самостоятельно  Лаперузовым  проливом  но  эти  мои  слова   он
пропустит  мимо  ушей  и  не  поинтересовался  никакими  деталями.  Это  был
единственный раз, когда я виделся с адмиралом Рожественским, так как  с  тех
пор он ни разу не приглашал меня к себе и не был ни разу на моих судах. Ни о
каком плане, ни  о  каком  деле  мы  с  ним  никогда  не  говорили:  никаких
инструкций или наставлений он мне не давал". ("Русско-японская война"  книга
3-я, выпуск 4, стр. 49 - 50.) +7. Если командир Юнг, как бывший  марсофлотец
плохо разбирался в сложной технике  новейшего  броненосца,  то  это  еще  не
значит, что он не понимал и глупой затеи овладеть Японским морем. Он заранее
предвидел  печальный  конец  2-й  эскадры.  Но  об  этом,  будучи  человеком
замкнутым, он никому из своих офицеров не говорил и в одиночестве  переживал
трагедию. В моем распоряжении имеются его письма, которые он посылал с  пути
своей родной, сестре, Софии Викторовне Востросаблиной.
   Вот что им было написано с Мадагаскара от 28 декабря 1904 года:
   "Что с нами будет дальше - пока ничего неизвестно. Мое личное мнение, что
как было безумно отправлять нашу сравнительно слабую силу из Кронштадта, так
и теперь безумно посылать дальше, когда весь наш флот на Востоке уничтожен и
мы ничего сделать не можем с нашими старыми судами, которые взяты для счета,
за исключением пяти новых броненосцев. Это слишком мало, чтобы иметь перевес
над японцами и их отрезать. Вот к чему привела наша гнилая система  -  флота
нет, а армия тоже ничего не может сделать..." Из письма  от  2  января  1905
года:
   "Вот действительно  будет  истинное  счастье  для  бедной  России,  когда
закончится  война,  так   бессмысленно   начатая   благодаря   слабоумию   и
недальновидной политике. Как было больно и жалко смотреть и  слушать  нашего
принципала, провожавшего нас в Ревель и говорившего,  что  мы  идем  сломить
упорство врага и отомстить за "Варяга" и "Корейца". Сколько в этих словах  и
детского, и наивного и  какое  глубокое  непонимание  серьезности  положения
России..." Из письма от 2 марта:
   "Надо признать, что кампания проиграла и бесполезно продолжать ее. Это не
простая победа японцев, а победа грамоты над безграмотностью: в  Японии  нет
ни одного человека неграмотного, тогда как Россия одна из самых  неграмотных
стран. Наши верхи всегда думали, что в этом вся сила России,  ну  а  дело-то
теперь показало  другое..."  +8.  Впоследствии  выяснилось,  что  не  только
командиры судов, но даже младшие флагманы не знали, каким  проливом  поведет
Рожественский эскадру.
   Это держалось в величайшем секрете от непосредственных участников  похода
на Дальний Восток. Но зато точно знали  путь  нашей  эскадры  в  Петербурге,
знали за несколько  месяцев  до  сражения.  Старший  флаг-офицер,  лейтенант
Свенторжецкий, в частном письме, адресованном  Павлу  Михайловичу  Вавилову,
штабс-капитану  по  адмиралтейству,  младшему   делопроизводителю   Главного
морского  штаба  писал  из  Носси-Бэ:  "В  этом  сражении  из-за  недостатка
тактической подготовки мы понесем немало потерь, которые еще увеличатся  при
прорыве мимо Цусимы, базы японского минного флота". Это письмо не полностью,
без указания адресата, напечатано в шестой книге "Русско-японская война",  а
затем целиком опубликовано в томе шестьдесят седьмом  исторического  журнала
"Красный архив", 1934 г.
   +9. В своем показании в  следственной  комиссии  контр-адмирал  Небогатов
написал о Рожественском: "Многие командиры на языке адмирала имели прозвища,
граничащие с площадной бранью, и адмирал нисколько не стеснялся  употреблять
эти прозвища громко  на  верхней  палубе  в  присутствии  судовых  офицеров,
команды". (См. "Действия флота", документы, отдел IV, книга 3-я,  стр.  51.)
+10. В книге "Путь к  Цусиме"  профессора  П.К.  Худякова  приведены  письма
нестроевых офицеров. Беру из них выдержки. Вот мнение инженер-механика  А.Н.
