атый  лоб,  упрямо
раздувающиеся ноздри,-все это великолепно гармонировало с его высоким ростом
и широкими плечами. При встречах с высшим начальством редко кто  мог  отдать
рапорт так умело и так картинно. Глядя  на  него  со  стороны,  нельзя  было
усомниться в решимости его характера: да, такой командир не  растеряется  ни
при каких обстоятельствах!
   Адмирал Рожественский был о нем самого высокого мнения. Под  руководством
такого командира "Бедовый" всегда щеголял "фартовым", внешне-смотровым видом
и удостаивался непрерывных похвал начальника эскадры. Этот миноносец  вместе
с командиром  ставился  постоянно  в  особый  пример  остальным  миноносцам.
Недаром "Бедовый" был прикомандирован к флагманскому кораблю "Князь Суворов"
для  посыльной  службы;  кроме  того,  приказом  по   эскадре   он   получил
назначение-во время сражения с японцами следить за флагманским броненосцем и
в случае его выхода из строя спасти с него адмирала и штаб.
   Но те, кто знал Баранова ближе, кто служил под его  началом,  расценивали
его совсем по-иному.
   Морского училища Баранов не кончил, а был произведен в мичманы из юнкеров
флота уже в солидном возрасте. Он не имел специальных знаний. Пушки, мины  и
разные сложные приборы на корабле были для него магией. Для того чтобы иметь
возможность взять в командование миноносец  "Бедовый",  он,  будучи  в  чине
капитана 2-го ранга, целую зиму брал уроки штурманского  дела  у  полковника
Филипповского. Он не читал книг и не знал даже имен  русских  классиков;  на
всякое чтение смотрел как на вредную для офицеров революционную заразу.
   Баранов был человек богатый:  имел  собственный  каменный  дом  в  центре
Петербурга  и  дачу  в  Сестрорецке.  Однако,  несмотря  на  большие  личные
средства, скупость его не знала  границ.  На  якорной  стоянке  миноносца  в
Порт-Саиде офицеры дюжинами покупали белые кители с брюками, платя  за  пару
только пять франков. Баранов, находя такую цену слишком дорогой,  ничего  не
купил. Зато он приобрел двадцать тысяч отвратительных  абиссинских  папирос,
которые стоили четыре франка  за  тысячу.  В  походе  через  тропики  он  из
экономии ходил  в  черном  платье.  Это  был  прирожденный  маклак,  который
торговался со всеми из-за грошей. Для всех его подчиненных самым  неприятным
делом  было-денежные  расчеты  с  ним.  Он  мог  целыми  часами   оспаривать
какую-нибудь копейку и вгонял в пот матросов. Если кто-либо забывал взять от
него расписку, выданную под аванс, то она погашалась вторично. Таким образом
с мичмана Г.В. Лемишевского он дважды получил двадцать пять рублей.  Однажды
Баранов отказался дать денег  на  стол,  заявив  лейтенанту  Вечеслову,  что
таковые он уже уплатил, и, не смущаясь, не моргнув глазом, начал уверять:
   - Неужели, вы забыли? Ведь я же отлично помню, как было дело.  Вы  сидели
вот здесь, а я там. Вы еще сказали при этом: какие  новенькие  деньги,  даже
жалко их тратить...
   Около острова Крит произошел случай, надолго оставшийся в памяти офицеров
и матросов. "Бедовый" тогда ходил в паре с миноносцем "Безупречный".
   Единственная шлюпка  с  этого  миноносца,  шедшая  по  рейду,  вследствие
перегруженности  опрокинулась,  и  люди  начали  тонуть.  С   "Безупречного"
обратились к Баранову за помощью, но  он  категорически  отказался  спустить
свою  шлюпку.  Погибло  девять  человек.  Это  всех  возмутило.   А   мичман
Лемишевский, вопреки дисциплине, заявил своему командиру:
   - Вы  нарушили  товарищескую  морскую  этику.  Меня  поражает  сухость  и
черствость вашей души. Я скажу  вам  больше,  я  вас  не  считаю  порядочным
человеком.
   Баранов на это только пожал плечами и высокомерно отвернулся.
   На миноносце он вставал  в  двенадцать  часов  дня.  Судовые  офицеры  не
получали от него никаких  указаний  ни  в  отношении  судовых  работ,  ни  в
отношении расписаний и производства учений. За полтора года  "Бедовый"  лишь
один раз произвел учебно-боевую стрельбу на Бизертском  озере-артиллерийскую
и минную. Поэтому  как  боевая  единица  миноносец  никуда  не  годился.  Но
Баранова это ничуть не смущало. Выходя на палубу, он зычно кричал  на  своих
подчиненных:
   - Я требую, чтобы мое судно блестело, как царская яхта!
