как  необходимое  условие  правомерной  организации
общества. В простейшем практическом выра жении смысл государства  состоит  в
том,  что  оно  в  своих  пределах  подчиняет  насилие  праву,  произвол   -
законности,  заменяя  хаотическое  и  истребительное  столкновение   частных
элементов природного  человечества  правильным  порядком  их  существования,
причем прину ждение допускается лишь  как  средство  крайней  необходимости,
заранее определенное, закономерное и оправданное, поскольку оно  исходит  от
общей и  беспристрастной  власти.  Но  эта  власть  простирается  только  до
пределов данной государственной территории. Над  от  дельными  государствами
нет общей власти, и потому столкновения  между  ними  решаются  окончательно
только насильственным способом - войною.  Что  этот  факт  не  соответствует
безусловному нравственному началу, как такому,  -  об  этом  не  может  быть
спора. Относите льное значение войны и действительный путь к ее  упразднению
- вот последние из тех коренных практических вопросов, которые собирательная
жизнь исторического человечества ставит нравственному сознанию.
   ГЛАВА ВОСЬМНАДЦАТАЯ. СМЫСЛ ВОЙНЫ
   I
   Никто, кажется, не сомневается в том, что здоровье, вообще  говоря,  есть
благо, а болезнь - зло, что первое есть норма, а второе -  аномалия;  нельзя
даже определить,  что  такое  здоровье,  иначе  как  назвав  его  нормальным
состоянием организма, а для болезни не т другого определения, как "уклонение
физиологической жизни от ее нормы". Но эта аномалия  физиологической  жизни,
называемая  болезнью,  не  есть,  однако,  бессмысленная   случайность   или
произвольное создание внешних, посторонних самому больному, злых сил. Не
   говоря уже о неизбежных болезнях  роста  или  развития,  по  мнению  всех
мыслящих врачей,  настоящая  причина  болезней  заключается  во  внутренних,
глубоко лежащих изменениях самого организма, а  внешние,  ближайшие  причины
заболевания (напр., простуда, утомление,
   заражение) суть только поводы для обнаружения причины внутренней, и точно
так  же  те  болезненные  явления,  которые  обыкновенно  людьми  незнающими
принимаются за самую болезнь (напр.,  жар  и  озноб,  кашель,  разные  боли,
ненормальные выделения),  на  самом  деле  в  ыражают  только  успешную  или
неуспешную борьбу организма против разрушительного действия тех внутренних и
большею частью загадочных  в  своем  последнем  основании,  хотя  фактически
несомненных, расстройств, в которых заключается настоящая сущность  болезни;
от  сюда  практический  вывод:  врачебное  искусство  должно  иметь  главным
предметом не внешние проявления болезни, а ее внутренние причины, оно должно
определить по крайней  мере  фактическую  их  наличность  и  затем  помогать
целительным  действиям  самого  организма,  у   скоряя   и   восполняя   эти
естественные процессы, а не насилуя их.
   В  подобном  же  положении  находится  вопрос   о   хронической   болезни
человечества - международной вражде, выражающейся в войнах. Симптоматическое
ее лечение, то есть направленное не на внутренние причины, а лишь на внешние
проявления, было бы  в  лучшем  случае  т  олько  сомнительным  паллиативом;
простое, безусловное ее отрицание не имело бы никакого определенного смысла.
При нравственном расстройстве внутри человечества внешние войны бывали и еще
могут быть необходимы и полезны, как при глубоком физическом  расстро  йстве
бывают необходимы и полезны такие болезненные явления, как жар или рвота.
   По-настоящему относительно войны следует ставить не один, а три различных
вопроса: кроме общенравственной оценки войны  есть  другой  вопрос  -  о  ее
значении в истории человечества, еще  не  кончившейся,  и,  наконец,  третий
вопрос, личный -  о  том,  как  я,  то  ест  ь  всякий  человек,  признающий
обязательность  нравственных  требований  по  совести   и   разуму,   должен
относиться теперь и здесь к факту войны и к тем условиям,  которые  из  него
практически вытекают? Смещение или  же  неправильное  разделение  этих  трех
вопросов - о бщенравственного или  теоретического,  затем  исторического  и,
наконец, лично-нравственного или практического, - составляют главную причину
всех недоразумений и кривотолкований по поводу войны,  особенно  обильных  в
последнее время.
