снил своим офицерам:
   - Значит, вот в чем была наша ошибка. Согласно наставлениям  флагманского
штурмана я принимал в расчет течение на вест-зюйд-вест.А его здесь совсем не
оказалось. Вот почему мы и врезались в середину острова Уруп.
   Прапорщик Потапов возразил:
   - Да, но тот же флагманский штурман предупреждал нас  -  быть  как  можно
осторожнее у Курильской гряды. Мы не должны  были  входить  в  пролив,  пока
точно не определили своего местонахождения. В  противном  случае  нам  нужно
было дождаться рассеивания тумана. Сами мы оплошность сделали...
   Трегубов вспыхнул и  как  будто  хотел  ответить  на  это  резкостью,  но
сдержался.
   Люди отдыхали еще три дня, и, наконец собрав офицеров и команду, командир
объявил:
   - На шлюпках нам рискованно добираться до Сахалина. Надо что-то придумать
другое. По карте в десяти милях от нас будет маленький порт Товано. Если там
окажется какое-нибудь судно, то мы или наймем его, или захватим  вооруженной
силой. Найдутся охотники в разведку?
   Первым назвался машинист Кучеренко, вторым - матрос Леконцев, а  за  ними
еще десять человек. Их разделили на два  равных  отряда.  Один  из  них  под
командой прапорщика Леймана направился на север, другой, возглавляемый самим
командиром, пошел на юг. Провизии взяли на неделю, вооружились винтовками  и
револьверами.
   Трудности похода начались сразу: никаких  дорог  и  даже  троп  нигде  не
оказалось.  Приходилось  то  пробиваться  сквозь   колючий   кустарник,   то
взбираться по обрывистым скалам, то спускаться в ущелья и переходить  горные
речки по пояс в воде. За два дня одолели не больше семи миль. Это расстояние
было очень мало в сравнении с окружностью острова, длина  которого  тянулась
на пятьсот с лишком миль. Выбившись из сил, обе партии вернулись обратно, не
принеся никаких утешительных сведений. Уруп, по-видимому, был необитаем.
   Перед моряками стоял вопрос: как быть дальше? По расчетам, провизии у них
хватит только на два месяца. За это время может не появиться здесь ни одного
судна. И тогда им будет угрожать голодная смерть.  Оставалось  лишь  одно  -
пусть какой-нибудь бот доберется с частью людей до Сахалина и даст знать  об
остальных.  Командир  приказал  матросам  искать  подходящие   деревья   для
сооружения мачт. Вдали от лагеря были найдены два толстых бревна, прибитые к
берегу морем. Сырые, они были настолько тяжелы, что их с  трудом  приволокли
ближе к лагерю. Из них нужно было сделать две мачты -  по  одной  на  каждый
бот. Сначала решили оборудовать один бот. Без топора, без пилы, без рубанка,
с одними только кухонными и карманными ножами принялись за работу.  Строгали
и резали толстое бревно, превращая его в шлюпочную мачту определенной  длины
и в руку толщиной. В стороны отлетали  лишь  тоненькие  стружечки.  Особенно
долго приходилось задерживаться, если под  руку  попадался  сучок,  твердый,
словно кость. Машинист Кучеренко, сидя верхом на бревне и работая, ворчал на
стоявшего рядом боцмана Гоцку:
   - Хороший ты у нас начальник, а вот забыл все-таки самое главное -  топор
и пилу. Теперь ковыряйся с этим  делом.  Это  все  равно,  что  гору  языком
слизывать.
   Боцман оправдывался:

   - Не то на уме у меня было. Командир меня затыркал. Спешка,  суматоха.  А
впрочем, не унывай, ребята.  Бобры  только  зубами  действуют,  да  и  то  с
деревьями чудеса делают: А у вас - ножи.
   Лагерь принял вид импровизированной судостроительной верфи. Тех матросов,
которые уставали, боцман сейчас же заменял другими. Работа ни на одну минуту
не прекращалась. И все же дело медленно двигалось вперед. К  вечеру  люди  с
удивлением увидели, что бревно мало убавилось в своей толщине.
   В то время  когда  часть  команды  была  занята  выделкой  мачты,  другая
распарывала  широкие  шлюпочные  чехлы.  Из  них  ворсой,  раскрученной   из
пенькового каната, шили паруса. Из этой же ворсы вили шкоты.
