мостоятельной необходимости и закономерности здесь нет и быть не может.
   Указание на тот факт, что недостаток нравственных  побуждений  у  частных
лиц  успешно   восполняется   государственным   законодательством,   которое
упорядочивает экономические отношения в нравственном смысле в  видах  общего
блага, не предрешает вопроса о том, в ка кой мере и в какой форме желательно
такое упорядочение для будущего.  Несомненно  только  то,  что  самые  факты
государственного  воздействия  в  этой  области  (например,  законодательное
регулирование цен) непреложно доказывают, что данные экономические отношения
не выражают собою никакой естественной необходимости; ибо ясно,  что  законы
природы не могли бы быть отменяемы законами государственными.
   III
   Так как подчинение материальных  интересов  и  отношений  в  человеческом
обществе каким-то особым, от себя  действующим  экономическим  законам  есть
лишь  вымысел  плохой  метафизики,   не   имеющий   и   тени   основания   в
действительности, то в силе остается общее требова  ние  разума  и  совести,
чтобы и эта область подчинялась высшему  нравственному  началу,  чтобы  и  в
хозяйственной своей жизни общество было организованным осуществлением добра.
   Никаких  самостоятельных  экономических  законов,  никакой  экономической
необходимости нет и быть не может, потому что явления хозяйственного порядка
мыслимы  только  как  деятельности  человека  -  существа  нравственного   и
способного  подчинять  все   свои   действия   м   отивам   чистого   добра.
Самостоятельный и  безусловный  закон  для  человека,  как  такого,  один  -
нравственный,  и  необходимость   одна   -   нравственная.   Особенность   и
самостоятельность хозяйственной сферы отношений заключается не  в  том,  что
она имеет свои роковые з аконы, а в том, что она  представляет  по  существу
своих  отношений  особое,  своеобразное  поприще  для   применения   единого
нравственного закона, как земля отличается от  других  планет  не  тем,  что
имеет  какой-нибудь  свой  самобытный  источник  света  (чего  у  нее  в   д
ействительности нет), а только тем, что по своему месту в солнечной  системе
она особым, определенным образом воспринимает и отражает единый  общий  свет
солнца.
   С этою истиною сталкиваются и разбиваются о нее не только теории школьных
экономистов,  но  и  противуположные  им   на   первый   взгляд   стремления
социалистов. В своей критике существующего  экономического  строя,  в  своих
декламациях  против  имущественного  неравенс  тва,  против  своекорыстия  и
бесчеловечия богатых классов социалисты как будто становятся на точку зрения
нравственного начала и одушевляются добрым чувством жалости к труждающимся и
обремененным. Но если обратиться к положительной стороне их воззрения, то мы
легко увидим, что оно находилось сперва в двусмысленном, а затем  перешло  и
прямо во враждебное отношение к нравственному началу.
   Глубочайшая основа социализма впервые  выражена  в  замечательном  учении
сен-симонистов,   провозгласивших   своим   девизом   восстановление    прав
(реабилитацию) материи в жизни человечества. Конечно, материя имеет права, и
чем менее эти права уважаются в принципе, тем более они дают себя  знать  на
деле. Но в чем  же  состоят  эти  права?  Их  можно  разуметь  не  только  в
различных, но  и  в  прямо  противуположных  смыслах.  Область  материальных
отношений (ближайшим образом экономических) имеет право на то,  чтобы  стать
предмето м нравственного действия человека, имеет право на осуществление или
воплощение в ней высшего, духовного начала,  материя  имеет  право  на  свое
одухотворение - вот первый смысл этого принципа - смысл совершенно  истинный
и в высшей степени важный. Было бы  нес  праведливо  утверждать,  что  этому
смыслу оставались вполне чужды первоначальные системы социализма, но они  на
нем не сосредоточились, не развили его, и очень скоро этот проблеск  лучшего
сознания оказался  только  обманчивым  огоньком  над  тем  болотом  плотских
страстей,  которое  понемногу  втянуло  в   себя   столько   благородных   и
вдохновенных душ.
