и  умирают.
Почитание умерших отцов и предков зани мает, бесспорно, первостепенное место
в развитии религиозно-нравственных и  общественных  отношений  человечества.
Огромная китайская нация до сил пор живет этою религией предков, на  которой
основан весь  социальный,  государственный  и  семейный  строй  Срединно  го
царства, из прочих народов земного шара - диких, варварских и  образованных,
до современных  парижан  включительно,  -  нет  ни  одного,  у  которого  не
сохранялось бы почитание умерших в той или другой форме. Отношение  к  живым
родителям, хотя  и  есть  первое  ос  нование  религии,  не  может,  однако,
сохранять чисто религиозный характер: этому мешает повседневная  близость  и
взаимодействие. К тому же, когда ребенок подрастает,  он  от  своего  живого
отца узнает об умершем предке и предках как о предмете уже установившег  ося
религиозного  почитания,  и,  таким  образом,  религия  наличных   родителей
естественно поглощается культом родителей  отшедших,  возвышенных  над  всем
окружающим, облеченных в таинственное величие.  Отец  при  жизни  становится
только кандидатом в боги, а пока ли шь посредником и жрецом  действительного
бога - умершего предка. Не страх, а смерть дает человечеству  первых  богов.
Как чувство зависимости и понятие Провидения от матери переносятся на  отца,
так затем они связываются с представлением предков, когда ребен  ок  узнает,
что сами эти родители, от которых он  зависит,  находятся  в  гораздо  более
полной зависимости от  умерших,  которых  могущество  не  связано  условиями
вещественно-телесного существования.  На  них,  таким  образом,  переносится
понятие  Провидения  и  вытекаю  щие  из  него  для  человека   нравственные
обязанности - почитания,  служения,  повиновения.  Чтобы  повиноваться  воле
отшедших, нужно узнать ее. Иногда они сообщают ее прямо, являясь в видении -
во сне или и наяву, в других случаях  она  узнается  посредством  гадан  ия.
Посредниками между этою высшею божественною силой и простыми  людьми  служат
сначала живые отцы, или старейшины рода, потом, с  осложнением  общественных
отношений, возникает особый класс жрецов, гадателей, колдунов и пророков.
   Только субъективное, мизантропическое настроение может  сводить  сыновние
чувства, хотя бы даже в первобытном человечестве, к одному страху,  исключая
из них  благодарность  и  бескорыстное  признание  превосходства.  Если  эти
нравственные элементы замечаются нес омненно уже в отношениях  собаки  к  ее
господину, в котором она видит свое живое Провидение, то  тем  более  должны
они присутствовать в  чувствах  человека  к  его  Провидению,  первоначально
воплощенному для него в родителях. И когда это  значение  переносится  на  у
мерших предков, то с их  культом  связываются,  разумеется,  и  нравственные
элементы сыновней любви, которая здесь уже с полною ясностью  выделяется  из
простого альтруизма, получая преобладающий религиозный характер.
   Известная теория, главный представитель которой есть Герберт Спенсер,  из
почитания умерших предков выводит  всю  религию56;  эта  теория  хотя  и  не
представляет собою полной истины, однако она гораздо вернее и содержательнее
как теории первоначального фетишиз ма, так  и  тех,  которые  сводят  все  к
обоготворению солнца, грозы или других явлений  природы.  Предметом  религии
всегда были деятельные человекообразные существа, или духи.  Едва  ли  можно
сомневаться, что первообразом духов были души умерших предков57 (в Лит ве  и
Польше общее имя для всяких духов есть деды - dziady; у нас стихийные духи -
дедушка   водяной,   дедушка   леший,   также   хозяин   домовой;   Овидиевы
"Метаморфозы", большею частью заимствованные из народных верований греков  и
римлян, полны примерами перехода
   умерших или умирающих людей в стихийные, зооморфические и фитоморфические
(растительные) божества и духи). Самая распространенная  форма  фетишизма  -
поклонение камням - находится в несомненной зависимости от культа умерших. У
лопарей, бурят и других народ ов сохраняются иногда и собственные имена  тех
дедов или колдунов, которые по смерти превратились в священные камни52.  Это
превращение невозможно понимать в том  смысле,  что  дух  умершего  сделался
камнем, т.е. бездушною вещью; напротив, он сохраняет,  и  даже  в  усиленной
степени, то могущество, которое имел при жизни, - так, у лопарей окаменевшие
колдуны и предсказывают и посылают на всю  округу  бури  и  непогоду.  Здесь
камень только видимое  местопребывание  духа  или  орудие  его  действия.  У
семитов священные камн и так и назывались:  бет-элями  или  бет-илями,  т.е.
