нения свободно принятого  обязательства  сохраняет  для
должника свободу и равноправность по отношению к кредитору: он зависит не от
е го воли, а от своего решения и от общего закона.  Интерес  личной  свободы
совпадает здесь  с  интересом  общего  блага,  так  как  без  обеспеченности
свободных договоров не может существовать правильная общественная жизнь.
   Еще  яснее  совпадение  обоих  нравственных  интересов  в  области  права
уголовного. Ясно, что свобода каждого человека или  его  естественное  право
жить и совершенствоваться было бы пустым словом, если  бы  они  зависели  от
произвола всякого другого человека, котор ому захочется убить или искалечить
своего ближнего или отнять у него средства к существованию. И если мы  имеем
нравственное право отстаивать свою свободу и безопасность от покушения чужой
злой воли, то помогать в этом  отношении  другим  есть  наша  нравствен  ная
обязанность; эта общая всем обязанность и исполняется в пользу всех  законом
уголовным.
   Но правовое принуждение в этой области, ограждая  свободу  мирных  людей,
оставляет  достаточный  простор  и  для  действия  злых  наклонностей  и  не
принуждает никого быть добродетельным. Злобный человек  может,  если  хочет,
проявлять свою злобу в злословии, интрига х, клеветах, ссорах и т.д.  Только
тогда, когда злая воля, покушаясь на объективные  публичные  права  ближних,
грозит безопасности самого общества,  тогда  только  интерес  общего  блага,
совпадающий с интересом свободы мирных граждан, должен ограничить свободу
   зла. Право в интересе свободы дозволяет людям быть злыми, не  вмешивается
в их свободный выбор между добром и злом; оно только в интересе общего блага
препятствует злому человеку стать злодеем, опасным для самого  существования
общества. Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился  в
Царство Божие, а только в том, чтобы он - до времени не превратился в ад.
   Такой преждевременный  ад  грозил  и  еще  до  некоторой  степени  грозит
человечеству с двух сторон. Так как нормальное, т.е.  безопасно  и  достойно
существующее   и   совершенствующееся,   общество   обусловлено   правильным
равновесием личного и собирательного интереса,
   то пагубные для общества аномалии могут быть  основаны  или  на  перевесе
силы  у  личных  произволов,  разрывающих  общественную  солидарность,  или,
напротив, на перевесе силы у общественной  опеки,  подавляющей  личность,  -
первая  аномалия  грозит  жгучим  адом  анархи  й,  вторая  -  ледяным  адом
деспотизма, т.е. той же анархии, того же произвола, только сосредоточенного,
стянутого и давящего извне.
   Разумеется, в исторической действительности равновесие  между  свободными
личными силами  и  собирательною  силой  общественной  организации  является
подвижным и колеблющимся,  слагающимся  из  множества  частных  нарушений  и
восстановлений.  Но  самый  тот  факт,  что  м  ы  замечаем  эти  колебания,
достаточно   показывает,   что   есть    над    ними    непреложные    нормы
лично-общественных отношений, есть пределы вечные, которые исходят из самого
существа нравственности и права и которых нельзя для общества  без  пагубных
последствий прест упить в ту или другую сторону. Самым общим и в этом смысле
самым важным из этих пределов должен быть признан тот, который  ограничивает
принудительное  действие  собирательных  организаций  одною  лишь   областью
реально-предметного, или практического, добра, ос тавляя  все  прочее,  т.е.
