ся на него, полный гнева, и отгородил Мутину рвами и стенами. Децим
оказался осажденным в городе.

50. В Риме 1-го числа нового года1 стали консулами Гирций и Панса. Они
собрали сразу после жертвоприношения в Капитолийском храме сенат против
Антония. Цицерон и его друзья считали уже, что его следует объявить врагом,
так как он, против желания сената, ворвался с оружием в руках в Галлию, как
угрожающее отечеству пограничное укрепление, а войско, которое он получил
для действия против Фракии, перевел в Италию. Они упрекали его и в другом
плане, как на это указывал и Цезарь, а именно, что он в городе открыто
окружил себя телохранителями из большого количества центурионов, а дом свой
обратил в крепость, применяя оружие и пользуясь военными паролями. Сверх
того, и многие другие поступки Антония казались сенату более заносчивыми,
чем можно было ожидать при всего одногодичной магистратуре. Луций Пизон,
управлявший делами Антония во время его отсутствия, принадлежавший к
наиболее видным римским гражданам, и другие, примыкавшие к Пизону либо ради
него самого, либо ради Антония или по собственным убеждениям, решили, что
Антония следовало бы вызвать в суд, так как, по их мнению, не
соответствовало отеческим законам произносить приговор над не
подвергавшимся суду и что это непристойно в отношении консула, только что
окончившего свой срок и которого восхваляли много и беспрерывно и Цицерон и
другие. Сенат колебался до ночи в своих решениях. Рано утром сенаторы
собрались по тому же делу. Тогда перевес был на стороне сторонников
Цицерона, и Антоний был бы объявлен врагом, если бы Сальвий, один из
трибунов, не велел отложить решение на другой день, - голос того среди
магистратов, кто возражает, всегда имеет больше веса.

51. Приверженцы Цицерона сильно поносили и оскорбляли Сальвия. Выбежав, они
возбуждали народ против него и вызвали его в народное собрание. Сальвий
собирался было туда без страха, как вдруг сенат его задержал. Сенат боялся,
что Сальвий переубедит народ, напоминая об Антонии. Ведь они хорошо знали,
что они выносят до суда приговор над видным человеком и что народ поручил
ему Галлию. Но опасаясь за участь убийц, они досадовали на того, кто первый
у них опять все взбудоражил после амнистии. Поэтому они и выдвинули заранее
против Антония Цезаря. А Цезарь, хорошо понимая это, предпочел и без того
устранить Антония. По всем этим соображениям сенат и гневался на Антония,
решение же свое отсрочил согласно требованию трибуна. Вместе с тем сенат
постановил похвалить Децима за то, что он не сдал Галлию Антонию; Цезарю
поручено было отправиться в поход вместе с Гирцием и Пансой и с тем
войском, какое у него тогда было, решили поставить позолоченную его статую
и предоставить ему голосовать вместе с бывшими консулами, а также быть ему
консулом десятью годами раньше законного срока; легионам, перешедшим к нему
от Антония, было выдано из государственного казначейства столько, сколько
Цезарь обещал им выдать за предстоящую победу. После этого постановления
сенаторы разошлись, а Антоний из всего этого узнал, что он действительно
объявлен врагом и что трибун против этого возражений не представил. Мать
Антония, жена и сьш его, еще подросток, и остальные домочадцы и друзья всю
ночь бегали по домам влиятельных граждан, упрашивая их, а днем они
приставали к тем, кто шел в сенат, кидаясь им в ноги с воплем и плачем,
были в черной одежде, кричали у дверей. Их голоса и столь неожиданно
происшедшая перемена переломили настроение. Испугавшись этого, Цицерон в
сенате выступил с такой речью:

52. "То, что надо было постановить относительно Антония, было постановлено
вчера. Теми почетными постановлениями, которыми мы почтили его врагов, мы
объявили его врагом. Сальвий, который один мешает, должен быть или умнее
всех, или поступает так из дружбы, или по незнанию того, что произошло.
Самое позорное для нас будет, если мы все окажемся глупее одного, а для
самого Сальвия, если он предпочтет дружбу государству. Если он не знает
настоящего положения дел, он должен был бы доверять консулам, вместо того
чтобы доверять себе, доверять преторам и трибунам, одновременно с ним
выполняющим должность, и другим сенаторам, нам, кто и по положению и по
количеству составляет такую силу, а по возрасту и по опыту превосходит
Сальвия: мы обвиняем Антония. Всегда право на стороне большинства, как при
выборах, так и в судебных процессах. Если теперь ему нужно узнать
побудившие нас причины, то я расскажу вкратце, чтобы об этом напомнить, про
крупнейшие проступки Антония. Наши деньги после смерти Цезаря он присвоил
себе. Получив от нас управление Македонией, он без нашего решения
отправился в Галлию. Получив войско против Фракии, он повел его вместо
Фракии против Италии. Испросив наше согласие на оба эти мероприятия с целью
обмана и не получив согласия, он действовал самочинно. В Брундизии он издал
приказ, чтобы его окружала царская когорта. И его охраняли открыто в городе
вооруженные, да и ночью они его сторожили. Из Брундизия он повел и все
остальное войско на Рим, быстрее добиваясь сделать то, что задумал делать
Цезарь старший. Когда же молодой Цезарь с другим войском опередил его, он
испугался и повернул в Галлию как удобную операционную базу против нас,
ведь и Цезарь, исходя оттуда, царил над нами.

53. Войско он терроризовал так, чтобы оно ни перед чем не останавливалось,
если он предпринимал что-нибудь противозаконное, и по жребию приговорил к
смертной казни тех, кто ни поднял мятежа, ни покинул караула или военного
строя. Только в таких случаях военный закон применяет столь жестокую кару,
да и то немногие применяли ее в перечисленных случаях, даже во время
крайней опасности, под давлением необходимости. А он за один крик или за
раздавшийся смех осуждал на смерть граждан, да и то не тех, кого уличили в
этих поступках, а тех, на кого падет жребий. Поэтому-то все, кто мог,
отошли от него, и вы постановили вчера отложившихся наградить за то, что
они правильно в этом случае поступили. А те, кто не мог убежать, из страха
участвуют в беззакониях, как враги идут на вашу страну, осаждают ваше
войско и вашего полководца. Вы пишите ему, чтобы он оставался в Галлии, а
Антоний приказывает ему уйти оттуда. Объявляем ли мы Антония врагом или
Антоний с нами уже воюет, этого и трибун наш еще не знает, пока не падет
Децим, а большая страна и пограничная с нами, а с нею вместе и войско
Децима присоединятся к Антонию для осуществления его надежд, направленных
против нас. Тогда, пожалуй, и трибун его признает врагом, когда он станет
сильнее нас".

54. Когда Цицерон это еще говорил, друзья его нескончаемым шумом не давали
никому возражать, пока не вышел Пизон и остальная часть сената из уважения
к этому человеку не умолкла, а приверженцы Цицерона не воздержались от
выступлений. Пизон сказал: "Закон требует, чтобы обвиняемый сам слушал
предъявленные ему обвинения, защищался и тогда лишь подвергался суду. Я
призываю в свидетели этого обычая Цицерона, сильнейшего оратора. Так как он
уклоняется произносить обвинение в присутствии Антония, а в его отсутствии
высказал ряд очень якобы веских и неоспоримых упреков, я выступил с тем,
чтобы доказать в кратких ответах, что это ложь. Цицерон говорит, что
Антоний после смерти Цезаря присвоил себе государственные деньги; но закон
не называет вора врагом, а наказывает определенным наказанием. Брут убил
Цезаря в присутствии народа и высказал обвинение, что Цезарь расхитил
имущество и оставил казну пустой, а Антоний постановил спустя некоторое
время, чтобы это имущество разыскали; вы одобрили это постановление и дали
ему законную силу и обещали десятую часть тем, кто укажет, где оно
находится; мы удвоим эту сумму, если кто-нибудь в состоянии уличить Антония
в похищении этих средств. Это относительно денег.

