ном великолепии. Долго любовались хлебным деревом;  плоды
его, величиною с тыкву,  крепились  посредством  коротких  стеблей  прямо  к
стволу и свисали, как громадные светло-зеленые мячи.
   Свернув с просеки,  мы  направились  по  утоптанной  тропинке.  Вышли  на
поляну, а с нее  открылся  вид  на  океанский  простор.  Взгляды  наши  были
устремлены на коралловые атоллы,  обрамленные  перистой  бахромой  кокосовых
пальм.
   Казалось, что эти пальмы поднялись  прямо  из  океана  и  плывут  по  его
сверкающей поверхности. У подножия их, несмотря на затишье, играли  пенистые
буруны, вскидываясь, как лохматые белые медведи. Солнце стояло  уже  высоко.
Горячие лучи, как тончайшие раскаленные иглы, проникали под  кожу,  испаряли
из нас, влагу, сжигали ткани и нервы.
   Чем дальше подвигались  мы,  тем  сильнее  поражались  богатством  дикого
южного мира. Ну как можно было не задержаться у гуттаперчевого  дерева?  Оно
имело свои особенности, постепенно спуская с ветвей  корни  и  вонзая  их  в
почву.
   Корни  эти  утолщались  и   крепли   и   со   временем   превращались   в
самостоятельные   стволы.   Так   образовалась   многочисленная   колоннада,
принадлежащая одному дереву, а над ним простирался широкий лиственный  свод,
под которым могла бы разместиться целая рота матросов.  Местами  встречались
такие густые чащи, что нельзя было свернуть с тропинки в сторону. Земля была
тучная и  жирная  от  перегноя,  и  на  ней  не  оставалось  пустого  места.
Промежутки  между  крупными  стволами,  заросли  подлеском,   всякого   рода
кустарником,  кружевным  папоротником.  И  все  это  было  опутано  в  диком
беспорядке  лианами,  ползучими  деревянистыми  растениями,  осыпанными   то
красными,  то  бледно-фиолетовыми  цветами.  Лианы,  извиваясь,  обкручивали
деревья, как удавы, поднимались до их вершин,  потом  свисали  вниз  в  виде
спиралей, пока  не  зацеплялись,  раскачиваемые  ветром,  за  сучок  другого
ствола. Некоторые из них, голые и эластичные, словно  корабельные  пеньковые
канаты, протянулись наверху в разных направлениях-и горизонтально  и  вкось,
другие свалились к подножию своей опоры и  беспомощно  лежали,  свернутые  в
кольцо.  Это  сплошное  сплетение  делало  лес   непроходимым.   Создавалось
впечатление, что вся эта экзотическая мощь растительности в погоне за светом
смешалась и переплелась между собою, душила друг друга.
   Доктор объяснил нам:
   - Если лиану вытянуть в одну линию, то длина ее может равняться  полутора
кабельтовым.
   Инженер Васильев показывая на толстое засохшее дерево,  вершина  которого
облеклась в пурпур живых цветов, сказал:
   - Посмотрите! Эта лиана своими убийственными объятиями  задушила  лесного
исполина, чтобы самой расцвести под солнцем. Как всякое ничтожество, она  из
мрака ползком вылезла на свет и поднялась на недосягаемую высоту.
   Замечательный образ паразита.
   - И среди людей так бывает,-промолвил Голубев.
   Внизу  царил  зеленоватый  полусумрак,  но  чувствовалось,  как  с  неба,
проникая сквозь массу, причудливой листвы, льется живой огонь.  Наши  легкие
наполнялись горячим и влажным воздухом, полным ароматом  цветов  и  ядовитой
прелью погибших растений. Мы были так мокры  от  собственного  пота,  словно
только что искупались, не снимая с себя платья. Какую живую  тварь  скрывали
такие дебри? Мы видели лишь несколько пород птиц, поющих  и  перепархивающих
среди ветвей. Местные дятлы, попугаи и  другие,  в  противоположность  нашим
птицам, отличались яркими красками оперения. Но ничто нас так не  восхищало,
как крошечные колибри,  сверкавшие  в  воздухе,  словно  драгоценные  камни.
