех, которые  стояли  на
выступе, над их головами, уже устремились вверх по склону завала. Они бежали
по металлической балке, и  у них была  одна цель --  вскарабкаться  на  этот
заветный выступ.
        "Глава 32"
     Эта  штука, которая, в конце концов, убила Эллисона,  лежала в темноте.
Она не шевелилась и не дышала. Она не издавала никаких звуков, да и не могла
бы  этого  сделать,  поскольку некоторое время  назад рассталась с жизнью. И
все-таки именно ей и довелось убить Эллисона.
     Это  был  труп  одного из  ассенизаторов, бригадира  ремонтников. Столь
мрачное  место   для  кончины  бригадир  выбрал   еще  при  жизни.   В  день
бомбардировки  другие  люди  из его маленькой  ремонтной  бригады  предпочли
возложить свои надежды  на верховные власти  и поэтому решили  вернуться  на
поверхность и отыскать свои  семьи. Он был стар, был уже готов -- даже более
чем готов -- уйти  в отставку, нет, не просто уйти с работы,  на которой  он
оттрубил сорок два года (кое-кто даже говорил, что и все  сто лет,  а другие
утверждали,  что  он,  мол  родился в  канализации,  а были и такие, кто  не
переносил его грубоватого, нередко какого-то тухловатого юмора  и настаивал,
что  просто  его место именно здесь  и только здесь), но  и вообще  уйти  из
жизни.  Вероятно,  кто-то  мог  бы  счесть этого  человека  ненормальным или
фанатиком в его вере, что внизу,  под улицами, жизнь куда чище, чем наверху,
а имел он в виду -- хотя никогда  и никому не рассказывал об этом -- то, что
здесь, в этом подземном мире  вечной ночи, было до прелести безлюдно. И все,
буквально  все  здесь,  внизу, было более ясным, определенным, в  отличие от
того верхнего мира, где были всевозможные тона и оттенки решительно во всем:
в красках, во  мнениях, в расах. А здесь, в этих глубинах, все было  черным,
если,  конечно,  не освещалось  лучом  фонаря,  сотворенного  человеком.  Но
освещение это делало царившую вокруг черноту только еще темнее и глубже в ее
мрачной силе. Сам он считал  себя простым человеком  (хотя  он им  не  был),
правда,  со склонностью  к самовластию.  А эти туннели  как раз и дарили ему
ощущение самовластия.
     Падающие с небес  бомбы помогли ему сделать  окончательный самовластный
вывод: жизни больше не существовало, оставалось только умереть.
     Он отпустил своих  рабочих восвояси, даже  не посоветовав им  ничего на
прощание. На самом-то деле он был только рад отделаться от  них. А потом  он
отыскал в этом мраке свое место.
     Старое  бомбоубежище  было ему  знакомо, хотя, строго говоря, вход туда
ассенизаторам был категорически  воспрещен.  Он и не  заходил туда уже много
лет, поскольку абсолютная пустота  этого бункера  быстро поубавила его былое
любопытство. Но едва он остался один, то решил отыскать себе здесь последний
приют  попросту потому, что предпочитал умереть не  в сырости. Конечно, этот
старый комплекс тоже  был  сыроватым и  грязным,  но здесь, по крайней мере,
были места, куда сырость не проникала.
     Итак,  он устроился в этом темном коридоре, нимало не беспокоясь о том,
что  скоро сядут батарейки лампочки на его каске и свет ее медленно угаснет,
а потом все стремительно поглотит тьма. Он ждал чего-то, задумчиво размышляя
о том, что ни один человек не обронит  о нем ни слезинки (а его  семья  была
далеко), но мало сожалел, что  все пришло к такому концу. В каком-то  смысле
он  был даже доволен тем, что сам выбрал способ собственной смерти, не отдав
этого права  на  откуп  выдумкам местных  властей,  вертевших  его  судьбой,
сколько  он  себя  помнил. Он  слышал кое-что  о  том, что  последние стадии
голодной  смерти не так уж  и  неприятны, что  ничем  уже не  ограничиваемый
разум, не отвлекаясь на  примитивные потребности  тела, перейдет  на  новый,
более независимый уровень. Конечно, если  только вначале не придется терпеть
пронизывающие  все  тело  голодные боли и предсмертные  муки, которые  будет
доставлять каждый разрушающийся орган.
     Шли дни. Старик старался  сохранять  покои -- не для того чтобы сберечь
силы,  а  просто  потому,  что  неподвижность -- сродни отсутствию жизни. Он
потерял счет времени, так что у  него не было  никакого представления о том,
когда   начались  галлюцинации,  и   даже  о  том,  когда  они  закончились.
