ержу?
 -  Пока  все  выдерживали, выдержишь  и ты,  если будешь  выполнять все
предложенные правила. Так как?
 - Можно пока поглядеть? Я лучше в другой раз, - счел за лучшее ответить
он, и  Чернышев,  на котором была, как и на остальных,  черная маска, громко
доложил:
 -  Великий мастер! Мой адепт желает присутствовать на  испытаниях, а  в
другой раз готов и сам им подвергнуться. Разрешите ли ему остаться при этом?
 -  Хорошо! Пусть так  и  будет, -  поднял свой  жезл  тот, кого назвали
мастером. - Что скажут остальные братья?
 - Пусть остается, - ответили несколько человек недружно.
 - Клятву с него все одно взять требуется, чтоб молчал о нашем собрании,
- высказался один из присутствующих, стоящий ближе всех к мастеру.
 - Поклянись,  что  ни  с  кем  из непосвященных не поделишься  тем, что
увидишь здесь сегодня, и унесешь эту  тайну в могилу, - ударил жезлом о стол
мастер.
 -  Клянусь, - негромко ответил Гаврила  Андреевич  и опять пожалел, что
оказался здесь.
 - Вывести посвящаемых,  - приказал мастер, и тех увели через  небольшую
дверь  двое  людей в масках.  - Приступим, братья,  к  посвящению, - с этими
словами на  середину комнаты  ввезли на небольшой тележке довольно  солидных
размеров  обыкновенный  неотесанный камень серого цвета  с острыми  гранями.
Мастер положил жезл и взял в руки тяжелый молоток, и, приблизившись к камню,
несколько раз  с силой ударил по нему так, что мелкая щебенка  посыпалась на
пол. Затем он передал молоток своему соседу, и тот в точности проделал то же
самое и передал молоток другому члену собрания.
 -  Зачем это  они  камень долбят? - поинтересовался  Кураев  у стоящего
рядом Чернышева.
 - Это символ  обработки непосвященного, которому  со временем предстоит
стать нашим братом.
 - И его молотком долбать будут?
 - Не говори глупостей, - ответил  тот и взял  в руки молоток, несколько
раз с силой ударил по камню и с поклоном передал мастеру.
 Когда  каждый в меру  своих сил приложился к  камню,  то  все по  знаку
мастера затянули следующую песню:
 Мужайтесь, братия избранны,
 Небесной мудрости сыны...
 После  окончания  песни раздались  три  громких  удара  в дверь,  через
которую только что вывели вновь посвящаемых, и  стоящий спиной к двери страж
с обнаженной шпагой в руках громко спросил:
 - Кто решился нарушить наш покой?!
 -  Свободный  муж  Сергей желает  войти  в  почтенный  Орден  Свободных
Каменщиков, - ответил голос из-за двери.
 - Достиг ли он того возраста, когда может свободно распоряжаться собой,
как зрелый муж? - спросил мастер.
 - Да, великий, достиг.
 - Какую веру он исповедует?
 - Православную веру.
 - Какой чин имеет?
 - Корнет, учитель.
 - Где проживает?
 - В Санкт-Петербурге, о, великий...
 - Можно ли ввести его и приступить к испытаниям? - спросил всех  мастер
и поднял свой жезл.
 - Впустить,  - ответили собравшиеся  и выхватили шпаги,  направили их в
сторону  двери,  которая медленно  открылась, и  на порог  вступил  один  из
постоянных  членов ложи в маске, ведя за собой на грубой  пеньковой веревке,
наброшенной на голую шею, испытуемого.
 Кураев  заметил,   что   молодой  человек,   назвавшийся  Сергеем,  был
необычайно бледен,  глаза  его  неистово  сверкали в преддверии испытаний, а
когда  все  остальные  масоны сделали несколько шагов к  нему  и  приставили
острие своих шпаг к его груди, он закачался и чуть не  упал, но вовремя  был
кем-то  поддержан за плечо. Его довели до центра комнаты, шпаги опустили,  и
мастер с горящим факелом в руке вплотную приблизился к юноше, поднес пламя к
самому лицу. Тот невольно отшатнулся, но  сзади стояли члены  ложи, не давая
ему и шага сделать назад.
