к Ганнибалу, равно и бруттиев,
которые до конца боролись вместе с ним против нас, но, наказав их тем, что
мы отняли у них часть земли, позволили им владеть остальным, так как
одновременно и благочестиво и полезно для нашего благоденствия не столько
истреблять племена людей, сколько учить их благоразумию.

59. Итак, ради чего изменим мы по отношению к карфагенянам наш образ
действий, пользуясь которым доныне мы процветали? Или потому, что их город
больше других? Но поэтому он еще более достоин пощады. Или потому, что они
часто нарушали данные нам клятвенно обещания? Но ведь это делали и другие
и, можно сказать, все. Или потому, что они теперь подвергаются малому
наказанию? Они, у которых отнимаются все корабли, кроме десяти, которые
передают нам слонов, свою главную силу, платят десять тысяч эвбейских
талантов113, отступаются от всех городов и всей страны, над которой они
властвуют вне финикийских рвов, и все, что они разграбили, страдая от
голода, они, все еще страдая от голода, отдают, а в случае разногласий
третейским судьей для них является Сципион, воевавший с ними. Я хвалю
Сципиона и за высокие и за многочисленные эти требования, но настойчиво
советую ради завистливости судьбы и переменчивости человеческих дел
пощадить тех, у которых есть еще, пока мы не заключили соглашения, много
кораблей и большое количество слонов, причем Ганнибал, муж самый опытный в
военном деле, уже имеет войско, Магон из области кельтов и лигуров ведет
других многочисленных наемников, а сын Сифакса Вермина114 является их
союзником, равно как и другие народы номадов; наконец, они имеют много
рабов. Если они потеряют надежду на то, что они могут получить от нас, они,
не жалея ничего, воспользуются всем этим. Нет ничего страшнее отчаяния в
битвах, в которых и божество не всегда справедливо и часто завистливо.

60. По-видимому, и Сципион, предвидя это, прислал нам свое мнение и
добавил, что, если мы будем медлить, он сам заключит договор. Естественно,
что он лучше нас разбирается в обстановке и что ему виднее, так как он
находится на месте. Отвергнув его советы, мы обидим человека, столь
любящего свой город, и такого исключительного полководца, который, когда мы
и не стремились в Ливию, побудил нас к этому, не взяв войска, сам собрал
его для себя и эту кампанию провел для нас настолько счастливо, как мы того
и не ожидали. И достойно удивления, что, относясь вначале к этой войне
легкомысленно, вы теперь хотите продолжать ее так настойчиво и неумеренно.
Если же кто считает, что все это верно, но боится, как бы и теперь
карфагеняне не нарушили договоров, то наиболее вероятно, что они, столь
много претерпев от прежних нарушений, сами уже будут стражами этих
договоров и на будущее время станут чтить благочестие, из-за нечестия пав
перед нами на колени; непоследовательно для одних и тех же сенаторов
одновременно презирать карфагенян, как уже не имеющих никакой силы, и в то
же время бояться их, как могущих поднять восстание. А нам легче уследить за
ними, чтобы они вновь не усилились, чем сейчас их окончательно уничтожить;
ведь теперь они будут сражаться с отчаянием; впоследствии же мы всегда
будем сдерживать их, боящихся нас. Достаточно неприятностей будут они иметь
и без нас: их будут теснить все живущие вокруг них, помня зло за прежнее их
насилие, да и Массанасса, муж, вернейший нам, находясь там, будет всегда
следить за ними.