Большинством из них он просто  наслаждался (а  кто бы стал  возражать против
того,  чтобы  перекинуться  анекдотом  с  самим  Господом  или  полетать   в
поднебесных высях,  откуда Земля  кажется  с  булавочную  головку, мерцающую
голубизной?). Но были и такие галлюцинации, которые вселяли ужас, заставляли
его  скрючиваться, прятать  лицо от  этих  видений  и  звуков,  неведомых  в
привычном ему измерении. Суетливый шум  чьих-то мелких  шажков вызывал самые
страшные видения, поскольку каким-то  необъяснимым образом  они волокли  его
назад, в эту призрачную  действительность.  Возня  и  шарканье лапок чьих-то
маленьких  тел  слышались  совсем  рядом,  они  доносились  откуда-то  из-за
решетки, шедшей по  всей  длине коридора, в котором он лежал.  Он ни разу не
осмелился  взглянуть  туда:  это означало бы,  что  он проверяет  истинность
своего сна.  И эта  неведомая  пока  истина  могла прочнее привязать  его  к
земному  существованию.  А  он старательно пытался сбежать от  него.  Старик
лежал смирно, затаив  дыхание, чтобы эти создания подземного мира,  издающие
подобные звуки, не навязали ему СВОЮ правду.
     Бред  старика  существовал  как бы  вне  времени:  когда  самое  худшее
осталось  позади, он просто  незаметно перешел в тишину -- но не в забвение!
Легко  и плавно.  И  не  оказалось  почти никакой заметной грани между этими
двумя противоположностями -- жизнью  и  смертью. Перед самым  концом,  этими
невнятными мгновениями, его  тело  распрямилось, ноги расползлись в стороны,
руки прижались к бокам,  а голова тяжело сползла на грудь. Именно такой путь
он сам для себя избрал, и судьба не оказалась излишне недоброй к нему.
     Он полагал, что его  уход  из  жизни ни  на что не повлияет и никому не
доставит беспокойства. Но в этом-то он как раз и ошибся.
     Не  выбери старый ассенизатор  именно эту  конкретную точку  для тихого
перехода в мир  иной,  не раскинься  его ноги по  сторонам,  почему-то точно
указывая  при этом  ступнями на  восток  и на  запад,  -- и тогда Эллисон не
споткнулся  бы об него, не попался бы на  эту невольную подножку, не потерял
бы свой фонарь, пистолет, а чуть позже -- вдобавок еще и жизнь.
     Когда Эллисон  вломился, в дверь,  его  единственным желанием  было как
можно скорее  оторваться  от суматохи там, позади.  Он  понимал,  что у  его
спутников не было ни единого шанса: уже сейчас вряд ли  что-нибудь  осталось
от Калвера и Фэрбенка, а  Дили и девушке  тоже,  видимо, не протянуть долго.
Эллисона мало беспокоило,  что  у  Кэт  и  Дили -- без фонаря  и  пистолета,
которые он у них отобрал, -- остаюсь еще меньше шансов на спасение. Они были
болванами, а нынешний мир больше не годится для таких: выжить суждено только
людям здравомыслящим и безжалостным. А Эллисон  собирался выжить: слишком уж
через многое ему довелось пройти, чтобы смириться с любым вариантом.
     Позади той комнаты, где остались  лежать оглушенные им Кэт и Дили, была
еще одна, небольшая и квадратная. С  помощью фонаря Эллисон вскоре  различил
дверь. Моля Господа,  чтобы она не  оказалась  запертой,  Эллисон поспешил к
ней,  и  его молитва была услышана.  Исполненный благодарности,  он  толчком
широко  распахнул ее и  увидел в глубине короткий коридор, а в конце  его --
еще  одну дверь. Кто бы когда-то ни сотворил этот сумасшедший  дом, у  этого
человека, по всей видимости, была мания дверей  и  коридоров.  Конечно, если
только  (что  было  более  вероятно)  их постоянно  не  добавляли  в течение
десятилетий по  мере расширения комплекса. Взволнованный  тем,  что осталось
позади,  и столь  же  поглощенный  тем,  что его  ждало впереди,  Эллисон не
заметил  раскинутые  прямо поперек дверного  проема  ноги  с направленными в
противоположные углы ступнями.  Из его рук вылетел  фонарь и пистолет, и  он
тяжело  приземлился  на  бетонный   пол,  казалось,  бросившийся  вверх  ему
навстречу.  Кожа  на  руках  и коленях оказалась содранной. Удивленный вопль
Эллисона  мгновенно  перешел  в  вопль  отчаяния  и  боли:  что-то разбилось
вдребезги, и свет погас.