Когда, какая-нибудь из них усаживалась на цветок, чтобы схватить  насекомое,
то нельзя было оторвать от нее глаз,-самая усовершенствованная по форме, она
дрожала блеском сапфира и рубина, лучилась каплями чистого золота и  бисером
алмаза. Спугивали мы лемуров с пушистым хвостом, замечательных тем, что  они
могут перебрасываться с одного дерева на другое  с  неподражаемой  ловкостью
акробатов. Держали в руках хамелеонов, этих  мордастых  ящериц,  моментально
окрашивающихся под любой цвет среды. Ничего другого не было,  но  все  время
ждешь, что из непроходимой  чащи  джунглей  вот-вот  покажется  какое-нибудь
необыкновенное чудовище. Одни из нас восклицали от восторга, другие смотрели
по сторонам молча, а в общем все одинаково были изумлены тем, как все здесь,
пользуясь  богатством  солнечных   лучей,   размножается,   разрастается   и
безумствует в избытке первобытно-дикой силы.
   Внезапно  открылась  перед  нами  круглая  глубокая  котловина   древнего
вулканического кратера. Это было то  самое  озеро,  к  которому  мы  шли.  В
окружности оно имело не менее двадцати верст.  Мы  остановились  на  большой
высоте  и,  глядя  вниз,  долго  любовались   неподвижной   бирюзой   водной
поверхности. Берега, заключая озеро в круглую раму  зелени,  густо,  местами
непролазно, заросли камышами, кустарниками  и  крупными  деревьями.  Увидели
слева долину и направились туда, постепенно спускаясь вниз по густой  траве.
Там  извивалась  речка,  то  прячась  в  тени  лесистых  берегов,  то  снова
выкатываясь на простор, под сияние неба, чтобы засверкать серебристой рябью.
По словам сопровождавших нас сакалавских ребят, вот здесь-то, ближе к речке,
и водились главным образов крокодилы,  представляющие  собою  символы  ужаса
тропических  лагун  и  озер.  Мы  остановились  почти  у  самого  берега   и
прислушались. Молчали все птицы, утомленные жарой. Ни одного звука  не  было
вблизи. Казалось, что вся природа насторожилась в страхе перед могучей силой
немилосердного солнца. Это зловещее соединение  предательского  безмолвия  с
ослепительным блеском тревожило воображение. Но где же, однако, крокодилы? И
вдруг заметили, как по гладкой поверхности воды движется треугольник из трех
точек, они возвышались над глазами и над пастью отвратительного существа.
   Доктор промолвил в раздумье:
   - Хотелось бы проникнуть в самую душу этого  гада.  Какова  сущность  ее?
Ведь несомненно,  что  под  сплющенными  чашками  черепа  у  него  вместе  с
жестокостью уживаются и трусость,  и  хитрость,  и  отвага,  и  своего  рода
любовь.
   Ему никто ничего не ответил.
   Еще один крокодил, в полторы сажени длиною,  недалеко  от  нас  вылез  на
отмель и улегся, напоминая собою  грязный,  сгнивший  чурбан  с  заостренным
концом. Он проделал это нехотя и с такой меланхолией, словно сам был огорчен
собственным уродством. Мы начали кричать, бросать палки в воду, вызывая этим
суеверный страх у ребят. Крокодилы исчезли.
   Мы поднялись выше  по  реке,  и  некоторые  из  нас  искупались.  Обратно
возвращались другой дорогой. Когда были ближе к городу заходили на фруктовые
плантаций.
   Если тропическое солнце создало сок сахарного тростника, жгучие  пряности
и такое обилие разнообразнейших ароматов, то не менее щедро  оно  было  и  в
творчестве превосходнейших плодов. Мы достаточно проголодались и с жадностью
ели  мучнистые  и  сладкие  бананы.  С  небольших   деревьев   они   свисали
светло-желтым  пуками  вместе  с  листьями  десятифутовой  длины.  Раньше  о
банановом дереве мы знали лишь  одно,  что  из  волокон  его  приготовляется
манильский трос, который благодаря своим хорошим качествам употребляется  на
военных кораблях для буксиров и швартовов,-он мягок, гибок и плавуч.  А  вот
другое  дерево  красиво   раскинуло   сучья,   опушенные   синевато-зелеными
ланцетовидными  листьями,-это  манго.  Плоды   его,   величиною   с   грушу,
ярко-оранжевого цвета, с косточкой в середине, как у персика, показались нам
необыкновенно вкусными. Попробовали мы и аноны,  зеленочешуйчатые  фрукты  с
таким содержанием внутри, которое напоминало  сбитые  сливки  с  сахаром.  А
здесь их  пожирали  свиньи.  Восхищались  ананасом,  как  чудеснейшим  даром
тропиков.  Он  был  похож  на  большую  кедровую  шишку,  весом  в   два-три
килограмма, с пучком листьев на верхушке. Золотистое мясо его было  довольно
крепко, но оно обладало такой сладостью, в  меру  смешанной  с  кислотой,  и
таким тонким, ни с чем не сравнимым ароматом, что хотелось разрезать его  на
тонкие ломтики и жевать медленно, чтобы продлить  удовольствие  еды.  Но  ни
один из описанных плодов не может соперничать  с  мангустаном.  Недаром  его
называют "царем фруктов". Инженер Васильев дал о нем интересную историческую
справку:
   - Когда короновался английский король Эдуард Седьмой, то в  Сингапур  был
послан самый быстроходный крейсер специально  за  мангустанами.  Их  набрали
десять тысяч. Были приняты все меры к тому, чтобы сохранить их в целости.
