ние
урядника, а с ним десять человек казаков, каких сами пожелаете выбрать.
 - Да  ладно вам,  - остановил  его поручик, - не  тянитесь  так, не  на
смотру.  Казаков  дадите  опытных,  чтоб  могли в степи  дорогу  находить  и
вообще... добрых ребят. Договорились?
 -  Рад  стараться,  ваше высокоблагородие, -  продолжал тянуться  перед
столичным офицером сотник, -  все будет исполнено. - Потом помялся и добавил
как бы через силу, - только рапорт напишите, не забудьте.
 -  Напишу,  непременно  напишу,  -  успокоил   его  поручик,  -  и  его
сиятельству графу доложу о вас лично при первой возможности.
 От услышанного сотник чуть  не  подпрыгнул, взвился, встал на цыпочки и
рявкнул во все горло:
 - Открыть ворота для  господ купцов! Разместить в офицерской  казарме и
накормить отдельно.
 Офицерским корпусом оказался похожий на сарай длинный деревянный  дом с
двумя маленькими подслеповатыми, слюдяными  оконцами. Какие-либо перегородки
внутри  отсутствовали, а  вдоль  стен тянулись сложенные из самана  топчаны,
покрытые грубым  солдатским сукном. Здесь же висели  седла,  конская упряжь,
стояли  кадки  с  водой и  грубо  вытесанный  из  ствола дерева стол. Вместо
стульев  служили ременные трехногие  сооружения,  которые при  необходимости
легко  сворачивались  и  столь же  легко расставлялись. Вся посуда на  столе
была, судя по  всему, самодельной из плохо обожженой глины. В казарме вились
роем  черные мохнатые мухи,  отчего  в воздухе  стояло непрерывное гудение и
хотелось скорее выскочить на улицу. К  счастью, приоткрылась  дверь, и Ивана
окликнул не пожелавший заходить внутрь поручик:
 - Эй, купецкий сын, выйдите на улицу, чтоб здесь спокойно поговорить. -
Иван  с радостью  покинул  казарму, и  они вместе  с  Кураевым прошли в тень
стены.  - Не сообщайте никому, что  везете  с собой выкуп, - посоветовал ему
поручик. - Я вас правильно понял, дело идет именно о выкупе?
 - Конечно. Я должен  буду выкупить у них своего брата. Но об этом легко
может догадаться каждый.
 - Значит,  с вами  имеется  определенная  сумма...  Кому вы  уже успели
сказать про пленного брата и про выкуп?
 - Да никому... Лишь казаки на воротах и слышали, - Зубарев с удивлением
глядел на Кураева, не понимая, куда он клонит разговор.
 - Дело в том, что в крепости находятся в услужении несколько инородцев,
и я  боюсь,  как бы  весть  о вашем появлении  с выкупом  раньше времени  не
разнеслась по степи. Тогда дело необычайно усложнится.
 - Но ведь они здесь, в крепости. Как они могут сообщить обо мне в  свои
становища?
 - Кто их знает, как.  Сообщают. Сами слышали. Я попрошу сотника  никого
не выпускать из крепости  до  самого  нашего отъезда,  да и потом  не мешает
денька два подержать ворота закрытыми. Хорошо, отдыхайте пока, а уже завтра,
возможно,  придется  выступать   с   утра  пораньше,   -  и  поручик,  круто
повернувшись на каблуках, зашагал вглубь крепости, оставив Ивана одного.
 Рано  утром,  когда  на  дворе было  еще  серо, Ивана  разбудил Никанор
Семуха,  сообщив, что  лошади  оседланы.  У  ворот собрались десять  человек
приданных  им  в помощь  казаков во главе  с урядником.  Не было  пока  лишь
поручика,  но  вскоре появился и  он в сопровождении  двух своих  молчаливых
денщиков и велел открывать ворота. Вышел из  своего домика, стоящего у самой
крепостной стены, сотник и, сладко позевывая, невыразительно махнул им рукой
на прощание, прокричав вслед:
 -  Через  недельку  обратно ждать  будем.  Чуть чего,  шлите вестового,
поможем...