Михайлова, плававшего на броненосце  "Наварин":  "Озлобление  Рожественского
было неописуемо. Когда это с ним бывает, он выскакивает на палубу, и  сперва
из груди  его,  как  у  зверя,  вырываются  дикие  звуки;  "у-у-у-у..."  или
"о-о-о-". Присутствующим кажется, что этот рев должен быть  слышен  на  всей
эскадре. А затем начинается отборная ругань" (стр.
   211).
   Мнение инженер-механика П. С. Федюшина, плававшего  на  "Суворове":  "Это
очень суровый  и  свирепый  господин.  Что  ни  день,  то  новый  арест  для
кого-нибудь из офицеров, и за самые ничтожные поступки. Его зовут здесь...
   (нехорошо)" (стр. 198).
   Самые любопытные сведения о Рожественском встречаются в частной переписке
моряков со своими родственниками. Здесь авторы не  стесняются  говорить  всю
правду.
   Вот как отзывается о нем лейтенант П.Н. Шмидт в письме к жене своей от 17
октября 1904 года:
   "Случай с Рожественским ("гулльский инцидент") внушает большие опасения и
подозрения. Я лично мало верю в то, что были миноносцы.  Рожественский  ушел
отсюда  со  всеми  признаками  буйного  помешательства  и  полной  неистовой
ненормальности, и, может быть, его выходка с рыбаками и была  припадком  его
неистового бешенства. Ведь он на Ревельском рейде стрелял  из  револьвера  в
своего судового доктора, крича часовому "целься в башку", за то, что  доктор
не громко кричал пароль, хотя отлично видел, что это его ждет доктор;  нечто
в этом роде могло быть и с рыбаками".
   Лейтенант барон Косинский (старший флаг-офицер штаба адмирала Фелькерзама
на "Ослябе") в письме на имя своей жены от 17 марта 1905 года говорит:
   "Ничего... Погрузка угля отменена  утром.  "Суворов"  не  делает  никаких
сигналов, ни телеграммы, ни выговоров, ни брани...  Что  такое  случилось  с
Рожественским? Он не болен, так как его видели  сегодня  сидящим  на  юте  в
кресле. Может быть, нездоровится, и поэтому эскадра идет... без брани".
   Это казалось ему удивительным потому, что пятью днями раньше - 12  марта,
проходя Индийским океаном, лейтенант барон Косинский  писал  жене  совсем  о
другом:   "...невидимое   для   нас   бешенство   Рожественского    делается
ощутительным, ибо и день и ночь работают телеграф и семафоры беспрерывно.
   Редко мачты "Суворова", хотя на несколько минут,  остаются  без  сигналов
флагами - и почти исключительно выговоры и угрозы, выговоры и угрозы".
   Еще  более  резко  отзываются  о  Рожественском  младший  минный   офицер
броненосца "Князь Суворов", лейтенант Вырубов, в письмах к отцу:
   "На других кораблях адмирал не бывал с ухода из  России...  Командиров  в
офицеров считает поголовно прохвостами и мошенниками.
   Адмирал продолжает самодурствовать и делать грубые ошибки. Мы  все  давно
уже разочаровались в нем и путного ничего  от  него  не  ждем.  Это  продукт
современного режима, да еще сильно  раздутый  рекламой.  Карьера  его  чисто
случайного характера. Может быть, он хороший придворный, но как флотоводец
   - грош ему цена". (Архив войны, шкаф N 4, делоN 305.) Старший артиллерист
флагманского броненосца "Князь  Суворов",  лейтенант  П.Е.  Владимирский,  в
письмах своей жене, Софии Петровне, пишет:
   От 3 ноября 1904 года. - "Рожественский продолжает разделывать  всех  под
орех..." От 20 сентября.  -  "Наш  адмирал,  видимо,  никуда  не  собирается
уезжать (я думал, что он снова уедет в Петербург), кричит во всю и очертовел
всем изрядно".
   От 4 октября. - "Адмирал продолжает  ругаться  и  довел  своими  фитилями
Базиля (прозвище старшего офицера, капитана 2-го ранга Македонского 2-го) до
того, что и тот стал бросаться на всех, как собака".
   От 13 декабря.  -  "Ведет  себя  (адмирал)  весьма  неприлично  и,  чтобы
передать что-нибудь на передний мостик командиру, орет своим флаг-офицерам:
   "передайте в кабак то-то или передайте этому дурачью на передний мостик",
и все в этом роде".
