ть только разросшийся род, - что противоречило  б
ы истине, - а на то, что нравственный принцип этого  нового  великого  союза
должен быть в сущности тот же, как и принцип  малого  союза  -  родового.  В
действительности государства произошли из войн и договоров, но это не мешает
тому, что цель или смысл их обр азования состоит в том, чтобы  установить  в
широком кругу народных и даже международных отношений такую же  солидарность
или мирное сожитие людей, какое существует искони в пределах рода.
   Процесс образования государств и связанные  с  ним  перемены  во  внешней
жизни людей не входят  в  нашу  задачу;  нас  занимает  только  нравственное
положение личности относительно этой  новой  общественной  среды.  Пока  над
родом поднимались только начатки и попытки
   образования высших форм - в виде племен и племенных союзов,  -  положение
личности  существенно  не  изменялось  или  изменялось,  так  сказать,  лишь
количественно:  нравственное  сознание  получало  большее  удовлетворение  и
полнее   осуществлялось   благодаря   расширению    области    практического
взаимодействия - вот и все. Бог-предок данного рода находил себе  братьев  в
таких же богах и других родов, происходило взаимное признание богов, религии
отдельных родов соединялись и получали отчасти (периодически, во время общих
пл еменных празднеств) собирательное  значение,  но  характер  богопочитания
оставался тот же. Точно так  же  и  выражение  человеческой  солидарности  -
защита своих  и  обязанность  воздаяния  за  обиды,  им  нанесенные,  -  при
образовании племени и союза племен оставалось неприкосновенным. Существенное
изменение  явилось  с  возникновением  отечества  и  государства.  Хотя   бы
национальная религия и произошла из развившегося культа родоначальников,  но
это происхождение  ее  забыто  самим  народом;  точно  так  же  бесстрастная
государст венная юстиция есть нечто существенно иное,  чем  кровавая  месть.
Тут мы уже  видим  не  расширение  только  прежнего  (родового)  порядка,  а
создание  нового.  И  вот   в   связи   с   возникновением   этого   нового,
национально-государственного порядка могло явиться и действ ительно являлось
нравственное, принципиальное столкновение  между  образующими  общественными
силами, которое на поверхностный взгляд может быть принято  за  столкновение
между алчностью и обществом, как таковыми.
   VII
   Не только  племя  и  племенной  союз,  но  и  национально-государственная
организация - отечество - не упраздняет первичной общественной  клеточки,  а
только изменяет ее значение. Это  изменение  может  быть  выражено  в  такой
краткой, но совершенно точной формуле: го сударственный  порядок  превращает
род в семью. В самом деле, до образования государства семейной жизни, строго
говоря, не существует. Та элементарная  группа  связанных  более  или  менее
близким кровным родством людей, которая образует общественную организаци ю в
те времена, совсем не  похожа  на  настоящую  семью  в  весьма  существенном
отношении. Отличительный признак семьи есть то, что она  представляет  форму
жизни частной, приватной, в противуположность публичной:  "публичная  семья"
есть противоречие в терминах.
   Но это различие между публичным  и  частным  могло  возникнуть  только  с
образованием и развитием государственности, представляющей именно  публичную
(по преимуществу) сторону общежития. А раньше, до  отделения  юридических  и
политических отправлений  общественно  й  жизни  от  бытовых,  когда  суд  и
расправа, война  и  мир  были  еще  собственным  делом  элементарных  кровно
связанных групп, ясно, что такие группы, и даже  самые  тесные  из  них,  не
имели отличительного признака семьи, или домашнего общества, и получили этот
новы й характер лишь тогда, когда упомянутые функции  отошли  к  государству
как к особой публичной или всенародной организации.