весь внутренний, или  духовный,  мир  человека,  на  полной  ответственности
отдельных лиц и свободных (не  принудительных)  сообществ.  Защита  жизни  и
имущества всех  от  посягательств  внешних  и  внутренних  врагов,  и  затем
обеспечение  всем  н   еобходимой   помощи,   образовательной,   санитарной,
продовольственной, со всем, что этому служит (пути сообщения, почта и т.д.),
-  вот  практическое  добро,   которое   может   и   должно   осуществляться
организованною силой общества, неизбежно налагающею для этого на
   частных лиц определенные ограничения,  или  "повинности".  Принудительное
свойство этих ограничений само по себе есть  лишь  факультативное,  так  как
ясно, что кто, например, добровольно воздерживается от преступлений, тот  не
испытывает  для  себя  лично  никакого  стеснения  от  уголовно-судебных   и
пенитенциарных  учреждений;  и   вообще   все   ограничения,   обусловленные
необходимою организациею общественных сил, так же мало  противоречат  личной
свободе, как и тот факт, что, если я хочу приобрести  какую-нибудь  вещь,  я
прин ужден за нее заплатить, или, если я не  хочу  промокнуть  на  дожде,  я
принужден взять зонтик.
   Основное свойство того добра, которое обусловлено  правовою  общественною
организацией, есть не принудительность (что есть лишь возможное  следствие),
а прямая объективность задачи. Важно тут прежде всего, чтобы известные  вещи
фактически были и чтобы извест ных вещей фактически не  было.  Важно,  чтобы
была защита от диких инородцев, важно, чтобы они не жгли и не разоряли сел и
городов; важно, чтобы лихие люди не убивали и не  грабили  прохожих;  важно,
чтобы население не вымирало  от  болезней;  важно,  чтобы  были  д  ля  всех
доступные школьные условия умственного образования и просвещения.
   Внешнему характеру таких необходимых благ соответствует и внешний  способ
их добывания, допускающий и принуждение там, где  оно  неизбежно.  Ведь  для
прямого насущного дела судов, больниц, школ совершенно безразлично, основаны
ли они на добровольные или на п ринудительные  пожертвования.  Но  можно  ли
сказать то же о благах духовных? Самый вопрос упраздняется тем, что духовные
блага по природе своей не могут быть принудительными. Этих благ для человека
в конце концов два: добродетель, т.е. внутреннее расположен ие нашей воли  к
добру самому  по  себе,  и  истинность  (или  правоверие),  т.е.  внутреннее
согласие нашего ума с истиною, как такою. Ясно уже из этих определений,  что
свобода, или непринужденность,  входит  в  самое  существо  того  и  другого
духовного, или внутренн его,  блага.  Следовательно,  всякое  принудительное
внешнее действие в этой области есть  прежде  всего  обман.  Так  как  цель:
насильно, извне заставить человека иметь внутреннее, т.е.  извнутри  идущее,
расположение к добру, или внутреннюю восприимчивость к исти не, -  не  может
ни в каком случае быть достигнута (будучи  прямым  логическим  противоречием
или  бессмыслицей),  а  бесцельное  насилие  явно  есть   зло,   то   всякие
принудительные меры в духовных делах ради предполагаемых интересов истины  и
добродетели суть не что
   иное, как употребление злых средств для ложной цели - злоупотребление  по
преимуществу.
   Насилие в нашем мире бывает трех  родов:  1)  насилие  зверское,  которое
совершают  убийцы,  разбойники,  деторастлители;  2)  насилие  человеческое,
необходимо допускаемое принудительною организацией общества  для  ограждения
внешних благ жизни,  и  3)  насильственное  вторжение  внешней  общественной
организации в духовную сферу человека с лживой целью  ограждения  внутренних
благ - род насилия, который всецело определяется злом и ложью, а  потому  по
справедливости должен быть назван дьявольским.
   VIII
   По существу права, служащего внешнему, или объективному,  добру,  интерес
истины и добродетели всегда должен оставаться частным и безусловно свободным
интересом. Отсюда кроме принципа и  неограниченной  веротерпимости  вытекают
еще и некоторые другие последст вия.
