- Надо бы их словить всех, в кнуты да в Сибирь.
 - Смотри, как бы нас с тобой в Сибирь не  отправили. Тебя в один конец,
а меня в другой на вечное поселение.
 -  Крестись, матушка.  Знамо  дело, что  от тюрьмы  да от сумы  не след
зарекаться, но в лицо никто не посмеет тебе сказать подобное.
 - Пусть только попробуют, уж  я их! - сжала кулак Елизавета Петровна. -
Ну, все, надышалась. Закрывай окно да иди ко мне. Поплакалась тебе,  и легче
стало. Может, и усну теперь. Иди ко мне, Алешенька...
 Рано утром граф Разумовский, набросив на себя халат, осторожно вышел из
спальни  императрицы. Государыня спала,  сжав кулачки и закусив нижнюю губу,
время   от  времени  вздрагивая   и  что-то  бормоча.   Он   отметил   резко
обозначившиеся  складки  меж бровей, выступившие скулы,  синюшные  губы. Да,
Елизавета Петровна стремительно старела, и, может быть, именно это не давало
ей покоя. Все чаще стали проявляться ее  капризы, которые  раньше она быстро
гасила  в самом  зачатке, не даваля себе распускаться. Сейчас, обидевшись на
него, могла полдня проплакать, не выходить из спальни и никого не принимать,
или  неделю  изо  дня  в  день  не  замечать  графа.  Но  потом,  стоило  ей
почувствовать  себя  лучше,  моментально менялась, приходила  к  нему  сама,
целовала, извинялась, вставала на колени. Он прощал, относя эти  ее срывы  к
нездоровью начинающей стареть женщины. Но все более  и более тяготился своим
положением и с трудом сдерживался во время ее  очередного приступа. При этом
ему было  чрезвычайно жаль ее, женщину, которую столько лет любил, ради кого
не имел  жены, детей и находился в весьма щекотливом положении. В  ее  праве
завтра отправить его вон из столицы, отослать  обратно  на  родину,  а  то и
запереть до  конца дней в какой-нибудь дальний монастырь. Но, слава Господу,
императрица была  добрейшей женщиной, и ей  пока даже в  голову не приходило
расстаться, навсегда порвать с ним.
 Елизавета  Петровна  встала, как  обычно,  когда  солнце  подобралось к
зениту, подошла, зябко ежась, к  заиндевелому окну, чуть приоткрыла створку,
подставляя лицо холодному воздуху, мазнула пальцем по  стеклу,  собрала  под
ноготь  куржак  и,  лизнув,  поморщилась.  Новый  день  скрадывал  тягостные
вчерашние  впечатления и воспоминания  о холмогорских  узниках. В  прошедшую
ночь  они  даже  не  снились ей,  но  все  равно тягостное  предчувствие  не
проходило.  Она  вернулась  обратно  к  незастеленной  кровати, залезла  под
одеяло, потом  схватила  колокольчик,  несколько  раз позвонила. Глаша вошла
далеко не сразу, позевывая и озираясь по углам.
 -  Быстрей  одеваться, и  кликни  дежурного  офицера. Скажи, чтоб графа
Бестужева позвали, нужен он мне срочно.
 Алексей  Петрович  примчался, тяжело  дыша  и отирая  морщинистый  лоб,
согнулся в долгом поклоне, ожидая, что скажет императрица.
 - Известия были оттуда? - спросила она,  сделав ударение  на  последнем
слове.
 - Этой ночью курьер пакет привез, - еще ниже склонившись, отвечал граф.
 - Смотрел? Что там?
 - Конечно, тотчас и поглядел.
 - Ну и...
 -  Он, - выделил Бестужев, не называя имени Иоанна Антоновича, как  это
было  заведено в обиходе  меж ним  и императрицей,  когда  разговор  шел  об
узниках, находящихся в Холмогорах, - просит о свидании с вами, государыня.