   Но это превращение прежнего рода, т.е. союза политико-бытового, в  семью,
т.е. в союз исключительно бытовой, частный, или домашний, могло быть понятно
двояко: со стороны очищения и внутреннего  возвышения  родовой  связи  и  со
стороны ее внешнего умаления и у нижения85. Так как обязанности лица  к  его
роду были долгое время единственным выражением его нравственности, то натуры
косные и пассивные могут находить безнравственным  подчинение  рода  новому,
высшему единству - отечества или государства. Для личного соз нания является
небывалый прежде вопрос: на  сторону  какого  из  двух  общественных  союзов
стать: на  сторону  более  тесного  и  близкого  или  же  более  широкого  и
отдаленного? Но как бы ни решился этот вопрос тем или другим  человеком,  во
всяком случае ясно, что эт о не есть вопрос между личностью  и  обществом  и
даже не вопрос  между  двумя  видами  общественной  связи  -  родственной  и
национальной, а только вопрос между остановкою человеческой жизни на степени
родового быта и прогрессом  этой  жизни  при  посредстве  государс  твенного
порядка.
   Если  в  родовом  союзе,  в  его  нравственных  условиях  и   учреждениях
человеческая личность может лучше осуществлять свое внутреннее  достоинство,
нежели  в  состоянии  звериного  обособления,  то  уже   исторический   опыт
показывает, что дальнейшее ее развитие  и  соверш  енствование  требует  тех
более сложных жизненных  условий,  которые  создаются  лишь  в  образованных
государствах.  Пусть  незрелая  фантазия   начинающего   поэта   прославляет
полудикий быт кочующих цыган: непререкаемая оценка этой фантазии заключается
в том простом
   факте, что сын образованного общества, Пушкин, мог создать своих "Цыган",
тогда как сами цыгане при своих мнимых преимуществах никак не могли  создать
своего Пушкина86.
   Все, чем мы питаем  свою  духовную  природу,  все,  что  дает  красоту  и
достоинство нашей жизни в  области  религии,  науки  и  искусства,  все  это
выросло на  почве  образованного  общежития  обусловленного  государственным
порядком, - все это создано не родом, а  отечес  твом.  А  потому  те  люди,
которые, при еще господствующем родовом быте, становились на сторону  только
еще  возникавшего  или  даже  только  еще  предвидимого  ими,   ими   же   и
основываемого  отечества,   были   носителями   высшего   сознания,   лучшей
лично-общественной  нравс  твенности,  были  благодетелями  человечества   и
историческими подвижниками, и не  напрасно  благодарные  гражданские  общины
Греции и других стран почитали таких людей как своих героев - эпонимов.
   Прогресс общества не есть  дело  безличное.  Столкновение  предприимчивой
личности с ее ближайшею общественною  средой  приводило  к  основанию  более
обширного и значительного отечества. Носители  сверхродового  сознания  или,
точнее,  полусознательного  стремления  к  более  широкой  нравственности  и
общественности, чувствовавшие себя тесно в родовом  быту,  разрывали  с  ним
связь,  собирали  вокруг  себя  вольную   дружину,   основывали   города   и
государства.  Произвол  мнимонаучной  критики  поспешил  превратить  в   миф
беглянку Дидону , основывающую Карфаген,  или  братьев-изгоев,  основывающих
Рим120. Но и времена вполне исторические представляют  достаточно  примеров,
внушающих нам законное доверие  к  тем  древним  сказаниям.  Личный  подвиг,
расторгающий данные общественные  границы  для  созда  ния  новых  и  высших
культурно-политических образований, есть явление слишком основное, чтобы оно
могло не встречаться во все возрасты человечества87.
   Невозможно  допустить  не  только  на  основании  исторического,   но   и
естественно-исторического  опыта,   чтобы   данная   организованная   группа
распалась  или  подверглась   какому-нибудь   существенному   преобразованию
(наприм., вошла бы в состав другого, более обширного
   целого) иначе как при  участии  окончательных  единиц,  ее  составляющих.
Окончательная единица человеческого общества есть  личность,  и  она  всегда
была деятельным началом  исторического  прогресса,  т.е.  перехода  от  узко
ограниченных  и  скудных  форм  жизни  к  более  обширным  и  содержательным
общественным образованиям.