   В области уголовного (как  и  гражданского)  права  свобода  одного  лица
ограничивается не частным,  или  субъективным,  интересом  другого  лица,  в
отдельности взятым, а общим благом. Многие самомнительные и самолюбивые люди
согласились бы  лучше  быть  ограбленными  или  даже  искалеченными,  нежели
подвергаться тайному злословию, клевете и бессердечным осуждениям. А  потому
если бы право имело в виду ограждение частного интереса, как такого, то  оно
должно бы в этих случаях ограничивать свободу клеветников и ругателей
   еще более, нежели свободу грабителей  и  насильников.  Но  оно  этого  не
делает, так как для безопасности общества словесные обиды не так важны и  не
показывают такой угрожающей степени злой воли, как злодеяния против телесной
и имущественной неприкосновенност и. Если бы даже было намерение, то не было
бы возможности  для  закона  принимать  во  внимание  все  формы  и  оттенки
индивидуальной  чувствительности  к  оскорблениям.  Да   это   было   бы   и
несправедливо, ибо никак нельзя доказать, что обидчик имел в виду  причинить
им енно ту высокую степень страдания, которая оказалась на деле. Общее право
может руководствоваться  только  определенными  намерениями  и  объективными
деяниями, допускающими  общедоступную  проверку.  К  тому  же  обиженный  (в
случаях, не подлежащих уголовной ответ ственности) может, если хочет, мстить
обидчику теми же частными средствами - его свобода уважается здесь  так  же,
как и свобода его противника; а если он нравственно выше его  и  не  считает
мщение для себя позволительным, то он все равно не обратился бы к в  нешнему
закону, несмотря на свою чувствительность к обиде; и если он отказывается от
личного мщения,  то  тем  лучше  для  него,  да  и  для  общества,  которому
предоставляется  свободно  высказывать  свое  нравственное   суждение.   Для
юридической оценки важна не злая
   воля сама по себе и не результат деяния сам по себе, который может быть и
случайным, а только связь намерения с  результатом  или  степень  реализации
злой воли в деянии, так как эта степень реализации и соответствующая степень
опасности для общества подлежа т объективному определению  или  представляют
внешнее зло, защита от которого есть внешнее добро, допускающее  правомерную
принудительность.
   IX
   Так как сущность права состоит в равновесии двух нравственных  интересов:
личной свободы и общего блага, то ясно, что  этот  последний  интерес  может
только ограничивать первый, но ни в каком  случае  не  упразднять  его,  ибо
тогда, очевидно, равновесие было бы
   нарушено или исчезло бы чрез уничтожение одного из его терминов.  Поэтому
меры против преступника никак не могут доходить до лишения его жизни или  до
отнятия у него свободы навсегда. Следовательно, законы, допускающие смертную
казнь, бессрочную каторгу ил и бессрочное  одиночное  заключение,  не  могут
быть оправданы с точки зрения юридической - они противоречат самому существу
права. Притом утверждение, что  общее  благо  требует  в  известных  случаях
окончательного  упразднения  данного  лица,  представляет  и   внутре   ннее
логическое противоречие.  Общее  благо  потому  и  есть  общее,  что  оно  в
известном смысле содержит в себе благо всех отдельных  лиц  без  исключения,
иначе оно было бы  благом  большинства.  Из  этого  не  следует,  чтобы  оно
состояло из простой суммы частных инте ресов  или  заключало  в  себе  сферу
свободы каждого лица во всей  ее  беспредельности,  -  это  было  бы  другое
противоречие, так как эти сферы личной свободы могут отрицать друг  друга  и
действительно отрицают. Но из понятия общего блага с логическою необходимост
ью следует, что, ограничивая именно как  общее  (общими  пределами)  частные
интересы и стремления, оно никак не  может  упразднять  хотя  бы  одного  из
носителей этих интересов  и  стремлений,  отнимая  у  него  жизнь  и  всякую
возможность свободных действий; ибо это о бщее благо  должно  быть  так  или
иначе благом и этого человека; но, отнимая у  него  существование  и  всякую
возможность свободных действий, следовательно, возможность какого бы  то  ни
было блага, оно перестает быть благом для него, следовательно, само  станови
тся лишь частным интересом и потому теряет свое  право  ограничивать  личную
свободу162.