   Он был на редкость ленив, ничего не делал и все-таки сокрушенно жаловался
в кают-компании своим же офицером:
   - Я один, помощников у меня нет.
   Управлял кораблем Баранов плохо. Швартовка миноносца длилась у него минут
двадцать-тридцать. Морского глазомера у него не было вовсе.
   Чем  же  все-таки  интересовался  этот  тупой  и  ограниченный   человек?
Карьерой,  самой  простой  наживой  и,   как   это   ни   странно,   разными
изобретениями. Он что-то выдумывал и чем-то хотел удивить  мир.  Разговорами
на тему об изобретениях он изводил своих офицеров.
   Однажды он вдохновенно сказал:
   - Я верю, что люди со временем изобретут прибор для брачного сожительства
на расстоянии.
   На "Бедовом" не было ни одного человека, который относился  бы  к  своему
командиру без затаенной ненависти.
   Офицеры о нем отзывались:
   - Ему бы только командовать портовым буксиром, а не боевым кораблем.
   - А я не дождусь  того  времени,  когда  избавлюсь  из-под  власти  этого
мошенника, позорящего офицерский мундир.
   Еще хуже жилось матросам. Для них был создан каторжный режим.  Обладавший
большой физической силой, Баранов избивал  их  до  крови;  под  ударами  его
кулака многие валились на палубу. Жаловаться было некуда и некому, и  только
между собой делились они горечью своей жизни:
   - Разве это-его высокоблагородие? Нет! Это-его высокоподлородие!
   - Адмиральский подхалим. Только скажи ему Рожественский, что, мол,  щетки
нет, сапоги нечем вычистить, так Баранов сейчас же бросится к нему в ноги  и
своей бородой вычистит ему сапоги.
   Вообще то был человек жестокий, нечестный,  без  принципов,  без  чувства
долга, лишенный даже намека на какое-либо благородство. Как же все-таки этот
офицер держался во флоте? Как терпела его та среда, в которой  он  вращался?
Каким образом он мог плавать целых два года в качестве старшего  офицера  на
царской яхте "Полярная звезда"? Но такие офицеры не  редки  были  во  флоте.
Поэтому Баранова не только не гнали из  морского  ведомства,  но,  наоборот,
награждали: он имел пять русских и семь иностранных  орденов,  в  том  числе
один японский-орден Восходящего солнца.
   На броненосце "Александр III" плавал его сын, мичман Баранов,  высокий  и
худощавый юноша, со стыдливым румянцем  на  безусом  лице,  с  наивно-ясными
глазами.  Для  него,  только  что  вырвавшегося  из  желтых  стен   морского
кадетского корпуса, жизнь была расцвечена в яркие краски заманчивых  надежд.
Но при  встрече  с  отцом  он  становился  грустным.  Однажды,  завтракая  в
кают-компании миноносца, он обратился к офицерам с вопросом:
   - За что здесь так не любят моего отца?
   Офицеры переглянулись между собой, но  ничего  не  сказали.  "Бедовый"  с
Барановым-отцом  благополучно  добрался  до  Цусимского   пролива.   Адмирал
Рожественский за все  это  время  продолжал  смотреть  на  Баранова  как  на
образцового командира.  И  только  14  мая,  в  день  сражения  с  японцами,
командующему пришлось жестоко разочароваться в своем любимце.
   Флагманский  броненосец  "Князь  Суворов",  находясь  во  главе  эскадры,
выстроившейся в боевую  кильватерную  колонну,  первый  открыл  стрельбу  по
неприятелю  левым  бортом.  Но  сейчас  же  сам  подвергся  ураганному  огню
противника. В это  время,  согласно  боевому  приказу,  миноносец  "Бедовый"
вместе  с  репетичным  крейсером  "Жемчуг"  находился  на  правом   траверзе
флагманского корабля, в четырех кабельтовых от него.
   Пока не угрожала опасность, Баранов стоял на мостике, гордо держа  голову
и бросая по сторонам орлиные взгляды. Пятибальный ветер играл  его  атласной
бородой, рассыпая русые волосы по широким плечам или сдувая их в сторону.
   Но первый же  столб  воды,  вздыбившийся  недалеко  от  борта  миноносца,
заставил командира съежиться.  Подняв  плечи  до  самых  ушей,  он  направил
"Бедового" дальше от эскадры, туда, куда не долетали неприятельские снаряды.