 Казаки ехали  попарно,  держа  направление  на  юг.  Выползающее  из-за
горизонта  огненно-рыжее солнце заливало землю нежным  желто-розовым светом,
зажигая  изнутри  каждый кустик, каждую былинку, делая их выпуклыми и  почти
прозрачными.  У казаков за  плечами висели  короткие кавалерийские  нарезные
штуцера, в  руках  они  держали  пики  с  флажками  и  довершали  вооружение
неизменные сабля и кинжал, прицепленные к поясу. Иван Зубарев  ехал  рядом с
Гаврилой Андреевичем  Кураевым,  а  чуть в стороне от  них - казачий урядник
Харитон Зацепа, с огромными усищами, свисающими едва не до плеч. Замыкали их
небольшую  колонну ординарцы поручика  и  Тихон Злыга с  Никанором  Семухой.
Первый  час  скакали,  почти  не   разговаривая,  лишь  изредка  обмениваясь
отдельными  словами.  На  пути  им попалось  несколько  пологих  холмов, над
которыми  парили,  широко раскинув крылья, степные орлы.  Но вот в отдалении
блеснула водная гладь, ярче зазеленела трава, послышалось утиное кряканье.
 - Озерцо там небольшое, - пояснил урядник, - остановимся ненадолго.
 Вся земля вокруг озерца была испещрена следами от копыт коней, но  чуть
в стороне виднелось множество узких, острых следов маленьких копытц, похожих
на оленьи.
 - А это кто тут был? - спросил урядника Зубарев.
 - Сайгаги, кто ж еще, - небрежно ответил тот, - их тут тьма тьмущая.
 - Охотитесь? - поинтересовался Иван.
 - Бывает... Только бегают они так, что ни один конь не догонит.
 - И как вы с ними управляетесь? - разбирал Ивана интерес.
 - Загоняем. На два  отряда разбиваемся: один их  гонит, а другие в логу
или в специальных  ямах укрываются, а потом выскакивают и бьют. Сайгак -  он
на  нашего  оленя похож,  но ростом меньше.  Зато в  беге  никто  с  ним  не
сравнится.
 - Конные, - закричал один из караульных казаков.
 - Много? - спросил Зацепа.
 -  Нет!  Двое  всего...  -  ответил  тот.  -  Постояли  чуть  и обратно
завернули.
 - Ну вот, о нас уже известно, - усмехнулся поручик, - теперь надо ждать
гостей. Так, урядник?
 - Сами они не сунутся, -  со знанием дела пояснил Харитон Зацепа, - вот
ежели бы их сотни две, а то и три было, тогда другое дело.
 - Ружей боятся?
 -  А как же. Но  закон у них один: вдесятером на одного идти,  чтоб без
промашки совладать с неприятелем, значит. Но мы их сами не задираем и вам не
советуем, а то... - неопределенно махнул рукой урядник.
 -  А  то  что?  -  не  унимался  Зубарев.-  Засаду  устроят? Или  ночью
перережут?
 -  Это  вряд  ли... Не те  нынче  киргизы пошли,  что ране были, - утер
взмокший от  испарины лоб урядник, -  эти могут  или лошадей попортить,  или
пожар устроить в степи, и сам на свою башку смерть сыщешь.
 -  Расскажи  как,  -  разговор все больше занимал  Ивана,  ему хотелось
подробнее узнать о неизвестном ему народе.
 -  Да  лучше не  знать,  - перекрестился  Харитон, - а  то,  не приведи
Господь, помирать тут придется ни за что ни про что. Поболтали и ладно. Надо
и  дальше ехать. А здесь я  засаду оставлю  из двух казаков.  Они  после нас
непременно  наведаются, - кивнул  он в сторону степи, - как саранча кидаются
на наши стоянки, ищут, авось, чего интересное для них оброним. Если повезет,
то может, и изловим кого, - и он отправился отдавать приказания.
