лении самого нравственного закона, что  может  иметь  место  лишь  в
разумном существе, поскольку его воля определяется этим представлением, а не
предполагаемым действием, и,
   следовательно, это благо  присутствует  уже  в  действующем  лице,  а  не
ожидается еще только как результат действия193.
   Но какой  же  это  закон,  представление  которого,  даже  помимо  всяких
ожидаемых результатов, должно определять собою волю для того, чтоб она могла
быть признана безусловно доброю в нравственном смысле? Так как мы  отняли  у
воли все эмпирические мотивы и все  ч  астные  законы,  основанные  на  этих
мотивах, т.е. лишили волю  всякого  материального  содержания,  не  остается
ничего более, как безусловная закономерность действия вообще,  которая  одна
должна служить принципом воли, то есть я должен всегда  действовать  так,  ч
тоб я мог при этом желать  такого  порядка,  в  котором  правило  этой  моей
деятельности стало бы всеобщим законом. Здесь  принципом  воли  служит  одна
закономерность  вообще,  без  всякого  определенного  закона,  ограниченного
определенными действиями, и так оно долж но быть, если только обязанность не
есть пустая мечта или химерическое понятие194.
   Такой этический принцип взят не из опыта. Даже невозможно указать в опыте
хотя бы один случай, в котором можно было бы с уверенностью утверждать,  что
правилом действия служит на самом  деле  этот  принцип,  а  не  какие-нибудь
эмпирические побуждения. Но это  о  бстоятельство,  очевидно,  нисколько  не
уменьшает значения нравственного принципа самого по себе, так как он  должен
выражать не то, что бывает, а то, что должно быть. Ничего не может быть хуже
для морали, как выводить принцип из эмпирических примеров, ибо
   всякий такой пример должен сам быть оценен  по  принципам  нравственности
для того, чтобы видеть, может ли он служить подлинным нравственным образцом,
так что самое нравственное значение  примера  зависит  от  определенных  уже
нравственных начал, которые, таким образом, уже предполагаются этим примером
и,  следовательно,  не  могут  из  него   быть   выведены.   Даже   личность
Богочеловека, прежде чем мы признаем ее за выражение  нравственного  идеала,
должна быть сравнена с идеей нравственного  совершенства.  Сам  он  говорит:
"Зачем называете вы меня благим, - никто не благ,  кроме  одного  Бога".  Но
откуда у нас понятие и о Боге, как высшем добре,  если  не  из  той  идеи  о
нравственном совершенстве, которую разум составляет a  priori  и  неразрывно
связывает с понятием свободной, или самозаконной, воли195.
   Из сказанного ясно, что все  нравственные  понятия  совершенно  априорны,
т.е. имеют свое место и источник в разуме, и  притом  в  самом  обыкновенном
человеческом разуме, не менее чем в самом умозрительном, что, следовательно,
они не могут быть отвлечены ни от
   какого эмпирического, а потому случайного познания и что в  этой  чистоте
их происхождения и заключается все их достоинство,  благодаря  которому  они
могут служить нам высшими практическими принципами196.
   Все существующее в природе действует по ее законам,  но  только  разумное
существо имеет способность действовать  по  представлению  закона,  т.е.  по
принципу, и эта-то  способность  называется  собственно  волей.  Так  как  к
выведению действий из законов необходим р азум, то, следовательно, воля есть
не что иное, как практический разум.
   Когда разум определяет волю непреложно, тогда действия  такого  существа,
признаваемые объективно необходимыми, необходимы и субъективно; то есть воля
в этом случае есть  способность  избирать  только  то,  что  разум  признает
независимо от склонности как  практи  чески  (нравственно)  необходимое  или
доброе. Если же разум сам по себе недостаточно  определяет  волю,  если  она
подчинена еще субъективным условиям (т.е.  некоторым  мотивам),  которые  не
всегда согласуются с объективными, если, словом, воля не вполне сама по
   себе согласна с разумом (как мы это и видим в действительности у  людей),
в таком случае действия, признаваемые объективно как  необходимые,  являются
субъективно  случайными  и  определение  такой  воли  сообразно  объективным
законам есть понуждение. То есть отн ошение объективных законов к не  вполне
доброй воле представляется как определение воли разумного  существа  хотя  и
основаниями разума, но  которым,  однако,  эта  воля  по  своей  природе  не
необходимо следует.
   Представление объективного принципа, поскольку он понудителен  для  воли,
называется повелением (разума), а формула повеления называется  императивом.