   Погибал броненосец "Ослябя"-первая жертва Цусимского боя. В  этот  момент
"Бедовый" случайно проходил близко от него. Было  видно,  как  с  броненосца
люди прыгали в море. Вместо того чтобы оказать им помощь, Баранов  развернул
свой миноносец и полным ходом направил его прочь от "Осляби".
   Такой поступок вызвал протест со стороны  офицеров  и  нижних  чинов.  На
миноносце послышался глухой ропот. А некоторые, не  утерпев,  начали  громко
выкрикивать:
   - Почему не спасаем погибающих?
   - А если с нами так случится?
   - Врагам и то оказывают помощь...
   На этот раз Баранов не посмел не послушать  своих  подчиненных.  Прошлось
повернуть  миноносец  обратно.  Но  было  уже  поздно:  "Ослябя"   исчез   с
поверхности, и людей с него подбирали другие миноносцы-"Буйный" и  "Бравый",
которые,  несмотря  на  то,  что  были  от  гибнущего  корабля  дальше,  чем
"Бедовый",  появились  на  месте  раньше  него.  Правда,  несколько  человек
все-таки можно было бы выловить, но неприятель открыл огонь по миноносцам, и
"Бедовый", не долго раздумывая, отошел опять в безопасную сторону.  На  него
не подобрали ни одного человека. Но это мало тревожило Баранова. Он даже как
будто обрадовался и, желая успокоить других, заговорил:
   Как жаль, что мы  опоздали!  Впрочем,  набрать  таких  мокрых  и  грязных
гостей-для  нас  не  очень  большое  удовольствие.  Они  бы  выжили  нас  из
помещений.
   Позднее вышел из строя броненосец  "Александр  III".  Баранов,  умышленно
считая его за "Суворова", направил "Бедового"  к  нему.  Сблизившись  с  ним
настолько,  что  можно  было  переговариваться,  командир  миноносца   начал
кричать:
   - На "Александре"! Можно ли вызвать мичмана Баранова?
   Передайте ему, что его хочет видеть отец.
   Ему никто ничего не ответил. Броненосец, изрешеченный,  с  развороченными
внутренностями, с разбитыми верхними частями, был весь в огне.  Люди  тушили
пожар.
   Баранов приказал переспросить о судьбе своего сына по семафору. И на этот
раз ответа не получил. Вокруг начали падать снаряды. На "Бедовом"  раздались
недовольные голоса:
   - С "Осляби" никого не спасли, а тут зря рискуем жизнью.
   Миноносец полным ходом направился к  вспомогательным  крейсерам.  Впервые
командир предстал перед  подчиненными  таким  удрученным.  Он  как-то  сразу
потерял  твердость,  обмяк,  круглые   глаза   покраснели.   Безнадежно   он
оглядывался назад, на пылающий  броненосец,  где  остался  его  родной  сын,
обреченный на смерть.
   За все  время  дневного  боя  "Бедовый"  ни  одного  раза  не  подошел  к
флагманскому кораблю. Он не сделал ни одного выстрела, не выпустил ни  одной
мины, зато и сам не получил никаких повреждений.
   Вечером "Бедовый" вместе с миноносцем "Грозный" присоединился к  крейсеру
"Дмитрий Донской" и пошел за ним. Наступила ночь.  Вблизи  и  где-то  далеко
слышались  раскаты  орудийных  выстрелов.  Строчили  пространство  пулеметы,
резали тьму световые полосы прожекторов. Три судна двигались вместе.
   "Бедовый"  держался  на  правой  раковине  крейсера.   Командир   Баранов
наказывал своим подчиненным:
   - Как свой глаз, берегите "Донского".  Не  отставать  от  него.  Это  наш
защитник.
   Неожиданно в трех-четырех кабельтовых смутно обрисовался силуэт какого-то
корабля, открывшего огонь по миноносцу.
   Баранов завопил:
   - Боже мой, да что же это такое делается?!
   Это оказался крейсер "Владимир  Мономах",  принявший  свои  миноносцы  за
неприятельские. Однако все обошлось благополучно.
   Когда  опасность  миновала,   командир   Баранов,   успокоившись,   начал
покрикивать на мостике:
   - Ближе, ближе держитесь к "Донскому", чтобы он не спутал нас с японцами!
   Остальная часть ночи прошла без приключений.