   Наконец через четыре дня  бот  номер  первый  был  оснащен  для  дальнего
плавания. Все население лагеря,  обрадованное  окончанием  работ,  вышло  на
берег. Ветер надул самодельные паруса, и окрыленное суденышко плавно вышло в
море на испытание.  Оно  прошло  мимо  "Олдгамии",  которая  еще  продолжала
гореть, и вернулось к берегу. Командир, убедившись, что их работа не пропала
даром, тут же назначил своего  помощника,  прапорщика  Леймана,  начальником
первой партии в составе десяти матросов. Отплывающие вооружились,  запаслись
пресной водой и провизией на две недели.
   Условились, что командир будет ждать  на  острове  от  Леймана  вестей  в
течение пятнадцати - двадцати дней.
   За ночь туманная погода сменилась на ясную. Утром 4 июня опять все  вышли
на берег провожать бот. Прощаясь с Лейманом, командир сказал:
   - Постарайтесь захватить какую-нибудь встречную японскую шхуну. Тогда  мы
сможем все сразу сняться с острова. Если  в  пути  никто  не  попадется,  то
спешите на Сахалин  и  скорее  за  нами  судно  присылайте.  Ну,  желаю  вам
попутного ветра!
   Командир  был  серьезен.  Пожимая  руку  своему  помощнику,  он   строго,
по-начальнически смотрел на него черными глазами. Прапорщик Лейман улыбался,
точно ему предстояло только прогуляться в море.
   Бот дрогнул, когда легкий  ветерок  надул  его  паруса,  и  направился  к
проливу Буссоля. В лагере осталось еще тридцать человек. Все они  стояли,  и
смотрели на удалявшихся своих  товарищей,  переживая  смешанное  чувство:  и
зависть к тем, что скоро будут на родине, и боязнь за  них,  что  они  могут
погибнуть в волнах, и пробуждающуюся надежду, что только от них можно  ждать
помощь. Так люди не расходились до тех пор, пока бот не скрылся совсем.
   На острове Уруп несколько  дней  отдыхали.  Любознательные  слонялись  по
берегу, присматриваясь к диким местам. Еще  раз  организовалась  партия  для
розысков жилья на острове, но и она  вернулась  ни  с  чем.  От  нее  только
узнали, что в трех милях от лагеря имеется речка, поразившая обилием рыбы.
   Матросы часто стали ходить туда и все придумывали, как бы воспользоваться
водяной живностью. У них не было ни удочек, ни сетей.  Выручил  всех  матрос
Леконцев. У него в чемодане случайно сохранились сетки,  которыми  на  вахте
кочегары вытирают пот. Из этих сеток был тайно связан  им  сачок,  по  бокам
которого он надвязал две простыни. Получился почти бредень.  Когда  Леконцев
объявил во всеуслышание, что он наверняка поймает рыбу, ему  не  поверили  и
его осмеяли. Командир, усмехаясь, заявил:
   - Если хоть одну штуку поймаешь, дарю тебе бутылку рома.
   Леконцев пригласил с собою трех товарищей и ушел на  рыбную  ловлю.  Часа
через четыре рыбаки вернулись, встреченные  радостными  восклицаниями.  Рыбы
было притащено около двух с половиной пудов, и какой рыбы! Здесь была форель
и семга. Это было очень кстати: запасы провизии убавлялись с каждым днем,  а
пополнить их было неоткуда. Все благодарили Леконцева за  изобретательность.
И сам командир дивился, но слово свое сдержал -  охотно  выдал  ему  бутылку
рома.  Уха  была  жирная  и  вкусная.  Часть  рыбы  была  зарыта   в   снег,
сохранившийся в лощинах. С этого дня рыбные запасы в природном  холодильнике
лагеря не выводились.
   По распоряжению командира начали сооружать  второй  бот.  Опять  посменно
одними ножами матросы выстругивали из бревна мачту. У них  уже  в  этом  был
кое-какой опыт. На этот раз прочнее и лучше сшили паруса и скрутили из ворсы
шкоты. И когда работа подходила к концу,  у  боцмана  вышло  столкновение  с
командиром. Гоцка уверенным тоном доказывал, что бот в таком виде не годится
для дальнего плавания - при сильной волне он может  развалиться.  Нужно  под
киль пропустить стальной трос и закрепить его вокруг мачты. Таким образом, и
бот будет более надежный, и мачта прочнее будет держатся. Трегубов возражал,
что эти меры увеличат трение и убавят ход. Долго спорили, горячились. Боцман
все-таки поступил по-своему. А на следующий, день группа матросов  в  уступе
горы копала землянку. Но никто из них не мог догадаться - для чего она вдруг
потребовалась командиру. Это стало ясно для  всех,  когда  в  эту  землянку,
вместо карцера, был заключен боцман Гоцка. У ее входа стоял  часовой.  Арест
боцмана  на  команду  произвел  угнетающее  впечатление.  Вечером  у  костра
машинист Кутеренко, разговаривая с товарищами, возмущался  несправедливостью
командира.
