к  созданию
более обширных и сложных культурно-политических тел, стремящихся  установить
равновесие  и  мир  в  своих  пределах.  Некогда  вся  масса   человечества,
раздробленная и разрозненная, была  насквозь  проникнута  войною,  не  перес
тававшею внутри множества мельчайших групп. Война была везде, но, постепенно
вытесняемая все далее и далее, она ныне грозит почти  неминуемою  опасностью
лишь  на  границе  двух  главных  рас,  на  которые   делится   историческое
человечество. Процесс объединения по дходит к своему концу,  но  этот  конец
еще не наступил.  Мирное  включение  желтой  расы  в  круг  общечеловеческой
культуры  в  высшей  степени  невероятно,   и   считать   войну   подлежащею
немедленному и  полному  упразднению  нет  основания  с  исторической  точки
зрения. Но о бязательна ли  эта  точка  зрения  для  нравственного  сознания
человека?
   Дело представляется  в  таком  виде.  "Каково  бы  ни  было  историческое
значение войны, она есть прежде  всего  убийство  одних  людей  другими:  но
убийство осуждается нашею совестью, и, следовательно, мы по совести  обязаны
отказаться от всякого участия в  войне  и  д  ругим  внушать  то  же  самое.
Распространение такого взгляда словом и примером есть настоящий, единственно
верный способ упразднить войну, ибо ясно, что, когда  каждый  человек  будет
отказываться от военной службы, война сделается невозможною". Чтобы это расс
уждение было убедительно, нужно было бы прежде всего согласиться с тем,  что
война и даже военная  служба  -  не  что  иное,  как  убийство.  Но  с  этим
согласиться нельзя. При военной службе сама война есть  только  возможность.
За сорокалетний период между войнами Наполеона I  и  войнами  Наполеона  III
несколько миллионов людей в Европе прошли  через  военную  службу,  но  лишь
ничтожное число из них испытали действительную войну. Но и  в  тех  случаях,
когда она наступает, война все-таки не может быть сведена к  убийству  ка  к
злодеянию, т.е. предполагающему злое намерение, направленное на определенный
предмет, на этого известного человека, который умерщвляется мною. На войне у
отдельного солдата такого намерения, вообще говоря, не бывает, особенно  при
господствующем ныне сп особе боя из дальнострельных  ружей  и  пушек  против
невидимого за расстоянием неприятеля. Только с  наступлением  действительных
случаев рукопашной схватки возникает для отдельного человека вопрос совести,
который и должен решиться каждым по совести. Вообще
   же война, как столкновение собирательных  организмов  (государств)  и  их
собирательных органов (войск), не есть дело единичных лиц,  пассивно  в  ней
участвующих, и с их стороны возможное убийство есть только случайное.
   Не лучше ли, однако, отказом от военной  службы  предотвратить  для  себя
самую возможность случайного убийства? Без сомнения, так, если бы дело шло о
свободном выборе. На известной высоте нравственного сознания или при  особом
развитии чувства жалости челове к не изберет, конечно, по собственной  охоте
строевую военную службу,  а  предпочтет  мирные  занятия.  Но  что  касается
обязательной  службы,  требуемой  государством,  то,  вовсе  не   сочувствуя
современному учреждению всеобщей военной повинности,  неудобства  которог  о
очевидны, а целесообразность сомнительна, должно  признать,  что,  пока  оно
существует, отказ от подчинения ему со стороны отдельного лица есть  большее
зло. Так как отказывающийся знает, что определенное число новобранцев  будет
поставлено во всяком случае и что на его место призовут другого, то, значит,
он заведомо подвергает всем тягостям  военной  повинности  своего  ближнего,
который иначе был бы от них свободен. Помимо этого общий смысл такого отказа
не удовлетворяет  ни  логическим,  ни  нравственным  требов  аниям,  ибо  он
сводится к тому, что для избежания будущей отдаленной  возможности  случайно
убить неприятеля на войне, которая не от меня будет зависеть,  я  сейчас  же
сам объявляю войну своему государству и вынуждаю его представителей к целому
ряду насильств енных против меня действий теперь,  для  того  чтобы  уберечь
себя  от  проблематического  совершения  случайных  насилий  в   неизвестном
будущем.
