.   В
суматохе, под градом падающих снарядов, "Анадырь" протаранил борт "Руси",  и
она быстро погрузилась на дно.  Ее  экипаж  успел  перебраться  на  "Свирь".
Плавучая мастерская  "Камчатка",  получив  повреждение  в  рулевом  приводе,
лишилась  способности  управляться  +7.  "Урал",  раньше  времени  покинутый
экипажем, еще более двух часов качался на волнах и не тонул. Если бы  японцы
знали это, они могли бы взять его на буксир  и  привести  в  свою  ближайшую
базу. Но они и не подозревали, что на нем не осталось  ни  одного  человека.
Этот  крейсер  был  потоплен  случайно  проходившими  мимо  главными  силами
противника.
   При таких условиях крейсеры и транспорты были обречены на гибель, если бы
случайно не подошли к ним свои броненосцы. Главные силы противника  потеряли
их, и они, направляясь на юг, прошли между своими крейсерами и японскими.  В
это время существенно пострадал противник. "Кассаги"  под  конвоем  "Читосе"
удалился с места сражения. Вышел из строя "Мацусима" и не мог присоединиться
к своему отряду до темноты. Получили повреждения "Токачихо" и "Нанива".
   Около  шести  часов  японские  крейсеры  вышли  из  боя  и   скрылись   в
юго-западном направлении.
   Русские броненосцы  снова  повернули  на  север  и  снова  встретились  с
главными неприятельскими силами. Это был последний час артиллерийской дуэли.
Позади своих броненосцев, слева,  кабельтовых  в  тридцати,  держались  наши
крейсеры.
   Не имея около  себя  противника,  они  успели  оправиться  и  по  сигналу
Энквиста выстроились  в  кильватерную  линию,  по  сторонам  которой  нелепо
расположились транспорты. Слева, поодаль, собрались миноносцы. Один из  них,
"Безупречный", полным ходом пронесся к концевым броненосцам, держа на  мачте
сигнал: "Адмирал Рожественский передает  командование  адмиралу  Небогатову.
Идти во Владивосток". Этот сигнал отрепетовал "Олег" и другие крейсеры.
   При заходе солнца, когда главные неприятельские, силы удалялись  к  своим
берегам,  на  горизонте  показались   отряды   японских   миноносцев.   Наши
броненосцы, теряя строй, бросились от них влево и  пошли  на  юг.  Крейсеры,
миноносцы и транспорты тоже повернули  на  шестнадцать  румбов  и  оказались
впереди броненосцев. Быстро темнело. Начались минные атаки. Наступил момент,
когда главные наши силы больше всего нуждались в помощи крейсеров.
   Если они днем не принесли никакой пользы ни транспортам, ни  броненосцам,
то хотя бы теперь должны были проявить себя. Но еще во время пути на Дальний
Восток мы все, начиная с командующего эскадрой и кончая последним  матросом,
были уверены в том, что  для  нас  опасны  не  столько  артиллерийские  бои,
сколько минные атаки. Сказалось это  и  теперь.  По  распоряжению  командира
Добротворского, "Олег", находясь головным, дал полный  ход.  За  флагманским
кораблем  могли  поспеть  только  "Аврора"  и  "Жемчуг".  Крейсеры  "Дмитрий
Донской", "Владимир Мономах"  и  подбитая,  с  сильным  дифферентом  на  нос
"Светлана" быстро стали отставать. "Изумруд" вернулся к  своим  броненосцам.
"Алмаз" помчался к японским берегам, рассчитывая, что вблизи них  безопаснее
следовать  во  Владивосток.  В  разные  стороны  направились   миноносцы   и
транспорты.  С  наступлением   темноты   эскадра   перестала   существовать,
разбившись на отдельные самостоятельные отряды и единицы.
   "Олег" развил ход до восемнадцати  узлов,  оставляя  позади  себя  грохот
канонады. В темноте трудно было разобрать, кто в кого стреляет. По  временам
появлялись вблизи неприятельские миноносцы и пускали мины.
   Крейсер спасался от них перекладыванием руля с борта на борт.
   Энквист беспокоился:
   - Мы развили такой сильный ход, что можем разлучиться с броненосцами.
   Хорошо ли это будет?
   Добротворский уверенно ответил:
   - Иначе, ваше превосходительство, японцы нас взорвут. Мы должны принимать
атаку не бортами, а кормой, чтобы струей и водоворотами отбрасывать мины.
   Этого требует морская тактика.