61. Но если кто-либо пренебрежет всем этим, лишь бы самому заменить в
командовании Сципиона, наблюдая лишь свои интересы и уверенный, что он
встретит покровительство судьбы до самого конца, то что же мы будем делать
с городом, взявши его, если только мы его возьмем? Уничтожим его совершенно
за то, что они разграбили наши корабли с хлебом? Но они готовы отдать это
вместе со многим другим. Или мы этого не сделаем, остерегаясь отмщения
богов и поношения от людей, но передадим его во власть Массанассе? Но хоть
он нам и друг, не следует делать даже его безмерно могущественным;
напротив, надо думать, что их вражда друг с другом полезна для Римского
государства. Или всю эту землю мы пустим в аренду? Но охраняющее ее войско
поглотит весь доход: мы будем нуждаться в большом войске, как это
естественно в окружении многих соседей, которые все варвары. Или мы пошлем
колонистов, заставив их жить среди стольких номадов? Но они всегда будут
терпеть от них насилия, так как варвары сильнее их; если же они одолеют их,
то на будущее они сами будут нам страшны и будут вызывать у нас зависть,
имея страну столь обширную и много лучшую, чем наша. Это, мне кажется,
принимая в соображение, Сципион и велит нам принять мольбы карфагенян.
Послушаемся поэтому и умоляющих и нашего полководца".

62. Так он сказал, Публий же Корнелий115, родственник Корнелия Лентула,
бывшего тогда консулом и имевшего намерение быть преемником Сципиона,
возразил так: "Только на то, что выгодно, о, отцы-сенаторы, надо смотреть,
когда идет война; и насколько этот город, как указывают вот они, является
еще могущественным, настолько нам нужно остерегаться его неверности,
соединенной с могуществом, и нужно ранее сокрушить силу, если мы не можем
устранить их неверность. Для нас нет более удобного случая, чтобы
уничтожить страх перед карфагенянами, чем настоящий, когда они во всех
отношениях слабы и находятся в безвыходном положении, прежде чем они опять
усилятся и в том, и в другом отношении. И конечно, я не отказываюсь
разобрать этот вопрос с точки зрения справедливости; мне не кажется, что
наше государство предъявило неумеренные требования к карфагенянам, которые,
когда благоденствуют, поступают несправедливо и насильничают над всеми, в
несчастьях же умоляют и, если добьются успеха, тотчас же нарушают
соглашения. У них нет ни уважения к святости договоров, ни твердости слова
в клятвах; и вот таких он предлагает спасти, боясь отмщения богов и
ненависти людей. Я же думаю, что сами боги поставили Карфаген в такое
положение, чтобы когда-нибудь понесли наказание за нечестие те, которые и в
Сицилии, и в Иберии, и в Италии, и в самой Ливии, и с нами, и со всеми
другими всегда и заключали договоры, и преступали клятвы, и совершали
другие страшные и преступные дела. Прежде чем перейти к нашим делам, я
приведу вам пример их отношений к другим народам, чтобы вы знали, что все
будут обрадованы, если мы накажем карфагенян.

63. Они у закинфян116, в славном городе Иберии, бывшем в договорных
отношениях с ними самими и дружественном нам, перебили всех, кто только был
в цветущем возрасте, хотя те ни в чем не поступили несправедливо. Они, взяв
по договору подвластную нам Нуцерию117 и поклявшись отпустить каждого с
двумя одеяниями, заперли их сенат в баню и, зажегши баню, заставили
задохнуться, а уходивший народ перебили копьями. Сенат же ацерранов118
после заключения с ними договора они бросили в колодезь, а колодезь
засыпали. Нашего консула Марка Корнелия119, обманув его клятвами, повели
как будто для того, чтобы повидаться с их больным полководцем, и, схватив,
отвезли его из Сицилии в Ливию как пленника с двадцатью двумя кораблями120.
Убили они и Регула121, другого нашего полководца, замучив его, когда он,
чтобы не нарушить своей клятвы, вернулся к ним. Сколько же совершил
Ганнибал, или воюя, или устраивая засады, или преступая клятвы по отношению
к городам и войскам нашим, против собственных своих союзников, грабя города
и избивая воевавших вместе с ним, было бы долго перечислять. Достаточно
сказать, что он разрушил четыреста наших городов. Наших же пленных бросал
он во рвы и реки, проходил по ним, как по мостам, других же бросал под ноги
слонам, иным же приказывал вступать в единоборство друг с другом, ставя
братьев против братьев и отцов против сыновей. А эти недавние события,
когда они присылали сюда послов относительно мира и умоляли и клялись, и,
когда послы их были еще здесь, в Ливии же, они разграбили наши суда и
заключили в оковы наших воинов. До такой степени безумия доходят они
вследствие кровожадности.