 - Еще что?
 - Родитель его приписку сделал:  молит отпустить за границу и обязуется
написать отказ от всех прав своих.
 - От коменданта что есть?
 - Просит поболе свечей присылать. Жгут много, сидят допоздна.
 - Пошли  им свечей, сколько требуют. Да, вот  еще. Нет ли  у  тебя пары
толковых людей, кто бы ради повышения в  чине согласился пожить в тех местах
несколько годиков?
 -  В  охрану что  ли? - не понял  канцлер. - Так там полный штат, почти
сотня человек караул несут, мышь не проскочит.
 - Мышь, может, и  не проскочит, а человек умный может.  Да мне  не  для
охраны люди нужны, а чтоб, не  сносясь с ними, в городе жили, примечали, кто
приезжает, чего говорят - судачат, чем интересуются.
 - Понял, матушка, - согласно кивнул канцлер, - фискалы нужны, значит...
Сыщем и таких. Двоих хватит?
 - Если с  головой и с острым глазом, то хватит. На  письмо  не отвечай.
Потом  сама скажу,  что  и  как  им  отписать. Ступай  пока,  -  повернулась
императрица, но граф Бестужев торопливо заговорил:
 - Еще два словечка, ваше величество, дозвольте. Известие важное имею.
 - Что еще? - капризно вздернула подбородок Елизавета Петровна. - Только
быстро сказывай.
 -  Узнал от верного  человека,  что из  Франции к  нам  секретный агент
заслан, чтоб ко двору вашего величества проникнуть.
 - Вот как? - императрица не выказала ни малейшего  удивления,  а скорее
интерес отразился на ее красивом, чуть надменном лице. - И кто же это?  Тебе
известно?
 - Пока нет, государыня, но найду,  непременно найду. Есть подозрение, -
наморщил большой лоб Алексей Петрович, а императрице  хорошо было  известно,
что вслед за наморщенным  лбом  канцлер непременно  подкинет ей какую-нибудь
закавыку  из политических сплетен и  интриг, после чего окажется испорченным
не только  день, но,  как  часто  бывало, и неделя.  Поэтому  она  поспешила
остановить канцлера, желая обезопасить себя от непредвиденного.
 - Вот  и ищи, голубчик, получше ищи, а то многие  за  честь почитают ко
двору моему прибиться,  рады услужить. А уж кто из них с чем липнет, то твои
заботы, батюшка Алексей Петрович, коль чего вызнаешь, то сообщи,  слышишь? -
погрозила  она ему легонько  пальчиком  и, шурша платьям, удалилась  к себе,
оставив  в приемном покое  тонкий  аромат духов, поставщика которых  канцлер
пока  не  успел  узнать через своих осведомителей. Тот  чуть постоял, слегка
озадаченный,  а потом,  переложив папку  из  одной руки в другую, на  всякий
случай  перекрестился  на  висевшую  над дверью  икону  Владимирской  Божией
Матери, глянул искоса на часового, стоявшего неподвижно у дверей,  и, тяжело
ступая, поплелся к себе, обдумывая услышанное.

16.
 Иван Зубарев ехал  вместе с  людьми Михаила  Корнильева  старой  омской
дорогой, тянущейся  вдоль Иртыша по его  крутому,  обрывистому  берегу через
молодые перелески, выпасы, села и многочисленные плотно посаженные близ реки
деревеньки. Вначале проезжали только через русские поселения, а потом, когда
миновали  Абалак,  уже  одна  к одной стояли татарские юрты, как  их издавна
называли в Сибири, без заборов, не огороженные от скота, словно поставленные
на  один  сезон времянки,  чтоб затем сняться, перекочевать  на иное  место.