   По другому и более распространенному смыслу провозглашенной идеи о правах
материи фактическое падение  сен-симонистов  получает  прямое  оправдание  и
возводится в принцип: материальная жизнь человечества не  есть  лишь  особая
область действия или применения нр авственных начал, а имеет и в человеке  и
для  него  свое  собственное,  совершенно  самостоятельное  и   полноправное
материальное  начало  -  инстинкта  или  страсти,   которому   должен   быть
предоставлен полный  простор,  так  чтобы  нормальный  общественный  порядок
естеств енно вытекал из взаимного восполнения и чередования личных  страстей
и интересов (основная мысль Фурье)166. При этом уже нет ни  возможности,  ни
надобности, чтобы  этот  "нормальный"  порядок  был  порядком  нравственным.
Отчуждение от высших, духовных интересов становится необходимым, как  только
признается   за   материальною   стороною   жизни    человеческой    особое,
самостоятельное и принципиальное значение. Нельзя служить двум  господам,  и
господствующее положение в социализме, естественно, достается  тому  началу,
под  з  наменем  которого  выступило   все   это   движение,   т.е.   началу
материальному, ему  всецело  подчиняется  область  отношений  экономических,
которая  затем   признается   главною,   основною,   единственно   реальною,
всеопределяющею в жизни человечества. В этом  пункте  исчезае  т  внутреннее
различие между социализмом и враждебною ему буржуазною экономией.
   По правде, если современное состояние образованного  мира  ненормально  в
нравственном смысле, то виною этого не то  или  другое  учреждение  само  по
себе, а общее понимание и направление жизни в современном обществе,  в  силу
которых главным делом все более и бо лее становится вещественное богатство и
сам общественный строй решительно превращается в  плутократию.  Общественная
безнравственность  заключается  не   в   индивидуальной   и   наследственной
собственности, не в разделении труда и капитала, не в неравенстве имущес тв,
а именно в  плутократии,  которая  есть  извращение  должного  общественного
порядка, возведение низшей и служебной по существу области - экономической -
на степень высшей и господствующей и низведение всего остального до значения
средства и орудия материа льных выгод.  Но  к  этому  извращению,  только  с
другой стороны, приводит и социализм.  Если  для  представителя  плутократии
нормальный  человек  есть  прежде  всего  капиталист,  а  потом  уже  -  per
accidens167 гражданин, семьянин, образованный человек, член  какого-ни  будь
религиозного союза, то ведь  и  с  точки  зрения  социализма  все  остальные
интересы теряют значение, отступают на задний план, если не совсем исчезают,
перед интересом экономическим, и здесь так же  низшая  (по  природе  своей),
материальная  область  жизни,   п   ромышленная   деятельность,   становится
решительно преобладающею, закрывает собою все остальное. То  обстоятельство,
что социализм изначала - даже в самых  идеалистических  своих  выражениях  -
ставит нравственное совершенство общества в прямую и всецелую  зависи  мость
от его хозяйственного строя и хочет достигнуть нравственного  преобразования
или перерождения исключительно лишь путем  экономического  переворота,  ясно
показывает, что он в сущности стоит на одной и той же почве с враждебным ему
мещанским царством -
   на почве господства материального интереса. У обеих сторон один и тот  же
девиз: "О  хлебе  едином  жив  будет  человек"168.  Если  для  представителя
плутократии значение человека зависит от обладания вещественным богатством в
качестве  собственника  или  приобрета  теля,   то   для   последовательного
социалиста  точно  так  же  человек  имеет  значение  лишь  как   обладатель
материального благосостояния, но только в качестве производителя; и здесь  и
там человек берется как экономический деятель, отвлеченно от  других  сторон
его с ущества,  и  здесь  и  там  окончательною  целью  и  верховным  благом