домами божьими. То же должно сказать и о священных деревьях.
   Известно, что колдунам у африканских и других народов приписывается,  как
их главное  отличие,  власть  над  атмосферическими  явлениями,  способность
производить дурную и хорошую погоду. Такая  власть,  по  представлению  этих
народов, принадлежит еще в большей ст епени и  более  прямым  образом  духам
колдунов умерших, для которых их живые преемники служат только заклинателями
и посредниками.  Но  чем  же  такой  могущественный  дух  умершего  колдуна,
производящий по своему произволу грозу и бурю, - чем отличается  он  от  бог
а-громовника? И где разумная необходимость искать  иного  происхождения  для
отца - Зевса или деда - Перкунаса?58
   Не имея в виду излагать и объяснять здесь историю религиозного  развития,
я не стану решать вопроса, в какой мере можно установить генетическую  связь
между культом умерших и солнечною, лунною  и  звездною  мифологиею.  Напомню
лишь для пояснения о некоторых ф актах. В Египте солнечное  божество  Озирис
царствовало над невидимым миром умерших. В  классической  мифологии  луна  -
Геката  принадлежала   к   богам   преисподней.   По   древнему   верованию,
сохранившемуся в манихействе, луна есть промежуточная станция для душ  умерш
их. Замечу при этом, что и конец этого теогонического процесса  не  изменяет
своему началу, что высшая степень религиозного  сознания  представляет  лишь
углубление и расширение того содержания,  которое  мы  находим  на  ступенях
первоначальных.  Религия  первобытн  ой  семьи   человеческой   определяется
представлением отца, или ближайшего предка, сначала живого, потом  умершего.
Этот свой, частный родитель есть высшее начало для семьи, источник ее  жизни
и благополучия,  предмет  почитания,  благодарности  и  послушания,  одни  м
словом, ее Провидение.  Естественным  историческим  ростом  образуются  боги
общинные,  племенные,  народные,   пока,   наконец,   религиозное   сознание
объединенного в мысли, если  не  на  деле,  человечества  не  достигло  идеи
всеобщего Отца небесного с Его всеобъемлющи м Провидением.
   IV
   Процесс развития религиозной идеи касается ее объема,  а  также  свойства
тех умственных представлений  и  практических  предписаний,  которые  с  нею
связаны, а не нравственного ее содержания, т.е. основного отношения человека
к тому, что он признает как высшее
   над собою, в  чем  он  видит  свое  Провидение.  Это  отношение  остается
неизменным  во  всех  формах  и  на  всех  степенях  религиозного  развития.
Представление   ребенка   о   своих   родителях,   членов   рода   о    духе
предка-родоначальника, представление целых народов о  богах  н  ациональных,
наконец,  общечеловеческое  понятие  о  едином  и   всеблагом   Отце   всего
существующего весьма различны  между  собою;  так  же  различаются  и  формы
культа. Реальная связь  отца  с  детьми  не  нуждается  ни  в  каких  особых
установлениях и посредствах; но связь с невидимым духом предка  должна  быть
поддерживаема  чрезвычайными  способами:  так  как  он  не  может  разделять
обыкновенного стола человеческого, а  питается  испарениями  крови,  то  его
нужно кормить жертвами. Жертвы домашние родовому духу, естественно,  отличаю
тся от жертв всенародных богам национальным, "бог браней" требует другого  и
большего, нежели дух-покровитель очага, а всеобъемлющий  и  вездесущий  Отец
вселенной вовсе не требует никаких вещественных жертв, а только поклонения в
духе и истине. Но при всем
   том сыновнее отношение к высшему существу на всех этих различных степенях
остается в сущности одно и  то  же.  Самый  грубый  каннибал,  как  и  самый
совершенный праведник, поскольку оба они религиозны, сходятся в том,  что  и
тот, и другой одинаково хотят творит ь  не  свою  волю,  а  волю  отца.  Это
одинаковое и всегда себе равное сыновнее отношение к высшему (в чем  бы  это
высшее ни полагалось) и составляет тот принцип истинного  пиэтизма,  который
связывает религию с нравственностью и может безразлично называться как
   религиозным началом  в  нравственности,  так  и  нравственным  началом  в
религии53.