Ехали верхом без особой спешки, памятуя о дальней дороге, берегли  коней. На
ночлег  старались  попасть  на  русский  постоялый двор, но  в случае  нужды
останавливались и в  татарских  юртах, где  им за  небольшую плату  отводили
лучшую  комнату. Впрочем, комната зачастую оказывалась всего  одна в доме, и
тогда   хозяева  или  уходили  к  родне,  или   отправляли   туда  пугливых,
черноголовых, глазастеньких детей, а сами укрывались за занавеской. Они были
рады заработать хоть немного на проезжающих и, не скупясь, готовили отменный
плов, не жалели зарезать и годовалую ярочку, зачастую нарушая местный обычай
-  не колоть скотину после захода солнца. Иван немного понимал по-татарски и
брал на себя переговоры с ними, сбивал плату за ночлег,  требовал хорошенько
и  подольше варить баранину, которую  сами татары ели чуть  ли не с  кровью.
Хозяин поддакивал,  беспрестанно  повторяя "ярайте, ярайте", и поступал, как
ему велели. Никанор Семуха и Тихон Злыга подсмеивались над Иваном:
 - Ты, видать, ихних кровей, коль так быстро столковываешься.
 - А, может, и есть маленько, - не обижался тот, - кто его знает...
 К концу недели подъезжали уже к Омской  крепости,  где  остановились на
пару  дней  отдохнуть,  узнать,  как  обстоят  дела  в степи.  Первым  делом
отправились в торговые  ряды: пораспросить купцов, постараться найти кого-то
из знакомых. Против Тобольска торг здесь был ни в пример скуднее, цены выше,
товары похуже. Долго выискивали кого-нибудь, кто  недавно вернулся из степи.
Наконец  им указали на невысокого юркого купца, сидевшего на тюках в стороне
от общего торга. Подошли, поздоровались. Тот оказался Артемием  Полуяновым с
Верхотурья.
 - Слышал, слышал я про родича вашего, - с готовностью сообщил он, когда
Иван рассказал о  Федоре Корнильеве, -  сказывали  казаки в  Петропавловской
крепости, что сообщение им молодой джигит, воин, значит, по-ихнему, привозил
еще до Пасхи, а они в  Тобольск сообщение то переправили. А  как он теперь и
где, родич ваш, знать не могу, - почесал купец в затылке.
 -  Неспокойно  нынче в  степи? -  спросил  Никанор Семуха, что  бывал с
купеческими обозами и в Кяхте, и близ озера Байкал.
 - Джунгары  в  движение пришли,  а это всегда  худо, -  глубокомысленно
пояснил  Полуянов. -  Тут  киргизцы  сразу заволновались, бедокурить начали,
купцов хватать.
 - Солдат много в крепостях? - спросил Иван купца.
 - Говорят, перед Пасхой была  их тьма тьмущая, а сейчас то ли обратно в
Россию  подались,  то ли дале в  степь  пошли, но только  казаки  как обычно
службу несут. Может,  в иных местах и не так, но где мы проезжали, то своими
глазами видел.
 -- Как же нам родича своего найти?
 - А кто его знает... - вновь запустил  руку под шапку Артемий Полуянов,
-  Кого-то из киргизов ловить надо  да  сообщать по ихней  связи...  Другого
ничего присоветовать и не могу.
 - И на том спасибо, - поклонился ему Иван и подал руку.
 - Да не за что... Пошли вам Господь удачу, - поднялся с тюков Артемий и
долго стоял так, глядя им вслед.
 Чуть передохнули и ранним утром направились к Петропавловской крепости,
что отстояла  в трех-четырех днях пути. Шла самая чудная  пора, предвестница
лета, когда солнце уже грело вовсю, но  не было  пока  жары и палящего зноя.
Заметно  подросшая  за это  теплое  время  трава блестела  изумрудом  среди
остроконечных  листьев  проглядывали  здесь  и  там   незаметные,  неброские
цветочки,  меж которыми  мелькали шустрые  длиннохвостые ящерки,  перелетали
разноцветные бабочки, а на небольших бугорках к вечеру появлялись любопытные
суслики-байбаки, непринужденно посвистывающие.