   Осуждение  войны  в  принципе  уже  давно  сделалось   общим   местом   в
образованном человечестве. Все согласны в том, что мир есть добро,  а  война
зло: наш язык уже автоматически  произносит  выражения:  блага  мира,  ужасы
войны, и никто  не  решится  сказать  наоборот:  "  благодеяния  войны"  или
"бедствия мира". Во всех церквах молятся о временах мирных и  об  избавлении
от меча или от браней, которые ставятся здесь наряду с огнем, гладом, мором,
трусом и потопом. Кроме дикого язычества все  религии  осуждают  в  принципе
войну. Еще еврейские пророки проповедовали умиротворение всего  человечества
и даже всей природы. Того же требует буддийский принцип сострадания ко  всем
живым существам. Христианская заповедь любви к врагам исключает  войну,  ибо
любимый враг перестает быть враго м,  и  с  ним  уже  нельзя  воевать.  Даже
воинственная религия  ислама  смотрит  на  войну  только  как  на  временную
необходимость, осуждая  ее  в  идеале.  "Сражайтесь  с  врагами,  доколе  не
утвердится Ислам",  а  затем:  "Да  прекратится  всякая  вражда",  ибо  "Бог
ненавидит н ападающих" (Коран, сура II).
   Со стороны общенравственной оценки нет и не может быть двух  взглядов  на
этот предмет: единогласно всеми признается, что  мир  есть  норма,  то,  что
должно быть, а война - аномалия, то, чего быть не должно.
   II
   Итак, на первый вопрос о войне существует один  бесспорный  ответ:  война
есть зло. Зло же бывает или безусловное (как, напр., смертный  грех,  вечная
гибель), или же относительное, то есть  такое,  которое  может  быть  меньше
другого  зла  и  сравнительно  с  ним  дол  жно  считаться  добром   (напр.,
хирургическая операция для спасения жизни).
   Смысл войны не исчерпывается ее  отрицательным  определением  как  зла  и
бедствия; в ней есть и нечто положительное - не в том смысле, чтобы она была
сама по себе нормальна, а лишь в том, что она бывает реально необходимою при
данных условиях. Эта точка зрен ия на ненормальные явления вообще  не  может
быть устранена,  и  на  нее  приходится  становиться  не  в  противоречии  с
нравственным началом, а,  напротив,  в  силу  его  прямых  требований.  Так,
например, хотя всякий согласится, что выбрасывать детей из  окошка  на  мост
овую есть само по себе дело безбожное, бесчеловечное и  противоестественное,
однако, если во время пожара  не  представляется  другого  средства  извлечь
несчастных младенцев из пылающего дома, то это ужасное  дело  становится  не
только позволительным, но и обяз ательным. Очевидно, правило  бросать  детей
из окошка в крайних  случаях  не  есть  самостоятельный  принцип  наравне  с
нравственным  принципом  спасания  погибающих;   напротив,   это   последнее
нравственное требование остается и здесь единственным побуждением действий ;
никакого отступления от нравственной нормы здесь нет, а есть  только  прямое
ее приложение способом  хотя  неправильным  и  опасным,  но  таким,  однако,
который в силу реальной необходимости оказывается единственно возможным  при
данных условиях.
   Не зависит ли и  война  от  такой  необходимости,  в  силу  которой  этот
ненормальный сам по себе способ действия становится  позволительным  и  даже
обязательным при известных обстоятельствах? Вопрос  этот  может  быть  решен
только исторически, но иногда его ошибочн о переносят на более широкую почву
- естественнонаучную, связывая необходимость войны с  всемирным  (будто  бы)
принципом борьбы за существование.