   Можно ли, однако, утверждать это начало как общеобязательное нравственное
правило наряду с принципами аскетизма и  альтруизма?  По-видимому,  сыновнее
отношение к высшей воле зависит от веры в  эту  волю,  а  этой  веры  нельзя
требовать от того, у кого ее не име ется: на нет и суда  нет.  Но  тут  есть
недоразумение.  Признание  высшего  над  собою  не  зависит  ни   от   каких
определенных представлений ума и, следовательно, ни от  каких  положительных
верований, а в общности своей оно несомненно обязательно для всякого разумно
-нравственного  существа.  Ибо  всякое  такое  существо,  стремясь  к  своей
жизненной цели, необходимо убеждается, что ее достижение, или  окончательное
удовлетворение воли,  не  находится  во  власти  человеческой,  т.е.  всякое
разумное существо приходит к признанию
   своей зависимости от чего-то  невидимого  и  неведомого.  Отрицать  такую
зависимость невозможно. Спрашивается только: то, от  чего  я  завишу,  имеет
смысл или нет? Если не имеет, то, значит, и мое существование, как зависящее
от бессмыслицы, тоже бессмысленно,
   и в таком случае вовсе не приходится говорить  о  каких  бы  то  ни  было
разумно-нравственных принципах и целях, ибо они могут иметь значение  только
при уверенности в смысле моего существования, только под условием разумности
мировой связи, или преобладания с мысла над бессмыслицею во вселенной.  Если
нет целесообразности  в  общем  ходе  мировых  явлений,  то  не  может  быть
целесообразной и та часть этого процесса,  которую  составляют  человеческие
поступки, определяемые нравственными правилами; а в таком случае не  мо  гут
устоять и эти правила, как ни к чему не  ведущие,  ничем  не  оправдываемые.
Если  моя  высшая  духовная  природа  есть  только  случайное  явление,   то
аскетическая борьба с плотью вместо усиления моего духовного существа  может
привести к его уничтожению, а  в  та  ком  случае  зачем  буду  я  следовать
правилам  воздержания  и  лишать  себя  реальных  удовольствий  для  пустого
призрака? Точно  так  же  если  при  отсутствии  осмысленного  нравственного
порядка в мире наша деятельность на благо ближних может приносить этим самым
ближ ним  вместо  желанной  пользы  только  вред,  то  нравственный  принцип
альтруизма упраздняется  внутренним  противоречием;  предполагая,  например,
вместе с Шопенгауэром, что сущность мира есть слепая и бессмысленная воля  и
что всякое бытие по существу своему есть
   страдание, с какой стати буду я усиливаться помогать своим ближним в деле
поддержания их существования, т.е. в деле увековечения их страдания,  -  при
таком предположении логичнее будет из чувства жалости приложить все старания
к тому, чтобы умертвить возм ожно большее число живых существ.
   Сознательно и разумно делать добро я могу  только  тогда,  когда  верю  в
добро, в его объективное, самостоятельное значение  в  мире,  т.е.,  другими
словами, верю в  нравственный  порядок,  в  Провидение,  в  Бога.  Эта  вера
логически первее всех положительных религио зных воззрений  и  установлений,
равно как и метафизических учений, и она в этом смысле  составляет  то,  что
называется естественною религией.