 Наконец, добрались и до самой Петропавловской крепости, приютившейся на
пологом берегу Ишима, обнесенной свежей насыпью в два человеческих роста, на
верху которой шли невысокие рубленые стены с бойницами и сторожевые вышки по
углам. Ворота  в крепость были открыты, но через них хищно поглядывали жерла
двух пушечек, рядом тлел небольшой костерок, и дежурили трое часовых.
 - Куды претесь?  - довольно нелюбезно остановил один из них Зубарева  и
его спутников, выставя вперед штык мушкета.
 - Нам бы до коменданта, - растерялся  Иван и добавил, - по  делу мы  из
Тобольска прибыли, который день добираемся.
 - Эй, Степан,  земляки тут твои, - крикнул  часовой другому казаку, что
сидел на корточках возле костерка и раскуривал короткую трубочку.
 - Носят  их черти, земляков этих, - не поворачивая головы, отвечал тот,
- врут, поди, что из самого Тобольска.
 - Из самого, как есть, - подтвердил Иван.
 - Степка,  лешак тебя возьми,  - закричал вдруг Тихон  Злыга казаку,  -
своих   не   узнаешь?  Зажрался  тут   на   казенных   харчах.   Айда  сюда,
поздоровкаемся!
 Казак привстал, повернул голову в сторону ворот, и  лицо его постепенно
расплылось  в широкой  улыбке, он раскинув  широко  руки  и  пошел навстречу
прибывшим. Тихон соскочил с коня и кинулся к нему, обнялись.
 - Мы ж на  соседних улицах  жили в Тобольске-то, дубасили один другого,
когда пацанами  были,  -  пояснил  Злыга  своим попутчикам,  тиская друга  в
крепких объятиях.
 -  Ну,  ты  совсем  здоровым  стал, не  приведи Бог теперь  с  тобой на
кулачках повстречаться, - едва  вырвался из его  объятий казак, - все купцам
прислуживаешь? Шел бы лучше с нами на заставу, самое мужицкое дело. А?
 - Не-е-е, не тянет меня казаковать, -  отшучивался Тихон, - усы не в ту
сторону закручиваются.
 - С нами поживешь, будут как надо закручиваться, - смеялся Степан. - По
какому такому делу приехали? Торговать? А обоз где? Отстал?
 - Нет, брата  мне  выручать надо. В полон киргизы его взяли, - объяснил
Иван Зубарев.
 -- А-а-а...  Вон  вы зачем  здесь... Слыхали  мы про тот случай, совсем
обнаглели косоглазые, уже и проехать мимо нельзя.
 -- Чего ж солдаты  порядок не навели? - поинтересовался Никанор Семуха,
подходя поближе к воротам. - Дали бы им перцу...
 - Они дадут, жди, - подключились к разговору и остальные казаки, забыв,
что они караульные на воротах, - мы тех солдат и в глаза не видывали, прошли
стороной на Троицкую крепость. Болтают, там они и встали лагерем.
 - Говорили, полков  пять их набралось, при пушках,  - подхватил  другой
казак.
 - А к нам только небольшой отряд и прибегал, пару деньков погостевали и
туда  же подались, - махнул рукой  Степан. - Только поручика своего больного
оставили.
 - А чего с ним? - спросил Иван, чтоб поддержать разговор.
 - Лихоманка его скрутила, едва жив остался.
 -- Но сейчас уже ничего, в себя пришел,  ждет какой из отрядов, чтоб на
Курган податься.
 -- При нем два ординарца, большая птица... Видать, с самого Петербургу.
 -  Не сухонький такой,  роста  высокого?  -  поинтересовался Иван, чтоб
отбросить смутное предчувствие, возникшее вдруг у него.
 -  Ага,  сухонький, высокий, из себя  молодец,  а  зовут...  как же его
зовут... - помялся немного  Степан, но  так и не вспомнил, - а  вам-то он по
какой надобности? Может, тоже земляк?