   Цель военной службы определяется в нашем законе формулой "защита престола
и отечества", то есть того государственного целого, к  которому  принадлежит
данный человек. Возможность для государства  и  в  будущем,  подобно  многим
случаям прошлой истории, злоупотр еблять своими вооруженными силами и вместо
самозащиты предпринимать несправедливые наступательные войны не  может  быть
достаточным основанием моих собственных поступков в настоящем: эти  поступки
должны определяться только моими, а не чужими нравственными
   обязанностями. Итак, вопрос сводится  окончательно  к  тому:  имею  ли  я
нравственную обязанность участвовать в защите своего отечества?
   Те учения, которые безусловно-отрицательно относятся к  войне  и  вменяют
каждому в долг отказывать государству в требовании  военной  службы,  вообще
отрицают, чтобы человек имел какие-нибудь обязанности к  государству.  С  их
точки  зрения  государство  не  более  к  ак  шайка   разбойников,   которые
гипнотизируют толпу, чтобы держать ее в повиновении и употреблять для  своих
целей. Но серьезно думать, что этим исчерпывается или хотя бы сколько-нибудь
выражается истинная сущность дела, было  бы  уже  слишком  наивно.  Особенно
несостоятелен такой взгляд, когда он ссылается на христианство.
   Со  времени  христианства  нам  открыто  наше  безусловное   достоинство,
абсолютное значение внутреннего существа человека, его души. Это безусловное
достоинство налагает на нас и безусловную обязанность осуществлять правду во
всей нашей жизни, не только  личной  ,  но  и  собирательной;  при  этом  мы
несомненно знаем,  что  осуществить  такую  задачу  невозможно  для  каждого
человека, в отдельности взятого или изолированного, что  для  ее  совершения
необходимо восполнение частной жизни общею историческою жизнью человечества.
Один из способов этого восполнения, одна из форм общей жизни - форма главная
и  господствующая  в  настоящий  исторический  момент  -   есть   отечество,
определенным образом  организованное  в  государстве.  Эта  форма  не  есть,
конечно, высшее и окончательное выражен ие человеческой солидарности,  и  не
должно ставить отечество на место Бога и Его всемирного Царства. Но из того,
что государство не есть все, никак не следует, чтобы оно  было  не  нужно  и
чтобы было позволительно ставить себе целью его упразднение.
   Положим, страна, где я живу,  постигнута  каким-нибудь  общим  бедствием,
наприм. голодом. В чем  состоит  при  этом  обязанность  отдельного  лица  в
качестве  существа  безусловно-нравственного?  И  чувство,  и  совесть  ясно
говорят: одно из двух - или накорми всех гол одных, или сам умри  с  голоду.
Накормить миллионы голодных у меня нет возможности, и если, однако,  совесть
нисколько не упрекает меня за то, что  я  остаюсь  жив,  то  это  происходит
единственно только оттого, что мою нравственную обязанность снабдить  хлебом
в сех голодающих берет на себя и может исполнить государство благодаря своим
собирательным средствам и своей организации, приспособленной  к  широкому  и
быстрому действию. В этом случае государство оказывается таким  учреждением,
посредством    которого    может    бы    ть    успешно    исполнено    дело
нравственно-обязательное, но физически неисполнимое для отдельного лица.  Но
если государство исполняет за меня мои прямые нравственные  обязанности,  то
как же можно сказать, что я ему ничем не обязан и что оно не имеет  на  меня
ни каких прав? Если без него я должен бы был по совести отдать  свою  жизнь,
то неужели я откажу ему в моей малой доле тех  средств,  которые  необходимы
ему для исполнения моего же дела?