   И все-таки на королевский стол их попало только четыреста штук. Остальные
все погибли в пути.
   И мы убедились, что мангустанов можно было есть  сколько  угодно,  и  все
время не будешь ощущать тяжести в желудке. В  каждом  из  них  насчитывалось
пять-шесть белоснежных зерен, окруженных розовой мякотью. Попробуйте  ее,  и
во рту останется надолго необыкновенный характерный запах фрукта.
   Казалось, природа потратила самый лучший и драгоценный  материал  на  то,
чтобы получились  эти  ядрено-желтые,  словно  наполненные  солнечным  соком
плоды,-настолько они нежны, вкусны, изысканы и тают во рту, как мороженое.
   Ребятишки, награжденные деньгами,  с  радостью  умчались  домой.  Инженер
Васильев и доктор Макаров направились в ресторан "Кафе де Пари", куда нижним
чинам вход был запрещен. Мы еще гуляли в городе, который  после  трех  часов
наполнился белыми кителями офицеров и синими воротниками матросов.
   Встречались  пьяные.  Кое-где  слышались  разухабистые   русские   песни,
перебиваемые бранью, крепкой и сложной, как морские узлы в снастях.
   Удалось нам повидаться и поговорить с товарищами с других судов. Как жаль
было, что так  скоро  истекало  наше  время.  На  рейде  виднелась  эскадра,
напоминая, что наша судьба неразрывно связана с нею. В шестом  часу  вечера,
отравленные  мимолетной  свободой,  красотой  экзотики,  ласковыми  улыбками
женщин и мутью алкоголя, мы возвращались на броненосец "Орел", чтобы  дальше
испытать на нем всю горечь своего обреченного  существования.  Не  лучше  ли
было бы, не дожидаясь страшной развязки, теперь же разбить голову о камни?
   Показавшиеся на западе облака загорались алыми парусами заката, превращая
мир в фантастическую сказку.


   5. ПРАВДА ВОЛНУЕТ КОМАНДУ
   На броненосец "Орел"  пришла  почта-письма  и  газеты.  Как  всегда,  все
новости, получаемые из России, вносили в личный состав оживление. Но  теперь
все были заинтересованы статьями капитана 2-го ранга Кладо, напечатанными  в
"Новом времени". Сначала эти статьи читались только в  кают-компании.  Много
было разговоров о них. Автор среди офицеров стал героем. Мы уже  слышали  об
этом, но подлинно не знали, в чем тут было дело, пока несколько номеров этой
газеты не попало нам в руки. После ужина  я  спустился  в  кормовой  кубрик.
Народу было много. Все притихли, когда я начал читать статьи Кладо вслух:
   - "То решающее значение, которое  имеет  в  этой  войне  владычество  над
морем, и, как следствие этого, те горячие упования, которые возлагаются всей
Россией на идущую теперь на Дальний Восток эскадру Рожественского,  поневоле
заставляют всякого дать себе вопрос: можно ли считать успех этой  эскадры  в
бою обеспеченным?
   Жутко задавать себе такие вопросы, но надо иметь мужество глядеть  правде
прямо в глаза, и я постараюсь, насколько  это  мне  доступно,  добросовестно
ответить на эти вопросы..." Дальше он раскрывает перед  нами,  каким  флотом
владеют японцы, о чем мы до сего  времени  ничего  не  знали.  Главные  силы
противника  будут  состоять  из  двенадцати  кораблей:  броненосцы-"Микаса",
"Сикисима",  "Асахи"  и  "Фудзи";  броненосные  крейсеры-"Ивате",  "Идзумо",
"Адзума", "Якумо", "Асама", "Токива", "Ниссин"  и  "Кассуга".  Затем  у  них
имеются  еще  два  старых  броненосца,  из  которых  один-"Чин-Иен"-вооружен
четырьмя хоть старыми,  но  двенадцатидюймовыми  орудиями.  Кроме  того,  их
главным  силам  будут  помогать  двенадцать  или  пятнадцать   бронепалубных
крейсеров первого и второго классов.  Все  эти  суда  имеют  хороший  ход  и
вооружены вполне современной артиллерией. К ним нужно еще прибавить  десятка
полтора канонерок.