 - Да нет, - словно оправдываясь, ответил Иван, - просто показалось.
 - Вон и комендант  идет, - спохватились  казаки и быстрехонько кинулись
по своим местам, взяли "на караул" при приближении начальства.
 К воротам подходил щегольски одетый, довольно молодой сотник с нагайкой
в руке и  саблей на боку. Он старался выглядеть солидно, но это давалось ему
плохо и, сделав  несколько  шагов, он вдруг вздрагивал, как-то  подпрыгивал,
прогибался в спине, словно спешил перейти на бег, но затем вспоминал о своем
высоком положении,  встряхивал  длинным  черным  чубом,  выбивающимся из-под
лохматой казачьей шапки,  чуть замедлял  шаг и опять какое-то время двигался
степенно и почти торжественно.
 -  Разрешите доложить, - обратился к нему Степан,  пристукнув  коваными
сапогами, отчего  мелодично звякнули  стальные шпоры  и, увидев кивок головы
сотника,  продолжал, -  на  заставу  прибыли трое человек и  хотели  бы  вас
видеть.
 - Уже видят, - усмехнулся сотник, - Что дальше?
 - Купца тобольского выкупать приехали, - пояснил Степан.
 - А нам какое с того дело? Мы не таможня, а казаки, охрану несем.
 -  Связаться  бы с  кем из  старшин  киргизских, -  осторожно  попросил
Зубарев, - отблагодарим за помощь.
 Сотник  внимательно   поглядел  на  него,   хотел  что-то  сказать,  но
передумал, крутнулся  на  каблуках  и  пошел обратно в  крепость, обронив на
ходу:
 - Мешать не будем. Бог в помощь.
 - Как же так? - удивился Зубарев. - Не по-христиански то, братцы,
 помогите...
 - Слышал, поди, - сквозь зубы заявил Степан и  начал  закрывать тяжелые
створки ворот, не глядя Ивану в глаза.
 - А нам куды деваться? - в голос  вскрикнули Тихон и Никанор. - Земляк,
Степан, ты чего?
 -  А  ничего,  не  велено  пущать,  -  нехотя отвечал  тот,  - супротив
начальства идти себе дороже станет, переночуете как-нибудь...
 В это время из-за ворот крепости  послышался знакомый Зубареву голос  и
он  стремглав  кинулся  в  оставшуюся меж воротинами  щель,  сумел просунуть
голову и закричал, что есть мочи:
 - Ваше высокоблагородие! Помогите! Подайте помощь!
 Внутри крепости возле рубленой избы  стоял заметно осунувшийся  поручик
Кураев и о чем-то беседовал с молодцеватым сотником. Он пожелтел лицом после
недавней болезни, но был все также подтянут, бодр и даже улыбался.  Не узнав
сперва   зажатого   створками   Ивана,   подошел  поближе   и,   внимательно
присмотревшись,   вспомнил   своего   попутчика,   которого  в  свое   время
собственноручно   сдал  в  тобольский   острог.  Даже  не  удивившись  столь
неожиданной встрече, радостно воскликнул:
 - Старый знакомец! Чему обязан? Случайно не меня ищите?
 - Вас, ваше высокоблагородие, именно вас.
 -  Чем могу  быть  полезен? Может,  хотите  получить  удовлетворение за
причиненную  обиду? Я к  вашим услугам. Но, честно  говоря, особой  вины  за
собой не чувствую. Уж чересчур подозрительно выглядели вы в прошлый  раз. Да
и сейчас не лучше, - критически глянул он на зажатого воротинами Ивана.