   А если собираемые государством подати и налоги идут не  на  дела,  польза
которых очевидна, а на такие, которые  мне  кажутся  бесполезными  или  даже
вредными? Тогда моя обязанность - обличать эти злоупотребления, но никак  не
отрицать  словами  и  делом  самый  прин  цип  государственных  повинностей,
признанное назначение которых - служить общественному благосостоянию.
   Но такое же в сущности основание имеет и военная организация государства.
Если какие-нибудь дикари, вроде недавних кавказских  горцев  или  теперешних
курдов и черных флагов197, нападут на путешественника с явным намерением его
убить и перерезать его семейс тво, то он, без сомнения,  обязан  вступить  с
ними в бой - не из вражды или злобы к ним, а также не для того, чтобы спасти
свою жизнь ценою жизни ближнего, а для того, чтобы защитить слабые существа,
находящиеся под его покровительством. Помогать ближним  в  подобных  случаях
есть безусловная нравственная обязанность,  и  ее  нельзя  ограничить  своею
семьею. Но успешная  защита  всех  слабых  и  невинных  от  насилия  злодеев
невозможна для отдельного человека и для многих людей порознь. Собирательная
же организация так ой защиты и есть назначение военной силы  государства,  и
так или иначе поддерживать его в этом деле человеколюбия  есть  нравственная
обязанность каждого, не  упраздняемая  никакими  злоупотреблениями:  как  из
того, что спорынья ядовита, не следует, что рожь вр една, так все тягости  и
опасности милитаризма ничего не  говорят  против  необходимости  вооруженных
сил.
   Военная и  всякая  вообще  принудительная  организация  есть  не  зло,  а
следствие и признак зла.  Такой  организации  не  было  и  в  помине,  когда
невинный пастух Авель был убит по злобе своим братом. Справедливо  опасаясь,
как бы то же самое не случилось впоследстви и и с Сифом, и с прочими мирными
людьми, добрые ангелы-хранители человечества смешали глину с медью и железом
и создали солдата и городового. И пока Каиновы чувства не исчезли в  сердцах
людей, солдат и городовой  будут  не  злом,  а  благом.  Вражда  против  гос
ударства и его представителей есть все-таки вражда, и уже одной этой  вражды
к государству было бы достаточно, чтобы видеть необходимость государства.  И
не странно ли враждовать против него за  то,  что  оно  внешними  средствами
только ограничивает, а не внут ренно  упраздняет  в  целом  мире  ту  злобу,
которую мы не можем упразднить в себе самих!
   VII
   Между историческою необходимостью войны и ее  отвлеченным  отрицанием  со
стороны  отдельного   человека   становится   обязанность   этого   человека
относительно того организованного целого  (государства),  которым  до  конца
истории  обусловливается  не  только   существова   ние,   но   и   прогресс
человечества. Но именно этот  несомненный  факт,  что  государство  обладает
средствами не только для того, чтобы охранять человеческое общежитие  в  его
данном положении, но и для того,  чтобы  двигать  его  вперед,  налагает  на
отдельное лицо ещ е другие обязанности по  отношению  к  государству,  кроме
простого исполнения его  законных  требований.  Такого  исполнения  было  бы
достаточно, если бы государство  было  совершенным  воплощением  нормального
общественного порядка, но так как на самом деле  оно,  бу  дучи  условием  и
орудием человеческого совершенствования, само постепенно совершенствуется  в
различных отношениях, то единичное лицо  обязано  в  пределах  своих  сил  и
способностей деятельно участвовать и в этом  общем  политическом  прогрессе.
Единичное лицо но сит в себе безусловное нравственное сознание  совершенного
идеала правды и мира, или Царства Божия; это  сознание  получено  им  не  от
государства, а свыше и изнутри,  но  осуществляем  реально  в  собирательной
жизни человечества этот идеал не может быть без поср едства подготовительной
государственной организации, и отсюда для отдельного человека, действительно
стоящего  на  нравственной  точке  зрения,  вытекает  прямая   положительная
обязанность содействовать государству словом  убеждения  или  проповедью,  в
смысле  наил  учшего  исполнения  им  его  предварительной   задачи,   после
исполнения которой, но не раньше, и  само  государство,  разумеется,  станет
излишним. Такое воздействие лица  на  общество  возможно  и  обязательно  по
отношению к войне, как и во всех других областях госуда рственной жизни.
