ффективности, и поэтому  было разработано лекарство на самый крайний
случай. Вот его-то я и обнаружила в нашей аптеке.
     -- Но почему же я не заразилась? И Алекс Дили?
     -- У вас не было таких глубоких укусов. Вы были в  основном исцарапаны.
Но  вам  я тоже ввела это лекарство, чтобы избежать  возможных осложнений. А
Дили крысы вообще не тронули.
     -- Как странно. Но ведь Алекс тоже был болен.
     -- Да,  но это была лучевая болезнь. Они с  Калвером получили  примерно
одинаковую дозу. Слава Богу, не смертельную, но достаточную для того,  чтобы
уложить их в постель на день-два. Сейчас Дили в полном порядке.
     -- Вы имеете в виду, что от этой болезни они уже избавились?
     --  Да,  у  них  обоих  сейчас  все  в  норме.  Правда,  болезнь  носит
волнообразный характер  и  может возобновиться  в течение  последующих  двух
недель. Однако при такой дозе она в любом случае  неопасна и протекать будет
в легкой форме.
     Из генераторной  до  них донесся ровный гул  трансформатора.  Почему-то
этот  звук  действовал  успокаивающе,  будто   свидетельствовал  о  том  что
цивилизация не  погибла  полностью и  что  техника  так же, как и люди, хоть
частично уцелела. Они прошли мимо вентиляционного отсека, и доктор Рейнольдс
помахала  рукой  инженерам, которые  там  работали. Но только  один  из  них
помахал ей в ответ.
     -- Надеюсь, они не замышляют ничего  криминального,  -- устало пошутила
доктор Рейнольдс.
     Когда они пришли в столовую, Клер разлила по чашкам кофе из автомата. В
комнате  было  еще несколько  человек,  которые  переговаривались  о  чем-то
вполголоса. Кэт  и Клер сели  за свободный  столик у стены.  Кэт налила себе
сливок,  а  доктор  Рейнольдс  с  наслаждением пила  черный кофе  и  курила,
стряхивая  пепел в безупречно  чистую  пепельницу.  Они сидели  друг  против
друга,  и Кэт пыталась разглядеть глаза своей  собеседницы, скрытые  темными
стеклами очков.
     -- Сколько еще Стив проболеет? -- настойчиво спросила она.
     Доктор Рейнольдс глубоко затянулась, затем  выпустила  сигаретный дым и
слегка отвернулась от пронзающего ее насквозь взгляда Кэт.
     -- Он вам в самом деле настолько небезразличен? Мне казалось, что вы не
были знакомы до Дня Страшного суда.
     -- Страшного суда?
     -- Вы разве не слышали? Так кто-то из обитателей убежища назвал прошлый
вторник. Теперь многие с напускной  легкостью произносят это вслух,  скрывая
тот чудовищный смысл, который стоит за этими словами.
     -- Он спас мне жизнь, --  как бы невпопад сказала  Кэт,  но в ее словах
прозвучала предельная искренность.
     Доктор  Рейнольдс  посмотрела  на  муху, ползающую  по сахарнице, и  на
какое-то время позавидовала ей. Счастливое  насекомое,  наверное,  ничего не
знает о катастрофе, постигшей мир. Она махнула рукой, и муха улетела.
     Клер снова посмотрела на Кэт.
     -- У вас кто-то остался наверху?
     Кэт  потупилась. Ресницы  ее дрожали.  Клер подумала,  что  она  сейчас
заплачет, но та ответила бесцветным голосом:
     -- Родители и два брата. Я думаю, они погибли.
     Доктор наклонилась вперед и дотронулась до ее руки.
     -- Может быть, и нет, Кэт. Может быть, они живы. Все-таки какой-то шанс
есть.
     Кэт с сомнением покачала головой, лицо ее еще больше помрачнело.
     -- Нет, мне не  хотелось бы, чтобы они страдали. Мне легче  думать, что
они погибли и смерть их была не слишком мучительна.
     Доктор Рейнольдс погасила окурок и  закурила вновь.  --  Может быть, вы
правы.  По крайней мере,  когда ожидаешь  худшего, то  непредвиденной  может
оказаться только радость. А возлюбленный у вас был или, может быть, друг?
     -- Да,  был,  -- ответила  Кэт  довольно равнодушно, --  но  мы  с  ним
расстались несколько месяцев назад.
     Несмотря  на  нарочитую безразличность тона, доктор Рейнольдс видела на
ее лице хорошо знакомую ей гримасу страдания, которую читала на лицах многих
обитателей убежища, в том числе и на своем собственном, когда она  мимоходом
видела  себя  в зеркале. Можно было подумать, что все  они натянули на  себя
одну и ту же маску.