   От 8 января 1905 года. - "Адмирал, кажется, скоро совсем спятит: по ночам
ему все чудятся  ракеты,  т.е.  что  атакуют  миноносцы,  а  в  обращении  с
подчиненными дошел до того, что одного командира  миноносца,  капитана  2-го
ранга, схватил за шиворот. Вероятно, скоро начнет кусаться".
   Для характеристики Рожественского автор этой книги должен  прибавить  еще
один штрих. На "Суворове" перед отправлением в плавание имелся большой запас
биноклей и подзорных труб. Но при каждой вспышке гнева адмирал  разбивал  их
то о матросские головы, то о палубу, а иногда просто выбрасывал за  борт.  А
так как эти происходило почти ежедневно, то ко  времени  стоянки  у  острова
Мадагаскар судно осталось  без  биноклей  и  подзорных  труб.  Рожественский
послал на имя управляющего морским министерством  телеграмму  от  3  февраля
1905 года N 45 с требованием:
   "Прошу   разрешения   вашего   превосходительства   о   высылке   Главным
гидрографическим управлением для надобности  эскадры:  труб  зрительных  50,
биноклей - 100". (Архив войны, шкаф N 4,  дело  N  10  стр.  131.)  Если  бы
адмирал захотел выразиться точнее, то пришлось бы написать, что эти  бинокли
и подзорные трубы нужны ему для личных надобностей. Это было бы вернее.
   +11 Адмирал Рожественский в письме из Носси-Бэ от  31  марта  при  знался
своей жене: "Колонга я извел вконец, случается  плачет"  (Журнал  "Море"  за
1911 год, N 6, стр. 64.)




   Цусима. Книга 2, часть 1



   Книга вторая БОЙ Часть первая ПОД ПЕРВЫМ УДАРОМ "Никто  не  думал,  чтобы
поражение русского флота оказалось таким беспощадным разгромом".
   "Перед  нами  не  только  военное  поражение,  а  полный   военный   крах
самодержавия".
   В. И. Ленин 1. ПРОТИВНИК НА ГОРИЗОНТЕ
   На "Орле"  отбило  две  склянки.  Гул  судового  колокола  не  успел  еще
замереть,  как  раздалась  знакомая,  тысячу  раз  мною  слышанная,  мелодия
утренней побудки. Это на верхней палубе играл горнист. Его щеки  вздувались,
глаза неестественно  пучились,  когда  он  выводил  длинные  минорные  звуки
сигнала. Сейчас же на палубах залились дудки капралов и старшин, послышались
окрики:
   - Вставай! Койки вязать!
   - Живо вставай!
   - Протирай очи!
   - Шевелись всеми суставами!
   Те, что спали, на этот раз торопливо вскакивали  со  своих  мест.  В  эту
тревожную  ночь  немногие  из  матросов  пользовались  подвесными   койками,
большинство провели ее, прикорнув где попало  Никто  не  раздевался.  Быстро
бежали к умывальникам, чтобы наскоро освежиться холодной забортной водою.
   Утро  проходило,  как  обычно:  завтракали,  убирали  палубы   и   другие
помещения.
   Дул зюйд-вест на четыре балла. Над волнующимся морем подстерегающе висела
серая мгла.  Медленно  поднималось  багровое  солнце,  словно  распухшее  от
напряжения.
   Эскадра, разделенная на две колонны, шла  девятиузловым  ходом  по  курсу
норд-ост 50ё, направляясь в Цусимский пролив. Строй ее был  тот  же,  что  и
накануне.  Правую  колонну  возглавлял  броненосец  "Суворов"   под   флагом
вице-адмирала Рожественского, левую -  броненосец  "Николай  I"  под  флагом
контр-адмирала  Небогатова.  Впереди  строем  клина  двигались   разведочные
крейсеры "Светлана", "Алмаз" и "Урал".
   В начале шестое наши сигнальщики и мичман Щербачев, вооруженные биноклями
и подзорными трубами, заметили справа пароход, быстро сближавшийся с нами.
   Подойдя кабельтовых на сорок, он лег на параллельный нам курс. Но так шел
он лишь несколько минут и, повернув вправо, скрылся в утренней мгле. Ход  он
имел не менее шестнадцати узлов. Флага  его  не  могли  опознать,  но  своим
поведением он сразу наводил на подозрение, - несомненно,  это  был  японский
разведчик. Надо было бы немедленно послать  ему  вдогонку  два  быстроходных
крейсера. Потопили бы они его или  нет,  но  по  крайней  мере  выяснили  бы
чрезвычайно важный вопрос: открыты мы противником или все  еще  находимся  в
неизвестности? А в соответствии с этим должна была бы определиться  и  линия
поведения эскадры. Но адмирал Рожественский не предпринял никаких мер против
загадочного судна +1.