     Паника,  его добрая  старая знакомая и наставница, отправила его шарить
вокруг  по  бетонному  полу  в  поисках  драгоценного фонаря.  Он  отпрянул,
случайно коснувшись одеревенелой  ноги,  быстро  отскочил назад, прижался  к
стене и  тут ощутил под  собой  что-то  вроде решетки. Щели между ее ребрами
были достаточно широки, чтобы в них можно было просунуть руку, и на какое-то
мгновение его пальцы свободно повисли в воздухе. Он поспешно отдернул их, не
слишком воодушевленный холодным дыханием воздуха, пробежавшим по коже.
     Фонарь он отыскал совсем рядом, порезав при этом руку осколком  стекла.
Он нажал на выключатель, снова  помолившись,  но на сей  раз  его заклинания
остались  незамеченными:  во  всяком  случае,  лампочка  фонаря  на  них  не
откликнулась.
     Эллисон захныкал. Время от времени это рыдание из жалости к самому себе
прорывалось  какой-то мыслью. Пистолет. Он  должен отыскать пистолет. В  нем
его единственная защита. Но кто-то там,  в  небесах, прикрыл  свою лавочку с
подарками, и все его мольбы равнодушно игнорировались. Он обшарил едва ли не
весь коридор, кружа по нему на ободранных руках и коленях, но  отыскал  лишь
засохшие,  рассыпавшиеся  под  рукой испражнения,  вероятно, посмертный  дар
человечеству  от этого  мертвеца. В  конце концов  он оставил  свои  тщетные
попытки, понимая, что, задержись он здесь еще на минуту, и на него предъявят
права либо крысы, либо  собственное безумие. Он  двинулся  к стене справа от
себя.  Чувствуя под  ногами  решетку --  в  нее-то, возможно,  и  провалился
пистолет -- и обеими руками упираясь в
     стену, он шел вперед, уверенный, что идет в верном направлении. Кончики
его пальцев  ни на  секунду  не отрывались от шероховатой поверхности стены.
Эллисона ослепляли и бурливший в нем ужас, и полная темнота.
     Угол. Прочь,  прочь  от него. Надо  держаться  стены. Дверь. Та  самая,
которую  он  видел  с противоположного  конца  комнаты, прямо перед тем, как
споткнуться. Он нашел ручку, повернул и, открыв дверь,  вошел в нее. Способа
узнать, что это  была за комната, у  него не было. Он  мог лишь  по-прежнему
держаться стены. Двигаясь  вправо,  он  шел вдоль стены, как показалось ему,
очень  долго.  Правда, он  понимал,  что  его внезапная  слепота  делала все
расстояния обманчиво длиннее. Эллисон не останавливался до тех пор,  пока не
набрел еще на одну дверь. Он открыл и ее и опять пошел, придерживаясь правой
стены, спотыкаясь в своем бесконечном путешествии по этому лабиринту. Он так
никогда  и не узнал, что если бы выбрал левую  дорожку, то давно бы добрался
до лестницы, ведущей наверх.
        "Глава 33"
     Отчаянные вопли Фэрбенка звучали в их ушах еще долго после того, как он
погиб. Едва они удрали  из этой комнаты, с ее  ненадежными краями, как крысы
стали прыгать вверх. Они срывались вниз, прыгали снова, цеплялись когтями за
разрушенную кирпичную кладку,  карабкались на край пролома... Они продолжали
охоту! А двое мужчин и девушка все никак не могли  забыть предсмертные крики
Фэрбенка. Дили и Кэт пришлось буквально вытащить Калвера из комнаты. Правда,
он позволил им сделать  это только тогда, когда вопли механика оборвались. И
все  же еще несколько секунд Калвер  стоял  в дверном проеме,  сжимая в руке
топор, и, не отрываясь, глядел на густую шевелящуюся  массу, покрытую кровью
Фэрбенка.   Неподалеку   показалась  крыса.  Ее   вытянутая,   острая  морда
принюхивалась,  когтистые  лапы отчаянно  искали  точку опоры. Рядом  с  ней
появилась другая, и Калвер ударом ботинка отправил обеих тварей назад.
     Пока они поспешно  покидали комнату, Калвер  вполуха  слушал объяснения
Кэт насчет того, куда делись фонарь и пистолет, как скрылся Эллисон. А крысы
тем временем  упорно взбирались на  края  пролома,  не  обращая  внимания на
неистовую схватку  между теми,  кто остался  внизу,  за  то, что осталось от
Фэрбенка. Все новые  и новые твари  отыскивали другие маршруты из  цокольной
комнаты.  Им подсказывала  интуиция,  и  жажда  крови,  не пресыщенная  даже
неделями изобильных пиршеств, гнала их вперед.