   На самом деле борьба  за  существование  ни  в  животном  царстве,  ни  в
человечестве не имеет ничего общего с войною. Когда говорят,  что  известный
вид существ победил в борьбе за существование, то это вовсе не  значит,  что
он одолел каких-то врагов в каких-нибу дь прямых столкновениях или  открытых
боях, - это означает только, что  достаточная  приспособленность  к  внешней
среде  или  окружающим   условиям   позволила   этому   виду   сохранить   и
распространить свое существование,  что  не  всем  одинаково  удается.  Если
мамонты в
   Сибири исчезли побежденными в борьбе за существование, а куницы победили,
то это, конечно, не значит, что куницы были храбрее  и  сильнее  мамонтов  и
истребили их в открытом бою с помощью своих зубов и лапок. Подобным  образом
еврейская   народность,   давным-да   вно   обезоруженная   и   сравнительно
малочисленная,   оказалась   несокрушимою   в   исторической    борьбе    за
существование, тогда как многие века  военных  успехов  не  предохранили  от
гибели огромную Римскую империю,  как  и  предшествовавшие  ей  воинственные
державы.
   Как борьба за существование происходит помимо войны  и  пользуется  иными
способами, не имеющими ничего общего с дракой, так со своей стороны и  война
имеет другие основания, независимо от борьбы из-за жизненных  средств.  Если
бы все дело было в этих средства х, так что  враждебные  столкновения  между
существами происходили бы только из-за пропитания, тогда  первобытная  эпоха
истории была бы самою мирною. Ибо людей тогда было очень мало, требования их
были простые, и перед каждым был великий простор для их удовл  етворения.  В
драке и взаимном истреблении был бы тогда только риск и  никакой  выгоды.  С
этой стороны нормальный исход всяких ссор представлялся сам собою. "И сказал
Авраам Лоту: да не будет распри между мною  и  между  тобою  и  между  моими
пастухами и твоими, ибо люди - братья мы (ки анашим ахим анахну).  Разве  не
вся земля перед лицом твоим открыта? Так разойдемся:  если  ты  налево  -  я
направо, а если ты направо - я налево. - И поднял Лот глаза  свои  и  увидел
всю округу Иорданскую, - ибо вся  она  была  напоена  во  дами  (прежде  чем
погубил Превечный  Содом  и  Гоморру),  -  как  сад  Превечного,  как  земли
египетские, если идти к Цоару. И выбрал себе Лот всю  округу  Иорданскую,  и
двинулся Лот к Востоку, и расстались они друг с другом" (Быт. XIII 8 - 11).
   Если, однако, такое полюбовное соглашение бывало в те времена лишь редким
явлением, вообще же первобытные отношения в  человечестве  более  напоминают
"войну всех против всех" (по известной теории философа Гоббеса)187,  то  это
происходило не от вынужденной б орьбы за существование, а от свободной  игры
злых страстей. То братоубийство, которым открывается история,  было  вызвано
завистью, а не голодом. И самый древний из дошедших до нас памятников поэзии
- воспроизведенная в Библии кровавая песня Каинова внука,
   Лемеха, говорит не о материальной нужде, а о дикой злобе, мстительности и
свирепом высокомерии: "И сказал Лемех женам своим:  Ада  и  Цилла,  услышьте
голос мой, жены Лемеха, прислушайтесь к словам моим! что мужа убил я за язву
мою, и отрока за рану мою; что семь раз отмстится Каин, а Лемех семьдесят  и
семь раз" (Быт. IV 23, 24).
   III
   При господстве таких чувств малочисленному  вначале  человечеству,  слабо
размножающемуся сравнительно с  большинством  других  животных,  грозила  бы
скорая погибель, если бы война всех против всех не встречала  противовеса  в
родовой  связи,  коренящейся  в  материн   ском   инстинкте,   развивающейся
посредством семейных чувств и отношений и закрепляемой  в  религии  предков.