признается экономическое благосостояние, и борьба  между  двумя  враждебными
станами не принципиальная, т.е. не из-за содержания принципа, а только из-за
объема  его  осуществления:  одних   озабочива   ет   материальный   интерес
капиталистического меньшинства, а других тоже материальный интерес  рабочего
большинства, и, насколько само это большинство, сам рабочий  класс  начинает
заботиться исключительно о своем материальном  интересе,  очевидно,  и  этот
класс
   оказывается  столь  же  своекорыстным  и   теряет   всякое   нравственное
преимущество перед  своими  противниками.  При  этом  социализм  проводит  в
известном   отношении   принцип    материального    интереса    с    большею
последовательностью и полнотою, нежели противная сторона. Е сли плутократия,
искренно преданная лишь своему экономическому интересу,  допускает,  однако,
хотя и с подчиненным значением, существование и  других  жизненных  начал  с
соответствующими  самостоятельными  учреждениями,   каковы   государство   и
церковь, то социализ м в своем чистом выражении решительно отрицает все это:
для него человек есть исключительно только производитель  и  потребитель,  и
общество человеческое - только экономический союз - союз  рабочих  -  хозяев
без всяких других существенных различий; и если пр  еобладание  вещественных
интересов  -  хозяйственного,  промышленного  и   финансового   элемента   -
составляет  отличительную  черту  буржуазии  или  мещанского   царства,   то
последовательный социализм,  который  хочет  окончательно  ограничить  жизнь
человечества  исключител  ьно  этими  низшими  интересами,  никак  не   есть
антитеза, а  лишь  крайнее  выражение,  последнее  заключение  односторонней
буржуазной цивилизации.
   Социалисты  и  их  видимые  противники  -  представители  плутократии   -
бессознательно подают друг другу  руку  в  самом  существенном.  Плутократия
своекорыстно подчиняет себе народные массы, распоряжается ими в свою пользу,
потому что видит в них лишь рабочую силу , лишь производителей вещественного
богатства; социализм протестует против такой "эксплуатации", но этот протест
поверхностен,   лишен   принципиального   основания;   ибо   сам   социализм
окончательно признает в человеке только (или во всяком случае более и прежде
всего) экономического деятеля, а в этом качестве нет ничего такого,  что  по
существу должно бы было ограждать человека от всякой эксплуатации. С  другой
стороны, то исключительное значение, которое в современном мещанском царстве
принадлежит   материальному   богатству,   естественно   побуждает    прямых
производителей этого богатства - рабочие классы - к требованию  равномерного
пользования теми благами, которые без них не  могли  бы  существовать  и  на
которые их приучают смотреть как на самое  важное  в  жизни,  так  что  сами
господствующие  классы   своим   практическим   материализмом   вызывают   и
оправдывают в подчиненных рабочих  классах  социалистические  стремления.  А
когда испуг перед социальною революцией вызывает у  плутократов  неискреннее
обращение к идеальным началам, то
   оно оказывается бесполезною игрой: наскоро надетые маски морали и религии
не обманут народных масс, которые хорошо чувствуют, где настоящий  культ  их
господ145, и, усвоив этот культ от своих хозяев, рабочие, естественно,  сами
хотят быть в нем жрецами, а н е жертвами.
   Обе враждебные стороны обусловливают себя взаимно и  не  могут  выйти  из
ложного круга, пока не признают и не примут на деле простого и несомненного,
но ими  забытого  положения,  что  значение  человека,  а  следовательно,  и
человеческого  общества   не   определяется   по   существу   экономическими
отношениями, что человек не есть  прежде  всего  производитель  материальных
полезностей или рыночных ценностей, а нечто гораздо  более  важное,  а  что,
следовательно, и  общество  также  есть  нечто  большее,  чем  хозяйственный
союз146.