55. Галльскую провинцию не мы присудили Антонию, а он получил ее от народа
в присутствии самого Цицерона в законодательном порядке, так же как народ
часто давал Цезарю всякие другие провинции и эту самую. В этом законе
заключено право Антония отправиться в данную ему провинцию, но Децим ее ему
не уступает, и Антоний правомочен открыть против него военные действия;
войска повести не против фракийцев, которые больше не проявляют враждебных
действий, а в Галлию, против того, кто ему сопротивляется. Но Цицерон
Децима не считает врагом, того Децима, который против закона взялся за
оружие, а объявляет врагом Антония, отстаивающего закон. Если же он
обвиняет сам закон, то он обвиняет тех, кто его принял. Их следовало бы
переубедить, а не обижать после того, как он сам участвовал в
законодательном акте, не следовало бы доверять страну Дециму, которого
народ преследовал за убийство, а Антонию не доверять того, что народ ему
дал. Не дело хороших советчиков противопоставлять себя народу в чрезвычайно
тревожное время и забывать, что и само это право, т. е. решать вопросы о
дружбе и вражде, являлось раньше правом народа. Ведь согласно древним
законам лишь народ подвластен рассматривать вопросы о мире и войне. Это
право нам народ никогда бы не передал и не имел бы оснований для гнева,
если бы он имел своего руководителя.

56. Но Антоний убил кое-кого из солдат. На то он император; мы выбрали его
таковым. Никогда еще ни один император не отчитывался в таких действиях.
Законы не считают полезным, чтобы начальник находился под отчетом у своих
солдат.
     Нет ничего хуже во время похода, чем непослушание: оно привело даже к
убийству некоторых из числа одержавших победу, но никто не привлекал к
ответственности тех, кто был убийцею. Высказывает упреки по поводу
нынешнего положения вещей не родственник, не кто-либо из пострадавших, их
высказывает Цицерон; выдвигая обвинения в убийстве, он, вместо
установленных для убийц наказаний, предлагает назвать Антония общим врагом.
Войско Антония имело плохую дисциплину, обращалось с ним заносчиво. Об этом
свидетельствуют два перебежавших от него легиона. Вы постановили, чтобы они
состояли под командой Антония; однако, когда они против всех воинских
законов перебежали не к вам, а к Цезарю, Цицерон их похвалил и заплатил им
недавно жалованье из государственных денег. Как бы этот пример не причинил
вам когда-нибудь неприятностей! Вражда привела Цицерона к противоречиям: он
обвиняет Антония в тирании и истязании солдат; между тем помышляющие о
тирании всегда добиваются популярности у войска, а не наказывают его. Так
как Цицерон не поколебался всю остальную деятельность Антония после смерти
Цезаря назвать тиранией, рассмотрим все по порядку.

57. Кого убил он как тиран без суда, он, подвергающийся теперь опасности
без суда? Кого он изгнал из города? Кого он в ваших глазах очернил? Или,
может быть, он по отношению к отдельным лицам не был таким, а злоумышляет
против всех вместе? Когда это было, Цицерон? Тогда ли, когда он провел
закон об амнистии за все случившееся? Или когда он постановил не
преследовать за убийство? Или когда он выдвинул закон о взыскании
государственных средств? Или когда он вызвал Помпея, сына вашего Помпея, и
вернул ему отцовское достояние из государственных средств? Или когда он
захватил злоумышленника Лже-Мария и убил его? Вы все тогда хвалили его за
все это, и только из-за вас Цицерон его в этом не упрекал. Или когда он
принял решение, что никому не следует вносить законопроект о диктатуре или
баллотировать этот законопроект, и что внесший его может быть убит любым
человеком безнаказанно? Таковы были действия Антония за те единственные два
месяца после Цезаря, что он оставался в городе; тогда народ преследовал
убийц, а вы боялись за будущее. Какого более благоприятного времени мог он
ожидать, если у него были злые намерения? И тем не менее он не употребил
своей власти для враждебных мероприятий. Как? Разве он не управлял один,
когда Долабелла отправился в Сирию? Разве у него не было наготове войско в
городе, которое он от нас получил? Разве он не охранял ночью город? Разве
ночная стража не вызвана кознями врагов? Разве у него не было повода -
убийство Цезаря, друга и благодетеля города, пользовавшегося наибольшей
популярностью у народа? Разве у него не было личного предлога, когда его
жизнь преследовали эти люди? Он не убивал и не изгонял никого из них, а
прощал, поскольку это возможно, а когда им поручались провинции, он не
возражал против этих поручений. Вы видите, римляне, в чем состоят самые
веские и неоспоримые обвинения, которые предъявляются Цицероном Антонию.