Все императивы выражаются некоторым долженствованием и показывают  чрез  это
отношение объективных законов р азума  к  такой  воле,  которая,  по  своему
субъективному свойству, не определяется со внутреннею  необходимостью  этими
законами, и такое отношение есть понуждение197. Эти императивы говорят,  что
сделать или от чего воздержаться было бы хорошо, но они говорят
   это такой воле, которая  не  всегда  что-нибудь  делает  потому,  что  ей
представляется, что  делать  это  хорошо.  Практически  же  хорошо  то,  что
определяет волю  посредством  представления  разума,  следовательно,  не  из
субъективных причин, а из объективных, то есть
   из  таких  оснований,  которые  имеют  значение  для  всякого   разумного
существа, как такого.
   Таким образом, практически хорошее или практическое добро различается  от
приятного, которое имеет влияние на волю лишь посредством ощущения по  чисто
субъективным причинам, имеющим значение только для того или  другого,  а  не
как разумный принцип, обязатель ный для всех.
   Вполне добрая воля также находится под объективными законами добра, но не
может быть  представлена  как  понуждаемая  этими  законами  к  закономерным
действиям, потому что она сама,  по  своему  субъективному  свойству,  может
определяться только представлением доб  ра.  Поэтому  для  божественной  или
вообще для святой воли не имеют значения никакие императивы; долженствование
тут неуместно, так как воля уже сама по себе необходимо согласна с  законом.
Таким образом, императивы суть лишь формулы, определяющие отношение
   объективного закона воли вообще к  субъективному  несовершенству  в  воле
того или другого разумного существа, напр. человека.
   Понятие императива вообще не имеет исключительно нравственного  значения,
а необходимо предполагается всякою  практическою  деятельностью.  Императивы
вообще   повелевают   или   гипотетически   (условно),   или   категорически
(изъявительно). Первый представляет практи ческую  необходимость  некоторого
возможного действия, как средства  к  достижению  чего-нибудь  другого,  что
является или может явиться желательным.  Категорический  же  императив  есть
тот, который представляет некоторое  действие,  как  объективно  необходимое
само по себе, без отношения к другой цели.
   Все, что возможно для сил  какого-либо  разумного  существа,  может  быть
представлено  как  возможная  цель  некоторой  воли,  и  потому   существует
бесконечное множество практических принципов, поскольку  они  представляются
как необходимые для достижения той или дру гой возможной цели.
   Все науки имеют практическую часть, состоящую из задач и из  правил,  или
императивов, указывающих, как может быть достигнуто разрешение  этих  задач.
Такие императивы могут быть названы императивами уменья  или  ловкости.  При
этом вопрос не в том, разумна и х ороша ли цель, а только в том,  что  нужно
делать, чтоб ее достигнуть:  предписание  для  врача,  как  вернее  вылечить
человека, и предписание для составителя  ядов,  как  вернее  его  умертвить,
имеют с этой стороны одинаковую ценность, поскольку каждое служит для
   полнейшего достижения предположенной цели. Но есть такая цель, которая не
проблематична, которая составляет не  одну  только  из  множества  возможных
целей, а предполагается как действительно существующая для  всех  существ  в
силу естественной необходимости, - эта цель есть счастье.
   Гипотетический императив, который представляет практическую необходимость
действий, как средства к достижению этой, всегда действительной цели,  имеет
характер ассерторический (утвердительный). Так как выбор лучшего средства  к
достижению  наибольшего   благо   состояния,   или   счастья,   определяется
благоразумием, или практическим умом (Klugheit),  то  этот  императив  может
быть назван императивом благоразумия; он все-таки гипотетичен, то есть имеет
только условное или относительное, хотя совершенно действительное з начение,
потому что предписываемое им действие предписывается не ради себя самого,  а
лишь как средство для другой цели, именно счастия.
   Наконец,  как  сказано,  есть  третьего  рода  императив,  который  прямо
непосредственно  предписывает  известный  образ  деятельности  без   всякого
отношения к какой бы то ни было другой предполагаемой цели.  Этот  императив
есть категорический и по своей безусловной, внутренней  необходимости  имеет
характер аподиктический. Так как он  относится  не  к  материалу  и  внешним
предметам действия и не к результатам действия, а к собственной  форме  и  к
принципу,   из   которого   следует   действие,   и   существенно-доброе   в
предписываемом им действии должно  состоять  в  известном  настроении  воли,
каков бы ни был результат ее действия, то  этот  императив  есть  собственно
нравственный. Существенному различию  этих  трех  императивов  соответствует
неравенство в степени их понудительной силы для во ли.
   Первого рода императивы суть только технические правила  уменья;  второго
рода  суть  прагматические  указания  благоразумия;  только  третьего   рода
императивы суть настоящие законы, или повеления нравственности.
   Технические правила относятся только  к  возможным  целям,  по  произволу
выбираемым, и, следовательно, не имеют никакой обязательной силы.