 - Своей ли волей пришел ты к нам? - спросил мастер.
 - Да... - слабым голосом ответил тот.
 - Признаешь ли ложу нашу за собрание высших и отмеченных судьбой людей?
 - Признаю...
 - Согласен ли исполнять волю старших над тобой?
 - Согласен...
 -  Сможешь  ли жизнь свою посвятить общему нашему делу во имя торжества
разума человеческого, во имя истины?
 - Постараюсь посвятить всю жизнь...
 - Признаешь ли всех членов нашей ложи за братию свою?
 - Признаю...
 - Поклянись же служить до последнего  издыхания делу нашего братства, и
если нарушишь сию клятву, то согласен лишить себя жизни.
 - Клянусь, -  прошептал  испытуемый и без чувств рухнул на руки стоящих
сзади масонов.
 Однако мастер ничуть не смутился, а продолжил ровным и твердым голосом,
указывая на потерявшего сознание испытуемого:
 - Видите,  любезные  братья, этот адепт  пришел  с  открытым сердцем  и
чистой душой, чтоб служить делу разума и света. Согласны ли  вы на то,  чтоб
принять его в наше братство?
 - Быть тому!!! - вскричали все сразу и юношу унесли куда-то.
 Следующий  желающий  быть  принятым  в  масонскую  ложу  держался более
мужественно,  и его подвергли более  продолжительным испытаниям: подносили к
ладони горящий факел, заставили пройти  под скрещенными шпагами, а под конец
положили в обитый  пурпурным материалом гроб и задвинули крышку, спросив, не
пожелает ли он, пока не поздно, отказаться от  своего намерения. Наконец,  и
он  был  принят в  масонское  общество. Потом все отправились  в  просторную
столовую,  где их ждали  обильные кушанья и запотевшие бутылки  с вином. Тут
всем было позволено  снять с лиц черные повязки, и Кураев  увидел  множество
знакомых лиц, но не подал и вида, не желая проявить бестактность.
 -  Ну, как тебе наше собрание? - с гордостью спросил его граф Чернышев,
когда они уже затемно уселись в карету, чтоб добраться до столицы.
 - Честно? - повернулся Гаврила Андреевич к нему.
 - Конечно, а как иначе.
 - Не обидишься? - переспросил для верности Кураев.
 -  С чего  я  должен буду  обижаться, - старался  придать своему голосу
спокойствие Чернышев, но легкое дрожание выдавало его.
 - На мой взгляд,  все это на ярмарочный балаган  походит, -  насмешливо
выговорил Кураев.
 - Думай, что говоришь, поручик, - подпрыгнул на сидении Чернышев.
 - Я всегда думаю, граф, - не меняя тона, ответил Гаврила Андреевич, - а
не думавши, не говорю.
 - Понимаешь ли ты, что коль я сообщу о том братьям по ложе,  то тебе не
поздоровится?
 - Жизни лишите, что ли? - угроза никак не подействовала на поручика.
 - Всякое может случиться, -  неопределенно ответил Чернышев, - но учти,
у нас руки длинные, везде найдем и достанем.
 - А чего меня искать? Вот я, здесь, бери хоть сейчас.
 - Перед  тобой открываются изумительные перспективы, - попробовал зайти
с другой  стороны граф, - ты сможешь легко продвигаться  по службе, спокойно
путешествовать, везде тебе будут  оказывать помощь и покровительство,  учти,
во  всех  просвещенных странах  существуют общества,  подобные  нашему, и мы
связаны с ними.  Со временем тебе  сообщат тайные слова, которыми ты сможешь
воспользоваться в любом ином государстве, тебе будут  в определенных случаях
оказывать  материальную  помощь,   наконец,  ты  всегда  в  случае  грозящей
опасности  можешь  обратиться  к  нам,  и тебя не  оставят одного.  Подумай,
Гаврила Андреевич.
 - Уже подумал.  За чинами, как тебе  известно, не гонюсь, денег,  сверх
получаемых мной,  не трачу, а что до врагов, то у кого  их  нет. Справлюсь с
божьей помощью.