   И в этом пункте мы видим, что требования нравственности вполне  совпадают
с сущностью права. Вообще, право в своем элементе принуждения к минимальному
добру хотя и различается от нравственности в собственном смысле, но и в этом
своем принудительном характ ере, отвечая требованиям той же  нравственности,
ни в каком случае не должно  ей  противоречить.  Поэтому  если  какой-нибудь
положительный закон идет вразрез с нравственным созданием добра, то мы можем
быть заранее уверены, что он не отвечает и существенным т ребованиям  права,
и правовой интерес относительно таких законов может состоять никак не  в  их
сохранении, а только в их правомерной отмене.
   X
   Так как внешняя, принудительная обязательность есть одно из  существенных
отличий правовой нормы от собственно  нравственной,  то  право  по  существу
своему требует для себя действительного  обеспечения,  то  есть  достаточной
силы для реализации правовых норм.
   Всякое личное существо в силу  своего  безусловного  значения  (в  смысле
нравственном)   имеет   неотъемлемое   право   на   существование    и    на
совершенствование. Но это нравственное право было бы пустым словом, если  бы
его действительное осуществление зависело всецел о от внешних случайностей и
чужого произвола. Действительное право есть то,  которое  заключает  в  себе
условия для своего осуществления, т.е. ограждения себя от нарушений.  Первое
и основное условие для этого есть общежитие, ибо человек  одинокий  очевидно
бе ссилен против стихий природы, против хищных зверей и звероподобных людей.
Но, будучи необходимым ограждением  личной  свободы  или  естественных  прав
человека, общественность есть вместе с тем самым ограничение этих  прав,  но
ограничение  не  случайное  и  произв  ольное,   а   внутренно-обязательное,
вытекающее из существа дела. Пользуясь для ограждения своего существования и
свободной деятельности организациею общественною, я и за нею должен признать
право на действительное и для меня обязательное существование, то
   есть должен подчинить свою деятельность условиям, необходимым  для  того,
чтобы общество существовало и развивалось. Здесь оба интереса совпадают, ибо
если  я  желаю  осуществлять  свое  право  или  обеспечивать  себе   область
свободного действия, то, конечно, меру этого осуществления  или  объем  этой
свободной  области  я  должен   определить   теми   основными   требованиями
общественного блага, без  удовлетворения  которых  не  может  быть  никакого
осуществления моих прав и  никакого  обеспечения  моей  свободы.  Подчинение
человека
   обществу совершенно согласно с безусловным нравственным началом,  которое
не  приносит  в  жертву  частное  общему,  а  соединяет  их  как   внутренно
солидарных:  жертвуя  обществу  свою  неограниченную,  но  необеспеченную  и
недействительную свободу, лицо приобретает де йствительное обеспечение своей
определенной или разумной свободы - жертва настолько же выгодная,  насколько
выгодно получить живую собаку в обмен на мертвого льва186.
   Определенное в данных обстоятельствах места и времени ограничение  личной
свободы требованиями общего блага, или - что то же - определенное  в  данных
условиях уравновешение, или постоянная совместность этих  двух  начал,  есть
право положительное или закон в
   тесном смысле.
   Закон по  существу  своему  есть  общепризнанное  и  безличное  (т.е.  не
зависящее от личных мнений и  желаний)  определение  права,  или  понятие  о
должном (в данных условиях и в данном отношении)  равновесии  между  частною
свободою и благом целого, - определение, ил и общее понятие,  осуществляемое
через особые суждения в единичных случаях или делах.
   Отсюда три непременные отличительные признака закона: 1) его  публичность
- постановление, не обнародованное во всеобщее сведение, не  может  иметь  и
всеобщей обязательности, т.е. не может быть положительным  законом;  2)  его
конкретность - как нормы особых,
   определенных отношений в данной действительной среде, а не как  выражения
каких-нибудь отвлеченных истин и идеалов163; 3) его  реальная  применимость,
или удобоисполнимость в каждом единичном случае,  ради  чего  с  ним  всегда
связана "санкция", т.е. угроза при нудительными  и  карательными  мерами  на
случай неисполнения его требований или нарушения его запрещений164.