   - Ведь вот что обидно - человек дело советовал. Можно  сказать,  о  жизни
своего же начальника заботился. А он на чужой земле под арест его. Ну,  там,
скажем, в Петербурге, веками каменные  тюрьмы  понастроены.  Власть  имущих,
понятно, подмывает выискивать жильцов за эти решетки. А здесь  зачем  тюрьму
делать? Ведь и без того мы находимся дальше, чем сам Сахалин, куда  каторжан
ссылают. И вообще неизвестно, будем ли мы живы?
   - Да, нам и так здесь хуже, чем в тюрьме, - проговорил кто-то хмуро.
   Кучеренко, подумав, добавил:
   - Неужели люди нигде и никогда не могут обойтись без тюрьмы?  И  всего-то
нас тут три десятка. А если бы двое остались на острове - значит, опять один
для другого устроил бы тюрьму?
   Прошло две недели с того дня, как расстались с первым ботом, а из  России
не было никакой помощи и никаких вестей. В лагере всех тревожил вопрос - что
с ним случилось? Либо он попал к японцам в плен, либо погиб в море.
   Командир решил сам испытать счастье и отправиться в рискованный рейс.  Он
знал, что в боте будет тесно, и все-таки взял с собою тринадцать матросов.
   В его расчеты входило, чтобы оставшихся было как можно меньше,  иначе  на
двух остающихся маленьких шлюпках они,  если  понадобится,  не  смогут  даже
перебраться с одного острова на другой. Вечер прошел в сборах к отплытию.
   На бот погрузили провизию,  анкерок  и  банки  из-под  керосина,  налитые
пресной водой, запаслись компасом, хронометром, секстантом и биноклем.
   Кроме того, взяли четыре  винтовки  и  пять  револьверов.  Выпущенный  на
свободу боцман хлопотал около бота, стараясь так  уложить  разные  предметы,
чтобы они не мешали работать гребцам.
   До поздней ночи в офицерской палатке были слышны возбужденные голоса. Это
спорили между  собою  командир  Трегубов  и  прапорщик  Потапов.  Оказалось,
Потапов был недоволен  командирским  предписанием.  В  нем  говорилось,  что
начальником лагеря  на  берегу  остается  прапорщик  по  механической  части
Зайончковский - по старшинству лет, а  Потапову  вручалось  командование  на
море, как более опытному судоводителю.
   С раннего утра 22 июня началась посадка на бот.
   В это время разгоряченный прапорщик Потапов догнал командира на берегу  и
вручил ему бумагу. Трегубов на ходу молча прочитал ее, сел на бот и  оттуда,
махая бумагой, резко выкрикивал:
   - Это вам, прапорщик Потапов, так не пройдет. Ваш возмутительный рапорт я
представлю в Петербурге в главный морской штаб.
   - Я этого только и  хочу  -  там  нас  рассудят,  -  ответил  Потапов  и,
отвернувшись, зашагал к лагерю +1.
   Вслед боту неслись с берега прощальные  приветствия,  а  он,  подгоняемый
легким ветерком, под парусами  направился  вдоль  острова  к  югу.  Командир
надеялся через  пролив  Фриза  пройти  в  Охотское  море.  Все  четырнадцать
соплавателей почувствовали облегчение. Давно уже  не  было  такого  веселого
настроения. Другими глазами и без грусти они в последний раз  посмотрели  на
то место, где так печально оборвался их рейс и  где  было  пережито  столько
горьких минут. "Олдгамия" издали оставалась  в  прежнем  положении,  но  уже
обглоданная пожаром и представляющая собою обезображенный скелет.
   Капитанский мостик, штурманская рубка и другие верхние надстройки, раньше
блестевшие эмалевой  краской,  превратились  в  груду  обгорелого  железа  с
торчащими мачтами и трубами. Подожженная  месяц  тому  назад,  она  все  еще
дымилась, огонь еще находил  горючее  в  огромных  трюмах  этого  океанского
парохода.