     -- Вы знаете, что интересно, -- сказала Кэт, -- я не могу вспомнить его
лицо. Каждый раз, когда  я пытаюсь это сделать,  я  вижу  перед собой как бы
плохо  сфокусированную  картину  или  размытую фотографию, на которой ничего
нельзя разобрать. А во сне я вижу его очень ясно.
     Она грустно улыбнулась.
     -- Вы знаете, Кэт, а ведь Калвер  одинок, у  него никого  нет.  До Кэт,
казалось, не  сразу дошел смысл этих  слов: она  вся  была во  власти  своих
воспоминаний.
     -- Откуда вы знаете? Он сам рассказал вам об этом?
     -- Нет. Не совсем так.
     Клер снова закурила и сказала, как бы забыв о предмете разговора:
     -- Я давно уже пыталась бросить курить, но, кажется,  сейчас в этом нет
особенного смысла. Вряд ли  курение  в нынешних обстоятельствах представляет
какую-то  опасность. Да, так вот  о  Калвере. Пару ночей назад, когда у него
был сильный жар, он плакал во  сне и звал кого-то. Но это был все-таки бред,
и я не очень хорошо поняла, кого он имел в виду.
     -- Может быть, это тот, кого он потерял во время катастрофы?
     --  Нет,  у  меня  создалось  такое  впечатление,  что все,  о  чем  он
вспоминал, произошло давно. Он без конца повторял одну и ту же фразу:
     "Я   не  могу  спасти  ее,   она  тонет...  она   погибла,  погибла..."
По-видимому, эта женщина, невеста  или жена,  утонула,  и все  это время его
преследует чувство вины. Причем мне кажется, что  его бред, так же как и его
сны,  классическое  проявление  невроза  --  синдром   вины.  Возможно,  они
поссорились, и его не было  рядом в тот момент, когда она утонула. А чувство
вины преследует его до сих пор.  Может, потому он спас вас в туннеле, рискуя
своей жизнью.
     --  Из-за  чувства вины перед той женщиной?  --  удивленно переспросила
Кэт.
     --  Ну  не  совсем так  прямолинейно. Или он  пытается каким-то образом
искупить  свою  вину, которой,  быть  может, и  не было, или  совершенно  не
дорожит своей жизнью,  что, впрочем, безусловно вытекает одно из другого. Вы
ведь, наверное, знаете,  что после взрыва  бомбы он пытался спасти ослепшего
Дили.  А когда увидел  вас в  туннеле, то  тут  уж явно  поставил  на  карту
собственную жизнь, потому что шансов вам всем втроем спастись практически не
было. Он вполне мог сделать вид, что не заметил вас.
     -- Может быть, он просто очень смелый человек?
     -- Очень может  быть. Хотя, признаться, я не часто  встречала настоящих
смельчаков.  Однако,  насколько  я  поняла,  вас  больше  беспокоит  болезнь
Калвера. Я думаю,  что через пару дней он будет в норме. Сейчас  он спит. На
вашем месте я  бы вечером навестила его. Мне кажется, он  очень  обрадуется.
Вообще я думаю, вам надо почаще встречаться.
     --  Нет,  нет, мы слишком  мало  знакомы  для этого.  И так много всего
случилось за эти дни. Вряд ли что-то может у нас получиться.
     --  Я вовсе не это имела в виду. Я  подумала, что  вы можете поддержать
друг друга. Вы оба нуждаетесь в этом. Но если хотите знать мое мнение, то  я
не понимаю, почему  вас  так  пугает близость с Калвером. По-моему, в  нашей
ситуации  довольно нелепо говорить о  том, что вы  недавно знакомы или плохо
знаете друг  друга. Для того  чтобы спать с  мужчиной, вообще не обязательно
знать его очень хорошо. Зато вы с Калвером вместе пережили такое потрясение.
И вообще я  посоветовала бы вам, Кэт: живите минутой, не думайте о том,  что
будет, когда мы выйдем из этого убежища. Потому что... неизвестно, выйдем ли
мы отсюда когда-нибудь.
     -- Я вообще не хочу ни о чем думать, тем более о будущем.
     --  Это  не зависит  от  вашего желания,  всем нам  придется  думать  о
будущем. Может быть, мы единственные, кто выжил в этой катастрофе.
     -- Доктор Рейнольдс...
     -- Давай не так официально, Кэт. Называй меня по имени.