   IV
   Для истинного решения так называемого "социального вопроса" прежде  всего
следует признать, что норма экономических отношений  заключается  не  в  них
самих, а что они подлежат общей нравственной норме, как  особая  область  ее
приложения.  Триединое  нравственное  начало,  определяющее   наше   должное
положение относительно Бога, людей  и  материальной  природы,  находит  свое
всецелое и  нераздельное  применение  в  области  экономической,  причем  по
особому свойству  этой  области  получает  особое  значение  последний  член
нравств енного триединства - отношение к материальной природе или к земле (в
широком смысле этого слова).  Нравственный  характер  это  третье  отношение
может иметь только тогда, когда  оно  не  обособляется  от  двух  первых,  а
обусловливается ими в их нормальном положен ии.
   Область экономических отношений по содержанию своему исчерпывается общими
понятиями производства (труда и  капитала),  распределения  собственности  и
обмена ценностей. Разберем эти основные понятия с точки зрения нравственной,
начиная с самого основного из
   них -  понятия  труда.  Мы  знаем,  что  первый  толчок  к  труду  дается
материальною  необходимостью,  но  для  человека,  признающего   над   собою
безусловно совершенное  начало  действительности,  или  волю  Божию,  всякая
необходимость есть выражение этой воли. С этой стор оны труд  есть  заповедь
Божия. Эта заповедь требует, чтобы мы с усилием (в поте лица)169 возделывали
землю, т.е. обрабатывали материальную природу. Для кого? Во-первых, для себя
и для своих ближних.  Этот  ответ,  ясный  на  самых  элементарных  ступенях
нравств енного состояния, конечно, сохраняет  свою  силу  и  при  дальнейшем
развитии, причем  только  понятие  "ближних"  расширяется  в  своем  объеме.
Первоначально мои ближние - только те, с которыми я связан кровным  родством
или личным чувством, а под конец - это все.
   Самый  талантливый  из  представителей  экономического  индивидуализма  -
Бастиа, защищая принцип "каждый для себя", отделывается от упрека в  эгоизме
указанием на ту экономическую гармонию,  в  силу  которой  каждый,  заботясь
только о себе  (и  о  своих),  невольно,  п  о  самой  природе  общественных
отношений, работает и на  пользу  всех,  так  что  личный  интерес  на  деле
гармонирует с общим. Но это во всяком случае была  бы  лишь  та  натуральная
гармония, по которой, например, известные насекомые, думая только о  сладкой
пище дл я себя, невольно способствуют оплодотворению растений,  перенося  их
пыльцу  куда  следует170.  Такая  гармония   свидетельствует,   конечно,   о
премудрости Творца, но не делает из насекомых нравственных существ.  Человек
же есть нравственное существо, а потому нату ральная солидарность  для  него
недостаточна: он должен не только трудиться для всех,  участвовать  в  общем
деле, но еще знать и хотеть такого участия. Кто  отказывается  признать  эту
истину в принципе, тот почувствует ее фактическую силу в финансовых крахах и
хозяйственных кризисах. Ведь и виновники и жертвы этих аномалий именно такие
люди, которые трудятся для  себя,  -  отчего  же  естественная  гармония  не
согласовала их интересов и не упрочила их благосостояния? Значит,  для  того
чтобы всякий, трудящийся для се бя,  трудился  вместе  с  тем  и  для  всех,
недостаточно   естественной   связи   экономических   отношений,   а   нужно
сознательное направление их к общему благу.