Образуемый всем этим родовой быт (в широком смысле)166  может  считаться  за
первоначальную ступень исторического развития, так как человечество никогда,
собственно, не состояло из одних отдельных, уединенных  особей,  находящихся
на военном положении относительно друг  друга.  Родовая  связь  существовала
изначала, и "война всех против всех", как общее правило,  выражает  взаимное
отношение не между отдельными
   единицами, а лишь между отдельными родовыми группами; и это,  разумеется,
не в том смысле, чтобы каждый род находился на деле в непрерывной  войне  со
всеми другими, а лишь в том, что ни один род  не  был  ничем  обеспечен  или
огражден от случайности войны со в сяким другим родом. Но и такое  состояние
не могло быть продолжительным. Война между  родами  лишь  в  редких  случаях
кончалась истреблением слабейшего рода. При некотором равновесии сил исходом
борьбы был  договор,  или  соглашение,  освящавшееся  религией.  С  дру  гой
стороны, родовые группы более слабые, чтобы  избежать  погибели  в  неравной
борьбе, или  присоединялись  порознь  к  роду  более  сильному  на  условиях
подчиненности, или же многие вместе входили между собою  в  союз  на  равных
правах (федерации). Таким образом,
   война сама порождала  договоры  и  права  как  ручательство  мира.  Такие
соединения родов уже представляют собою зародыш государства.
   В  те  времена,  с  которых  начинаются  для  нас  связные   исторические
воспоминания, значительная часть человечества  уже  находилась  в  состоянии
государственном, притом по  двум  основным  типам:  западной  или  эллинской
политии, т.е. небольшой городской общины, и во  сточной  обширной  деспотии,
частию однонародной (напр., в Египте), частию многонародной (так  называемые
"всемирные монархии").
   Без государства  невозможен  был  бы  культурный  прогресс  человечества,
основанный  на  сложном  сотрудничестве  (кооперации)  многих   сил.   Такое
сотрудничество  в  сколько-нибудь  широких  размерах  было  недостижимо  для
разрозненных родов, находившихся в постоянной кр овавой вражде между  собою.
В государстве впервые являются  солидарно  действующие  человеческие  массы.
Война уже удалена изнутри этих масс и перенесена на более широкую окружность
государства. Если в родовом быту все (взрослые мужчины) всегда находятся под
   оружием,  то  в  государстве  воины  составляют  или  особую  касту,  или
профессию, или, наконец (при всеобщей повинности), военная служба составляет
лишь временное занятие граждан. Организация войны в государстве есть  первый
великий шаг на пути к осуществлению
   мира.  Особенно  это  ясно  в  истории  обширных  завоевательных   держав
(всемирных монархий). Каждое завоевание было  здесь  распространением  мира,
т.е.  расширением  того  круга,  внутри  которого  война  переставала   быть
нормальным явлением и становилась редкою и пред осудительною случайностью  -
преступным междоусобием. Несомненное,  хотя  и  полусознательное  стремление
"всемирных монархий" было - дать мир земле, покорив все народы  одной  общей
власти. Величайшая из этих завоевательных держав  -  Римская  империя  прямо
назыв ала себя миром - pax romana.
   Но и прежние монархии стремились к той же цели. Открытые в  девятнадцатом
веке надписи ассирийских и персидских царей не оставляют сомнения,  что  эти
завоеватели считали своим  настоящим  призванием  покорять  все  народы  для
установления мирного порядка на зем ле, хотя представления их об этой задаче
и о  средствах  ее  исполнения  бывали  обыкновенно  слишком  просты.  Более
сложными и плодотворными явились всемирно-исторические  замыслы  Македонской
монархии, которая опиралась на высшую силу эллинской образованности,
   глубоко и прочно проникшей в покоренный  восточный  мир.  Полной  ясности
идея всеобщего и вечного мира достигает у римлян,  твердо  веривших  в  свое
призвание покорить вселенную под власть одного закона. Эта идея  увековечена
в особенности Виргилием, который  (п  омимо  слишком  известного  tu  regere
imperio populos etc.
   Ты же, о Римлянин, правь народами властью державной,
   Смирным защитою будь, строптивых смиряя войною)188
   возвращается к ней при всяком случае  в  своей  "Энеиде"  как  к  высшему
вдохновляющему мотиву всей поэмы. Юпитер представляется, например, говорящим
Венере про ее потомков:
   Римлян, вселенной владык, народ одеянный тогой:
   Этих власти уже ни времен, ни границ я не ставлю;
   Царство им дал без конца...