   Адмирал согласился с ним и на время  замолчал.  А  когда  ночь  перестала
грохотать орудиями, он снова заговорил:
   - Надо бы нам повернуть обратно. Как вы думаете?
   Добротворский возразил:
   - Мы можем встретиться со своими броненосцами. Ведь они идут позади одним
с нами курсом. В темноте они примут нас за неприятеля. Достаточно нескольких
снарядов, чтобы уничтожить наш картонный крейсер.
   Однако адмирал не мог примириться с доводами командира и  становился  все
настойчивее. Боевой приказ, гласивший, что все суда  должны  пробиваться  во
Владивосток, не выходил у него из  головы.  Командиру  пришлось  подчиниться
ему. За вечер отряд крейсеров дважды пытался повернуть на север,  но  каждый
раз натыкался на неприятельские миноносцы.  Около  девяти  часов  перед  ним
засверкали десятки разбросанных огней,  принадлежавших,  вероятно,  рыбачьим
судам.
   - Вся японская эскадра преследует нас, - тревожно заговорили на мостике.
   После этого твердо решили идти на юг.  Но  адмирал  был  недоволен  таким
решением и продолжал сокрушаться. Добротворский успокаивал его:
   - Собственно  говоря,  зачем  нам  идти  во  Владивосток?  Будучи  еще  в
Камранге, я слышал, что он отрезан с суши японцами. Кроме  того,  в  приказе
Рожественского прямо сказано, что пробиваться  на  север  мы  должны  только
соединенными силами. Мы не имеем права нарушить этот приказ.  Наконец,  ваше
превосходительство, вы сами видели, что эскадра повернула на юг.  С  гибелью
нескольких броненосцев прорыв во Владивосток потерял всякий смысл.
   Очевидно,  эскадра  отступает  в  Шанхай,  где   остались   шесть   наших
транспортов. А те корабли, которые вздумают  самостоятельно  пробиваться  на
север, будут уничтожены. Это для меня" не подлежит никакому сомнению. А  раз
так, то лучше интернироваться в нейтральном порту, чем губить остатки нашего
флота.
   Энквист вздохнул и ничего не сказал.
   Под  утро  "Олег"  уменьшил  ход  до  пятнадцати  узлов.   Минные   атаки
прекратились. Внутри крейсера происходили работы по  заделыванию  пробоин  в
корпусе и выкачиванию воды из помещений.
   На рассвете 15 мая увидели, что с  "Олегом"  оказались  лишь  "Аврора"  и
"Жемчуг". На горизонте не  замечалось  ни  одного  дымка.  Чтобы  сэкономить
уголь, убавили ход до десяти узлов.
   Начали выяснять, сколько вышло из строя людей: на  трех  крейсерах  убиты
тридцать два, изранены сто тридцать два человека.
   В полдень адмирал перенес свой флаг на "Аврору" и перевел туда свой штаб,
состоявший из флагманского штурмана де Ливрона,  старшего  флаг-офицера  фон
Дена и младшего - Зарина, нескольких сигнальщиков и вестовых. Энквист  решил
взять крейсер под свое командование, так как командир "Авроры", капитан 1-го
ранга Егорьев, был убит, а заменивший его старший  офицер  Небольсин  тяжело
ранен.
   В три часа легли на курс  зюйд-вест  48ё  и  пошли  восьмиузловым  ходом,
направляясь в Шанхай.
   Больше адмирал ни разу не задавал своего обычного вопроса: "А хорошо,  ли
это будет?" Наоборот, он успокаивал себя и своих подчиненных:
   - Возможно, что завтра эскадра догонит нас. Мы не идем, а ползем. А  она,
наверное, развила ход не меньше двенадцати узлов.
   Утром 16 мая  адмиралу  доложили,  что  сзади,  на  горизонте,  показался
какой-то небольшой  пароход.  Вскоре  выяснилось,  что  это  идет  в  Шанхай
"Свирь". Крейсерский отряд застопорил машины. Часов в  девять  утра  пароход
приблизился к "Авроре". Энквист,  находясь  на  мостике,  схватил  рупор  и,
приложив его к губам, крикнул на "Свирь":
   - Капитан! Где наша эскадра и что с нею?
   Ему громко и отчетливо ответил  лейтенант  Ширинский-Шихматов,  снятый  с
погибшего "Урала":
   - Вам, ваше превосходительство, лучше знать, где наша эскадра!