   VIII
   Данная тесная общественная группа (скажем, род) имеет права на единичного
человека, так как только в ней и чрез нее он мог  начать  реализацию  своего
внутреннего достоинства. Но эти общественные права над  личностью  никак  не
могут быть безусловными, потому
   что данная  группа,  в  своем  обособлении,  представляет  лишь  одну  из
относительных  ступеней  исторического   прогресса,   тогда   как   личность
человеческая может проходить все эти  ступени,  имея  в  себе  стремление  к
бесконечному  совершенству,  которое,  очевидно,  не  и  счерпывается  и  не
удовлетворяется  окончательно  никаким  ограниченным  общественным   строем.
Другими словами, личность в  силу  присущей  ей  внутренней  беспредельности
может  быть  окончательно  и  безусловно   солидарною   и   нераздельною   с
общественною средою не в ее
   данных  ограничениях,  а  только  в  ее  бесконечной   целости,   которая
постепенно проявляется по мере того, как общие  формы  во  взаимодействии  с
единичными лицами расширяются, возвышаются и совершенствуются. Личный подвиг
плодотворен только в обществе, но в обще стве подвижном. Беззаветно отдаться
какой-нибудь ограниченной и неподвижной форме общежития человек не только не
обязан, но и не имеет права, ибо он мог бы это сделать лишь в  ущерб  своему
человеческому достоинству.
   Но если,  таким  образом,  предприимчивый  член  рода  нравственно  прав,
восставая   против   родового   консерватизма   и   содействуя   образованию
государства, в силу которого  прежние  самостоятельные  общественные  группы
превращаются в элементарные клеточки нового обшир ного целого, то отсюда  же
следует, что и этот новый государственный строй не  имеет  безусловных  прав
над  прежними  родовыми  (отныне  только  семейными)  связями.   Представляя
сравнительно высшую, но никак не абсолютную форму  человеческого  общежития,
государств енный порядок имеет лишь относительное преимущество перед родовым
бытом. А этот,  будучи  лишь  преходящею  ступенью  общественного  развития,
заключает в себе, однако,  и  некоторый  безусловный  нравственный  элемент,
который сохраняет свою силу и в государстве,
   должен быть священным и для него. В  самом  деле,  мы  ясно  различаем  в
родовой  нравственности  ее  двоякий  состав:   1)   то,   что   связано   с
представлением о роде как о совершенно независимой, или самозаконной,  форме
общежития, чем он и был в свое время, но чем пе рестал быть  с  образованием
государства, - это, значит, есть преходящий,  упраздняемый  элемент  родовой
нравственности;  и  2)  естественные  обязанности,  вытекающие  из  близкой,
кровной связи и постоянного сожития, которые  очевидно  сохраняют  все  свое
значение и при переходе к быту государственному, или  -  что  то  же  -  при
превращении рода в семью. Жесткая оболочка  родовой  организации  лопнула  и
распалась, но  нравственное  зерно  семьи  осталось  и  останется  до  конца
истории. Между тем, когда переход из одного быта в
   другой   только   что    совершился,    представители    новообразованной
государственности в сознании  ее  недавно  открывшегося  преимущества  перед
родовым союзом легко могли приписать новому  порядку  не  принадлежащее  ему
абсолютное  значение  и  закон  государственный  пост  авить   выше   закона
естественного. В  происходящих  отсюда  столкновениях  нравственная  правота
принадлежит уже не этим представителям  относительно  высшего  общественного