   V
   От естественной религии получают свою  разумную  санкцию  все  требования
нравственности. Положим, разум прямо говорит нам, что хорошо подчинять плоть
духу, хорошо помогать ближним, признавать права других как свои собственные;
но для того, чтобы слушаться э тих внушений разума,  нужно  верить  в  него,
верить, что добро, которого он от нас требует, не есть субъективная иллюзия,
что оно имеет действительные основания,  или  выражает  истину,  и  что  эта
"истина велика и превозмогает"59. Не иметь этой веры - значит  не  верить  в
смысл  собственной  жизни,  значит  отказаться  от   достоинства   разумного
существа.
   Отсутствие естественной  религии  нередко  бывает  мнимое.  Отрицательное
отношение к той или другой в данное время и в  данном  месте  господствующей
форме  или  степени  религиозного  сознания  легко  принимается  за   полное
отрицание. Так, язычники Римской империи  пр  изнавали  христиан  безбожными
(??eoi), и со своей точки зрения  они  были  правы,  так  как  все  их  боги
действительно  отвергались  христианством.  Но  помимо   этого   существуют,
конечно, и действительные случаи безбожия, или неверия, т.е. принципиального
отрицания
   чего бы то ни было высшего над собою - добра,  разума,  истины.  Но  факт
такого отрицания, совпадающего с отрицанием нравственности вообще, не  может
служить  возражением  против   общеобязательности   религиозно-нравственного
принципа, как существование людей бес стыдных и преданных  плоти  или  людей
безжалостных и жестоких ничего не говорит против нравственной обязательности
воздержания и милосердия.
   Религиозная  нравственность,  как  и  нравственность  вообще,   не   есть
подтверждение всего бывающего, а предписание одного, должного. Независимо от
каких бы то ни было положительных верований и какого бы то ни было  неверия,
всякий человек, как разумное существ о, должен признавать,  что  жизнь  мира
вообще и его собственная в частности имеет смысл,  что,  следовательно,  все
зависит от высшего разумного начала, силою которого этот  смысл  держится  и
осуществляется, а признавая это,  он  должен  себя  ставить  в  сыновнее  по
ложение относительно высшего начала жизни, т.е. благодарно  предаваться  его
провидению и подчинять все свои  действия  "воле  отца"60,  говорящей  через
разум и совесть.
   Как  умственные  представления  о  родителях  и   внешние,   практические
отношения к ним изменяются сообразно  возрасту  детей,  но  сыновняя  любовь
должна пребывать неизменно, так  и  теологические  представления  и  способы
почитания Небесного Отца многообразно  видоизм  еняются  по  мере  духовного
роста  человечества,  но  религиозно-нравственное  отношение   -   свободное
подчинение своей воли требованиям высшего начала - должно оставаться  всегда
и везде безусловно одинаковым.
   VI
   В  нравственности  вообще  высшие  требования  не  отменяют   низшие,   а
предполагают их и включают в себя. Казалось бы, это само  собою  разумеется;
между тем многие не понимали и не понимают этой простой и ясной истины. Так,
по учению некоторых христианских  сект,  древних  и  новых,  высшее  правило
безбрачия  отменяет  седьмую  заповедь,  как  низшую,  вследствие  чего  эти
сектанты, отрицая брак, охотно  допускают  все  виды  блуда.  Очевидно,  они
заблудились61. Подобным образом многие думают, что высшее правило жалеть все
живы е существа освобождает их от низшей обязанности жалеть своих  родных  и
домашних, хотя казалось бы несомненным,  что  и  эти  последние  принадлежат
также к живым существам.
   Еще чаще  встречаются  такого  рода  заблуждения  в  области  религиозной
нравственности. Высшие ступени  религиозного  сознания,  будучи  достигнуты,
подчиняют себе и этим видоизменяют, но никак не  упраздняют  те  требования,
которые имели силу на степенях низших. К онечно, человек, имеющий понятие об
Отце Небесном, не может относиться к своему земному отцу так, как  младенец,
для которого этот последний есть единственное высшее существо; из  этого  не
следует, однако, что первая и вторая заповеди упраздняют пятую. Мы
   не можем теперь оказывать умершим предкам  того  религиозного  почитания,
каким они были окружены во времена родового быта, но это не  значит,  что  у
нас нет никаких обязанностей к умершим. Пусть мы сознаем свою зависимость от
единого Отца вселенной, но ведь
   эта зависимость не есть непосредственная; наше  существование  несомненно
определяется  ближайшим  образом  наследственностью  и  окружающей   средою.
