и сражение слоны, снаряженные для внушения ужаса и
возбуждаемые уколами стрекал со стороны тех, кто на них сидел; но
всадники-номады, носясь вокруг них, метали в них дротики один за другим,
пока вожаки не вывели их из битвы, израненных, бросившихся бежать и уже
переставших слушаться. Так было со слонами, стоявшими на флангах, стоявшие
же в середине фаланги стали топтать римских пехотинцев, бывших неопытными в
такой битве, малоподвижных вследствие своего тяжелого вооружения и поэтому
не имевших возможности легко от них убегать или их преследовать, пока
Сципион не приказал италийским всадникам, выстроенным позади и имевшим
более легкое вооружение, соскочить с испуганных коней и, окружив слонов,
забросать их дротиками. И он сам, первый, соскочив с коня, ранил шедшего
впереди слона. Его пример внушил смелость другим и они стали уже отовсюду
наносить слонам раны; тогда отступили и слоны.

44. Когда с поля битвы были удалены звери, началось состязание одних лишь
мужей и коней. Правое крыло римлян, которым командовал Лелий, обращает в
бегство стоящих против него номадов, после того как Массанасса ударом копья
убил их царька Массату96; быстро явившись им на помощь, Ганнибал
восстановил положение. На левом же крыле, где римлянами командовал Октавий,
а у неприятелей стояли кельты и лигуры, и тем и другим приходилось очень
плохо. Сципион послал им на помощь трибуна Ферма97 с отборным отрядом;
Ганнибал же, когда восстановил порядок на левом крыле, поскакал к лигурам и
кельтам, ведя с собой вторую линию карфагенян и ливийцев. Видя его,
Сципион, в свою очередь, явился туда со вторым рядом своих солдат. Таким
образом, сошлись на бой два лучших полководца; те, кто был под их
начальством, блестяще вели это состязание, полные уважения к своим вождям;
и у тех и у других не было недостатка в решимости; и бой, и увещания были
решительными и сильными.

45. Так как битва была долгой и нерешительной, вожди, жалея своих усталых
воинов, бросились друг на друга, чтобы личной схваткой ускорить окончание
боя. Оба одновременно бросили копья, Сципион попал в щит Ганнибала, а
Ганнибал - в коня Сципиона. Конь, страдая от раны, унес Сципиона назад,
пока тот, пересев на другого коня, вновь не бросил дротика в Ганнибала. Но
и тогда он не попал в него, но убил находившегося поблизости всадника. В
это время, узнав об этом, явился и Массанасса. Римляне, видя, что их
полководец сражается за них, как простой воин, с большей силой бросились на
врагов, обратили их в бегство и стали преследовать бегущих; те уже не
повиновались Ганнибалу, который верхом объезжал их и уговаривал их
остановиться и вновь испытать военное счастье. Тогда, потеряв надежду на
них, Ганнибал повел в бой тех, которые с ним прибыли из Италии и находились
еще в резерве и не двигались с места; он надеялся напасть на римлян, во
время преследования расстроивших свои ряды. Те же, разгадав его намерение,
ревностно стали отзывать друг друга от преследования и снова построились
для боя. Так как у них не было коней, не было уже и дротиков, они пустили
друг против друга в ход мечи и вступили в рукопашный бой. Здесь произошло
страшное избиение, наносились жестокие раны, раздавались стоны падающих,
громкие радостные крики убивавших, пока, наконец, италийцы98 и этих не
обратили в бегство и не стали преследовать бегущих и не произошло, таким
образом, блестящее завершение войны.