58. К этим обвинениям присоединяют еще догадки, будто Антоний имел
намерение повести войско против города, но испугался, ввиду того, что
Цезарь еще до этого занял город другим войском. Как же вы не сочли врагом
того, кто без соответствующего чина пошел на нас войной и расположился
лагерем возле нас, если уже одно намерение Антония вы считаете признаком
враждебности? Почему же Антоний, если он этого хотел, не пришел? Или он со
своими регулярными войсками в 30.000 человек испугался нерегулярных,
невооруженных 3.000 человек Цезаря, собравшихся вокруг Цезаря только для
того, чтобы примирить его с Антонием, и оставивших его сразу же, когда они
узнали, что он выбрал войну? Если он боялся явиться с тридцатью тысячами,
как же он потом пришел с одной только тысячью? Когда он отправлялся по
направлению к Тибуру, сколько нас провожало его? И сколько нас давало ему
клятву, хотя ее никто от нас не требовал? Сколько расточал Цицерон похвал
за его управление государством, за его доблесть? А если Антоний замышлял,
то в чем его обвиняет Цицерон? Как же оставил он нам своих заложников,
стоящих сейчас перед сенатом, - мать, жену и подростка сына? Они плачут и
боятся не за поведение Антония, они боятся власти его врагов.

59. Я привел вам все это как образчик моей защиты Антония, как образчик
перемены образа мыслей у Цицерона. Всем здравомыслящим я даю совет: не
грешите ни против народа, ни против Антония, чтобы не навлекать опасностей
и вражды на республику, когда государство еще болеет и не имеет того, кто
может быстро его защитить. Соберите сначала силу, пока не поднимаются
волнения за пределами города, силу, которая могла бы быть достаточной:
тогда следите зорко за всеми теми, кто вас утеснял, и осуждайте, кого
хотите, раз вы в состоянии выполнить постановление, которое будет вынесено
судом. Как же все это может быть осуществлено? Предоставим Антонию
управлять Галлией, чтобы действительно или для видимости угодить народу;
Децима же мы отзовем сюда с его тремя легионами, а когда он прибудет,
отправим его в Македонию, легионы же задержим здесь. Если и отпавшие от
Антония два легиона перешли к нам, как утверждает Цицерон, то призовем и их
к себе в город. Тогда у нас будет 5 легионов, и мы можем выносить с
достаточной уверенностью нужные нам постановления, не ставя наши надежды в
зависимость от произвола какого-либо одного человека.

60. Все это я сказал тем, кто слушает меня без неприязни и стремления к
спорам. Тем же, кто неосмотрительно и необдуманно возбуждает вас из личной
вражды или любви к спорам, я советую не быть слишком быстрыми судьями и не
поступать легкомысленно по отношению к значительным людям, имеющим к тому
же в своем распоряжении достаточное войско, и не вызывать их против их воли
к войне. Им следует вспомнить о Марции Кориолане и о том, что недавно было
с Цезарем, который также возглавлял войско и предлагал нам соглашение,
которое было бы для нас самым лучшим. А мы опрометчиво объявили его врагом
и вынудили его на самом деле стать таковым. Далее, следует щадить также и
народ, бросившийся недавно на убийц Цезаря, чтобы ему не казалось, что мы
раздаем провинции для издевательства над ними или что Децима мы хвалим за
то, что он нарушает закон, изданный народом, а Антония считаем врагом,
потому что он получил Галлию из рук народа. Об этом следует думать тому,
кто правильно рассуждает, в интересах тех, кто еще ошибается, консулы же и
трибуны должны еще больше заботиться о государстве, находящемся в
опасности".