     Душу  Калвера раздирали чувства, не имеющие ничего  общего со  страхом:
глубокая печаль о погибшем механике, надрывающая сердце мысль, что он подвел
его,  отвращение к этим тварям,  бешеная ненависть к ним. Ему казалось,  что
крысы-мутанты были в заговоре с теми силами, которые распорядились полностью
уничтожить человечество.  И то,  с  чем эти безумцы не  сумели справиться, с
радостью подчищали крысы.
     Кэт  держала  фонарь,  направив  его  на дверной  проем,  через который
скрылся Эллисон.  Казалось,  что луч света указывает  им прямой,  безопасный
путь к  бегству. И  они  бросились вперед, не  задерживаясь, миновали дверь,
слыша  и ощущая пронзительный  визг  позади,  совсем  близко.  Потом  быстро
пересекли небольшую квадратную комнату и побежали к открытой двери напротив.
Первая из преследующих  их крыс была уже не более  чем  в  двадцати футах за
ними.
     Втолкнув  Кэт и Дили  в следующее  помещение, Калвер  ворвался в  дверь
следом за ними и быстро обернулся, чтобы захлопнуть ее. Тела  крыс с треском
ударялись о  двери с  другой стороны, и  она ходила ходуном. Потом раздались
более мощные глухие удары: на дверь с  налету  бросались  огромные  крысы. С
каждым новым ударом деревянная обшивка прогибалась внутрь. Калвер  буквально
окаменел, услышав  громкое  царапанье.  Потом  послышался новый звук:  крысы
отчаянно вгрызались в дверь.
     --  Бегите в другой конец! -- закричал он. --  Я задержу  их  как можно
дольше, а потом тоже прибегу туда!
     Ногой  и  плечом  он упирался  в  дверь, чувствуя, что она  со  скрипом
выдвигается из косяка.
     Кэт отступала назад, не сводя фонарь  с Калвера и дверей, и  вдруг едва
не упала,  запнувшись  ногой  обо  что-то.  Пытаясь  устоять  на ногах,  Кэт
развернулась, и  пятно  света упало на дверной проем, осветив  начало нового
коридора, бледное  лицо  Дили,  трясущегося,  как в лихорадке,  и  столь  же
бледнолицый труп, с улыбкой глядевший куда-то на свою грудь.
     Кэт  вскрикнула,  быстро отступила  назад  и  на что-то наткнулась. Это
"что-то" покатилось по полу, и Кэт споткнулась об него, опять едва не упала.
Она обернулась и увидела валявшийся на полу фонарь с разбитым стеклом. Рядом
с  ним  шла  длинная  решетка,  под  которой виднелись  трубы  с  вентилями,
запорными  кранами  или  чем-то  в  этом  роде.  Кэт  подумала,  что  широко
расположенные ребра решетки были сделаны так, чтобы ремонтные рабочие могли,
протянув  руку  внутрь,  отрегулировать  вентили.  И  там  же,  в неглубоком
желобке, подпиравшем трубы, валялся браунинг.  Итак, пистолет и  фонарь были
здесь, в коридоре, но куда же девался Эллисон?
     Крик Кэт заставил  Калвера  и  Дили  обернуться. Они увидели истощенное
тело человека,  одетого в спецовку. Рядом  с ним лежала каска с вделанной  в
нее  лампочкой.  Выражение  истощенного  лица,  как  ни  странно,  выглядело
довольным.
     -- Стив, там  пистолет,  --  сказала Кэт,  направляя луч  фонаря сквозь
решетку. -- Должно быть, Эллисон обронил его туда.
     -- Ты сможешь дотянуться до него?
     --  Думаю,  да.  Наверное,  моя  рука  здесь   пройдет.  А   дверь  уже
прогибалась, и у самого пола первая  щепка с треском отлетела внутрь. Калвер
всем телом навалился на дверь.
     -- Попробуй достать пистолет, -- сказал он Кэт.
     Она  встала  на  колени рядом  с решеткой и, направив свет на браунинг,
просунула пальцы сквозь ребра решетки.  Ее ладонь целиком ушла внутрь, а она
просовывала  руку все  дальше,  пока и запястье не оказалось  по ту  сторону
решетки.  Кэт просунула руку еще глубже,  и  только локоть  остановил ее. Но
кончики ее пальцев едва дотягивались до рукоятки пистолета.
     -- Быстрее! -- подгонял ее Калвер.
     Кэт старалась не столкнуть пистолет, понимая, что в этом случае до него
уже  нипочем  не  дотянуться. Ее пальцы скользнули  вниз  по обеим  сторонам
браунинга,  потом  она  плотно сомкнула  их  наподобие  щипцов.  Прежде  чем
медленно потянуть руку вверх, она убедилась, что на