уя во всевозможных сражениях, он никогда так не наслаждался; ибо,
говорил он, на одно это сражение, где сошлись на битву сто десять тысяч
мужей, он смотрел беззаботно. И, применяя несколько возвышенный тон, он
говорил, что только двое до него видели подобное зрелище во время Троянской
войны. Зевс с горы Иды и Посейдон с Самофракии.

72. Битва шла с зари до ночи, много пало с обеих сторон, и, по-видимому,
Массанасса был победителем. Когда он возвращался с боя, ему встретился
Сципион. Он же к нему, как к другу по деду, проявил исключительное
внимание. Карфагеняне, узнав о прибытии Сципиона, просили его примирить их
с Массанассой. Он свел их, и, когда пошел разговор об условиях, карфагеняне
сказали, что уступят Массанассе землю около Эмпория148 и дадут тотчас
двести талантов серебра и восемьсот со временем, когда же он потребовал
выдать ему перебежчиков, они не захотели даже слушать, но разошлись, не
достигнув никаких результатов. Возвратился Сципион в Иберию, получив
слонов, Массанасса же, окружив холм, где стояли враги, рвом, сторожил,
чтобы им не доставлялось никакого продовольствия. И вообще поблизости не
было ничего, так что и ему едва лишь издалека с очень большим трудом
доставлялось оно в малом количестве. Казалось, что Гасдрубал мог бы тотчас
пробиться через линию врагов, пока у него войско было еще сильным и не
пострадавшим, но так как у него запасов было больше, чем у Масанассы, он
считал, что заставит Массанассу вступить в сражение, и оставался, узнав
вместе с тем, что едут послы римлян для примирения. Они пришли, но им было
сказано, что если у Массанассы дела хуже, чтобы они прекратили их спор,
если же он имеет преимущество, чтобы они еще более подстрекнули его к
борьбе.

73. Порученное им они выполнили149, голод же истощал Гасдрубала и
карфагенян; сами они ослабели и не могли уже силой одолеть врагов; они
сперва перебили вьючных животных, затем после вьючных животных - коней и
ели ремни, варя их. У них распространялись разные болезни как вследствие
негодной пищи, так и от отсутствия всякой деятельности и времени года, ибо
в одно место и в узкий лагерь была заперта большая толпа людей при обычном
в Ливии жарком лете. Когда у них кончились дрова для варки пищи, они стали
сжигать деревянные части оружия. Из умерших никто не выносился из лагеря,
поскольку Массанасса не снимал охраны, их и не сжигали из-за недостатка
дров. Поэтому смертность у них была большая, с очень болезненными
явлениями, так как они находились вместе с разлагавшимися и издававшими
зловоние трупами. Большая часть войска уже погибла; а остаток, не видя для
себя никакой надежды на спасение, постановил выдать Массанассе
перебежчиков, внести пять тысяч талантов серебра в течение пятидесяти лет и
принять назад своих изгнанников, в нарушение собственной клятвы, причем
сами они должны были выходить через одни ворота по одному, проходя между
рядами врагов с одним только одеянием. Когда они уходили, то Голосса,
раздраженный недавним нападением на него, или с ведома отца, или сам по
себе, послал на них всадников-нумидийцев, которые перебили не защищавшихся,
не имевших оружия для отражения врагов и не могших бежать из-за слабости.
Так из пятидесяти восьми тысяч мужей совсем немногие спаслись в Карфаген и
с ними полководец Гасдрубал и другие из знатных людей.