 Наконец,  казаки,  видя,  что  поручик  весьма  любезно  и  по-дружески
разговаривает с вновь  прибывшим, отворили  створки ворот пошире, и Зубарев,
тяжело отдуваясь, шагнул в крепость, сбиваясь, заговорил:
 -  Судьба,  ваше высокоблагородие, судьба,  видать,  нас  опять  вместе
свела...  Окажите помощь христианскую...  Помогите  брата моего  двоюродного
освободить  из  плена... Век  Бога  за  вас молить  буду и детям  завещаю...
Помогите...
 - Вот так история. Я, как погляжу, с вами  постоянно случаются какие-то
немыслимые ситуации. Прямо наваждение какое-то. То я этого молодого человека
от волков в чистом поле спасаю, -  пояснял он сотнику,  -  то он кажется мне
едва ли не преступником, сдаю его в острог, но его выпускает сам губернатор.
Уезжаю  на полтыщи  верст от Тобольска,  и,  на тебе, он опять  здесь. Можно
подумать,  вы  преследуете  меня,  - с  ехидной  улыбкой  выговорил  Гаврила
Андреевич Кураев  все  это  в лицо  Зубареву  и  закончил, - ну,  что с вами
делать, придется выручать и на  сей раз.  Такова моя планида,  надо  думать.
Рассказывайте...
 Иван  торопливо  и  сбивчиво  изложил  цель  своей  поездки,  не  забыл
упомянуть,  что  родной брат Федора  Корнильева -  почтенный  купец,  избран
президентом городского магистрата, и, в случае оказания действенной помощи с
чьей-либо стороны, не поскупится и отблагодарит достойно.
 - Ох, не нравится мне ваша затея, - покрутил головой Кураев, - а вы что
можете сказать обо всем услышанном? - обратился он к стоящему рядом сотнику.
 - Не впервой мне про такие истории слушать, - шмыгнул тот обгоревшим на
солнце носом,  -  надобно им в степь  ехать до  переправы через  реку, а там
ждать, пока кто не выйдет на  них из  инородцев.  Те  по своей почте  быстро
известят кого следует. И пары дней не пройдет, как к ним явятся нужные люди.
 - Про  какую почту вы говорите? -  переспросил Кураев. - Неужели у этих
варваров имеется хорошо отлаженная почта? Расскажи мне кто другой, ни за что
не поверил бы.
 -  Это  мы так только  называем, мол, почта.  А на  самом деле  кто его
знает, как оне сообщаются меж собой обо всем, что происходит. Бывало, выедем
мы  из  одного  становища к  другому ранним утром, ночью  никто  не  уезжал,
стерегли. Ладно, едем себе, никого  не  встретим по пути, приезжаем в другое
становище, а там  про  нас все-все известно уже. И как  начальника зовут,  и
откуль едем,  чего везем, сколь нас есть  всего. Обо всем понятие имеют. Вот
мы и прозвали ихнее сообщение почтой.
 - Может, ручных голубей пускают? - высказал предположение Кураев.
 - Откуда им взяться, голубям здесь. Коршуны, ястребы, да  воронье одно.
Слыхивал, будто дымом сигналы  подают, но так ли  это, доподлинно сказать не
берусь.
 - То не  так и важно, - отмахнулся Кураев и ненадолго задумался. - А не
дадите   ли  вы  мне,  господин  сотник,   десяток  казаков  для  исполнения
задуманного дела? Я напишу о том соответствующий рапорт губернатору.
 - Оно, может, и можно,  только не по вашему ведомству состоим мы,  ваше
высокоблагородие, - вновь прищурил один  глаз сотник,  отчего стал выглядеть
довольно курьезно и совсем по-ребячески.
 -  Отойдемте-ка в сторонку,  - взял  его под  локоток Кураев  и  что-то
негромко стал объяснять. Потом полез  за пазуху и вытянул оттуда свернутый в
трубочку помятый лист белой  бумаги, развернул  его  и дал прочесть сотнику.
Тот сразу подобрался, вытянулся и с готовностью заявил:
 -  Рад помочь, ваше  высокоблагородие.  Даю в ваше полное  распоряже