   Насчет минной флотилии  противника  Кладо  предупреждает,  что  в  высшей
степени было бы  неосторожно  считать  ее  меньше  чем  пятьдесят-шестьдесят
миноносцев различных типов.
   Главные силы нашей эскадры состояли из пяти совершенно новых броненосцев:
   "Суворов", "Александр III", "Бородино", "Орел" и "Ослябя".  С  ними  были
еще  два  броненосца:  "Сисой  Великий"  хотя  и  пожилой,  но   вооруженный
современной артиллерией,  и  "Наварин",  совсем  уже  старый  и  со  старыми
пушками.
   Броненосных  крейсеров,  кроме  одного  "Адмирала  Нахимова",  достаточно
древнего и с  устарелой  артиллерией,  у  нас  не  было.  Лишь  один  "Олег"
принадлежал к хорошим крейсерам, но и тот был только полуброненосным.
   Затем в нашу эскадру  входили  пять  бронепалубных  крейсеров  первого  и
второго ранга, считая в том числе и  такое  устарелое  судно,  как  "Дмитрий
Донской". Таковы были наши силы, если не иметь  еще  в  виду  около  десятка
миноносцев.
   Как видно из этого, перевес на стороне противника в предстоящем  сражении
будет большой. Кладо, прибегая  к  сравнению  боевых  коэффициентов  того  и
другого флота, приходит к выводу, что на море японцы сильнее нас в  1,8,  то
есть почтив два раза. Когда я  вслух  прочитал  такие  строки,  то  один  из
слушателей произнес:
   - Пропадать нам!
   - В кормовом кубрике сразу все заволновались.
   Загорячился гальванер Голубев, выкрикивая:
   - Ведь Кладо сравнивает только броненосные корабли, и то выходит для  нас
плачевно. А если взять другие  японские  суда  и  минную  их  флотилию,  что
получится? Перевес на их стороне будет еще больше...
   Его перебил кочегар Бакланов:
   - Подождите, я вам один примерчик приведу. В селе у  нас  был  подходящий
для нас случай. Три брата Лупигоревых начали  враждовать  с  тремя  братьями
Лохмотниковыми. Силы на той и другой стороне, можно сказать, были равные.
   Дальше-подальше Лупигоревы полезли в  дом  своих  врагов  драться.  Но  в
этом-то и была их ошибка. За братьев Лохмотниковых  заступились  их  жены  и
дети подростки. Хоть небольшая подмога, а все-таки она  пригодилась  кто  за
волосы тянет, кто ухватом  лупцует,  кто  в  морду  полевом  тычет.  Словом,
кончилось для Лупигоревых очень плохо-разнесли их вдребезги. Еще хуже  будет
с нашей эскадрой. Главные наши силы слабее японских, и все-таки мы  лезем  в
чужой  дом  сражаться.  Вместо  жен  и  детей  им  будут   помогать   разные
вспомогательные суда и миноносцы, Можем мы уцелеть? Об этом Кладо ничего  не
пишет.
   - Выходит, что мы все кандидаты на тот свет,-отозвался чей-то голос.
   Машинный квартирмейстер Громов, высокий и широколицый  человек,  печально
вставил:
   - Надо написать домой, чтобы заранее заказали обо мне панихиду.
   Я продолжал читать  статьи  Кладо.  Ему  нельзя  было  не  поверить.  Его
доказательства казались нам чрезвычайно логичными и неопровержимыми. В  этих
статьях, как выяснилось теперь, он еще в ноябре предсказывал, что едва ли  к
нашему приходу  на  Дальний  Восток  удержится  Порт-Артур.  Мало  того,  он
предупреждал и относительно того, что на помощь 1-й  эскадры  мы  не  должны
рассчитывать. А теперь все это сбылось: нет у нас больше ни Порт-Артура,  ни
1-й  эскадры.  С  безнадежностью  он  говорит   о   владивостокском   отряде
крейсеров-"Громобое" и "России". По мнению Кладо, им  трудно  будет  с  нами
соединиться и оказать нам во  время  схватки  помощь.  Значит,  он  и  здесь
окажется прав.