   Сырые тучи, как бы оседая, ниже опустились над океаном. Ветер слабел. Бот
сложил свои  парусиновые  крылья,  но  продолжал  двигаться  вперед.  Восемь
гребцов, сгибая спины, старательно наваливались на весла.  Матросы  отсидели
ноги, согнутые в тесноте, но все были бодры. Ведь  с  каждым  взмахом  весел
укорачивался путь, ведущий этих людей  к  их  цели.  Так  гребли  моряки  до
позднего вечера, пока не попалась им удобная бухточка, куда они и завернули.
   Не выходя на берег, они ночевали в боте - по  очереди  дежуря,  чтобы  не
вынесло их в море. На рассвете проснулись, позавтракали и тронулись дальше в
путь. Утро было туманное, безветренное, с проливным дождем. Бот под  веслами
медленно подвигался вперед и, боясь пройти мимо пролива,  держался  ближе  к
берегу.
   В полдень заметили, что высокий горный кряж острова Уруп установился  все
ниже, потом скат его обрывался мысом. Дальше начинался пролив Фриза.
   - Нобунотс, - сообщил командир название этого мыса по  лоции.  -  Тут  на
милю тянется подводный каменистый риф. Не будем сразу сворачивать в  пролив,
гребите прямо на противоположный берег острова Итуруп.
   Справа  внимание  всех   привлекла   своим   четким   рисунком   отдельно
возвышавшаяся скала. К северо-западу за милю от мыса на проливе она  стояла,
как на  постаменте.  По  своей  причудливой  форме  она  представляла  собою
огромный макет старинного корабля. Казалось, не  природа,  а  искусная  рука
скульптора высекла из каменной глыбы и корпус его и высокие, надутые  ветром
паруса над ним. Вероятно, такое впечатление от этой скалы, как от настоящего
корабля, поразило воображение первого увидевшего ее мореплавателя, и за  ней
навсегда сохранилось и вошло в лоцию самое подходящее название: "Парус".
   Пролив имел около тридцати миль ширины. На его просторе сразу  изменилась
погода: подул норд-вестовый ветер, он заметно усиливался  и  свежел.  Моряки
обрадовались ему и поставили  паруса.  Идти  стало  легче.  С  моря  клоками
сгоняло туман.
   Вдруг с левого борта возник  сильный  шум,  распознать  причину  которого
сразу не могли даже опытные моряки. Он приближался со стороны океана.
   - Не поймешь, что!
   - Неужели японский катер?
   Эти испуганные возгласы заглушил громким выкриком сидевший на носу матрос
Кошелев:
   - Кит! Прямо на нас прет!
   Из тумана на бот надвигалась черная лоснящаяся груда,  длиной  в  большую
баржу, спереди над ней веером высоко хлестал шумный фонтан брызг.
   - Держи вправо! - скомандовал Трегубов рулевому.
   Близость морского чудовища, в сравнении с. которым бот казался  игрушкой,
устрашила людей. Некоторые схватились за винтовки, но стрелять не  пришлось.
Кит сделал крутой поворот влево, взметнув мощным хвостом.
   Высокий вал захлестнул бот, обдав людей холодной соленой водой. Некоторые
ахнули не то от испуга, не то от изумления, но все сразу почувствовали,  что
холод доходит до  колен.  Бот  наполнился  водой  до  банок.  Все  бросились
вычерпывать воду, кто чем попало: чайниками, кружками и корцом.
   Кит скрылся в туманной дали океана, а бот, повернувший  от  кита  вправо,
оказался на своем курсе и продолжал путь  вдоль  пролива  Фриза.  Показалась
северо-восточная оконечность острова Итуруп.  Командир  сразу  узнал  ее  по
высокому и обрубистому  мысу  с  приметными  тремя  сосками  горных  утесов,
обозначенных в лоции.
   Ветер свежел и, достигнув пяти баллов, развел крупную  зыбь,  Чем  больше
бот углублялся в  пролив,  тем  труднее  становилось  плавание.  Приходилось
лавировать   в    бурлящей    толчее,    происходившей    от    столкновения
приливно-отливных течений, быстрин и сулоев. Боясь, как бы ветром не сломало
мачту, убавили площадь паруса, но вместе с  тем,  чтобы  не  уменьшился  ход
бота, опять матросы заработали да веслах. К вечеру кое-как преодолели пролив
и вышли в Охотское море. Но в  этой  отчаянной  борьбе  бот  был  искалечен:
толчеей и зыбью его так расшатало, что он по пазам дал  течь.  Да  и  сверху
через его борта захлестывало волнами. Вода  поднялась  выше  колен.  Матросы
беспрерывно ее отливали, но она все прибывала.  Часть  команды  укачалась  и
ничего не могла делать.