 К  вечеру  добрались   до  небольшой  речушки,  через   которую  имелся
неглубокий брод по отмели. Там и встали на ночлег, направив четверых казаков
в караул, из-за опасения внезапного нападения со стороны степняков.
 - Это еще нашей землей считается, - показал он  вокруг себя, - а на той
стороне уже киргизская. Туда в одиночку лучше  не  суйся, потом и  костей не
сыщешь.
 - А как  же купцы? Братовья вон  мои до  самой Кяхты ходят, и ничего? -
продолжал расспрашивать урядника с любопытством Зубарев.
 - Купцы другое дело,  - отвечал  рассудительно тот, - они с  иноверцами
торг  ведут, товары  им везут, скот скупают. Купцов по ихним законам трогать
нельзя, Аллах накажет.
 Казаки тем временем быстро поставили захваченные  с  собой палатки так,
чтоб вход  смотрел в  сторону  степи, коней стреножили, загасили костерок и,
как ни  в чем не бывало, завалились спать. Иван Зубарев, умаявшись с дороги,
чуть задремал, но его  тут  же  одолели комары,  и, как он  ни  закрывался с
головой,  ни ворочался  с боку  на бок, сон не шел. Поняв,  что  не  уснуть,
осторожно выбрался из палатки,  направился к речке. Услышал в темноте сбоку,
как щелкнул курок пистолета.
 -  Кто? - раздался приглушенный голос, и он узнал Кураева, различил его
напряженный силуэт.
 - Свои, - ответил Иван небрежно, - тоже не спится?
 - Комары чертовы заели вконец, - опустил пистолет поручик, - как только
киргизы живут в этой степи?
 - Комаров и в Тобольске хватает, да ничего, живем, - поддержал разговор
Зубарев. - А что, в Петербурге их совсем нет?
 - Как  нет?  Царь Петр город на  болотах ставил, а  где болота,  там  и
комар.
 - Оно, конечно,  -  поддакнул Иван и замолчал, не зная, о  чем говорить
далее с поручиком.
 - Так значит, не приходилось в Санкт-Петербурге бывать?
 - Нет пока, - смущенно  отвечал Иван, но  тут же добавил,- но собираюсь
быть. Надобность у меня... Вот брата выручу и поеду.
 -  Зачем  же вам в Петербург?  - и хотя в  темноте не  было  видно лица
поручика, но, судя по тону,  он  улыбался, говорил с явным превосходством. -
Поди, при дворе ждут?
 - Может, и  при  дворе.  Дело  мое  важное,  государству  и императрице
прибыток хочу принесть... Прииски золотые сыскать.
 - Вот как? - Кураев явно не поверил словам  Ивана, но на всякий  случай
поинтересовался, - и большие прииски?
 - А  кто  их  знает.  Может,  и большие.  Не  бывал еще  там.  Крестный
сказывал, будто золота там... тьма-тьмущая.
 Кураев хихикнул в темноте,  но, поняв, что поступил не совсем тактично,
сделал  вид,  будто  поперхнулся,  закашлялся  и, чуть выждав, рассудительно
заметил:
 --  Вы,  я  погляжу, весьма опрометчиво поступаете, пускаясь в подобные
разговоры со всеми подряд.
 -- Но  ведь мы с  вами давно... ну,  пусть не очень, но знакомы. Вы мне
помогли, собственно... Да и что с того, коль расскажу. Те прииски еще искать
да искать надобно. Крестный мне только примерно сказал, где они.
 -- И кто ваш крестный?
 - А  вот этого  говорить не стану! Не на  того напали.  Знаю  я  вас, -
поспешил отплатить за насмешку Зубарев.  Но потом, подумав,  продолжил, - но
если вы мне честное слово дадите, что в тайне все оставите, то скажу.