 Они уже въехали в  город и  долго молчали, каждый думая о своем. Кураев
из увиденного им на  тайном  собрании,  понял, что за  кажущейся  поддержкой
членам  ложи  будет  выставлено  обязательное правило  подчинения  старшему,
выполнения всех приказов. Сегодня могут предложить кого-то выследить, завтра
потребуют огласить содержание тайной депеши, которую член ложи по службе вез
куда-то, а там...  и до  неповиновения государыне  недалеко. Нет, давши одну
присягу на  верность, вторая  явится нарушением первой, а потому, лучшее для
него - не вступать в тайное общество, оставаясь честным перед самим собой.
 Дома слуга передал ему записку от графа Бестужева-Рюмина, где он просил
срочно и не  мешкая приехать к нему. Делать было нечего, и он велел заложить
коляску и вскоре  уже подъезжал  к неосвещенному дому  канцлера.  Уже  возле
самых ворот  к  нему  на  подножку вспрыгнул какой-то человек и, прежде  чем
поручик успел схватиться за шпагу, тихо проговорил:
 - Надвиньте шляпу поглубже на глаза, а то  на той стороне, - он кивнул,
- соглядатаи стоят. Граф послал меня вас встретить.
 "Что за черт, и здесь маскарад", - выругался про себя Кураев, но сделал
так, как просил его незнакомец.
 Канцлер ждал его в своем кабинете, освещенном ярким пламенем от камина.
Сам граф был в длинном  атласном халате, в черной шапочке и  низко склонился
над какими-то порошками, которые ссыпал в большую стеклянную колбу.
 -  Прошу  прощения,  -  кивнул  он поручику,  - садитесь,  и  подождите
несколько минут, пока я закончу свой опыт.
 Кураев безмолвно  устроился подле камина и с интересом стал следить  за
канцлером, который взял колбу в руки, долил в  нее какую-то бурую жидкость и
закрепил над горящей спиртовкой, принялся ждать. Жидкость вскоре забурлила и
неожиданно окрасилась в огненно-желтый цвет. Граф быстро  снял  ее с  огня и
осторожно слил в узкую пробирку через стеклянную воронку с фильтром.
 - Почти получилось, - довольный, сообщил он, встряхивая пробирку.
 - Не философский ли камень, случаем, искать изволите, ваша светлость? -
шутливо поинтересовался Кураев.
 - Чего это вдруг? - глянул на  него канцлер. -  Что я, братец, на дурня
похож? Пущай там, в  Европах, безумцы всякие его ищут. Мое же занятие просто
и безобидно - исследую свойства различных  веществ, которые наши горе-медики
используют при лечении  больных. Сам-то я у них лечиться не рискую  и вам не
советую, у меня на всякие  такие случаи свои лекарства имеются. Ладно, о том
в  следующий раз поговорим, а сейчас рассказывайте, что вы узнали  на тайном
собрании.
 - Вы и об этом извещены? - брови у Гаврилы Андреевича невольно поползли
вверх.
 - Забываешь, какая у меня должность, голубчик. Мне и положено первому в
государстве обо всем знать. Говори, говори давай,  - нетерпеливо  тряхнул он
головой и потянулся к своей музыкальной табакерке.
 - Так  слово с меня  взяли, граф,  мол, никому  открываться  не должен,
кроме собратьев, которые там присутствовали.
 - Вон оно что, - пробормотал Алексей Петрович и  быстро прошел к своему
столу, поковырялся с замком и извлек  из  ящика какую-то бумагу, и  с ней  в
руках подошел к поручику, - читай, - приказал ровным голосом.
 -  Сей  аттестат  выдан...  -  начал  он  и быстро  пробежал глазами по
строкам, из которых явствовало, что канцлер  имеет право  входить в любую из
европейских масонских лож и признается человеком  с правом  владения высшего
титула тех лож.