   Энквист беспомощно опустил рупор  и  покраснел.  Он  понял,  что  офицеры
смотрят на него, как на дезертира, убежавшего с поля сражения. Смущенный, ни
на кого не глядя, он тихо распорядился:
   - Пусть "Свирь" идет в Шанхай и оттуда вышлет нам транспорт с  углем.  Мы
направимся с отрядом в Манилу. Американские власти отнесутся  к  нам  лучше,
чем китайские: мы исправим повреждения не разоружаясь.
   Адмирал сошел с мостика и заперся в своей каюте.
   Отряд  крейсеров  дал  экономический  ход  и  взял  курс  к  Филиппинским
островам.
   Через трое суток, вечером, когда находились около Люцона, самого большого
острова из Филиппинского архипелага, встретился немецкий пароход. Он сообщил
сигналом, что видел русский вспомогательный крейсер  "Днепр"  в  широте  19ё
нордовой и долготе 120ё остовой. С "Авроры" поблагодарили пароход за  данные
сведения и продолжали путь.
   29 мая завернули в порт Суал, но в нем не оказалось ни угля, ни провизии,
ни мастерских. Порт был заброшен американцами. Пошли  дальше.  На  следующий
день в ста милях от Манилы открыли по курсу пять  дымков.  Потом  показались
суда, шедшие навстречу кильватерной колонной. Это были военные корабли.
   Неужели японцы догадались, куда направился  отряд  русских  крейсеров,  и
решили истребить эти жалкие остатки 2-й эскадры?
   Весть о приближении неприятеля моментально облетела весь экипаж "Авроры".
   Что могут поделать три избитых корабля против пяти? Бегством также нельзя
спастись, потому что уголь на крейсерах был на исходе. У матросов и офицеров
был такой вид, как будто их долго трепала тропическая малярия.
   С того часа, как "Аврора" встретилась со "Свирью",  адмирал  Энквист  все
время проводил у себя в каюте. Он не знал, что неприятельскими  минами  были
утоплены четыре русских  корабля:  "Владимир  Мономах",  "Адмирал  Нахимов",
"Сисой Великий" и "Наварин". Но  ему,  вероятно,  приходила  мысль,  что  от
ночных атак часть эскадры, несомненно, погибла. А  он  бросил  свои  суда  в
самый критический момент и удрал, чтобы самому не подвергнуться опасности.
   Он изменил родине, наградившей его  чинами  с  орденами.  До  Цусимы  ему
везло:
   попадались хорошие помощники, благодаря которым он  выдвигался  вперед  и
считался в глазах высшей власти лучшим адмиралом. А тут судьба свела  его  с
Добротворским. Это он во всем виноват. Энквист терзался  в  одиночестве,  не
выходя из своей каюты и ни с кем не разговаривая.
   Когда ему доложили, что навстречу идет японская  эскадра,  он  как  будто
обрадовался. Быстро и легко шагая, он поднялся  на  мостик.  На  седобородом
похудевшем  лице  адмирала  появилось   незнакомое   подчиненным   выражение
решимости. Он взял бинокль и посмотрел вперед. Надвигающаяся  катастрофа  не
смутила его. Он молодцевато повернулся к своим помощникам  и  властно,  чего
никогда с ним не бывало, отдал распоряжение:
   - Свистать всех наверх!
   Полубак "Авроры" быстро заполнился людьми. Адмирал, не сходя  с  мостика,
выступил перед ними с речью. Он говорил с таким вдохновением,  какого  никто
от него не ожидал.  С  каждым  словом,  произнесенным  им,  вздрагивала  его
длинная  седая  борода.  Матросы  и  офицеры,  вслушиваясь  в  речь   своего
начальника, тоскливо оглядывались: не для них сияло утреннее небо  и  широко
распласталось тропическое море, не для них волнисто протянулся: в синюю даль
остров Люцон, напоминающий о земле  и  безопасности.  От  сознания  близости
гибели обескровились их лица и помутнели  глаза.  Энквист  же,  несмотря  на
безнадежность положения, продолжал призывать всех к мужеству:
   - Дерзкий враг преследует  нас  даже  в  нейтральных  водах  американских
владений. Ну что же? Если  нельзя  избежать  боя,  то  мы  примем  его,  как
подобает доблестным воинам. Умрем с честью за родину, но достанется от нас и
японцам. Мы сбудем, не  жалея  себя,  сражаться,  пока  не  израсходуем  все
снаряды. Больше того! Мы сцепимся с кораблями неприятеля на абордаж! Да,  на
абордаж!
   Последние слова он выкрикнул, вложив в них всю страсть наболевшей души, и
для чего-то правой рукой описал в воздухе широкий полукруг.