 - Не буду я вам никакого  честного слова давать,  - неожиданно со злыми
нотками в голосе  заявил Кураев, - говорили мне про вас, провинциалов, будто
душа  у всех нараспашку, не верил. А оно истинно так и есть. Не вздумайте  в
столицу приехать,  а то  вас, голубчика,  оберут,  разденут  и по миру нагим
пустят. Любят у нас простачков, таких вот...
 Зубарев надолго замолчал, надулся, сидел молча, отмахиваясь от комаров,
думая при том:
 "И  чего  я  ему плохого  сделал? Он спросил - я ответил. В самом деле,
поди, придется в Петербург ехать, чтоб разрешение на прииски просить. Может,
к самой  императрице подведут, коль  дело стоящее  окажется, чином  наградят
поболе, чем у этого зазнайки. Нашел простачка..."
 Кураев  понял,  что  собеседник  обиделся,  и,  чтоб  как-то  перевести
разговор на другую тему, вынув трубку и табак, спросил:
 - Табачку не желаете?
 - Благодарствую, не курящие мы. Батюшка сказывал, мол, трубокуров в аду
заставят черти огонь глотать. Грех то великий, смрадом дышать.
 -  Не  скажите, не  скажите.  Не  велик и грех: одну,  другую  трубочку
выкурить, - поручик набил трубку и высек огонь, отчего высветилось  его лицо
с прямым правильно посаженым носом и лукаво блеснули глаза. - А вы не старой
ли веры держитесь? Как-то я сразу и не подумал.
 -  Да нет, меня родители по новой  вере окрестили, но сами, скрывать не
стану,  правильной  веры держатся.  Только  вы  это... -  вновь  спохватился
Зубарев, - не скажите кому... Я это вам так, по дружбе выложил. Другим знать
ни к чему.
 - Ой,  ну что с вами  делать будешь,  - засмеялся Кураев,  - не  скажу,
никому не  скажу.  Видно,  вас не переделаешь,  живите  таков,  какой  есть.
Господь таких любит и хранит.
 - Каких таких? - не понял Иван.
 - А вот каков вы есть. Таким и живите. Прямодушным.
 Опять  замолчали,  и  Иван  все  обдумывал,  как  относиться  к  словам
поручика,  который   вроде  бы   и   осуждал,  но   одновременно  по-доброму
разговаривал  с ним. До этого ему не  приходилось так вот близко,  накоротке
беседовать с  кем-то из столичных  людей. Кураев был непонятен,  непохож  на
прочих знакомых, чуть задирист,  держался  с заметным превосходством,  часто
смеялся над тем, что вовсе не казалось смешным, но именно это и притягивало,
заставляло прислушиваться и безоговорочно признавать его превосходство.
 - Позвольте дать вам небольшой совет,  милостивый государь, - заговорил
первым  Кураев,  -  не  суйтесь вы в столицу.  Не  для  вас она.  Вы ведь по
торговой части изволите быть. Так? Вот и торгуйте  себе, сколотите приличное
состояние, и тогда все будут искать вашей дружбы. А с  рудниками связываться
я бы, со своей стороны, и совсем не советовал.
 - Это еще почему? Вы не первый, кто мне об этом говорит.
 - Надо понимать, что неглупый человек говорил, послушались бы его, коль
мне не верите.  Хорошо, попытаюсь  пояснить, что ждет вас в том случае, если
даже  сумеете найти те самые прииски, получите разрешение  на их разработку,
выполните  все  формальности  и  тому  подобное.  Во-первых,  рудники  могут
оказаться   малодоходными,   во-вторых,   вас  попытаются  облапошить   ваши
компаньоны, и, в-третьих, вас попросту могут убить.
 - За что меня убивать? Я никому ничего плохого не сделал.