   Тут с устранением войн времена укротятся крутые.
   Верность седая и Веста и Рем при брате Квирине
   Будут законы давать; железом затворов запрутся
   Грозные двери войны.
   (Эн. I 278 - 294).
   Тот же верховный бог говорит Меркурию про призвание родоначальника римлян
Энея покорить трепещущую войною Италию, чтобы водворить высокий род Тевкров,
которому суждено "всю землю подвесть под законы" (Эн. IV 229 - 31).
   Сравнивая четыре "всемирные монархии" в их  преемственности,  мы  находим
постепенное приближение к идеалу всеобщего  мира  как  со  стороны  внешнего
объема, так  и  со  стороны  внутренних  основ.  Первое,  Ассиро-Вавилонское
царство не выходило из пределов Передней
   Азии,   поддерживалось   беспрестанными   опустошительными   походами   и
законодательствовало  лишь  военными  приказами.  Второе,  царство  Кира   и
Ахеменидов присоединило к Передней  Азии  значительную  часть  Средней  и  с
другой стороны распространилось на Египет; изнутри оно опиралось на  светлую
религию Ормузда, узаконявшую нравственность и правосудие. В третьей монархии
- Александра и его преемников - впервые с историческим Востоком  соединяется
исторический Запад, и обе стороны спаиваются не только силою меча, но  также
идеальными   началами   эллинской   образованности.    Наконец,    прогресс,
представляемый четвертою, Римскою империею, состоит не  в  том  только,  что
римляне расширили прежнее единство до Атлантического океана, но и в том, что
они дали ему крепкое политическое сред оточие и твердую правовую  форму.  Во
всем этом миротворящем деле война была непременным средством  и  вооруженные
силы - необходимою опорою. Война и мир  имели  свой  точный  символ  в  двух
противоположных, но нераздельных ликах римского бога Януса.
   Война  сильнее  всего  объединяет  внутренние  силы  каждого  из  воюющих
государств или союзов и  вместе  с  тем  служит  условием  для  последующего
сближения и взаимного проникновения между самими противниками. Ярче всего  и
то и другое выступает в истории Эллады. Во всю эту историю только  три  раза
отдельные  греческие  племена  и  городские  общины  в   большинстве   своем
соединялись  вместе  для  общего  дела  и  обнаруживали   практически   свою
внутреннюю национальную  связь,  и  всякий  раз  это  было  вызвано  войною:
троянская война в
   начале, персидские войны в середине и поход Александра  Македонского  как
завершительный подвиг, благодаря которому создания  народного  гения  Греции
стали окончательно общим достоянием человечества.
   Троянская война утвердила греческий элемент в Малой Азии, где  он  затем,
питаясь другими культурными стихиями, достиг  своего  первого  расцвета:  на
малоазиатском побережье родилась и поэзия греков (гомерический эпос), и  тут
же возникла и развилась древнейша я школа их  философии  (Фалес  из  Милета,
Гераклит из Ефеса). Подъем соединенных  народных  сил  в  борьбе  с  персами
вызвал второй, еще более богатый расцвет духовного творчества, а  завоевания
Александра, бросив  эти  созревшие  семена  эллинизма  на  древнюю  почву  к
ультурной Азии и  Египта,  произвели  тот  великий  эллино-восточный  синтез
религиозно-философских  идей,  который  -  вместе  с   последующим   римским
государственным объединением - составлял  необходимое  историческое  условие
для распространения христианства. Без гре ческого языка и греческих понятий,
так же как без "римского мира" и римских военных  дорог,  дело  Евангельской
проповеди не могло бы совершиться так быстро и в таких широких  размерах.  А
греческие слова и понятия сделались общим достоянием только благодаря
   воинственному Александру и его полководцам; и римский "мир" был достигнут
многими веками войн, его охраняли легионы, и для этих легионов строились  те
дороги, по которым прошли апостолы. "Во всю землю, - поет церковь,  -  изыде
вещание их и в концы вселенны я глаголы их"189. Эта "вся земля" и эти "концы
вселенной" были только тем широким кругом (orbis), который