XI, 74. Такова была война между Массанассой и карфагенянами, последовала же
за ней третья и последняя война римлян в Ливии150. Карфагеняне, потерпев
поражение от Массанассы, так что город стал вследствие этого очень слабым,
стали бояться и самого Массанассы, еще бывшего поблизости с большим
войском, и римлян, которые всегда чувствовали вражду к ним и которые
постараются найти предлог в произошедшем столкновении с Массанассой. Их
подозрения были совершенно правильны, так как римляне, узнав об этом,
тотчас стали набирать войско по всей Италии, не говоря о цели набора, чтобы
иметь возможность быстро использовать набранное войско соответственно
обстоятельствам. А карфагеняне, считая, что этим они исключат предлог для
обвинения, объявили о приговоре к смерти Гасдрубала, бывшего полководцем в
этой войне против Массанассы, и Карталона боэтарха, равно и всех других,
которые принимали участие в этом деле, возлагая на них вину за войну. Они
отправили также послов в Рим, которые обвиняли самого Массанассу, но
обвиняли и этих лиц, что они, защищаясь от него слишком решительно и
поспешно, ввергли этим город в опасность обвинения в том, будто он начинает
военные действия. Но когда кто-то из сенаторов спросил послов, как
случилось, что они приговорили виновных к смерти не в начале войны, а после
поражения и явились к ним в качестве послов не прежде, но только теперь, те
затруднились дать подходящий ответ, сенат же, давно решивший воевать и
изобретавший для этого предлоги, ответил следующим образом: карфагеняне не
достаточно оправдались перед римлянами. Тогда послы, вновь выступив,
спросили: если они считаются в глазах сената виновными, то какой ценой они
смогут смыть обвинение; сенат дословно ответил так: "если удовлетворите
римлян". Когда они стали искать, что будет достаточным для удовлетворения,
одни полагали, что римляне хотят, чтобы была увеличена сумма денег,
определенная при Сципионе, другие же - чтобы они отступились в пользу
Массанассы от спорной земли. Находясь в затруднении, они вновь отправили
послов в Рим и просили их узнать точно, что является для римлян достаточным
удовлетворением. На это римляне опять сказали, что карфагеняне хорошо знают
это. С этими словами они отослали послов обратно151.

75. И вот карфагеняне были в страхе и недоумении, Утика же, величайший
после Карфагена город Ливии, имевший удобные гавани для причала судов,
достаточно большие к тому же для высадки войск, отстоящий от Карфагена на
шестьдесят стадиев и хорошо расположенный для войны с карфагенянами,
разочаровавшись тогда в деле карфагенян и проявляя в подходящий момент
старинную свою ненависть к ним, отправила послов в Рим, которые передали
Утику в распоряжение римлян152. Сенат, до того стремившийся к войне и к ней
готовившийся, когда к римлянам присоединился такой укрепленный и удобно
расположенный город, открыто выразил свое намерение и, собравшись на
Капитолий (где они обычно рассматривали вопрос о войне), постановил воевать
с карфагенянами. Военачальниками они тотчас послали консулов: над пехотой -
Мания Манилия, а над флотом - Луция Марция Цензорина153, которым тайно было
указано не прекращать войны, прежде чем они не разрушат Карфагена. Принеся
жертвы, консулы отплыли в Сицилию, чтобы переправиться оттуда в Утику;
плыли же они на следующих кораблях: на пятидесяти пентерах, на ста
гемиолиях154 и на многих других без военного оборудования, легких и круглых
торговых судах. На них плыло войско в восемьдесят тысяч пеших и до четырех
тысяч всадников155, все отборные воины, ибо, ввиду столь замечательного
похода и явной надежды на победу, всякий и из граждан и из союзников
стремился на эту войну, и многие записывались в ряды войска даже в качестве
добровольцев.

76. Карфагенянам и объявление войны и начало военных действий было сообщено
одновременно одним вестником; он принес и постановление о войне и вместе с
тем сообщил, что против них плывет флот. Пораженные этим, они стали
отчаиваться в своем положении и потому, что у них не было кораблей, и
потому, что так недавно они потеряли такое количество молодежи; у них не
было ни союзников, ни готовых наемников, ни хлеба, собранного на случай
осады, и ничего другого, как это бывает при не объявленной наперед и столь
стремительно начатой войне, и сами не имея возможности сопротивляться
одновременно и римлянам и Массанассе. Поэтому они отправили других послов в
Рим, дав им полномочия решать все по своему усмотрению, чтобы, как только
могут, уладить дело при сложившихся обстоятельствах. Сенат сказал им, что,
если карфагеняне дадут консулам, еще находящимся в Сицилии, в качестве
заложников триста знатнейших среди них детей в ближайшие тридцать дней и
выполнят все другое, предписанное им, они будут иметь Карфаген свободным и
автономным и всю землю, которую они имеют в Ливии. Это было постановлено во
всеобщее сведение, и сенаторы дали послам отнести это решение в Карфаген;
тайно же они послали приказ консулам держаться того, что было поручено им
частным образом156.