 - Уразумел? - спросил обескураженного поручика Бестужев-Рюмин, - Бумага
эта подлинная  и  прислана  мне  из Англии из самой  наиглавной ложи, членом
которой  я  с  тех  пор и  считаюсь. Так что  не скрытничай, а докладывай по
порядку все, как есть.
 -  Слушаюсь, -  покорно склонил голову Кураев  и подробно  изложил весь
обряд посвящения, где он происходил и кто там присутствовал.
 - Молодчина, - похвалил его граф, - премного  тобой  доволен. Сам-то не
вступил в ложу? И правильно сделал. Баловство это все, но вред может немалый
принести. Сам понимаешь, что болтать лишнее ни о ложе, ни о нашей встрече ты
не  должен,   а  потому  подай  завтра  бумагу   по  начальству  с  просьбой
предоставить тебе отпуск. Напиши, будто на излечение поедешь в  свое имение.
Где оно у тебя?
 - Возле Твери, - пояснил Кураев.
 -  Вот и поезжай с  Богом,  отдохни  от забот, от разъездов, а как  мне
понадобишься, я тебя сам разыщу.
 ... А уже  на другое  утро граф  Алексей Петрович Бестужев-Рюмин бодрым
шагом  входил  в  приемную  императрицы и  сердито приказал выскочившему  из
соседней комнаты камер-лакею:
 - А ну,  мил человек, доложи,  кому положено, что  канцлер российский с
важным донесением явился на доклад к императрице.
 На удивление, его приняли  довольно быстро, и, когда он лишь переступил
порог  царского  кабинета,  то  увидел стоящего сзади Елизаветы  Петровны  в
роскошном парике с прядями, достающими до пояса, Ивана Ивановича Шувалова.
 - Что у тебя стряслось, граф? - чуть сморщив нос, высокомерно глянула в
его сторону императрица.
 -  Нам  бы,  государыня,  с  глазу  на глаз  переговорить, -  внутренне
сжавшись и глядя в глаза Шувалову, попросил канцлер.
 - Какие  такие  секреты у  тебя, про которые  нельзя при  ближнем  моем
человеке говорить, - тем же неприязненным  тоном заявила Елизавета Петровна,
- говори, говори, не стесняйся.
 -  Да  уж нет, государыня,  погожу, -  и  не  думал  сдаваться  Алексей
Петрович,  не  отрывая  глаз  от  переносья Шувалова. Тот  почувствовал, что
канцлер не уступит и счел за лучшее удалиться.
 -  В  академии  мне  быть  надобно,  матушка,  -  низко  поклонился  он
императрице, - дозволь поехать. Да и  граф вон как смотрит на меня, не ровен
час, укусит вдруг.
 - Я ему  покусаюсь,  -  засмеялась Елизавета  Петровна,  довольная, что
щекотливый  вопрос удалось решить миром, - такую трепку задам, будет  у меня
долго помнить,  как  друзей  моих обижать.  Слышишь,  граф?  -  проговорила,
подставив Шувалову для поцелуя румяную щеку.
 Алексей  Петрович дождался, когда за Иваном Ивановичем  закрылась дверь
и, подойдя к столу, за которым сидела императрица, положил перед ней на стол
лист бумаги с написанными столбиком фамилиями.
 - Что это? - спросила  она, близоруко щурясь. - К награде, что ли, всех
их  представить решил? Все  они мне  известны, из  почтенных семейств  люди.
Поясни, чего под нос мне за бумагу суешь.
 - Все они в тайное общество входят, - развел руками канцлер
 -  Быть того не  может,  -  привстала  с  кресла императрица.  При этом
Бестужев заметил, как побелели ее, бывшие  еще минуту назад румяными, щеки и
оттопырилась нижняя губа.
 - Врать я,  государыня,  с детских  лет не  обучен, а  уж на старости и
совсем не пристало. Да и вы меня доподлинно знаете: не бывало такого, чтоб я
непроверенные сведения к вам нес. И тут все правильно изложено.
 -  С какой  целью то  общество  составлено? -  более спокойно  спросила
Елизавета Петровна и повернула бумагу со списком к свету.
 - На  мой взгляд,  государыня,  баловство одно, -  усмехнулся  канцлер,
довольный произведенным эффектом, - истину ищут.