   Чтобы эта санкция не оставалась пустою угрозой, закон должен опираться на
действительную силу, достаточную для приведения его в исполнение  во  всяком
случае. Другими  словами,  право  должно  иметь  в  обществе  действительных
носителей или представителей, доста точно  могущественных  для  того,  чтобы
издаваемые  ими  законы   и   произносимые   суждения   могли   иметь   силу
принудительную.  Такое   реальное   представительство   права,   или   такая
дееспособная законность, называется властью.
   Требуя по необходимости от общественного  целого  того  обеспечения  моих
естественных  прав,  которое  не  под  силу  мне  самому,  я  по  разуму   и
справедливости должен признать  за  этим  общественным  целым  положительное
право на те средства и способы действия,  без  ко  торых  оно  не  могло  бы
исполнить своей, для меня самого желательной и необходимой, задачи, а именно
я  должен  предоставить  этому  общественному  целому:  1)  власть  издавать
обязательные для всех законы; 2) власть судить сообразно этим общим  законам
о частных
   делах и поступках и 3) власть принуждать всех и каждого к исполнению  как
этих судебных приговоров, так и  всех  прочих  мер,  необходимых  для  общей
безопасности и преуспеяния.
   Ясно,  что  эти  три  различные  власти  -  законодательная,  судебная  и
исполнительная - при всей необходимой раздельности (дифференциации) не могут
быть разобщены (и тем менее должны вступать в противоборство  между  собою),
так как они имеют одну и ту же цель:
   правомерное служение общему благу. Это их единство  иметь  свое  реальное
выражение в одинаковом их подчинении  единой  верховной  власти,  в  которой
сосредоточивается все положительное право общественного целого, как  такого.
Это единое начало полновластия непо средственно проявляется в первой  власти
- законодательной, вторая - судебная - уже обусловлена первою, так  как  суд
не самозаконен, а действует согласно обязательному для него закону, а  двумя
первыми обусловлена третья, которая  заведует  принудительным  исп  олнением
законов и судебных решений. В  силу  этой  внутренней  связи,  без  единства
верховной  власти,  так  или  иначе  выраженного,  невозможны  были  бы   ни
общеобязательные законы, ни правильные суды, ни  действительное  управление,
т.е. самая цель правомерной орга низации данного общества не могла  бы  быть
достигнута. Само собою понятно, что должная связь трех властей нарушается не
только их разобщением и враждебным противуположением,  но  также,  с  другой
стороны, смешением их и  извращением  естественного  между  ними  п  орядка,
когда, например, вторая власть - судебная подчиняется не первой, а  третьей,
ставится в зависимость не от единого закона, а от различных  органов  власти
исполнительной.
   Общественное тело с определенною организацией, заключающее в себе полноту
положительного права или единую верховную власть,  называется  государством.
Во  всяком  организме  необходимо  различать  организующее  начало,  систему
органов или орудий  организующего  де  йствия  и  совокупность  организуемых
элементов. Соответственно этому и  в  собирательном  организме  государства,
конкретно взятого, различаются: 1) верховная власть, 2) различные ее  органы
или подчиненные власти и  3)  субстрат  государства,  т.е.  масса  населения
определенной территории, состоящая из лиц, семей и других  более  или  менее
широких  частных  союзов,  подчиненных  государственной  власти.  Только   в
государстве  право  находит   все   условия   для   своего   действительного
осуществления, и с этой стороны государство е сть воплощенное право.
   Не  останавливаясь  здесь  на  вопросе  о   действительном   историческом
источнике и высшем освящении государственной власти165, мы указали только на
ее формальное основание