Наследственность - это предки, а окружающая среда  создана  ими  же.  Высшая
воля определила наше существование чрез предков,  и,  преклоняясь  перед  ее
действием, мы не можем относиться безразлично к орудиям  этого  действия.  Я
знаю, что если бы я родился среди каннибалов, то и сам был бы каннибалом,  и
я не могу не чувствовать благодарности и благоговения к тем людям, кот  орые
своими трудами и подвигами вывели мой народ из дикого состояния и довели его
до той степени культуры,  на  которой  он  теперь  находиться.  Это  сделано
Провидением  через  призванных  людей,  которых  нельзя   отделить   от   их
провиденциального дела. Если для мен я важно и дорого, что  моей  родине,  с
которою так тесно  связано  мое  существование,  дано  быть  христианскою  и
европейскою страною, то я не могу отказать в благочестивой  памяти  ни  тому
киевскому князю, который окрестил Русь, ни тому северному исполину, котор ый
разбил могучими ударами московско-монгольскую замкнутость и  ввел  Россию  в
круг образованных народов, ни всем тем, которые в разных  областях  жизни  и
духа  двигали   нас   по   пути,   открытому   этими   двумя   историческими
родоначальниками России. Иногда утверждаю  т,  что  личность  сама  по  себе
ничего не значит в истории, что сделанное этими людьми  все  равно  было  бы
сделано другими. Отвлеченно  говоря,  конечно,  мы  могли  бы  быть  рождены
другими родителями, помимо наших настоящих отца и матери,  но  эта  праздная
мысль о
   возможных родителях не упраздняет наших обязанностей к действительным.
   Провиденциальные люди, приобщившие нас к высшей религии  и  человеческому
просвещению, не были первоначальными созидателями этих благ. То, что они нам
дали, они сами приняли от прежних  всемирно-исторических  гениев,  героев  и
подвижников, на которых и мы дол жны распространять свою благодарную память.
Мы должны с наибольшею полнотою восстановить всю вереницу и  духовных  своих
предков, людей, через которых Провидение  двигало  человечество  по  пути  к
совершенству. Благочестивая память о предках обязывает нас  к  де  ятельному
служению им. Сущность этого служения,  обусловленного  сущностью  всемирного
бытия вообще, предполагает для своего понимания и теоретическую философию  и
эстетику. А здесь можно было только указать нравственную  основу  и  принцип
этого дела - благоче стивое и благодарное почитание предков.
   Такой культ человеческих предков в  духе  и  истине  не  умаляет  религии
единого Отца Небесного, а, напротив, дает ей определенность и реальность.  В
этих "избранных сосудах"62 почитается и то, что Он  вложил  в  них;  в  этих
видимых образах невидимого Божества по знается и прославляется оно  само.  В
ком определенные образы воплощенного в истории провиденциального действия не
вызывают благодарности, благоговения и  преклонения,  тот  еще  менее  будет
отзывчив на чистую мысль о Провидении. Действительное религиозное отн ошение
к высшему невозможно для того, кто никогда  не  испытал  чувств,  выраженных
поэтом:
   Когда от хмеля преступлений
   Толпа развратная буйна
   И рад влачить в грязи злой гений
   Мужей великих имена,
   Мои сгибаются колени
   И голова преклонена, -
   Зову властительные тени
   И их читаю письмена.
   В тени таинственного храма
   Учусь сквозь волны фимиама
   Словам наставников внимать
   И, забывая гул народный,
   Вверяясь думе благородной,
   Могучим вздохом их дышать63.
   ГЛАВА ПЯТАЯ. О ДОБРОДЕТЕЛЯХ
   I
   Каждая из  установленных