   Около семи часов с правой стороны, дымя двумя трубами, показался еще один
корабль, шедший сближающимся курсом. Когда расстояние до него уменьшилось до
пятидесяти кабельтовых, то в  нем  опознали  легкий  неприятельский  крейсер
"Идзуми". Целый час он шел с нами одним курсом, как бы дразня нас.
   Конечно, не напрасно он оставался у нас на виду. Это сказывалось на нашей
радиостанции,  нервно  воспринимавшей  непонятный  для  нас  шифр.  то  были
донесения адмиралу  Того,  извещавшие  его,  из  каких  судов  состоит  наша
эскадра, где мы находимся, с  какой  скоростью  и  каким  курсом  идем,  как
построена наша эскадра. Адмирал Рожественский сигналом приказал судам правой
колонны навести орудия правого борта и кормовых башен на "Идзуми".
   Но  тем  только  и  ограничились,  что  взяли  его  на  прицел.  А   наши
быстроходные крейсеры и на этот раз ничего не предприняли.
   На баке слышался разговор:
   - Что же это герой "гулльского инцидента" смотрит там  и  не  приказывает
открыть огонь по японцу?
   - Да, хоть небольшой крейсер, а все же лучше, чем рыбацкие лайбы.
   - Ничего вы не понимаете.  Начни  стрелять  -  японцы  на  других,  судах
перепугаются и разбегутся. С кем тогда сражаться? И ордена не за  что  будет
получить.
   Эскадра продолжала идти вперед тем же строем.
   На верхней палубе я встретил  инженера  Васильева,  передвигающегося  при
помощи костылей. Мы остановились около борта, против офицерского люка.
   Вокруг нас никого не было. Он заговорил со мною:
   - Как и надо  было  ожидать,  нам  не  удалось  проскочить  мимо  японцев
незамеченными. Значит, скоро предстоит сражение. А раз так, то зачем  же  мы
продолжаем вести с собой транспорты? Пока не поздно,  их  можно  отослать  в
какой-нибудь  нейтральный  порт.  Сделать  это  легко.  Прежде  всего  нужно
отогнать японский крейсер. А тем временем транспорты воспользуются  мглистой
погодой и скроются в морской дали, ничем не рискуя. От такого маневра  будет
тройная польза: во-первых, уцелеют  транспорты,  во-вторых,  наши  крейсеры,
освобожденные от несения охраны ненужного в бою обоза, могут  принять  более
активное участие в предстоящем сражении, в-третьих,  эскадренный  ход  наших
боевых судов увеличится с девяти до двенадцати узлов.
   - Очевидно, Рожественский верит в свою победу, - сказал я.
   - Такая глупая вера, не основанная на  здравой  логике  в  цифрах,  нужна
только попам, а не командующему эскадрой.
   Во  время  похода  эскадры  я  неоднократно  слышал  вольные  рассуждения
Васильева о морской тактике и стратегии. И каждый раз он удивлял меня своими
неопровержимыми доказательствами, критикуя боевые задачи эскадры.
   От него я научился думать иначе. Иногда передо мною возникал вопрос:  что
было бы, если бы вместо  Рожественского  эскадрой  командовал  этот  молодой
человек? И мне казалось, что он  не  наделал  бы  таких  глупостей.  Правда,
Васильев был только корабельным  инженером,  но  при  его  огромных  военных
способностях быстро разбираться во всякой обстановке это  никого  не  должно
смущать.  Во  Франции  после  революции  1789  года  необыкновенные  военные
дарования  проявили  простолюдины  сын  бочага  -  Ней,  конюх  -  Жан-Ланн,
трактирный слуга - Мюрат,  полуграмотный  рядовой  -  Лефевр,  сын  простого
виноторговца - Массена, рядовой солдат - Бернадот и другие скромные люди "из
низов". Крупные таланты в военном искусстве выдвинули этих  храбрых  молодых
парней в маршалы Франции. С  помощью  таких  мастеров  побед  военный  гений
Наполеона удивлял мир блестящими успехами на полях битв. Военными  талантами
и отвагой этих помощников из народа сам Наполеон восхищался, уделив им яркие
и прочувствованные строки своих воспоминаний. Память уводила  меня  в  глубь
морской истории, черпая из нее еще  более  поразительные  факты.  Первую  по
времени книгу "Морская тактика" в 1697 году во Франции написал не адмирал, а
судовой поп-иезуит Павел Гост.