   2. "БУЙНЫЙ" СПАСАЕТ ФЛАГМАНА
   Полную противоположность Баранову представлял собою  командир  "Буйного",
капитан 2-го ранга Николай Николаевич Коломейцев, моряк тридцати восьми лет,
высокого роста, статный, стремительно бегающий по палубе. Если бы кто-нибудь
вздумал проставить приметы его лица  в  паспорте,  то  он  написал  бы  так:
худощавый блондин, проницательно-серые глаза, задумчивый лоб, прямой  тонкий
нос, маленький рот  с  плотно  сжатыми  губами,  закрученные  кверху  усики,
бородка  плоской  кисточкой.  Но  под  этой  обычной  для  многих   офицеров
внешностью скрывались непоколебимая сила воли, смелость и находчивость.
   Начитанный  и  образованный,  он  знал  несколько  иностранных  языков  и
считался  большим  поклонником  английских  морских  традиций.  Ему  не  раз
приходилось бывать в  заграничных  плаваниях.  Перед  войной  он  командовал
ледоколом "Ермак" и показал себя отличным капитаном.
   Некоторые из офицеров знали такой случай из прошлой жизни Коломейцева.
   В 1900 году Академией наук была организована экспедиция  под  начальством
барона Толя для исследования Новосибирских островов в  Ледовитом  океане.  В
июне экспедиция отправилась из Петербурга на яхте "Заря", держа  направление
вокруг Норвегии на Мурман. А через три месяца, пройдя Югорским  Шаром,  яхта
уже вступила  в  Карское  море.  Плавание  продолжалось,  пока  не  достигли
Таймырского полуострова. Здесь в одной из бухт, недалеко от мыса  Челюскина,
затираемая льдами "Заря" остановилась на зимовку.
   В числе членов экспедиции находился и лейтенант  Коломейцев.  Сначала  он
помогал барону Толю, разъезжая на собаках  по  берегу,  производить  научные
наблюдения.  Потом  между  ними  произошла  из-за  чего-то   ссора.   Разрыв
углублялся, совместная жизнь становилась несносной.  Возможность  примирения
исключалась: и тот и другой были самолюбивы.
   Тогда лейтенант Коломейцев решил покинуть яхту "Заря", подговорив на  это
еще одного человека-казака Росторгуева. Но перед ними стал грозный вопрос:
   куда идти? Первая деревня Гальчиха в несколько дворов,  расположенная  на
берегу Енисея, находилась за девятьсот километров.  На  таком  длинном  пути
можно было  встретить  и  снежные  заносы,  и  горы,  и  провалы,  и  другие
неожиданные препятствия. Свирепствовала зима с  жесточайшими  морозами.  Над
огромнейшей пустыней, не  знавшей  никого,  кроме  голодных  зверей,  висела
трехмесячная полярная ночь. Временами угрюмая тьма наполнялась  многоголосым
воем пурги, от которой можно было спастись,  лишь  зарывшись  в  сугроб.  Но
Коломейцев был непоколебим и от своего решения не отступил: он ушел вместе с
Расторгуевым. Оставшиеся на зимовке члены экспедиции  считали  лейтенанта  и
его спутника безумцами, которые сами себя обрекали на гибель.
   Поэтому очень обрадовались, когда через двое суток снова  увидели  их  на
борту "Зари". Барон Толь торжествовал. Но напрасно! Коломейцев  вернулся  на
яхту только потому, что забыл... иголки  к  примусу!  В  течение  нескольких
часов он отдыхал, после чего опять вместе с  казаком  отправился  в  далекий
путь. На этот раз оба благополучно достигли Гальчихи.
   На "Буйном" Коломейцев завел  строгую,  но  разумную  дисциплину.  Прежде
всего он  требовал  от  своих  подчиненных  знания  морского  дела,  умелого
обращения  с  механизмами,  меткости  минной  и  артиллерийской  стрельбы  и
четкости в исполнении его распоряжении. Боевая подготовка на  его  миноносце
всегда стояла на должной высоте.
   Командир Коломейцев был человек независимый,  он  не  любил  пресмыкаться
перед высшими чинами. За это-то его и не выносил командующий эскадрой.
   Миноносец "Буйный" весь поход служил мишенью для  издевательств  адмирала
Рожественского. Приказы отдавались в  таком  духе:  "Как  всегда,  миноносец
"Буйный" выделялся своим буйным видом и портил колонну..." Во время  стоянки
на Мадагаскаре  Коломейцев  внезапно  заболел  желтой  лихорадкой.  Он  сдал
командование своему помощнику и отправился на госпитальный корабль, так  как
на миноносце не было ни врача, ни лазарета.