46. Во время бегства Ганнибал, заметив множество собравшихся вместе
всадников-номадов, быстро подъехав к ним, просил не покидать его и, убедив,
напал на преследующих, понадеявшись, что он сможет как-нибудь организовать
обратное преследование. Столкнувшись прежде всего с массилиями, он вступил
с ними в сражение, и это было единоборство между стоявшими друг против
друга Массанассой и Ганнибалом. Когда и они понеслись друг на друга, полные
возбуждения, Массанасса, бросив копье, попал в щит Ганнибала, Ганнибал и на
этот раз поразил у противника коня. Массанасса, выбитый из седла, пеший
устремился на Ганнибала и, ударив напавшего на него прежде других всадника,
убил его. Приняв копья остальных на щит из слоновой кожи, он вытащил одно
из копий, застрявших в щите, и, бросив его в Ганнибала, снова не попал в
него, но, подобно Сципиону, убил находившегося поблизости всадника.
Извлекая же второе копье, он был ранен в руку и на короткое время вышел из
боя. Сципион, узнав об этом, испугался за Массанассу и поспешил к месту
боя, где нашел Массанассу перевязавшим рану и снова несущимся на другом
коне в бой. И вновь у них завязался равный для обеих, сторон и весьма
упорный бой, так как и те и другие стыдились полководцев, пока Ганнибал,
заметив на каком-то холме столпившихся иберов и кельтов, не поскакал туда,
чтобы и их привлечь к сражению. Тогда сражающиеся, не понимая причины его
удаления и приняв его отъезд за бегство, добровольно оставили сражение и
беспорядочно бежали не туда, куда, как они видели, направился Ганнибал, но
куда каждый сумел. Таким образом они рассеялись, римляне же, считая, что
битва уже окончена, нестройно преследовали их, тоже не понимая намерения
Ганнибала.

47. Но он уже возвращался с холма, окруженный иберами и кельтами. И Сципион
опять спешно стал отзывать римлян, чтобы они оставили преследование, и
выстроил их, причем их было много больше, чем спустившихся с холма; поэтому
они без труда их победили. Потерпев неудачу и в этой последней попытке,
Ганнибал уже явно обратился в бегство, потеряв всякую надежду. Его
преследовало много всадников и среди них Массанасса, который, хотя и
страдал от раны, но все время старался догнать его, желая во что бы то ни
стало привести Ганнибала пленником Сципиону. Ночь, однако, спасла
Ганнибала, и уже в темноте с двадцатью всадниками, которые могли равняться
с ним в быстроте бега, он примчался в город, которому имя Тон (Uvn)99, и
узнал, что сюда сбежалось после поражения много всадников из бруттиев и
иберов. Поэтому, боясь иберов, как варваров, быстрых на всякое решение, и
бруттиев, как италийцев, соплеменных Сципиону, как бы они не отвели его к
Сципиону, чтобы получить прощение за свои проступки против Италии, тайно
бежал оттуда с одним всадником, которому он более всего доверял. Проехав за
две ночи и два дня до трех тысяч стадиев, он прибыл в приморский город
Гадрумет100, где у него оставалась некоторая часть войска для охраны хлеба.
Вызвав воинов из близлежащих мест и собрав бежавших из битвы, он стал
готовить оружие и машины.

VIII, 48. Сципион же, одержав такую блестящую победу, ненужную часть добычи
стал сжигать сам, подпоясавшись, как обычно делают полководцы римлян. Он
отослал в Рим на кораблях десять талантов золота, две тысячи пятьсот
талантов серебра, изделия из слоновой кости и наиболее видных из пленных; с
ними он отправил Лелия, чтобы сообщить о победе, и, распродав остальное,
вырученные деньги роздал войску; особенно отличившимся он дал подарки, а
Массанассу увенчал и на этот раз. Обходя города, он подчинял их себе. Таков
был конец битвы Ганнибала и Сципиона в Ливии, впервые тогда вступивших в
сражение друг с другом; в ней погибло у римлян две тысячи пятьсот
человек101, у Массанассы - еще больше, у неприятелей - двадцать пять тысяч.
В плен было взято восемь тысяч пятьсот. К Сципиону перебежало триста
иберов, а к Массанассе - восемьсот номадов.