77. Карфагеняне относились с подозрением к сенатскому решению, передавая
заложников не на основании твердого соглашения; но так как они находились в
такой опасности, то, возлагая надежды на то, что   они не уклонятся ни от
какого условия, они со всем рвением, предупреждая назначенный срок, повезли
своих детей в Сицилию, причем их оплакивали родители и домашние, особенно
матери, которые с безумными воплями обнимали детей, хватались за корабли,
везущие их, и полководцев, их сопровождавших, бросались к якорям, разрывали
снасти, руками обвивали моряков и препятствовали плаванию. Были среди
женщин и такие, которые плыли за кораблем далеко в море, проливая слезы и
смотря на детей. Находившиеся же на берегу рвали на себе волосы и били себя
в грудь, как при жестокой печали; ведь им казалось, что дача заложников -
это лишь красивое выражение, на деле же это - сдача города, когда эти дети
отдаются без какого-либо определенного соглашения. И многие из них среди
воплей и это пророчили городу, говоря, что выдача детей нисколько ему не
поможет; такова вот была отправка заложников в Карфагене, в Сицилии же
консулы, приняв их, переслали в Рим, а карфагенянам сказали, что все
остальное, что нужно для окончания войны, они скажут в Утике.

78. Переплыв туда, они стали лагерем - пешие там, где некогда был лагерь
Сципиона, а корабли - в гаванях утикийцев. Когда послы из Карфагена прибыли
и туда, консулы сперва воссели на высоком трибунале, причем рядом с ними
стояли гегемоны157 и хилиархи158, войско же было построено по обеим
сторонам длинными рядами в блестящем оружии с высоко поднятыми значками,
чтобы по ним послы могли сообразить о многочисленности войска. Когда
консулы приказали трубачу дать знак молчания, а глашатай возгласил, чтобы
послы карфагенян подошли, их повели между длинными рядами войска, к самому
же возвышению они не могли приблизиться: посредине была протянута веревка;
консулы приказали им говорить, чего они хотят. Послы стали говорить много
разных жалобных слов - и о договорах, бывших у них с римлянами, и о
древности самого Карфагена, обширных его размерах и о его силе, его
величайшем и продолжительном прошлом господстве на земле и на море. Они
сказали, что говорят это не для самовосхваления: в таких несчастьях не
время самовосхвалению, "но пусть острота перемены нашего положения будет
для вас, о римляне, основанием к благоразумию и умеренности. Ведь самые
могущественные - те, которые, жалея пострадавших, основывают свои благие
надежды на том, что они ни в чем не погрешают по отношению к судьбе других.
И это достойно вас и вашего благочестия, на которое вы Претендуете больше
всех людей.