   Указания благоразумия хотя относятся к действительной и необходимой цели,
но так как само содержание этой цели, именно счастие, не имеет  всеобщего  и
безусловного  характера,  а  определяется  субъективными   и   эмпирическими
условиями, то и предписания к достиж  ению  этих  субъективных  целей  могут
иметь характер только советов и указаний.
   Только  категорический,  или  нравственный,  императив,  не  определяемый
никакими  внешними  условиями  и  предметами,  представляя,  таким  образом,
характер  внутренней  безусловной  необходимости,  может  иметь  собственную
внутреннюю обязательность для воли, то есть в качестве нравственного  закона
служить основанием обязанностей198.
   III
   В чем же, собственно, состоит этот безусловный закон нравственности,  или
категорический императив?
   Когда я представил себе какой-нибудь гипотетический императив вообще,  то
я не знаю заранее, что он в себе будет содержать, не знаю до тех  пор,  пока
мне не будет дано определяющих его условий. Когда же я мыслю  категорический
императив, то я тем самым знаю , что он  содержит.  Ибо  так  как  императив
кроме  закона  содержит  лишь  необходимость  субъективного   правила   быть
сообразным этому закону, сам же закон не содержит никакого условия,  которым
бы он был ограничен, то и не остается ничего  другого,  кроме  всеобщнос  ти
закона  вообще,  с  которым  субъективное  правило  действия   должно   быть
сообразно, каковая сообразность только и представляет  императив  собственно
как необходимый. Таким образом, категорический императив  собственно  только
один, а именно: действуй лишь по т ому правилу, в силу  которого  ты  можешь
вместе с тем хотеть, чтобы оно стало всеобщим законом.
   Так как всеобщность закона, по которому происходит  действие,  составляет
то, что собственно называется природой в самом общем смысле (формально),  то
есть природой называется  способ  бытия  вещей,  поскольку  он  определяется
всеобщими законами, то всеобщий имп ератив обязанности может быть выражен  и
таким образом:  действуй  так,  как  будто  бы  правило  твоей  деятельности
посредством твоей воли должно было стать всеобщим законом природы199.
   Нужно, чтобы мы могли хотеть,  чтобы  правило  нашей  деятельности  стало
всеобщим законом: в этом состоит закон, или норма нравственной оценки  этого
действия вообще.
   Некоторые действия таковы, что их  правила  не  могли  бы  мыслиться  как
всеобщий естественный закон, без внутреннего противоречия. Эти правила  суть
те,  которыми  определяются  несправедливые  действия.   Если   бы   правило
несправедливого действия стало всеобщим зак оном, то есть если бы, например,
все стали друг друга обманывать, то, очевидно, никто не мог бы быть обманут.
Это правило само бы себя уничтожило, так как возможность  обмана  в  частном
случае зависит только от того, что за общее правило принято не обманыв  ать.
При других субъективных правилах хотя нет этой невозможности, то  есть  хотя
можно представить, чтобы они  сделались  всеобщим  законом,  но  невозможно,
чтобы мы этого хотели, так как такая воля сама бы  себе  противоречила.  Эти
правила суть те, которые не
   согласны с обязанностями любви, или человеколюбия. Так,  например,  можно
себе представить такой  порядок,  при  котором  никто  не  делал  бы  другим
положительного добра, никто не помогал бы другим, но  очевидно,  что  мы  не
можем хотеть такого порядка, потому что
   при нем мы сами бы теряли; так  как  если  бы  не  помогать  другим  было
всеобщим законом, то и мы не могли бы рассчитывать ни на чью помощь.
   Категорический императив, таким образом, исключает оба эти рода действий,
и  из  применения  его   вытекают   два   рода   обязанностей:   обязанности
справедливости и обязанности человеколюбия200.
   Если определенный таким образом  нравственный  принцип  есть  необходимый
закон для всех разумных существ, то  он  должен  быть  связан  уже  с  самим
понятием воли разумных существ вообще.
   Воля мыслится как способность определять самое себя к действию  сообразно
с представлением известных законов, и такая способность может  быть  найдена
только в разумных существах.
   То, что служит для воли объективным основанием ее  самоопределения,  есть
цель, и если эта цель дается посредством одного разума, то она должна  иметь
одинаковое значение для всех разумных существ. То же, напротив, что содержит
лишь основание возможности де йствия, результатом  которого  является  цель,
как достигнутая, называется средством.
   Субъективное основание желания есть влечение;  объективное  же  основание
воли  есть  побуждение.  Отсюда   различие   между   субъективными   целями,
основанными  на  влечениях,  и  объективными,  основанными  на  побуждениях,
имеющих значение для всякого разумного существа .
   Практические  принципы  формальны,  когда   они   отвлекаются   от   всех
субъективных целей; они материальны, когда они кладут в свою основу эти цели
и, следовательно, известные влечения.