   Выставлять своекорыстие или личный интерес как основное побуждение  труда
- значит отнимать у самого труда  значение  всеобщей  заповеди,  делать  его
чем-то случайным. Если я тружусь только для благосостояния своего  и  своих,
то, раз я имею возможность достига ть этого благосостояния помимо  труда,  я
тем самым теряю единственное (с этой точки зрения)  побуждение  к  труду.  А
если бы оказалось, что целый класс или группа людей  могут  благоденствовать
посредством хищений, обманов, эксплуатации чужого труда,  то  что  же  этому
можно было бы  противопоставить  принципиально  с  точки  зрения  свободного
своекорыстия?    Естественную    гармонию,    которая    упразднит     такие
злоупотребления? Но где же была эта  естественная  гармония  в  долгие  века
рабства, феодализма, крепостного права? Или  ,  может  быть,  кровопролитные
междоусобия, упразднившие феодализм в  Европе  и  рабство  в  Америке,  были
именно выражением, только немного запоздалым, естественной  гармонии?  Но  в
таком случае не видно, чем же эта гармония отличается от дисгармонии  и  чем
свобо да гильотины лучше стеснений государственного социализма.  -  Если  же
естественная  гармония,   понимаемая   в   серьезном   смысле,   оказывается
недостаточною против экономических злоупотреблений  свободного  своекорыстия
со стороны лиц и классов  и  приходится  прибегн  уть  к  ограничениям  этой
свободы во имя высшей правды, то позволительно ли и благородно ли вспоминать
о правде только в крайнем  случае,  ставить  ее  в  конце,  а  не  в  начале
общественного устроения? Не только  непозволительно  и  неблагородно,  но  и
бесполезно. И бо такая нравственность  ex  machina  никакой  внушительной  и
пленительной силы не имеет, никто ей не поверит, никого она ни  от  чего  не
удержит, и останется одно только голое принуждение - сегодня в одну сторону,
завтра в другую.
   Принцип индивидуалистической свободы интересов, когда усвояется сильными,
не заставляет их сильнее трудиться, а порождает  древнее  рабовладельчество,
средневековое господское право и современное экономическое  кулачество,  или
плутократию. Усвоенный слабыми , которые, однако,  сильны  как  большинство,
как масса, этот принцип свободного своекорыстия  не  заставляет  их  дружнее
работать, а создает только почву завистливого недовольства, на которой затем
вырастают  бомбы  анархистов.  Бастиа,  охотно  выражавший  свои  мы  сли  в
популярных диалогах, если бы дожил до наших дней, мог бы сам играть  главную
роль в таком, например, разговоре:
   Анархист. Из особого благорасположения к  вам,  г.  Бастиа,  предупреждаю
вас: убирайтесь  отсюда  куда-нибудь  подальше,  ибо  я  намерен  немедленно
взорвать эту  местность  по  случаю  присутствия  в  ней  разных  тиранов  и
эксплуататоров.
   Бастиа. Какое ужасное  положение!  Но  подумайте:  ведь  вы  окончательно
компрометируете принцип человеческой свободы!
   Анархист. Напротив - мы его осуществляем.
   Бастиа. Кто внушил вам эти адские идеи?
   Анархист. Вы.
   Бастиа. Какая неправдоподобная клевета!
   Анархист.  Нет,  это  точная  истина.  Мы  ваши  ученики.  Разве  вы   не
доказывали, что корень всего зла есть вмешательство  общественной  власти  в
свободную игру единичных интересов, разве вы не осуждали  беспощадно  всякую
намеренную организацию труда, всякий прину дительный  общественный  порядок?
Но то, что осуждено как зло, должно быть разрушено. Мы переводим в дело ваши
слова и избавляем вас от черной работы.
   Бастиа.  Я  боролся  только  против  государственного   вмешательства   в
экономическую жизнь и против искусственных организаций  труда,  выдумываемых
социалистами.
   Анархист. Нам нет дела до социалистов; если они фантазируют, тем хуже для
них. Мы не фантазируем. Мы  восстаем  против  одной  только  организации,  -
против той,  которая  действительно  существует  и  называется  общественным
порядком. Эти города и фабрики, биржи
   и академии, администрация, полиция, войско, церковь - разве  все  это  из
земли выросло, разве это не произведения искусственной организации?  Значит,
по-вашему же, все это есть зло и должно быть уничтожено...
   Бастиа. Если бы и так, то во всяком случае не путем насилий и бедствий!
   Анархист. Что такое бедствие? Вы же прекрасно объяснили, что из кажущихся
бедствий  выходит  действительное  общее  благо,  вы  во  всех  случаях  так
остроумно различали между тем неважным, что видно, и  тем  важным,  чего  не
видать. В