   Младший штурман, мичман Эймонт, негромко сострил:
   - Слава тебе, представителю парусного флота.
   Адмирал браво откинул голову и приказал:
   - Бить боевую тревогу!
   Под  звуки  горна  и  барабана  люди  разошлись  по   местам.   Наступила
напряженная тишина. Только  на  мостике  офицеры,  глядя  на  приближающиеся
корабли, вполголоса разговаривали с адмиралом:
   - Похожи на броненосные крейсеры, ваше превосходительство.
   - Вероятно, сам Кимимура идет на нас.
   - Но почему же он не открывает огня?
   Сигнальщик,  находившийся  для  наблюдений   на,   формарсе,   неожиданно
выкрикнул фальцетом, как молодой петух:
   - Это не японцы идут!
   Через минуту старший флаг-офицер фон Ден точно определил:  навстречу  шла
американская эскадра под флагом вице-адмирала. На мостике заговорили громче.
По всему  кораблю,  до  самых  нижних  помещений,  разлилась  необыкновенная
радость. На "Авроре" пробили отбой. Вместо ожидаемого сражения та  и  другая
сторона  обменялись  орудийными  салютами.  Дружественная  эскадра   сделала
поворот на шестнадцать румбов и пошла вместе с  отрядом  русских  крейсеров,
держась  на  их  траверзе,  но  значительно   мористее.   Как   впоследствии
выяснилось, американцы, узнав из телеграфных  сообщений,  что  к  Филиппинам
приблизились остатки русского флота, нарочно выслали два  броненосца  и  три
крейсера, чтобы взять их под  свою  защиту  в  случае  появления  японцев  в
нейтральных водах.
   Один только Энквист не разделял общей радости. Он как-то  сразу  обмяк  и
нахмурился, опять превратившись из  адмирала  в  Плантатора.  Нетрудно  было
догадаться, что у него не хватало  сил  покончить  с  собою,  но  он  честно
приготовился подставить грудь под японские  снаряды,  надеясь  этим  вернуть
утраченную честь. Ожидание не оправдалось. Вскоре он  сошел  вниз,  чтобы  в
одиночестве переживать терзания нарушенной совести.
   К вечеру отряд русских крейсеров, сопровождаемый  американской  эскадрой,
вошел в Манильскую бухту и стал на якорь +8.


   8. КОРАБЛЬ НЕ ПО НАЗНАЧЕНИЮ
   Среди кораблей 2-й  эскадры  один  особенно  отличался  красивой  осанкой
корпуса, роскошной отделкой внутренних помещений и чистотой. Это был крейсер
1-го ранга "Светлана". Она строилась на французской верфи и  предназначалась
исполнять роль вооруженной яхты для великого князя генерал-адмирала  Алексея
Александровича. Строители ее мало обращали внимания на то,  чтобы  она  была
сильной в боевом отношении. Им ив голову не приходило, что  когда-нибудь  ей
придется участвовать в сражении. Поэтому главной  их  заботой  было  создать
всякие, удобства для высокого лица и его близких. И только после  того,  как
она лет шесть проплавала, ее стали в начале войны  довооружать  артиллерией.
На ней уже имелось шесть шестидюймовых орудий. К ним  прибавили  еще  четыре
75-миллиметровых пушки и четыре 47-миллиметровых и устроили для них погреба.
   Несмотря на переоборудование, "Светлана" не превратилась в хорошее боевое
судно. Она, включенная в состав 2-й эскадры, продолжала оставаться яхтой.
   На ней сохранились и все яхтинские традиции. Несколько тысяч миль  прошли
от родных берегов, а на этой трехтрубной красавице все надстройки на верхней
палубе, внутренние лабиринты  и  роскошные  каюты  блистали  безукоризненной
чистотой. На это тратили матросы невероятные усилия. При погрузке угля  пыль
от него, облаком застилавшая корабль, каждый раз черной пудрой  ложилась  на
фешенебельной  отделке  кают.  Ничто  не  могло  остановить   начальство   в
требованиях наведения лоска - ни военное  время,  ни  океанские  штормы,  ни
трудности похода, ни тропическая жара.  Каждый  день  на  "Светлане"  драили
медные части, мыли переборки  с  мылом  и  содой,  натирали  палубы  песком,
скребли и подкрашивали разные части, словно готовились к высочайшему смотру.
Особенно старались  навести  чистоту  в  великокняжеских  каютах  и  салоне,
отличавшихся великолепием яхтинской отделки.
   Матросы ворчали:
   - Идем на войну, а точно горничные убираем здесь барские хоромы.