   Зло войны есть крайняя вражда  и  ненависть  между  частями  распавшегося
человечества. В личных отношениях дурные чувства никем не  оправдываются,  и
обличать  их  бесполезно.  Но  в  ненависти  международной  дурное   чувство
обыкновенно соединяется с ложными мнениями и неправильными рассуждениями,  а
часто ими и вызывается. Борьба  против  этой  лжи  есть  первая  обязанность
всякого человека, вправду желающего приблизить человечество к доброму миру.
   Что касается до будущей решительной борьбы между Европой и Азией, то  при
всей ее большой вероятности она не представляет для нас  безусловной,  извне
тяготеющей необходимости.  Дело  еще  в  наших  руках.  Первое  условие  для
возможного, хотя и маловероятного, ми рного  включения  монгольской  расы  в
круг христианской образованности состоит  в  том,  чтобы  сами  христианские
народы  были  более  христианскими,   чтобы   во   всех   отношениях   своей
собирательной  жизни  они  руководились  в  большей  степени   нравственными
началами, неже ли постыдным своекорыстием  и  злою  враждою,  экономическою,
национальною и исповедною.
   Еще недавно на всемирном конгрессе религий в Чикаго198 некоторые азиаты -
буддисты и брамины - обращались к европейцам с такими  словами,  выражающими
ходячее мнение Востока: "Вы посылаете к нам миссионеров  проповедывать  вашу
религию. Мы не отрицаем достои нства вашей  религии,  но,  познакомившись  с
вами за последние два века, мы видим, что  вся  ваша  жизнь  идет  наперекор
требованиям вашей веры и что вами двигает не дух правды и любви,  завещанный
вам вашим Богом, а дух корысти и насилия, свойственный всем дурн  ым  людям.
Значит, одно из двух: или ваша религия, при своем внутреннем  превосходстве,
не может быть практически осуществленной и, следовательно, не  годится  даже
для вас, ее исповедующих; или же вы так дурны, что не хотите  исполнять  то,
что можете и должн ы. И в том, и в другом случае вы  не  имеете  перед  нами
никакого  преимущества  и  должны  оставить  нас  в  покое"199.  Убедительно
возразить на это можно не словами, а только делами. Против Европы, внутренно
объединенной и действительно христианской, Азия не име ла бы  ни  оправдания
борьбы, ни условий победы.
   Война была прямым  средством  для  внешнего  и  косвенным  средством  для
внутреннего объединения человечества. Разум запрещает  бросать  это  орудие,
пока оно нужно, но совесть обязывает стараться,  чтобы  оно  перестало  быть
нужным и чтобы естественная организация
   разделенного на враждующие части человечества действительно переходила  в
его нравственную, или духовную, организацию.  Общее  изображение  всей  этой
нравственной организации, которая заложена  в  природе  человека,  внутренно
опирается на безусловное Добро  и  ос  уществляется  вполне  чрез  всемирную
историю, - это изображение совокупности нравственных условий,  оправдывающих
добро в мире, должно завершить собою нравственную философию.