49. Когда еще ни карфагеняне, ни римляне не получили известий об этом,
первые послали к Магону, еще набиравшему наемниками кельтов, приказ
вторгнуться в Италию, если он может, или переплыть с наемниками в Ливию,
последние же, поскольку это письмо было перехвачено и доставлено в Рим,
послали Сципиону новое войско, коней, корабли и деньги. Он же уже направил
по земле к Карфагену Октавия, сам же плыл на кораблях. Карфагеняне, узнав о
поражении Ганнибала, на быстроходном судне направили к Сципиону послов, во
главе которых стояли Ганнон, называемый Великим, а Гасдрубал Козел102. Они
поставили высоко на носу корабля жезл глашатая и протягивали к Сципиону
руки по образу молящих. Он приказал им явиться в лагерь и, когда они
пришли, дал им аудиенцию, восседая на высоком сидении. Они со стенанием
бросились на землю, и, когда служители подняли их и приказали сказать, чего
они желают, Гасдрубал Козел сказал:

50. "Дозвольте, о, римляне, и этому Ганнону и всем разумным из карфагенян
очистить себя от проступков, в которых вы нас обвиняете; ваших послов,
против которых наше отечество погрешило невольно вследствие голода, мы
спасли и отправили к вам. Не следует, чтобы и вы обвиняли всех карфагенян,
тех, которые и прежде просили мира и, получив его, охотно поклялись. Но
есть города (poleiw)103, которые легко склоняются к худшему, и то, что
доставляет удовольствие, всегда имеет силу у толпы. Это испытали и мы, не
имея возможности ни убедить толпу, ни сдержать ее из-за тех, которые
клевещут там на нас и отнимают возможность откровенно говорить перед вами.
Не судите, о, римляне, с точки зрения вашей дисциплины и благоразумия о
том, что делается у нас, но если кому кажется виной и то, что народ
повинуется подстрекающим его, то обратите внимание (|polog}zesue)104 на
голод и на безвыходность положения, которая возникла у нас вследствие этих
несчастий. Ведь, конечно, не могло быть сознательным делом одних и тех же
лиц только что просить о мире и согласиться заплатить такие деньги, и
отказаться от длинных судов, кроме немногих, и передать вам большую часть
своей державы, и поклясться относительно этого, и принять клятву от вас,
отправив для этого послов в Рим, а затем, когда наши послы были еще у
вас105, добровольно все это нарушить. Но скорее всего кто-то из богов лишил
нас разума и затем буря, занесшая ваше продовольствие в Карфаген; а
вдобавок к этой буре голод отнял у нас способность заботиться о чужих
нуждах, когда мы сами нуждались во всем. Нельзя требовать рассудительности
от толпы, неорганизованной и испытывающей несчастья.

51. Если же и в этом случае мы кажемся вам виновными, а не несчастными, мы
соглашаемся и с этим, и вот поэтому-то и заклинаем вас о прощении. Для не
погрешивших ни в чем возможна защита своей справедливости, для погрешивших
остается только мольба. Этим путем они скорее получат сострадание от
счастливых, когда те посмотрят на изменчивость человеческих дел и увидят,
что вследствие внезапных перемен умоляют те, которые вчера сами могли
наносить обиды. Так и город карфагенян, величайший и могущественнейший в
Ливии, богатый одновременно и кораблями, и деньгами, и слонами, и войском
пешим и конным, и многочисленными подданными, процветавший семьсот лет и
властвовавший над всей Ливией и другими народами и островами и таким
огромным морем и долгое время дерзавший на соперничество с вами самими,
ныне имеет надежду на спасение не в море и кораблях, не в слонах и конях,
не в подданных, от которых от всех он отказался в вашу пользу, но в вас
самих, испытавших прежде от него столько зла. Нужно, чтобы вы, приняв это
во внимание и остерегаясь по отношению к себе Немезиды, умеренно
пользовались своим счастьем, действовали достойно вашего, о, римляне,
собственного великодушия и прежнего счастья карфагенян и научились бы на
наших бедствиях безропотно переносить перемены, посылаемые божеством, чтобы
и по отношению к богам ваше поведение для вас было безгрешным и по
отношению ко всем людям достойно похвалы.