   - Чтобы сдохнуть тому, для кого  эти  светелки  понастроили.  По  кораблю
носился  боцман  Вешков,  черноволосый  крикун,  среднего  роста,  с  прямой
походкой. Зычный голос  его  слышался  то  на  носу,  то  на  корме,  то  во
внутренних помещениях судна. Он был неистощим в ругани и щедр на кулаки.
   Бил он только по голове, чтобы не оставлять никаких  следов  на  теле,  и
удары его были рассчитаны на полсилу - иначе редкий матрос  мог  бы  устоять
перед ним.
   Обходил судно и еще один человек в чине  капитана  2-го  ранга.  Сухой  и
подобранный, он наблюдал за работой с такой заботливостью, точно находился в
собственном имении. Матросы, еще издали завидев черную бородку,  аксельбанты
и сдвинутую на затылок фуражку, начинали усерднее работать.
   Они хорошо знали своего старшего офицера Зурова и сразу могли  определить
его настроение. Будучи чем-нибудь недоволен, он на ходу подковыривал большим
оттопыренным пальцем правой руки воздух, словно кочедыком.
   Когда-то его назначали в гвардейский экипаж, но он отказался от блестящей
карьеры. Ему  хотелось  быть  настоящим  моряком,  а  не  "паточником",  как
называли   приближенных   к   дворцовым   сферам.   И   все   же   он    сын
генерал-лейтенанта, не избавился от этих сфер,  зачисленный  в  адъютанты  к
великому князю Алексею Александровичу. Но  от  этого  у  Зурова  не  пропала
любовь к морю. Долг службы у него был на первом месте. Взыскательный к себе,
готовый, если потребуется, умереть за свой флот,  он  требовал  этого  и  от
других. Он был убежден, что власть ему дана недаром,  что  все  распоряжения
его святы и нерушимы и что матросов, хотя бы совершивших малейший проступок,
нельзя оставлять безнаказанными. Фамилии провинившихся матросов он записывал
на белых, как снег, накрахмаленных манжетах, потом  призывал  "грешников"  к
себе и определял им наказания:
   - Ты, чертова перечница, станешь под ружье на два  часа.  А  ты,  чертова
перечница, сядешь в карцер на пять суток.
   Вообще у Зурова на все выработались свои очень устойчивые  взгляды;  и  в
них он верил, как в таблицу умножения. Свой  корабль  он  содержал  в  такой
чистоте, что ни одна соринка не могла быть незамеченной, и за  нее;  за  эту
соринку, всегда кто-нибудь страдал.
   Однажды  во  время  стоянки  у  Мадагаскара  "Светлану"  посетил  адмирал
Рожественский. Он был поражен опрятностью и убранностью  яхты.  Он  уехал  в
полном восторге от приятных впечатлений. После этого  по  всей  эскадре  был
разослан его приказ от 23 февраля 1905 года за N 129:
   "Предписываю старшим  офицерам  и  старшим  артиллеристам  судов  эскадры
завтра, 24 февраля, собраться в восемь часов тридцать минут утра на  крейсер
1-го  ранга  "Светлана"  для  изучения  устройства  защит  от   осколков   и
добавочного блиндирования элеваторов.
   На крейсере "Светлана" устройства  эти  не  только  целесообразны,  но  и
нарядны.  А  последнее  чрезвычайно  важно:  из  двух  кораблей,  снабженных
одинаковыми средствами атаки и обороны и несущих одинаковую службу, нарядный
несравненно сильнее заскорузлого,  ибо  нарядный  подробно  досмотрен  своим
личным составом и  знаком  ему  в  совершенстве,  а  заскорузлый,  наверное,
неведом большинству офицеров и команды.
   Прошу  командира  крейсера  1-го  ранга  "Светлана"  познакомить  старших
офицеров и с порядками, обеспечивающими приличный вид корабля".
   На основании этого приказа офицеры побывали на "Светлане", осмотрели  ее,
выпили в кают-компании и разъехались по своим судам. Но и после этого ни  на
одном корабле порядки нисколько не изменились. А старший  офицер  броненосца
"Орел" капитан 2-го ранга Сидоров, делясь впечатлениями со своими офицерами,
ехидничал:
   - Ничего особенного. Как она была яхтой, так и осталась таковой. У нас на
броненосце защита надежнее устроена, но не так красиво. Уличные  девки  тоже
бывают нарядные. Значит ли это, что они лучше  скромно  одетых,  но  честных
женщин?
   Во время похода