     -- Да,  Клер,  спасибо. Ты  не  думай, я все понимаю. То, что произошло
там, наверху,  ужасно.  Это действительно  катастрофа.  Последствия ее будут
трагическими. Я знаю, что теперь уже ничего не будет, как прежде. Но сначала
мне все было безразлично. Я слушала вас и ничего не слышала. А сейчас что-то
изменилось. Я не только переживаю все происходящее, но и хочу выжить. Я хочу
выжить. Я  хочу жить, несмотря ни на что. Мне  надо только немного прийти  в
себя. А потом  я  буду  помогать  тебе.  Конечно, из меня не выйдет  хорошей
медсестры: я  ужасно боюсь крови. Но я постараюсь. Я буду делать все, что  в
моих силах.
     Клер улыбнулась и похлопала Кэт по руке.
     -- Вот и отлично, -- сказала она.
     Некоторое время они молча пили кофе.
     Доктор Рейнольдс  думала о том,  что  ожидает каждого из них, когда они
выйдут из убежища. Она понимала, что если не все, то большая часть городских
больниц  разрушена, а из  медицинского  персонала в живых осталось,  видимо,
немного, если вообще кто-то остался. Какая же колоссальная нагрузка ляжет на
плечи тех, немногих, если в городе возобновится какая-то  жизнь или какое-то
подобие жизни. Это будет непосильная нагрузка.
     Едва ли удастся осуществить какую-то "сортировку" раненых, чтобы как-то
систематизировать  оказываемую  помощь.  Видимо,  раненых  придется  условно
разделить всего на три категории: на тех,  кто обречен, на  тех, у кого есть
какой-то шанс выжить  после оказания помощи,  и тех, кто  может обойтись без
медицинской помощи. Это очень жестокая система, потому что помощь не получат
страдающие от тяжелых ожогов, а также от самой острой формы лучевой болезни.
Кстати, в бесконечных дискуссиях, проводимых в мирное время, в  этом вопросе
не было достигнуто соглашение. Одни считали, что на  таких больных вообще не
надо тратить  силы и медикаменты, а другие -- что из соображений милосердия,
нужно, чтобы они получали хотя бы минимальную дозу морфия. Доктор Рейнольдс,
безусловно, была сторонницей  второй точки зрения, но тем не менее понимала,
что  в  реальной ситуации вообще ни о каком  милосердии  даже речи не будет.
Если в обычное время  ожоговые  центры Великобритании  не были приспособлены
для  оказания одновременной помощи более чем ста  серьезным больным,  на что
можно рассчитывать теперь, когда разразилась катастрофа.
     Невозможными окажутся и массовые переливания  крови при  кровотечениях,
вызванных тяжелыми ранениями или лучевой болезнью, потому  что  в Лондоне  в
расчете на экстремальные ситуации хранилось всего лишь около пяти тысяч пинт
крови. Уцелело ли что-то из  этих  запасов  после взрывов?  А запасы морфия,
аспирина  и   пенициллина,  сделанные   министерством  здравоохранения,   --
сохранилось ли все это?
     Она старалась не  думать обо всех  этих  проблемах. Ведь она  ничего не
могла  изменить.  Все  будет так,  как будет.  Но эти мысли тем не  менее не
оставляли ее ни на минуту.
     В ближайшее время  возникнут  новые проблемы,  ничуть не менее опасные:
миллионы разлагающихся  трупов людей  и животных на улицах  и  под обломками
зданий  не только  пища для  грызунов,  но и  источник инфекции,  бороться с
которой будет  невозможно. Клер содрогнулась, подумала  о крысах, которых  в
Великобритании было больше ста миллионов, то есть  их численность в два раза
превышала  численность  населения.  Их истреблением  занимались  специальные
службы, но сейчас будет не до того.
     -- Клер, что  случилось? -- Кэт смотрела на  нее с беспокойством. -- Ты
вдруг ужасно побледнела.
     -- Что? Прости. Я  просто задумалась, непрерывно размышляю о том, какая
страшная беда обрушилась на нас.
     Она закурила новую сигарету и в сердцах сказала:
     -- Черт,  я скоро вынуждена буду бросить  курить,  потому  что сигареты
кончатся.
     --  Ты  не хочешь  поделиться своими  мыслями со мной? Может быть, тебе
станет легче.
     -- Честно говоря, мне не хотелось бы морочить тебе голову. Но, с другой
стороны,  это  наше общее будущее... -- Она потерла  руками  шею и покрутила
головой, отгоняя  усталость. -- Я  думала о тех болезнях, которые  поджидают
нас за стенами убежища. Я не имею в виду лучевую болезнь. Я сейчас о другом.