порядка, а защитникам того безусловного в  старине,  что  должно  оставаться
одинаково священн ым  при  всяком  общественном  порядке.  Тут  консерватизм
перестает быть слепою или же своекорыстною  косностью  и  становится  чистым
сознанием высшего долга; тут воплощение охранительного начала  -  женщина  -
обычный оплот низменной рутины -  становится  носительни  цею  нравственного
героизма. Софоклова Антигона есть олицетворение того безусловно ценного, что
осталось и навсегда останется от родового быта при превращении рода в  семью
с наступлением  государственного  порядка.  Она  нисколько  не  помышляет  о
политической
   автономии рода, о праве кровавой мести и т.д., - она стоит только за свое
безусловное право на исполнение своей безусловной обязанности благочестия  и
братолюбия: дать честное погребение ближайшему родичу, который ни  от  кого,
кроме  нее,  не  может  его  получ  ить.  В  ней  нет   никакой   вражды   к
государственному порядку в его нравственных основах,  а  только  сознание  -
совершенно истинное, - что вне этих основ требования  положительного  закона
не безусловны, а имеют свои границы в праве естественном,  освященном  религ
ией и охраняющем семейные обязанности, хотя бы против государства, когда оно
присваивает себе недолжное. Столкновение Антигоны с Креоном не есть коллизия
двух нравственных  сил  -  личной  и  общественной,  это  есть  столкновение
нравственной  силы,  как  такой,   с   силою   противонравственной.   Нельзя
согласиться с общепринятым  взглядом  на  Антигону  как  на  носительницу  и
поборницу личного чувства против общего закона, воплощенного в представителе
отечества - Креоне. Действительный смысл  трагедии  совершенно  иной.  Религ
иозное отношение к умершим  есть  нравственная  обязанность,  на  исполнении
которой  основано  всякое  общество,  а  личное  чувство   выражает   только
субъективную сторону дела. И в  наши  дни  погребение  и  почитание  умерших
родичей совершаются не по одному личному чув ству, тем более  -  во  времена
древние. Чувства  может  и  не  быть,  но  обязанность  остается.  Сердечную
привязанность Антигона имела  к  обоим  братьям,  но  священная  обязанность
связывала ее с тем из них, который  нуждался  в  ее  религиозной  помощи.  И
будучи образцо м нравственной личности, Антигона вместе с тем  и  тем  самым
есть представительница  истинной  общественности,  которая  держится  только
исполнением обязанностей. Нисколько не скрывая своих чувств,  она  ссылается
как на основание своих действий не на них, а на
   священную обязанность, которая  должна  быть  исполнена  до  конца  (((((
(((:((((? ke...(((((, ((((( ((((, - ?((( (((((r("(((()121, хотя, разумеется,
эта обязанность  не  есть  отвлеченный  долг,  выражение  вечного  реального
порядка:
   так как более времени
   Угождать мне подземным пред здешними,
   Ибо там пребуду навеки я. Ты ж, если хочешь.
   Богами чтимое имей в небрежении122.
   И на вопрос Креона: и ты дерзнула объявленные преступить законы?123 - она
ссылается  не  на  свое  личное  чувство,  а  на  абсолютное  право  вечного
нравственного порядка, неотменимого гражданскими законами:
   Ибо не Зевс то был, кто возвестил мне их,
   И не подруга богов подземных, Правда,
   Такие людям дала Законы.
   И не может быть столько силы в твоих веленьях,
   Чтобы смертную волю поставить выше
   Неписаных и неизгладимых божьих уставов124.