   Голос Кладо, докатившийся до Носси-Бэ, за двенадцать тысяч морских  миль,
прозвучал для нас набатом, предупреждая о наступающем бедствии +1. На что мы
могли надеяться? Отряд контр-адмирала  Небогатова,  который,  вероятно,  уже
вышел к нам на соединение, нельзя было рассматривать как серьезную силу.
   Пришлось опять мне обратиться к инженеру Васильеву  за  разъяснением.  Он
все знает. Дня через два я отправился к  нему  в  каюту  обменять  книгу.  Я
рассказал ему, какое сильные впечатление произвели на матросов статьи Кладо.
   - Сейчас только об этом и говорят во всех частях корабля: в кочегарке,  в
машине, за двойным бортом, в минных отделениях, на баке. Газеты зачитали  до
того, что трудно стало разбирать текст. Некоторые  из  команды  переписывают
себе статьи в тетради. Возбуждение среди массы, растет. Кладо  считают  чуть
ли  не  революционером.  Он  не  побоялся  сказать  правду  и  за  это   был
арестован...
   Васильев, выслушав меня, заговорил:
   - Наши офицеры тоже от него в восторге. Он показал все  трудности  победы
над Японией. А это значит, что  с  начальства  снимается  ответственность  в
случае нашего проигрыша. Кладо и настоящее  и  будущее  подверг  беспощадной
критике.
   Это хорошо. Но мы все-таки подождем другого критика, еще  более  смелого,
такого, который поднимется и над Кладо. Уж если взялись критиковать, то надо
это делать по-настоящему и добираться до  самых  корней  нашего  социального
строя. Он оценил нашу  эскадру  единицей,  а  японский  флот-одна  и  восемь
десятых. Иначе говоря, противник сильнее нас на море почти в два раза. Чтобы
победить японцев, Кладо  советует  двинуть  на  Дальний  Восток  все  старье
Балтики и посудина Черного моря. Но разве таким пополнением нашей эскадры мы
достигнем равенства с японцами? Нет.  Но  если  бы  даже  и  сравнялись  обе
стороны морскими силами, это еще не обеспечивало бы в  полной  мере  нас  от
опасности. Кладо, подсчитывая боевые коэффициенты, не принял во внимание еще
целый  ряд  обстоятельств.  Японский   флот   обеспечен   портами,   доками,
мастерскими, складами. А у нас имеется единственный порт-Владивосток,  но  и
тот необорудованный и жалкий. Надо иметь еще в виду то, что противник за эту
войну успел приобрести опыт и воодушевлен одержанными  победами.  А  что  мы
противопоставим  этому?   Нашу   военную   неподготовленность,   тупость   и
бездарность главного командования, вызвавших даже в  офицерстве  сомнение  в
своих силах. Вспомните всю безалаберщину в бою с гулльскими рыбаками...
   - Очень хорошо помню,-вставил я.-По-моему,  тогда  же  всю-эскадру  нужно
было бы вернуть обратно, и скорее заключить мир.
   - Но, как видите, этого не  было  сдельно,  и  мы  идем  дальше.  Природа
обидела наших заправил разумом. Теперь допустим,  что  мы  победим.  Что  из
этого последует потом? Надо будет продолжать уже начатую восточную политику.
   Придется восстанавливать из-под развалин железную дорогу, крепость, порт.
   Потребуется содержать на краю света громадный флот и внушительную армию.
   Затем нам не обойтись без  угольных  станций.  На  все  это  нужны  будут
народные средства. Ведь восточная  политика  будет  осуществляться  за  счет
насилия над жизнью ста пятидесяти миллионов народа. Заглянем  еще  дальше  в
будущее. Внешний враг укрощен. Тогда, победоносное  правительство  припомнит
кое-что и внутреннему врагу. И опять  заживем  по-старому.  Будем  проводить
мировую    политику,    либералов    угощать    призраками     реформ,     а
революционеров-каторгой и пулями. Словом полная беспросветность впереди.
   От беседы с ним мне стало более грустно, чем  от  статей,  прочитанных  в
газете. Кладо уже не казался мне крупным  человеком.  Васильев  заметил  мое
отчаяние и воскликнул:
   - Ничего, друг! Все пойдет по-иному.-Он переменил тему  разговора.-Вот  у
меня в углу висит икона с изображением Николая-угодника. А вы знаете, откуда
она мне досталась?
   - Рабочие подарили ее вам, когда мы  еще  стояли  в  Ревеле.  Они  хотели
написать вам благодарственную грамоту, но побоялись это сделать: и вас могли
бы подвести и себя.
   - Я все-таки обрад