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. НРАВСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА В ЕЕ ЦЕЛОМ
   I
   Естественная организация человечества  имеет  тот  смысл,  что  различные
человеческие единицы и группы поставлены по природе в  необходимость  такого
взаимодействия,  при  котором  их   частные   потребности   и   деятельности
уравновешиваются в результатах общего значен ия,  ведущих  к  относительному
совершенствованию целого. Так,  издревле  нужды,  пастухов  и  земледельцев,
воинственный дух народных вождей и  корыстолюбивая  предприимчивость  купцов
создавали  житейскую  образованность  и  двигали  всемирную  историю.  Такое
естествен  ное  устроение  дел  человеческих,  благодаря  которому   частные
стремления ведут к общему успеху, выражает некоторое действительное единство
человечества. Но это единство  несовершенно  и  с  внешней  и  с  внутренней
стороны: с внешней - по своей фактической неполн оте, с внутренней - потому,
что оно не составляет предмета собственного сознания и собственной воли  тех
единиц и групп, которые в него входят. Такая солидарность существ помимо  их
мысли и воли уже дана в мире дочеловеческом - в единстве рода и  в  развитии
органических видов; остановиться  на  ней  недостойно  человека,  в  котором
объективный  и  родовой  разум  -  общее  сказуемое  природы  -   становится
индивидуальным   подлежащим.   Требуется   нравственная,   сознательная    и
добровольная организация человечества, во имя и в силу всеединого  Добра,  и
она становится прямою целью и задачей  мысли  и  жизни  с  тех  пор,  как  в
срединный момент  истории  это  Добро  открылось  в  своей  безусловности  и
полноте.  Единение  в  Добре  не  есть  только  совместность  и  фактическое
уравновешение частных
   стремлений и действий в общем результате,  а  прямое  содружество  лиц  и
групп в единодушной деятельности для достижения всеобщей  цели:  абсолютного
совершенства, которое понимается и принимается как их собственная цель.
   Имея своею задачей осуществление безусловных норм добра, или  деятельного
(практического) совершенства, нравственная  организация  человеческой  жизни
определяется  вообще  как   совершенствование.   При   этом   с   логическою
необходимостью возникает прежде  всего  вопр  ос:  кто  совершенствуется?  -
вопрос о субъекте нравственной организации. Мы знаем, что лица в отдельности
не  существуют,  а  следовательно,  и  не  совершенствуются.  Действительный
субъект совершенствования, или нравственного прогресса (как и  исторического
воо бще),  есть  единичный  человек  совместно  и  нераздельно  с  человеком
собирательным, или обществом.  Как  не  всякое  сочетание  молекул  образует
органическую клеточку  и  не  всякое  скопление  клеточек  составляет  живое
существо, точно так же не всякое собрание единич ных людей и групп  образует
действительного и живого носителя нравственной организации. Чтоб иметь такое
значение,  т.е.   чтоб   органически   восполнять   нравственную   личность,
собирательное целое должно быть  не  менее  ее  реальным  и  в  этом  смысле
равносильным и
   равноправным с нею. Оно должно быть данным ей, а не созданным ею.
   Естественные группы, реально расширяющие  жизнь  личности,  суть:  семья,
народ, человечество -  три  пребывающие  степени  воплощения  собирательного
человека, чему в порядке историческом соответствуют ступени: кровно-родовая,
народно-политическая и духовно-всел енская. Последняя может открыться только
под условием одухотворения двух первых.
   Может ли семья входить в состав окончательной  и  всемирной  нравственной
организации? Не есть ли это  только  преходящая  ограниченность  в  развитии
человеческой жизни? Но ведь и личность в своем данном состоянии  и  в  своем
эгоистическом стремлении к исключител ьному обособлению есть тоже преходящая
ограниченность, точно так же и народ и само человечество.  Дело  не  в  том,
чтобы идеализировать и увековечивать эту тленную сторону в  тех  или  других
подлежащих жизни, а в том, чтобы открылась и разгорелась  скрытая  под  этим
тленом искра Божества, чтобы нашлось в условной и преходящей форме  присущее
ей безусловное и вечное значение и утвердилось  не  только  как  неподвижная
идея, но и как начало исполнения, как  задаток  совершенства.  Положительные
стихии жизни в своих отно сительных  и  временных  проявлениях  должны  быть
поняты и приняты нами как условные данные для решения безусловной задачи.  В
семье эти естественные данные суть  три  поколения,  преемственно  связанные
между  собою  рождением:  деды-родители,  дети-родители   и   дети-   внуки.
Непрерывность и относительность этой связи не  упраздняет  ее  тройственного
состава как пребывающей нормы: за нее выступающие члены ряда в ту и в другую
сторону  -