 - Вот таких, как  вы, в первую очередь и  убивают. Люди,  подобные вам,
попадают  в  такие  переплеты,  что  дальнейшая  их  жизнь  и  существование
становятся сплошным кошмаром. На этот счет мне известно немало примеров.
 - Зачем вы все время  стараетесь меня запугать? - с нескрываемой обидой
спросил Иван дрогнувшим голосом.
 - Тьфу! - чуть не вспылил Кураев, но вовремя сдержал  себя. - Да больно
надо пугать мне  вас или кого-то еще! Даю вам  дружеский совет и денег за то
не прошу. Торгуйте и наживайте капитал. Путь, который вы пытаетесь нащупать,
лишь  на первый  взгляд кажется легким и простым. На самом  деле за всем тем
стоит риск и немалый.
 - Я слыхал, когда государыня наша на трон всходила, то и она, и ближние
к ней  люди могли головы лишиться,  да  ведь  дело в  ее пользу повернулось.
Удача ей выпала...
 - Вон вы о чем. Но она  дочь самого императора Петра Алексеевича. Кому,
как  ни ей, удача  выпасть  должна. А люди, гвардия, что  ей помощь оказали,
народ военный. Им головой рисковать самим Богом уготовлено.
 -  А если бы не было ей удачи в том  деле?  - упорно выспрашивал  Иван,
радуясь возможности поговорить со столичным человеком.
 - Абы  да  кабы, выросли  б  грибы.  В монастырь  бы Елизавету Петровну
услали, а правили бы нами сейчас немцы да малолетний царевич Иван Антонович.
 - Это какой Иван Антонович? Откуда он взялся?
 - Поди, не слыхали? Сын Анны Леопольдовны и мужа ее Антона-Ульриха. Ему
сейчас годиков десять уже набежало.
 - А почему не он наследник, а Петр  Федорович,  племянник  императрицы,
объявлен? Или путаю чего?
 -  Да нет, все  верно. Петр  Федорович наследником объявлен.  Не желает
императрица допускать до трона  Ивана Антоновича  с немчурой, что родней ему
доводится.
 -  Петр  Федорович,  кажись,  ранее  также в  немецкой  земле живал,  -
осторожно возразил Иван. - Он чем лучше будет?
 -  То  не  нашего  ума  дело,  милостивый  государь, - довольно холодно
отозвался  Кураев.  -  Не  хватало,  чтоб вы  еще где-нибудь об этом славить
начали. Тогда точно и язык урежут, и на рудники мигом сошлют, и искать их не
потребуется, сами они вас  сыщут. Забудьте обо  всем,  что мы тут обсуждали.
Если  тех моих советов слушать не  желаете,  то это уже сочтите за приказ от
знающего человека.
 - Да я чего... я ничего. Зачем мне болтать лишнее себе во вред...
 -  Вот-вот! Зарекалась кума не распускать языка. Рассветает уже. Будете
спать  ложиться? А  то  скоро  подъем.  Я  лично  пройдусь  чуть.  Счастливо
оставаться. И помните: мы с вами ни о каких таких вещах тут не говорили, - и
поручик, спрятав в карман погасшую трубку, медленно встал с сырой травы и не
спеша  пошел вдоль  реки,  вглядываясь в ее противоположный окутанный легким
невесомым туманом берег.
 Зубарев чуть посидел один, поглядел  вслед уходящему  офицеру и  тяжело
вздохнул,  понимая,  что  поручик во  многом прав,  но  что-то  необъяснимое
толкало его поступать вопреки  советам этого человека. Думалось, что сотни и
даже тысячи человек ежегодно приезжают в  Петербург, ищут и находят там свое
счастье,  приобретают  чины, состояния  и ничего,  живут. И  им,  наверняка,
советовали сидеть дома,  не  соваться  в  иной,  незнакомый мир,  но ведь не
послушались,  оставили отчий  дом. Так  почему  и ему,  Ивану  Зубареву,  не
рискнуть, не попробовать словить свою удачу? День-деньской проводить в лавке
и считать полушки, делать записи в расходной  книге  - то не  для него! Иван
еще  немного  посидел  на  берегу,  смачно  зевнул,  потянулся  и  осторожно
пробрался обратно  в палатку, где устроился меж  спящими казаками  и  быстро
уснул.