   О своей болезни он немедленно сообщил в штаб. По  этому  поводу  появился
приказ  адмирала,  в  котором  говорилось:   "Командир   "Буйного"   позорно
дезертировал с миноносца,  бросив  его  на  произвол  судьбы..."  Между  тем
Коломейцев лежал больной с сорокаградусной температурой.
   И вот в Цусимском бою, когда потребовалась действительная  отвага,  а  не
бутафория, случай как бы нарочно сопоставил этих двух командиров-Баранова  и
Коломейцева.
   Как только "Ослябя" вышел из строя, "Буйный" полным  ходом  направился  к
нему. Броненосец скоро утонул. На месте его гибели этот  миноносец  оказался
раньше всех. Он остановился среди гущи людей, барахтающихся в волнах.
   Коломейцев, стоя на мостике, командовал резким голосом:
   - Вельбот спустить! Приготовить концы для спасения!
   Его офицеры и матросы знали, что нужно делать, и началась энергичная, без
лишней суеты, работа. Кругом, в  волнах,  под  обстрелом  неприятеля,  гибли
многие жизни. На миноносец доносились вопли о спасении. За борт  то  и  дело
выбрасывались концы,  за  которые  судорожно  хватались  руки  утопающих.  А
дальних ослябцев подбирал  единственный  вельбот  с  двумя  гребцами,  ловко
управляемый мичманом Храбро-Василевским.
   Подоспел миноносец "Бравый" и тоже занялся спасением людей.
   "Буйный" заполнялся живым грузом. С ослябцев,  смачивая  палубу,  ручьями
стекала вода. Спасенные жались друг  к  другу,  дрожа  и  пугливо  озираясь,
словно не веря, что  попали  на  другое  судно.  Среди  них  было  несколько
строевых офицеров и флагманский штурман,  подполковник  Осипов,  раненный  в
голову.
   Эскадра уходила  дальше.  Японские  крейсеры,  теснившие  наш  арьергард,
приближаясь,  открыли  жестокий  огонь  по  спасающим   миноносцам.   Больше
задерживаться здесь нельзя  было.  Командир  Коломейцев,  приложив  рупор  к
губам, громко крикнул:
   - На вельботе! Немедленно к борту!
   В это время, уже уходя, "Бравый" потерял  фок-мачту.  "Буйный",  двигаясь
среди плавающих обломков, изуродовал себе правый  винт.  На  левый  же  винт
намотался стальной трос и,  подтянув  кусок  ослябского  грот-рея  к  днищу,
застопорил  машину.  Инженер-механик,  поручик  Даниленко,   с   проворством
акробата выскочил из машины на корму и, заглянув за борт, сразу понял, в чем
дело. Нужно было иметь очень крепкие нервы, чтобы не содрогнуться при этом и
не потерять разума: миноносец как бы очутился  в  кандалах  и  обрекался  на
уничтожение со всем своим населением. Размышлять было некогда. По приказанию
механика машина дала несколько оборотов назад. Трос ослаб, матросы  зацепили
его крючком и, вытащив на палубу, перерубили.
   Теперь машина могла работать свободно.
   Вельбот подошел под тали. С него приняли раненых. Но поднимать  его  было
некогда-пришлось с ним расстаться.
   "Буйный", развернувшись и стреляя по неприятелю, дал полный  ход  вперед,
вдогонку за эскадрой.  За  кормой  его  слышались  отчаянные  крики  четырех
человек, которых не успели подобрать. Но он не мог больше рисковать собою  и
спасенными людьми. Их было на борту уже двести четыре человека.
   Несколько меньше спас "Бравый".
   А все остальные ослябцы, более пятисот человек, были уже под водою.
   И еще остался один-адмирал Фелькерзам в своем запаянном  цинковом  гробу.
Но при опрокидывании броненосца гроб всплыл на  поверхность  моря.  За  него
некоторое время, спасаясь  от  смерти,  держался  какой-то  матрос.  Он  был
подобран миноносцем. А гроб с мертвецом продолжал плавать,  одиноко  качаясь
на волнах, будто покойный адмирал решил до конца  лично  присутствовать  при
разгроме нашей эскадры.
   Коломейцев следовал на своем  миноносце  в  хвосте  крейсеров,  когда  на
правом крамболе, далеко от эскадры, показался какой-то  горящий  броненосец.
Он был без труб, без мачт, но, по-видимому, еще двигался, держа  направление
на зюйд. При юго-западном ветре дым  от  пожар