52. Конечно, нечего бояться, как бы и теперь карфагеняне, которые за
прежнее неразумие подверглись столь тяжкому раскаянию и наказанию, не
переменили своего решения. Для людей разумных стражем, охраняющим их от
прегрешений, является благоразумие, для склонных же к проступкам - прежние
страдания и раскаяние. Естественно, что подвергшиеся наказанию тверже
выполняют свои обязательства, чем те, которые этого не испытали. Не
следует, чтобы вы, которые упрекаете карфагенян за жестокость и
правонарушения, сами подражали им в этом; для впавших в несчастье сами
бедствия бывают началом новых правонарушений вследствие безвыходности их
положения, для счастливых само человеколюбие находится в их власти. Ни
славно, ни полезно для вашей власти уничтожить такой великий город, а не
сохранить его. Вы сами - лучшие судьи того, что вам выгоднее. Мы же вам
ради своего спасения приводим изо всего главным образом два следующих
положения: прежнее достоинство Карфагенской державы и вашу собственную
умеренность во всем, которая вместе с оружием подняла вас до такой степени
власти и могущества. На каких бы условиях вы ни дали нам мир, мы примем
его; излишне говорить о них тем, которые вашей власти вручают все свое".

53. Сказав это, Козел заплакал. Сципион, удалив их, долго совещался с
лучшими из окружавших его. Когда он пришел к определенному решению, он,
вызвав их, сказал так: "Вы недостойны никакого прощения, вы, так часто
нагло нарушавшие договоры с нами и, наконец, теперь столь явно и беззаконно
совершившие преступление по отношению к посольству, что ни отрицаете этого,
ни возражаете на то, что достойны высшего наказания. Но что же обвинять
тех, которые сами сознаются во всем? Вы прибегаете к мольбам, вы, которые
не оставили бы даже имени римлян, если бы вы победили. Но мы никогда не
сделаем вам чего-либо подобного; ведь и послов ваших, бывших еще в Риме,
когда вы нарушили клятвенно заключенный договор и совершили преступление
против наших послов, наш город отпустил, и я их, занесенных в мой лагерь,
отослал к вам, уже воевавшим с нами, невредимыми. Нужно, чтобы вы,
обвиняющие самих себя, считали выгодой то, что получите. Я скажу свое
мнение, а сенат постановит, что ему будет угодно.

54. Еще раз мы даруем вам, карфагеняне, мир, если вы передадите римлянам
длинные корабли, кроме десяти, и слонов, которых вы имеете, и все, что вы
за последнее время похитили, или цену потерянного, причем в случае
разногласий я буду третейским судьей, передадите также всех пленных и
перебежчиков и всех, кого Ганнибал привез из Италии. Все это сделайте в
течение тридцати дней с того момента, как будет установлен мир; в течение
шестидесяти дней Магон должен удалиться из области лигуров, а вы - вывести
гарнизоны из городов, которые находятся вне финикийских рвов106, отдать
всех заложников, которых вы от них имеете, а в Рим каждый год в течение
пятидесяти лет вносить по двести эвбейских талантов107. И больше не
набирать наемников ни у кельтов, ни у лигуров, не воевать ни с Массанассой,
ни с любым другим другом римлян, и чтобы никто из карфагенян не воевал
против них, по крайней мере от имени общины. Вы будете владеть городом и
всей той областью, которую вы имели внутри финикийских рвов, когда я
переплыл в Ливию. Вы будете друзьями и союзниками римлян на земле и на
море, причем все это будет, если это одобрит сенат. Когда эти условия будут
приняты, римляне удалятся из Ливии в течение ста пятидесяти дней. Если вы
захотите получить перемирие, пока не отправите посольство в Рим, вы дадите
нам тотчас заложниками сто пятьдесят юношей, которых я сам выберу, дадите
также для содержания войску другую тысячу талантов и продовольствие. Когда
будет заключен договор, вы получите обратно заложников"108.

IX, 55. Так сказал Сципион, и послы отнесли его ответ в Карфаген, где народ
сходился на собрание в течение многих дней для обсуждения этих предложений,
причем у лучших было мнение - принять предложенное и не рисковать всем,
отказываясь от повиновения в каких-либо отдельных вопросах, рыночная же
толпа, думая больше о потере всего, что они имели - а это было так много, -
а не об ужасах настоящего, не хотела принимать этих условий и негодовала,
что правители во время голода предпочитают хлеб отдать римлянам для
обеспечения перемирия вместо того, чтобы дать его своим гражданам; окружая
каждого из них, они грозили всем, что разграбят и сожгут их дома. Наконец,
они решили в настоящих обстоятельствах призвать советником Ганнибала,
который имел уже шесть тысяч пехотинцев и пятьсот всадников и стоял в
городе Мартама109. Он прибыл, и хотя умеренные граждане боялись, как бы
этот воинственный муж не подстрекнул толпу продолжать войну, он в речи,
полной достоинства, велел принять мир110. Но народ, обезумев от гнева,
поносил и его и грозил всем, пока одни из знатных не бежали к Массанассе,
другие же, потеряв надежду на спасение государства, добровольно предали
сами себя римлянам.