   Характерно, что к военно-морскому делу он прямого отношения  не  имел  и,
плавая на кораблях, только  исполнял  свои  обязанности  священника.  Однако
никто из адмиралов не мог до него  с  такой  глубиной  составить  знаменитые
правила маневрирования флотов и ведения морского боя, ставшие новым  законом
для моряков всего мира. Эта книга стала учебником на многие годы:
   старые адмиралы, как школьники, учились  по  ней  воевать  на  море.  При
размышлении о наших морских авторитетах мне  невольно  вспомнился  еще  один
потрясающий пример. Во второй половине XVIII  века  англичане  тридцать  лет
подряд терпели неудачи на море и не знали толком - почему? Это до  крайности
взволновало  общественное  мнение  Англии.  Моряков  обвиняли  в   трусости.
Некоторые адмиралы пошли  под  суд  и  были  расстреляны.  А  действительная
причина неудач так и не была установлена знатоками военно-морского дела.  Ее
открыл как раз посторонний мирный человек, далекий от флота,  -  шотландский
мелкий чиновник Джон Клерк. Ни моряком, ни военным он не был и,  что  больше
всего удивительно, никогда раньше не плавал на кораблях. Но  сложилось  так,
что сухопутный незаметный чиновник, видевший корабли только  с  берега,  дал
Англии ключ к завоеванию морей, к утверждению ее морского владычества. Чтобы
спасти военную  честь  родины,  этот  Джон  Клерк,  в  порыве  оскорбленного
патриотизма, фанатично начал искать причины: почему  английские  корабли  не
побеждают? Для изучения морского дела он не поехал на море, а сел за стол и,
как в игре в шахматы, стал расставлять кораблики и затем  вычерчивать  схемы
на бумаге, постигая законы, методы и приемы морского боя, построения судов в
боевой порядок и т.д. К счастью, он не был заражен профессиональной рутиной,
на его здравый смысл не давили общепризнанные морские теории, высокие  чины,
традиции, заветы и заповеди стратегов и тактиков морского  боя.  Отрешившись
от  проторенных   путей,   Клерк   впервые   посмотрел   на   морское   дело
проницательными   глазами   постороннего   человека.   Свежесть   необычного
восприятия  и  природный  талант  привели  его  к  великому  открытию,   что
английские моряки имели ложное представление о морской тактике:  обязательно
сражаться  с  противником  в  одной  кильватерной  колонне,  корабль  против
корабля. И у Джона Клерка, который был свободен от предвзятых идей,  явилась
дерзкая мысль - написать произведение о  новой  морской  тактике.  Обвинение
английских моряков в трусости Клерк отрицал, но зато мудрствующих  адмиралов
он  уличил  в  невежестве.  Он  рекомендовал  не  стесняться   ломать   свой
кильватерный строй, сам по себе  не  имеющий  никакого  значения,  и  делить
эскадру на отдельные отряды. Одни из этих отрядов, смело вклинившись в строй
противника,  нападают  на  его  отрезанную  часть,   другие   тем   временем
препятствуют противнику оказать помощь атакованным судам.  В  таких  случаях
неприятель не может  отказаться  от  боя  без  риска  потерять  часть  своих
кораблей. Клерк убеждал не  бояться,  если  даже  бой  превратится  в  общую
свалку, - выгода будет на стороне того,  кто  это  сделает  первый,  сделает
сознательно, по расчету, внезапно. От такой внезапности  противник  теряется
и,  заражаясь  паникой,  приходит  в  беспорядок.  Словом,   дезорганизовать
противника, нарушить его органическую цельность, смешать строй - вот путь  к
победе. С появлением в свет выдающейся книги Джона  Клерка  англичане  круто
изменили методы и приемы ведения морских сражений.  Руководствуясь  ею,  они
одержали  ряд  блестящих  морских  побед  -  при  Доминике,  Сен-Винценте  и
Трафальгаре.
   Но все эти размышления были в прошлом, а сейчас  меня  заняло  другое.  Я
сказал Васильеву:
   - Вы негодуете на адмирала за его промахи. Но ведь вы сами не раз внушали
мне мысль: чем хуже будут наши дела на войне, тем больше выигрывает от этого
революция. Не так ли?
   Васильев сурово сдвинул черные брови:
   - Совершенно верно. И я не думаю отказываться от своих сло