17.
 Не было более благостного  времени для Санкт-Петербурга,  нежели начало
весны,  когда воздух  становился нежен,  чист  и  прозрачен. Исчезал  лед  с
каналов, блестела темной  волной Нева,  по которой  начинали сновать  еще во
время  ледохода первые лодки  и баркасы,  тяжелые  купеческие  барки,  а как
только  вода  чуть  прогревалась,  вечерами от  набережной отчаливали богато
украшенные парусники, где у бортов располагались нарядные дамы и кавалеры, а
меж  них сидели  музыканты, повара, слуги и служанки. Все, не  сговариваясь,
плыли  в сторону  северо-западной окраины  Васильевского острова с  песнями,
шумом, визгом, хлопаньем пробок шампанского, тявканьем домашних  мопсиков и,
благополучно достигнув незаселенных окраин,  столь  же  шумно выгружались на
берег, с обязательным перенесением  дам на руках бредущими по колено  в воде
кавалерами,  и... веселье  начиналось.  Разжигались  костры,  вынимались  из
корзинок  припасы,  на  бугорке  рассаживались  музыканты,  дамы  поправляли
тронутые  легким ветерком  прически,  обменивались  друг  с  другом лукавыми
взглядами, и все ждали прихода ночных сумерек.  Постепенно серело,  темнело,
люди и предметы утрачивали резкость очертаний, и лишь  бледные пятна женских
платьев  и темные камзолы мужских одежд то выступали из ночи, приближались к
кострам, то уплывали в сторону столь же темных и размытых зарослей березняка
и  осинника, которые издали казались сказочными чащобами,  а при приближении
встречали нежным шепотком  неспящей листвы, мягкой травы и аукающими звуками
томных голосов.
 Белые ночи, это романтичное и невесомое время, пьянили незримыми соками
любовной  увлеченности всех  петербуржцев,  и  не было, казалось,  ни одного
человека,  кто не поддался  бы их чудному обаянию, не наговорил соседке  или
случайной  попутчице  глупых   и  малопонятных  слов,  не  одарил   улыбкой,
чувственным  прикосновением,   горящим  взглядом.   Бурлила  горячая   кровь
неженатых   молодых  людей,  браво  топорщились  усы  завзятых   гвардейских
холостяков и  сердцеедов,  щурились сквозь  лорнеты солидные отцы  семейств,
проезжая в  колясках  по Невскому,  подмигивали и кивали  бегущим  по  делам
молоденьким   служанкам   и   торговкам   пританцовывающие  на  перекрестках
будочники. Белые ночи захлестывали столицу неуемным  весельем  и гулянием, и
весь город пребывал две или три недели слегка нетрезвый, забывая счет часам,
делам   и  даже  купцы   закрывали  свои  лавки,  боясь,  что   приказчики,
подверженные  всеобщему  чувству  любви  и  веселья,  наделают  неумышленных
растрат,  не  доглядят,  зазевавшись,  за  вверенным  им  товаром.   Добрели
полицейские и околоточные, сокращалось  число воров и пьяниц, доставляемых в
участки. Петербург  наполнялся  невесть откуда взявшимися молодыми людьми  с
красными  от  недосыпа  глазами,  блуждающими  бессмысленными взглядами. Они
куда-то спешили, мчались в развевающихся полузастегнутых кафтанах с увядшими
букетами  цветов в руках. Опьяненные  весной  кавалеры  бесцельно бродили по
городу,  ловили каждое  колыхание  занавески  на соседнем  окне,  улыбались,
кланял