79. Если бы у нас были даже самые немилостивые враги, то довольно
несчастий, которые мы потерпели, мы, которые лишены господства и на земле и
на море, которые передали вам корабли и не приобретаем других, которые
отстранены от охоты на слонов и от приобретения их иным путем, передали и
прежде и теперь вам знатных заложников и своевременно платили дань, мы,
которые привыкли получать ее от других. И этого было достаточно вашим
отцам, с которыми мы воевали; и договор при них был заключен с нами, как с
друзьями и союзниками, и клятва, принесенная при этом договоре, равна для
обеих сторон. И они нам, с которыми воевали, были после этого верными
союзниками; вы же, с которыми мы ни разу даже не вступали в сражение, в
нарушении какого пункта этого договора, обвиняя нас, так стремительно
постановили начать эту войну и без объявления ее двинулись на нас? Может
быть, мы не дали дани? или у нас есть корабли, или вызывающие зависть
слоны? или с тех пор мы не были верными по отношению к вам? или мы не
заслуживаем жалости, когда у нас так недавно пятьдесят тысяч человек
погибли от голода? но мы воевали с Массанассой, слишком многого он захотел;
но и это все мы переносили из-за вас. Действуя беспрерывно и беззаконно
против нас и против того места, в котором он был вскормлен и воспитан, он
отнял у нас землю около Эмпория159; захватив и ее, он пошел за другими,
пока не привел в беспорядок наш договор с вами; если это является поводом к
этой войне, то мы и тех, которые двинулись против него, чтобы защищаться,
приговорили к смерти, и к вам отправили послов, которые оправдывались
относительно этого, и других, имевших полномочия решать все по своему
усмотрению, чтобы заключить договор на каких хотите условиях. Зачем же
нужны корабли, флот и войско против мужей, не только признающих, что они
погрешили, но и всецело поручающих себя вам? Что это мы предлагаем не с
целью обмануть вас, не скряжничая, готовые потерпеть, чем бы вы нас ни
наказали, доказано достаточно ясно. Ведь мы тотчас отослали по вашему
требованию знатных детей как заложников, как было приказано постановлением,
раньше назначенных тридцати дней. В том же самом постановлении сказано, что
если мы передадим вам заложников, вы позволите Карфагену быть свободным и
автономным, владеющим тем, что мы имеем".

XII, 80. Так сказали послы. Цензорин, поднявшись, ответил следующее: "Что
мне говорить вам, карфагеняне, о причинах войны? Ведь вы отправляли в Рим
послов, и они узнали об этих причинах от сената. В том же, что ваши
поступки по отношению к нам были лживы, в этом я вас уличу. Ведь в
постановлении ясно сказано, и мы вас об этом предупредили в Сицилии,
принимая заложников, что остальные решения будут сообщены вам в Утике.
Конечно, за быстроту доставки заложников и за выбор их мы вас хвалим; но
какая нужда в оружии тем, которые честно хотят жить мирно? Итак, все
оружие, сколько бы его у вас ни было, и государственное, и частное, которое
каждый из вас имеет, и дротики, и катапульты, передайте нам". Послы на это
сказали, что им приходится слушаться, но они не знают, как они будут
защищаться от Гасдрубала, которого они приговорили к смерти и который,
собрав уже до двадцати тысяч воинов, расположился лагерем у самого
Карфагена. Когда консулы сказали, что римляне позаботятся об этом, послы
обещали выдать оружие. Вместе с послами были отправлены Корнелий Сципион
Назика и Гней Корнелий по прозвищу Испанский ('Ispan\w)160; они приняли
двести тысяч всякого рода оружия, бесконечное множество стрел и дротиков,
до двух тысяч катапульт, выпускающих заостренные стрелы и камни. Это было
замечательное и в то же время странное зрелище, когда на огромном
количестве повозок враги сами везли своим врагам свое оружие; за ними
следовали послы и все члены совета старейшин и знатнейшие лица города, и
жрецы, и другие выдающиеся лица; они надеялись, что консулы почувствуют к
ним или уважение, или сожаление. Введенные со знаками своего достоинства к
консулам, они стали перед ними. И вот Цензорин (так как он был более
красноречив, чем его сотоварищ по власти), встав и помолчав долгое время с
жестким выражением лица, наконец, сказал следующее:

81. "Что касается повиновения, о, карфагеняне, и готовности до сего времени
и в отношении заложников и в отношении оружия, мы вас хвалим, но нужно в
тяжелых обстоятельствах говорить кратко. Выслушайте с твердостью остальные
приказы сената, уйдите для нашего спокойствия из Карфагена, поселитесь в
каком хотите месте вашей страны в восьмидесяти стадиях от моря, так как
этот город решено срыть до основания". Когда он это еще говорил, они с
криком стали поднимать руки к небу и призывали богов как свидетелей
совершенного над ними обмана; много горьких поношений высказывалось против
римлян или потому, что они уже были готовы умереть, или обезумев, или
сознательно раздражая римлян, чтобы вызвать их на оскорбление послов. Они
бросались на землю, бились о нее и руками и головами; некоторые разрывали
одежды и истязали собственное тело, как охваченные безумием. Когда же,
наконец, у них прекратился острый приступ отчаяния, наступило долгое и
полное печали молчание, и они лежали, как мертвые. Римляне были поражены, и
консулы решили терпеливо переносить их речи, как потрясенных таким
невероятным приказом, пока у них не пройдет негодование, хорошо зная, что
величайшие бедствия сначала толкают безумную храбрость, со временем же
дерзость сгибается перед необходимостью. Это испытали тогда и карфагеняне:
когда во время молчания сознание их несчастия еще глубже овладело ими, они
перестали негодовать; с воплями оплакивали они и себя, и детей, и жен,
называя их по именам, и самую родину, обращаясь к ней с жалобами, как к
живому человеку. Жрецы громко называли имена святилищ и находящихся в них
богов, упрекая и их, словно присутствующих, в своей гибели. И они все так
жалобно оплакивали и свою родину и самих себя, что и римляне заплакали
вместе с ними.

82. Хотя и консулов охватила жалость при виде превратности человеческой
судьбы, но они оставались суровыми, ожидая, пока карфагеняне насытятся
своим плачем. Когда же последние прекратили стенания, вновь наступило
молчание. И дав себе отчет в том, что их город безоружен и малолюден, что
нет у них ни кораблей, ни катапульт, ни стрел, ни мечей, ни людей,
способных обороняться, так как недавно еще погибло у них пятьдесят тысяч
человек, что у них нет никакого наемного войска, ни друга, ни союзника, ни
времени, чтобы их приобрести, что враги держат в своих руках и их детей, и
оружие, и страну и осаждают город вооруженные, с кораблями, с пехотой, с
машинами и конями, что Массанасса, другой их враг, у них под боком, - они
воздержались от шума и дальнейшего выражения негодования, как нисколько не
помогающих в несчастьях, и вновь обратились к речам. И Баннон161, которому
было прозвище Тигилла (Tig}llaw), самый знатный из всех присутствовавших
тогда, попросив разрешения говорить, сказал:

83. "Если есть у нас помимо сказанного еще прежде вам, римляне, право на
слово, мы будем говорить не для того, чтобы выставлять свое право (не ко
времени несчастным спорить), но чтобы вы узнали, что у вас есть
основательный и разумный повод оказать нам милосердие. Ведь мы, властители
Ливии и моря в самых широких пределах, воевали с вами за гегемонию; от нее
мы отказались при Сципионе, когда передали вам корабли и слонов, которых
имели, и взяли обязательство платить вам дань и даем ее своевременно. Во
имя богов, которыми тогда клялись, пощадите нас, пощадите клятвы Сципиона,
клявшегося, что римляне будут карфагенянам союзниками и друзьями. Нет
ничего, в чем бы мы погрешили против этого договора. У нас нет ни кораблей,
ни слонов, мы не уклоняемся от взносов дани, но были даже вам союзниками
против трех царей162. Пусть не сочтет нужным кто-либо упрекнуть нас, если
это раньше мы уже говорили, когда вы требовали оружия, ибо несчастия делают
многословными и вместе с тем при молениях нет ничего могущественнее, как
ссылка на договор, да и мы не имеем возможности прибегнуть к чему-либо
другому, кроме слов, мы, которые всю нашу мощь выдали вам. Таковы прежние
условия, поручителем которых, о, римляне, является Сципион. Что же касается
настоящих условий, вы, консулы, являетесь для нас и творцами их и
свидетелями. Вы потребовали заложников, и мы отвели вам самых лучших. Вы
потребовали оружия и получили все, чего даже после осады взятые города
добровольно не отдают. Мы верили обычаю и образу действия римлян. Ведь и
сенат прислал нам обещание, и вы, требуя заложников, говорили, что
разрешите Карфагену быть автономным, если получите их. Если было
прибавлено, что остальные ваши приказания будут сообщены потом, не достойно
вас было при требовании дать заложников, требовании совершенно ясном,
обещать, что город будет автономным, а затем как какую-нибудь прибавку к
выдаче заложников потребовать, чтобы сам Карфаген был разрушен. Если в