64. Так вот какая же может быть жалость или умеренность в проявлении своих
чувств со стороны других в отношении тех, которые сами не проявляли в
отношении кого бы то ни было ни умеренности, ни мягкости? Как сказал сам
Сципион, если бы мы попали в их власть, не оставили бы даже имени римского
народа. Но, говоришь ты, тверда их верность, крепко их рукопожатие! Какая
верность? Какой договор, какая клятва, которую они не затоптали? Какое
соглашение, какие знаки расположения, которых они не осквернили бы своей
наглостью? Не будем подражать, говорит он, им! Какое же соглашение мы
нарушаем, еще ни в какое с ними не вступавшие в соглашение? Но, говорит он,
не будем подражать их кровожадности. И мы сделаем друзьями и союзниками
этих кровожаднейших людей? Ни того, ни другого они недостойны. Но пусть,
они предадут себя нам по закону побежденных, как многие предавали себя, а
мы посмотрим. И что бы мы им ни дали, пусть они видят в этом милость, а не
соглашение. Различаются же эти два предложения между собой следующим
образом. Пока они будут заключать договоры, они будут их нарушать, как и
прежде, всегда находя в этих договорах какой-нибудь предлог, находя что они
в них ущемлены; спорные же дела представляют много предлогов. Когда же они
передадут себя нам и мы возьмем у них оружие, и самое тело их будет нашим,
и они убедятся, что у них нет ничего собственного, тогда падет их
надменность и они будут довольны, что бы они от нас ни получили, как будто
это нечто чужое. Итак, если Сципиону это кажется иначе, вы имеете
возможность сопоставить и обсудить оба мнения; если же он заключит договор
с карфагенянами помимо вас, зачем он посылал это дело на ваше решение? Так
как вы полномочны судить относительно этого, я высказал свое мнение,
которое, я считаю, принесет пользу государству".

65. Это сказал Публий; сенат поставил этот вопрос на поименное голосование,
и большинство поддержало мнение Сципиона. Итак, был заключен мир, это уже в
третий раз, между римлянами и карфагенянами. И главным образом Сципион
считал необходимым побудить к нему римлян или ввиду сказанных соображений,
или считая, что римлянам для благоденствия достаточно отнять у карфагенян
только право на господство, ведь есть и такие, которые считают, что он ради
поддержания благоразумия у римлян желал навсегда оставить им соседа и
соперника, внушающего страх, чтобы они, достигнув огромного счастья и
безопасности, не стали высокомерными. И то, о чем Сципион тогда думал, об
этом немного позднее громко сказал римлянам Катон, порицая их за крайнее
раздражение против Родоса122. Сципион, заключив этот договор, со всем
войском переплыл из Ливии в Италию и вступил в Рим с триумфом, самым
блестящим из всех, какие до него были123.

66. Обычай, который соблюдается и ныне, когда справляется триумф, таков.
Все выступают увенчанные венками, впереди идут трубачи и движутся повозки с
добычей, проносят башни и изображения взятых городов, картины, изображающие
военные события, затем золото и серебро - нечеканенное и в монетах - и если
есть, то и другие подобные же ценности, и все венки, которыми наградили
полководца за доблесть или города, или союзники, или подчиненные ему
войска. Затем шли белые быки, а за быками были слоны и все вожди и самих
карфагенян и номадов, которые были взяты в плен124. Впереди самого
полководца шли ликторы, одетые в пурпурные туники, и хор кифаристов и
играющих на свирелях, подобно тирренской процессии, подпоясанные и с
золотыми венками на голове; подобным образом выступают другие в строю с
пением и приплясыванием. Их называют лидийцами, потому (думаю), что тиррены
являются колонистами лидийцев125. Один из них, в пурпурной до пят одежде, в
золотых ожерельях и браслетах, делает различные жесты, вызывая смех, как бы
насмехаясь над неприятелями. За ним множество носителей благовоний, а за
благовониями - сам полководец на колеснице, пестро расписанной, в венке из
золота и драгоценных камней, одетый, по отеческому обычаю, в пурпурную тогу
с вотканными в нее золотыми звездами, несет скипетр из слоновой кости и
лавровую ветвь, которую римляне всегда считают символом победы. С ним
всходят на колесницу мальчики и девушки, а на свободных конях с обеих
сторон едут юноши, его родственники. За ним следуют все те, которые во
время войны были у него писцами, служителями, оруженосцами. И после них
войско по илам и когортам, все увенчанное и несущее лавровые ветви; лучшие
же воины несут и знаки отличия. Из начальников одних они восхваляют, других
осмеивают, а иных порицают; ибо триумф не знает запрета, и все вправе
говорить, что только хотят. Прибыв на Капитолий, Сципион распустил
процессию, а на угощение он по обычаю пригласил друзей в храм.