При полном отсутствии  гигиенических мероприятий разлагающиеся трупы в таком
огромном  количестве  могут  вызвать  не  только  кишечные  инфекции,  но  и
перерасти  в  тяжелые эпидемии.  Вслед  за  кишечными  инфекциями  возникнут
дыхательные:  пневмония,   бронхит  и   другие.  Возможны   также   гепатит,
дизентерия,  туберкулез.  Наверняка  появятся  тиф  и  холера.  Кроме  того,
возможны случаи бешенства.  В  таких условиях любая,  даже  самая безобидная
болезнь  может  перерасти в тяжелую форму и вызвать  новую вспышку эпидемии,
которая унесет тысячи, а может быть, и миллионы жизней. Менингит, энцефалит,
вызываемые  воспалением мозга, даже  венерические заболевания... Этот список
можно продолжать  до  бесконечности,  Кэт. И я не думаю,  что  в чьих-нибудь
силах  предотвратить  все это. Ни  правительство,  ни медицинские  работники
ничего  не смогут сделать.  Хотя,  конечно, о  каком правительстве, о  каких
медицинских  работниках  мы  говорим. Мы  все погибли.  Один умрет  сегодня,
другой -- через неделю, но мы все обречены. В аду нет надежды на спасение.
     Все  это было сказано  таким бесцветным, таким невыразительным голосом,
что Кэт  содрогнулась  от ужаса. Она подумала,  что если бы Клер плакала или
даже  билась  в  истерике, это  бы  не  произвело на нее такого  чудовищного
впечатления. Кэт обратила внимание, что  люди, которые находились в комнате,
повернулись в их сторону, и  она с опаской подумала о том, что кто-нибудь из
них мог слышать то, что говорила Клер.
     --  Клер, но,  может быть, у нас все-таки есть шанс? Ну, например, если
нам удастся выбраться в другую часть страны. Клер тяжело вздохнула.
     -- Я уже об  этом думала. Только ведь  никому не известно, сколько бомб
сброшено на  нашу страну и уцелело ли  хоть  что-нибудь. А если  даже что-то
уцелело, то  там  вполне  могли  выпасть  радиоактивные  осадки,  занесенные
ветром. О Кэт, мне бы тоже хотелось надеяться хоть на какой-то благоприятный
исход, и, конечно, как врач, я не имела  право тебе все  это рассказывать --
тебе  и без того  нелегко.  Моя задача  -- облегчить  твое состояние,  а  не
усугубить  его.  Но  я  чувствую  такое  оцепенение, такое  отчаяние,  такую
бездонную пустоту, что просто нет сил держать все это в себе.
     Кэт  посмотрела  в глаза Клер  и  содрогнулась.  Ее взгляд  не  выражал
никаких  эмоций:  ни  страха,  ни  раздражения,  ни  боли  --  ничего.   Кэт
почувствовала,  что  вся  дрожит:  она  вдруг ясно  поняла,  что  кошмар  не
кончился. Самое страшное еще впереди.
        "Глава 9"
     Калвер,  лежа   на  кровати,  оглядывался  по  сторонам.  Ему  хотелось
поговорить с кем-нибудь. Но все  пациенты лазарета мирно спали под действием
успокоительных лекарств. Калвер чувствовал себя одиноким узником.
     Все  его  соседи  попали сюда  в результате  нервного  срыва.  Один  из
инженеров убежища, молодой парень лет тридцати, перерезал себе бритвой вены,
и  его спасло только  то, что кто-то вовремя увидел  лужу крови  под  дверью
туалета. Женщина,  которую  Калвер увидел в первый день на  собрании в синей
форме  чиновника  Королевского  контрольного  управления,  выкрав из аптечки
флакон каких-то таблеток, пыталась отравиться.  Прошлой ночью  он проснулся,
когда ей зондом промывали желудок.
     Он  лежал,  подложив руки под голову,  и думал  о том, что все-таки ему
повезло, несмотря  на то, что, по словам врача, он пять  дней провалялся без
сознания,  в бреду  из-за  последствий лучевой болезни и  не  обошедшей  его
инфекции от рваной раны на бедре, которой наградила его одна из этих гнусных
тварей. Но все же дозу он получил небольшую, и сейчас слабость почти прошла.