   Цели,  которые  разумное  существо  поставляет  себе  по  произволу,  как
желаемые результаты деятельности (материальные),  все  только  относительны,
потому что только отношение их к  известным  образом  определенному  хотению
субъекта дает им цену, которая таким обра зом не  может  обосновать  никаких
всеобщих, для всякого  разумного  существа  или  даже  для  всякого  хотения
обязательных принципов,  то  есть  практических  законов.  Поэтому  все  эти
относительные цели дают основание только гипотетическим императивам.
   Но если предположить нечто такое, чего существование само по  себе  имеет
абсолютную  цену,  что  как  цель  сама  по  себе  может   быть   основанием
определенных законов, тогда в нем, и только в нем  одном,  будет  находиться
основание возможного категорического импера тива, т.е. практического закона.
   Но несомненно, что человек и вообще всякое разумное  существо  существует
как  цель  само  по  себе,  а  не  как  средство  только  для  произвольного
употребления той или другой воли.
   Во всех действиях разумного существа оно само, а также  и  всякое  другое
такое существо, на которое направлены его действия, должно  приниматься  как
цель. Все предметы склонностей имеют лишь условную цену, ибо  если  бы  сами
эти склонности и  основанные  на  них  потребности  не  существовали,  то  и
предметы их не имели бы никакой  цены.  Сами  же  склонности,  как  источник
потребностей, имеют столь мало абсолютной цены,  что  не  только  их  нельзя
желать для них самих, но, напротив, быть от них свободными должно быть всеоб
щим  желанием  всех  разумных  существ.  Таким  образом,  достоинство   всех
предметов, которые могут быть достигнуты нашими действиями, всегда  условно.
Далее, существа, которых бытие хотя основывается не на  нашей  воле,  но  на
природе,  имеют,  однако,  если   они   суть   неразумные   существа,   лишь
относительную цену как средства и поэтому называются вещами. Только разумные
существа суть лица, поскольку самая их природа определяет их как  цели  сами
по себе, т.е. как нечто такое, что не может быть употребляемо в качестве  то
лько средства и, следовательно, ограничивает всякий произвол  (и  составляет
предмет  уважения).  Это  суть,  таким  образом,   не   субъективные   цели,
существование которых, как произведение нашего действия, имеет цену для нас,
но объективные цели, т.е. нечто тако е, существование чего есть цель сама по
себе, и притом такая, на место которой  не  может  быть  поставлена  никакая
другая цель, для которой служила бы средством, ибо без этого вообще не  было
бы ничего, имеющего абсолютную цену. Но если бы все было только ус ловно  и,
следовательно, случайно, то вообще нельзя было бы найти для разума  никакого
верховного практического принципа.
   Если  же  должен  существовать  верховный  практический  принцип,  а   по
отношению к человеческой воле - категорический императив, то  он  должен,  в
силу представления о том, что необходимо есть цель для  всякого,  составлять
объективный принцип воли и, таким образо м,  служить  всеобщим  практическим
законом. Основание этого принципа есть, таким образом,  следующее:  разумная
природа существует как цель сама по себе. Так представляет себе человек свое
собственное существование, и постольку это есть субъективный принцип
   человеческих  действий.  Но  точно  так   же   представляет   себе   свое
существование и  всякое  другое  разумное  существо  по  тому  же  разумному
основанию, которое имеет силу и для меня; следовательно, это есть  вместе  с
тем и объективный принцип, из которого, как  из  в  ерховного  практического
основания,  должны  быть  выводимы  все  законы  воли.  Отсюда  практический
императив получает такое выражение: "действуй так, чтобы человечество, как в
твоем лице, так и в лице всякого другого,  всегда  употреблялось  тобою  как
цель и нико гда как только средство"201.
   Что из этого второго  выражения  категорического  императива  само  собою
вытекают обязанности как справедливости, так и  человеколюбия  -  ясно  само
собою.
   Этот принцип, определяющий человечество и всякую разумную природу  вообще
как цель саму по себе - что составляет  высшее  ограничивающее  условие  для
свободы действий  всякого  существа,  -  этот  принцип  взят  не  из  опыта,
во-первых, по своей всеобщности, так  как  он  относится  ко  всем  разумным
существам вообще, во-вторых, потому, что в нем человечество ставится не  как
цель для человека субъективно (т.е. не как  предмет,  который  по  произволу
полагается действительною целью), но как объективная цель, которая,  как  за
кон, должна составлять высшее ограничение всех субъективных целей, какие  бы
мы только могли иметь, и которая, следовательно, должна вытекать из  чистого
разума.  Именно:  основание  всякого  практического  законодательства  лежит
объективно в правиле и форме вс еобщности, дающей принципу способность  быть
естественным законом; субъективное же основание лежит  в  цели.  Но  субъект
всех целей есть каждое разумное существо как  цель  сама