X, 67. Такой конец имела для римлян вторая война против карфагенян,
начавшаяся с Иберии и кончившаяся в Ливии таким договором относительно
самого Карфагена. У эллинов в это время проходила сто сорок четвертая
олимпиада126. Массанасса полный гнева на карфагенян и уверенный в дружбе
римлян, захватил значительную часть земли карфагенян, как принадлежавшую
некогда ему. Карфагеняне просили римлян помирить их с Массанассой. Римляне
послали третейских судей, которым было велено содействовать, насколько
могут, Массанассе. Так Массанассе была прирезана часть земли карфагенян,
карфагенянами было заключено соглашение и с ним, которое продолжалось около
пятидесяти лет127. За это время Карфаген, пользуясь спокойно миром, достиг
большого могущества и многолюдства благодаря плодородию земель и выгодному
положению у моря.

68128. И тотчас, как это случается в счастливых обстоятельствах, одни стали
склоняться на сторону римлян, другие - на сторону демоса, некоторые же
выражали свои симпатии Массанассе. Предводительствовали же каждой из этих
группировок люди, выдающиеся по славе и доблести: сторонниками римлян -
Великий Ганнон129, избравшими сторону Массанассы был Ганнибал, прозванный
Скворцом, сторонниками же демоса - Гамилькар, которому было прозвище
Самнит130, и Карталон. Они131, выждав время, когда римляне воевали с
кельтиберами132, а Массанасса пошел на выручку сына, которого окружили и
держали в осаде другие иберы133, убеждают Карталона134, бывшего боэтархом и
объезжавшего в силу этой власти страну, напасть на подданные Массанассы,
живших в палатках на спорной земле. И он убил некоторых из них, угнал
добычу и бывших там в полях ливийцев возбуждал против номадов. Много и
других военных столкновений произошло у них друг против друга, пока от
римлян не пришли другие послы для разбора их споров, которым также было
велено незаметно помогать Массанассе. И послы закрепили за Массанассой все,
что захватил он раньше, следующим хитрым способом. Они ничего не сказали и
никого не выслушали, чтобы Массанасса не потерпел какого-либо ущерба, как
это произошло бы при правильном суде, но, став между ними обоими, протянули
руки, разделяя их: и это было у них приказание, обращенное к обеим
сторонам, примириться. Немного позже Массанасса поднял распри из-за так
называемых великих равнин135 и из-за области пятидесяти городов, которую
они называют Туской136. Из-за этого карфагеняне вновь прибегли к римлянам.
Римляне обещали им на этот раз отправить послов для решения спора, но
затянули отправку, пока можно было уже считать, что дело карфагенян в
большей части проиграно.