   Со своей стороны Креон никак  не  есть  представитель  государственности,
нравственная основа которой та же, что и в роде, лишь с преимуществом  более
полного  осуществления,   -   он   есть   представитель   государственности,
извращенной или поставившей себя в ложное
   положение - зазнавшейся.  Но  откуда  же  произошло  это  извращение,  не
лежащее в существе и цели государства, как не от злых  личных  страстей  его
представителей,  в  настоящем  случае  Креона?  Значит,  можно  было  бы   с
одинаковым правом прямо наоборот популярному  п  редставлению  сказать,  что
Антигона есть носительница общественного, а Креон - личного начала. Но и то,
и другое будет неточно и  недостаточно.  Ясно,  что  самое  противоположение
личности и общества, личного и общественного начала в этом случае, как и  во
все х других, несогласно с истиною дела. Действительное  противуположение  и
столкновение тут не социологическое, а чисто-нравственное - между  добром  и
злом, из коих каждое проявляется нераздельно и в  личной  и  в  общественной
сфере. Каин убил Авеля не потому, ч то  был  представителем  личного  начала
против родственного союза, - ибо тогда бы  все  развитые  "личности"  должны
были  непременно  умерщвлять  своих  братьев,  -  а  потому  убил,  что  был
представителем  злого  начала,  которое  может  проявляться  и  единично,  и
собирате льно, и  лично,  и  публично.  И  Креон  в  свою  очередь  запретил
гражданам  исполнение  известных  религиозно-нравственных  обязанностей   не
потому, что был глава государства, а потому, что был зол и  подчинялся  тому
же началу, которое действовало в Каине раньше вся кого государства. Конечно,
всякий закон есть акт государственный, но положение Креона  определяется  не
тем, что он издал закон, а тем, что он издал  закон  нечестивый,  а  в  этом
виновата  была  уже  не  государственность,   а   собственная   нравственная
негодность Кр еона; ибо едва ли  кто  решится  утверждать,  что  непременная
функция государства состоит в том, чтобы  издавать  не  иные  какие-либо,  а
именно только нечестивые и бесчеловечные законы.
   Итак,  Креон  есть  носитель  не  государственного,   а   злого   начала,
коренящегося в личной воле, но проявляющегося и  воплощающегося  и  в  жизни
общественной, в данном случае в виде дурного государственного  закона.  И  в
свою    очередь    Антигона,    жертвующая     жизнью     для     исполнения
религиозно-нравственной обязанности, лежащей в основе общежития, есть только
представительница   добра,   также   коренящегося   в   личной   воле,    но
осуществляемого в истинной общественности.
   Всякое столкновение в  жизни  человечества  окончательно  сводится  не  к
относительным   противоположениям   социологическим,   а    к    безусловной
противоположности добра и самоутверждающегося зла. Но если,  таким  образом,
глубочайшая сущность вопроса всегда одна и та
   же, отсюда не следует, чтобы различные исторические положения, в  которых
он снова и снова открывается, были лишены - даже с этической точки зрения  -
собственного интереса и значения. Внутреннее существо добра и зла  с  полною
отчетливостью познается не ина  че  как  в  их  типичных  проявлениях.  Зло,
проявляющееся в извращении государственной идеи, или в превознесении  закона
государственного   над   законом   нравственным,   есть    зло    совершенно
специфическое, или особая, более высокая степень зла, чем, например, простое
убийство или даже братоубийство, но именно вследствие своей большей тонкости
и сложности оно субъективно более извинительно или меньше вменяется в  вину,
нежели эти грубые злодеяния. Поэтому Креон, напр., должен быть признан  хотя
общественно более вредны м, но лично менее виновным, нежели Каин.
   Есть еще другой  важный  оттенок  положения  в  этой  глубочайшей  драме.
Государственный порядок вообще есть высшая  ступень  исторического  развития
сравнительно с родовым строем. Эта высшая ступень только  что  достигнута  в
Элладе.  В  представителях  нового  порядка   еще   свежа   память   о   его
возникновении, борьбе и торжестве. Эта недавняя победа  нового  над  старым,
высшего над низшим не есть что-нибудь случайное -  ввиду  явных  преимуществ
объединяющей государственности перед родовым раздором ее торжество сознается
как я вление прогрессивное, необходимое и  должное.  Отсюда  самоуверенность
Креона в начале драмы. Изданный им злой закон, ставящий  преданность  новому
отечеству выше  первоначальных  религиозных  обязанностей,  не  есть  только
злоупотребление государственною властью, а и злоупотребление  победою  -  не
местною победою фивян  над  аргивянами,  а  общею  победой  государственного
порядка - отечества и города - над родом. Поэтому на Креона нельзя  смотреть
- и древние не смотрели - как на тирана только, в  смысле  представителя  ли
чного произвола и фактической силы88. В изданном  им  законе  предполагалось
выражение общей воли  граждан.  Краткое  предис