61. Так защищал Пизон Антония, одновременно и упрекая и угрожая. Он был
очевидным виновником того, что Антоний не был объявлен врагом. Но
предложение, чтобы Антоний управлял Галлией, не прошло: друзья и
родственники убийц помешали этому из боязни, что Антоний будет мстить им за
убийство, когда война кончится и он примирится с Цезарем. Поэтому они
делали все, чтобы Цезарь и Антоний вечно были во вражде. Они постановили
сообщить Антонию, что ему досталась Македония вместо Галлии. Остальные
поручения они или опрометчиво или нарочно велели изложить Цицерону и
передать их послам. Он, искажая постановление, написал так, чтобы Антоний
немедленно вышел из Мутины и передал Дециму Галлию, чтобы он явился по сию
сторону Рубикона, являвшегося границей между Италией и Галлией, в
определенный день и ждал дальнейших решений сената относительно себя. Так
провоцировал Цицерон ссору и исказил в своем письме поручения, несмотря на
то, что никакой особой вражды между Антонием и Цицероном не было; казалось,
что божество толкало государство к перевороту и подготовляло беду для
Цицерона. Когда в то же время были доставлены останки Требония и поступили
более обстоятельные сведения о совершенном над ним насилии, сенат без
сопротивления объявил Долабеллу врагом.

62. Отправленные к Антонию послы, стыдясь необычности данных им поручений,
не прибавив ни одного слова, просто передали их ему. Антоний гневно
высказался по адресу сената и Цицерона. Он выражал свое недоумение по
поводу того, что сенат считает Цезаря, так много сделавшего для упрочения
римского могущества, тираном или царем, Цицерона же таковым не считает.
Несмотря на то, что Цезарь взял в плен во время войны Цицерона, но не убил
его, последний отдает теперь предпочтение убийцам Цезаря перед его
друзьями; Децима, когда он был другом Цезаря, Цицерон ненавидел, а когда
Децим стал убийцей Цезаря, Цицерон его полюбил. К человеку, который получил
Галлию ни от кого иного, как от Цезаря, он благоволит, а тому, кто ее
получил от народа, он чинит препятствия. "Из назначенных мне легионов, -
продолжал Антоний, - награды получают те, которые перебежали, те же,
которые остались верными, ничего не получили: этим он развращает солдат и
вредит больше городу, чем мне. Убийцам он даровал амнистию, и я
присоединился к этому ради двух заслуживающих уважения лиц, Антония же и
Долабеллу он считает врагами, потому что мы держимся того, что нам дали.
Вот где истинная причина: и если я откажусь от Галлии, я не буду считаться
ни врагом, ни единоличным правителем. Будьте свидетелями, что я нарушу эту
не пришедшуюся им по вкусу амнистию".

63. Сказав много в таком роде, Антоний написал в ответ на постановление
сената, что он во всем повинуется ему как представителю его отечества;
Цицерону же, составившему текст такого поручения, он дает следующий ответ:
"Народ дал мне Галлию особым законом, и я накажу Децима, не повинующегося
этому закону. Кару за убийство я возложу на одного за всех, чтобы очистить
от греха сенат, оскверненный теперь присутствием Цицерона, поддерживающего
Децима". Это сказал и это написал Антоний. Сенат немедленно объявил его
врагом, равно войско его, если оно от него не откажется. Начальником
Македонии, Иллирии и стоявших в обеих провинциях остальных войск был
назначен Марк Брут до тех пор, пока в республике прежний строй не будет
восстановлен. У Брута уже было свое войско, другое он получил от Апулея; у
него были военные и транспортные суда, 16.000 талантов деньгами и много
оружия, которое было давно уже заготовлено для Гая Цезаря в Димитриаде.
Сенат постановил, чтобы он всем этим пользовался на благо отечества. Кроме
того, было постановлено, что Кассий будет управлять Сирией и вести войну с
Долабеллой. Всем же остальным, кто управлял какой-либо провинцией или
римским войском от Ионийского моря по направлению на восток, было приказано
подчиняться всем приказаниям Кассия или Брута.

64. Так сенат быстро и решительно создал автор