А что касается инфекции,  то доктор Рейнольдс нашла у них в аптечке какое-то
сильное   противоядие.  Она  все  объяснила   ему   про  инфекцию,   которая
распространяется   в  результате  крысиных  укусов,  и   в   качестве   меры
предосторожности  сделала  всем  в  убежище  специальные   прививки.  Доктор
Рейнольдс  также сказала,  что здесь, в убежище, они все в безопасности, но,
когда выйдут наверх, их подстерегают всевозможные трудности. Калвер подумал,
что,  возможно,  так  перепугавшие  их  крысы  окажутся  не  самой  страшной
проблемой.
     Он  приподнял  простыню  и  посмотрел  на   свою  рану.  Она   не  была
забинтована, поэтому он сумел рассмотреть ее как следует.  Не очень приятное
зрелище. Но все же не смертельно. И болит намного меньше. Он будет жить.
     Снова накрывшись простыней, Калвер  еще раз осмотрел помещение лазарета
и, как часто  бывает после тяжелой болезни, увидел все по-новому.  И мрачные
стены  показались не такими уж  мрачными,  и неоновые  лампы  --  не  такими
тусклыми, и пружины матраца на верхней кровати блестели как-то  весело. Даже
тяжелый воздух лазарета казался свежим. Он с трудом  мог припомнить все, что
произошло за эти дни, и о своем состоянии  знал в основном со  слов  доктора
Рейнольдс.  Она  рассказала, что в первые дни он был желтым как  китаец. Его
мучили  сильные  мышечные  спазмы,   частая   рвота.  У  него  была  высокая
температура, и он почти непрерывно бредил. Все это усугублялось воздействием
радиации. К счастью,  противоядие сработало быстро, и большая часть токсинов
была  выведена из  его организма  за первые два  дня. Но все же в результате
всего этого он был  сильно истощен, и  единственным лечением для него сейчас
был полный покой.
     Калвер чувствовал себя вполне прилично, лишь легкая слабость напоминала
о перенесенной болезни. Но  он был уверен, что  это  пройдет, как  только он
поднимется.  Если бы  он знал,  куда спрятали его одежду, то  встал бы, ни у
кого не спрашивая разрешения.
     Калвер откинул простыню  и  осторожно спустил ноги на пол.  В это время
открылась  дверь, в  лазарет  вошла  Кэт,  и он поспешно  забрался  обратно.
Заметив его маневр, девушка улыбнулась и, подойдя поближе, сказала:
     -- Вы сегодня хорошо выглядите. Он кивнул, довольный.
     --  Я и чувствую себя вполне прилично. Она присела на край его кровати,
немного пригнувшись, чтобы не задеть головой верхнюю койку.
     -- Первое время мы очень  беспокоились  за вас.  Я  никогда  не  думала
раньше, что столь непродолжительная болезнь может изнурить человека до такой
степени.
     -- Давайте не будем об этом. Я только хотел бы знать: вы что, ухаживали
за мной? Откуда вам известны эти подробности? -- спросил он.
     --  Доктор  Рейнольдс  и я, мы ухаживали за вами по очереди. Вы  совсем
ничего не помните? Все время, пока у вас был сильный жар, она не отходила от
вас. Потом ее сменила я.
     Он потер ладонью лоб, будто помогая себе вспомнить.
     --  Кое-что я помню,  но очень смутно. Мне кажется, я помню  ваше лицо,
склоненное надо мной. По-моему, вы плакали. Или это было в бреду?
     Она старалась не смотреть ему в глаза, явно смущенная его словами.
     -- Мне было очень жалко вас.  Вы так ужасно выглядели. Я думала, что вы
умрете.
     -- Вас это огорчало?
     Кэт придвинулась поближе и слегка коснулась пальцами его светлых волос.
     -- У вас какой-то странный блеск в глазах.
     -- Я думаю, что в этом виноваты витамины, которыми  пичкает меня доктор
Рейнольдс.
     -- Кстати, она  говорит, что вам, как  это  ни странно, повезло больше,
чем всем остальным.
     Он засмеялся.
     --  Да,  я  это уже слышал. Только что-то  никак  не  пойму, в чем  мое
везение.
     -- Насколько я понимаю, ваше тяжелое состояние  одновременно  оказалось
вашим  спасением. У вас был сильный жар,  вы бредили, и, таким  образом, ваш
мозг   отключился  от  стрессовой  ситуации,  которую  пережили  в  эти  дни
остальные.   В   таком   состоянии   организм   интенсивнее   работает    на
самосохранение. И еще Клер, то есть доктор Рейнольдс, -- поправилась она, --
говорит, что, поскольку вы находились