56. Карфагеняне, узнав, что в какой-то гавани Ганнибал собрал много хлеба,
выслали к нему грузовые суда и длинные корабли, решив, если они получат
хлеб, выступить с оружием из города и лучше подвергнуться всему, что решит
послать им судьба, чем добровольно стать рабами римлян. Но когда ветер и
буря разбили их корабли, они, разочаровавшись во всем, стали проклинать
богов, как замышляющих их гибель, заключили перемирие со Сципионом и
отправили послов в Рим. И Сципион послал от себя тех, которые бы
посоветовали признать предложенное. Говорят, что он это сделал по двум
причинам: во-первых, он считал, что это полезно государству, а во-вторых,
узнав, что консул Гней Корнелий Лентул111 замышляет отнять у него
командование войском, а ему не хотелось, чтобы слава окончания войны
досталась другому. Уезжающим он поручил сказать, что, если римляне будут
медлить, он сам от своего имени заключит мир.

57. Римляне же очень радовались, что одолели столь великое государство,
которое прежде причинило им много бедствий и которое по могуществу занимало
второе или третье место на земле, но сенаторы спорили между собой, одни -
еще полные гнева и раздражения на карфагенян, другие же - уже жалея их и
считая, что в чужих несчастьях они должны принимать решения согласно с
достоинством римского народа. Один из друзей Сципиона112, поднявшись,
сказал: "Не о спасении карфагенян, отцы-сенаторы, теперь у нас забота, но о
верности римлян по отношению к богам и о доброй славе среди людей, чтобы
нам не поступать более жестоко, чем сами карфагеняне, нам, которые обвиняют
карфагенян в жестокости, и, всегда заботясь об умеренности в малых делах,
не пренебречь ею в более значительных; а ведь их вследствие их
значительности нельзя скрыть, но по всей земле и теперь и впоследствии
пройдет слух об этом, если мы уничтожим прославленный город, владыку морей,
который властвовал над многими островами, над всем морем, более чем над
половиной Ливии, который в битвах против нас самих проявил столько примеров
и счастья и силы; с ними, пока они еще боролись, следовало бороться, но раз
они пали, их надо щадить, подобно тому, как и из атлетов никто не бьет уже
павшего противника, да и из зверей многие щадят упавших. Следует при
счастливых обстоятельствах остерегаться отмщения богов и зависти людей.
Если кто внимательно подумает, сколько они совершили против нас, он поймет,
что в этом и есть самая страшная воля судьбы, если теперь молят об одном
спасении те, которые имели возможность совершить. против нас столько и
таких деяний и которые недавно блестяще боролись за Сицилию и Иберию. Но за
все это они понесли наказание, в последних же своих преступлениях они
обвиняют голод, для людей зло самое тягостное, которое может отнять всякую
способность мыслить.

58. Я ничего не скажу в защиту карфагенян, так как этого не стоит делать; я
ведь хорошо знаю, что перед этим бывшие у нас договоры они нарушали, но,
как поступая в таких случаях, отцы наши достигли такого благоденствия, хотя
вы и сами это знаете, я все же вам напомню. Когда все наши соседи, жившие
вокруг нас, часто от нас отпадали и постоянно нарушали клятвенные договоры
с нами, они не пренебрегли ими - ни латинами, ни тирренами, ни сабинянами.
И когда опять-таки жившие вокруг нас айканы, вольски и кампанцы, все другие
племена Италии нарушили договоры с нами, они стойко перенесли это. И племя
самнитов, которое трижды пренебрегало дружбой и договорами и восемьдесят
лет вело с нами величайшие войны, они не уничтожили, равно всех других,
которые призвали Пирра против Италии. Да и мы сами еще недавно не истребили
же тех из италийцев, которые присоединились