   Боцман Гоцка остался на острове  Уруп,  но  теперь  о  нем  вспоминали  с
благодарностью.
   - Молодец  боцман  -  заставил  тросом  скрепить  бот.  Без  этогоо  наше
суденышко развалилось бы, как старое корыто,  -  первый  заговорил  машинист
Кучеренко.
   Леконцев,  оглянувшись  на  командира,  углубившегося  в  морскую  карту,
поддакнул:
   - Да, если бы не трос - давно бы нам быть на дне моря.
   Командир как будто не слышал  этих  разговоров.  По-видимому,  он  и  сам
теперь сознавал, что боцман был прав,  и,  оторвавшись  от  карты,  взглянул
вперед.
   Перед ним, волнуясь,  грозно  расстилалось  Охотское  море,  с  мглистыми
далями. Пускаться в большое плавание на протекающем боте было рискованно.
   Вода в нем, прибывая, скоро может соединиться с уровнем моря, и  тогда  -
всем конец. Трегубов, обращаясь к команде, мирно заговорил:
   - Смотрел сейчас по карте. На всем северном берегу острова Итуруп нет  ни
одного заливчика, где бы можно нам было укрыться от ветра и отдохнуть. Да  и
бот нужно починить. Попробуем в Кунаширском  заливе  свое  счастье.  За  это
время, может быть, погода улучшится.
   Обратно по проливу бот понесся почти с попутным ветром. Весла были уже не
нужны. У людей теперь была одна забота - борьба с течью. Кроме  Леконцева  и
Кучеренко, воду начали отливать еще двое: рулевой Рекстен и матрос  Кошелев.
Так плыли около двух  часов.  Северо-восточную  оконечность  острова  Итуруп
огибали уже в темноте. Здесь расположена удобная Медвежья бухта,  где  можно
было бы переночевать. Но, приближаясь к  ней,  моряки  заметили  сверкнувший
огонь на берегу. Несомненно, это были японские рыбаки. Чтобы  не  попасть  в
плен, бот прошел; дальше и скрылся за выступом скалы.
   Защищенный от ветра, он: остановился.  Командир  приказал  направить  его
ближе к берегу, но подойти к нему не удалось - мешали подводные  камни.  Всю
эту тихую и темную ночь по очереди отливали воду. С рассветом  24  июня  все
принялись  за  ремонт  бота,  законопачивая  пазы  лоскутьями   от   одежды,
сигнальными флажками и носовыми платками.
   К  восьми  утра  борьба  за  плавучесть  судна  была  закончена  -   течь
прекратилась. Люди принялись  завтракать.  Вдруг  с  северо-востока  набежал
шквал, надул парус, бот выбрался из-за прикрытия скалы и  направился  на  юг
вдоль острова Итуруп. Течи больше не было.  Это  утешало  людей.  Весь  день
стояла хорошая погода. Люди могли отдохнуть и восстановить силы. Но  вечером
ветер совершенно стих, и моряки опять взялись за весла. Бот пошел тише.
   Ночью наплыл густой туман. Перемежаясь с дождем, он  не  прекращался  еще
два дня, которые без ветра были очень  мучительными  для  людей.  Расстояние
вдоль острова Итуруп  более  ста  миль  было  пройдено.  Они  поравнялись  с
юго-восточным мысом этого острова, обрывавшегося скалистой возвышенностью.
   Здесь  начинался  вход  в  Северный  Кунаширский  пролив.   Люди   сперва
обрадовались, но тут же они с ужасом увидели, что течение пролива их относит
в океан. Для них это означало гибель. Люди  напрягли  последние  усилия,  но
желанный пролив от них удалялся. Течение было значительно быстрее,  чем  ход
бота. Люди догадались стороной подойти к  прежнему  месту,  но  при  попытке
войти в пролив их опять подхватило тем же течением и понесло на восток.  Так
повторялось несколько раз. Состояние моряков напоминало людей, карабкающихся
по крутому подъему ледяной горы  -  они  поскальзывались  и  катились  вниз.
Измученным гребцам ничего больше не оставалось, как переночевать под берегом
острова.
   Утро 27 июня  принесло  несчастным  скитальцам  облегчение:  подул  южный
ветер.
   Они обогнули мыс и при  попутном  ветре,  преодолевая  течение,  вошли  в
Северный Кунаширский пролив. Слева,  на  северном  берегу  острова  Кунашир,
вблизи которого они держались, возвышалась велич