69. И тогда римляне отправили послов и среди них Катана137, которые, прибыв
на спорную землю, потребовали, чтобы обе стороны предоставили им право
решения относительно всего. Массанасса, конечно, как уже захвативший
большую долю и всегда твердо полагавшийся на римлян, им это право
предоставил, карфагеняне же отнеслись к этому предложению подозрительно,
так как знали, что прежние послы судили недобросовестно. Итак, они сказали,
что договор, заключенный при Сципионе, не нуждается ни в каком
разбирательстве, ни в каком исправлении; надо только, чтобы из него ничего
не нарушалось. Но послы, не желая произносить своего решения, удалились и
стали осматривать страну, тщательно обработанную и имевшую большие
источники доходов. Войдя в город, они увидели, насколько он стал
могуществен и насколько увеличилось его население после бывшего незадолго
перед тем истребления, причиненного ему Сципионом. Вернувшись в Рим, они
говорили, что не столько зависть, сколько страх вызывает у них положение
Карфагена, города враждебного и столь значительного, соседнего и так быстро
растущего. И особенно Катон говорил, что никогда у римлян даже свобода не
будет прочной, пока они не уничтожат Карфагена. Сенат, узнав об этом, решил
воевать, но сперва пользовался предлогами, а свое решение держал скрытым. И
говорят, что Катон с того времени в сенате постоянно повторял свое мнение,
чтобы Карфагена не существовало, Сципион же Насика138 требовал
противоположного, чтобы Карфаген был оставлен целым, на страх, как он
думал, для римлян, уже тогда начавшим отступать от сурового образа жизни.

70139. У Карфагенян же сторонники демократии изгнали заботившихся о делах
Массанассы, которых было около сорока; они провели голосование об их
изгнании и заставили демос поклясться никогда их обратно не принимать и не
позволять никому вносить предложение об их возвращении. Изгнанные бежали к
Массанассе и стали побуждать его к войне. Он же, и сам желая того же,
послал в Карфаген двоих из сыновей, Голоссу140 и Миципсу141, требуя принять
назад изгнанных из-за него. Перед ними, подходившими к городу, боэтарх
запер ворота, боясь, как бы родственники изгнанных не разжалобили демос
слезами. А на Голоссу, уже возвращавшегося домой, напал Гамилькар Самнит и
некоторых из его спутников убил, самого же его привел в страх, вследствие
чего Массанасса, сделав это себе поводом для нападения, стал осаждать город
Героскопу142, подступив к нему в нарушении условий договора. Карфагеняне
двадцатью пятью тысячами пехотинцев и четырьмястами городских всадников под
начальством Гасдрубала, бывшего тогда у них боэтархом143, ополчились на
Массанассу. Когда они приблизились, Асасис144 и Суба145, таксиархи
Массанассы, из-за чего-то поссорившиеся с сыновьями Массанассы, перешли на
их сторону, ведя за собой шесть тысяч всадников; благодаря этому Гасдрубал
воспрянул духом, переместил лагерь ближе к царю и в нескольких стычках имел
успех. Массанасса, устраивая ему засаду, понемногу отступал, как будто
убегая, пока не завел его на большую и пустынную равнину, которую отовсюду
окружали крутые холмы, где было полное отсутствие продовольствия. Тогда он,
обратившись против неприятелей, стал лагерем на равнине: Гасдрубал же
поднялся на холмы, представлявшие как бы своего рода укрепления.

71. На следующий день они собирались вступить в бой, Сципион же Младший146,
взявший впоследствии Карфаген и бывший тогда легатом Лукулла, воевавшего с
кельтиберами147, явился в это время к Массанассе, посланный просить у него
слонов. Навстречу ему Массанасса, сам занятый своим вооружением, как
человек готовящийся к битве, послал всадников и некоторым из сыновей
приказал принять явившегося. Сам же он на рассвете выстроил войско, так
как, несмотря на то, что ему было восемьдесят восемь лет, он был еще
хорошим всадником и скакал на неоседланном коне, как это в обычае у
номадов, одновременно и командуя, и сражаясь, как рядовой воин. Из ливийцев
номады самые сильные, и хотя все они отличаются долголетием, номады самые
долголетние. Вероятно, причина этого в том, что зимой у них не бывает
сильных морозов [от которых гибнет все], а лето не очень жаркое, как у
эфиопов и индийцев. Поэтому в этой земле и из зверей водятся самые могучие,
а люди всегда находятся под открытым небом и в трудах. У них мало вина, а
пища у них простая и полезная. И вот Массанасса, вскочив на коня, стал
устраивать войско, а Гасдрубал вывел против него свое в значительно большем
количестве, так как уже и к нему пришли многие из страны. Сципион смотрел
на сражение с высоты, как в театре. И часто позднее он говорил, что,
участв