 - Чего? - не поняла императрица.
 - Истину,  говорю. Как правильно  жить, не знают.  Так что, я  и думаю,
баловство одно.
 - Вроде как в возрасте все, а дурью занялись, тьфу,  - кинула бумагу на
стол императрица  и притопнула ножкой, румянец вновь вернулся на ее красивое
лицо,  - а  он, - кивнула  вслед  ушедшему Шувалову,  -  там состоит? - граф
видел, как это важно было знать для нее, и, поколебавшись, ответил:
 - Про него пока ничего худого сказать не могу, но многие ближние друзья
его в то общество вхожи.
 - Хорошо, - императрица  поднялась, давая понять: разговор  окончен,  -
докладывай неукоснительно мне лично, коль что новое узнаешь.
 - Слушаюсь, государыня, - граф ловко  наклонился  к  столу  и  подобрал
бумагу, свернул, сунул за манжет кафтана, пошел к двери.
 - Постой, - остановила его императрица, - а с какой стати ты вдруг этим
делом занялся? Ты бы лучше за государями иноземными так смотрел да все о них
знал. Какая корысть тебе в том, Алексей Петрович?
 - Корысти  никакой, - остановился он и хитро блеснул глубоко посажеными
глазами, - только в моих делах, чтоб знать, что по заграницам делается, надо
ведать, и что  под собственным носом  творится. А  иначе, - он поднял руку и
ребром ладони провел по горлу, будто старался отрезать голову.
 -  Тебя  не переделаешь, - недовольно  буркнула  Елизавета  Петровна  и
отвернулась к окну.
 А канцлер, весело насвистывая, прошел по дворцовым переходам, подмигнул
часовому  возле  лестницы,  отчего  тот  необычайно  смутился,  и с  крыльца
призывно махнул кучеру, подремывающему на козлах.
 - Домой прикажете? - спросил тот, когда  Алексей Петрович, покряхтывая,
вскарабкался в коляску.
 - Успеется домой, гони-ка лучше за город, где погулять одному можно без
посторонних глаз.
 К  себе Алексей  Петрович вернулся  уже под вечер,  пропитанный  лесным
духом, в пыльных башмаках, и, не переодевшись, направился в кабинет, где тут
же засел писать послание к своему агенту в Германию.
 "Узнай непременно, -  просил  он  агента, - посещает ли король  Фридрих
масонскую ложу и как часто..."  Потом кликнул секретаря и  велел зашифровать
свое письмо, и завтра же отправить с курьером.

17.
 Став   московским  сыщиком,   Ванька  Каин   во   многом   переменился.
Перво-наперво, снял он огромный дом в Зарядье, близехонько от Мытного двора,
где постоянно крутились беглые  солдаты, разные  фабричные люди,  оставшиеся
без работы,  да и множество иных  личностей,  которым темная ночь  -  родная
матушка, а  чистый месяц - строгий батюшка. Со многими  из них Ванька быстро
перезнакомился, просил захаживать  к нему в гости, а принимая их, выведывал,
где кто чего покрал, умыкнул, куда добычу свою отнес.
 Во-вторых,  набрал себе Иван  команду  из надежных  людей,  с  которыми
хаживал по рынкам и базарам, приглядывался, чего там творится, слушал разные
разговоры,  сиживал  подолгу  в  кабаках и  опять  слушал  и  слушал  пьяную
болтовню, безошибочно отличая, кто из говорящих - истинный вор, а кто больше
болтает, на себя же наговаривает.
 В-третьих, по настоянию  Аксиньи взял к себе в  дом  хозяйкой разбитную
деваху из фабричных, Лизку Кирпичникову, которая могла и на стол подать,  и,
когда  хозяина в доме нет, с гостями перетолковать, да и весь дом в порядке,
в  чистоте  поддерживать. Она же, Лизка, справила Ивану,  не  без Аксиньиной
помощи, бархатный сиреневый кафтан  и епанчу из доброго сукна, и стал Каин в
тех одеждах похож если не на сына дворянского,  то за  гостя  торговой сотни
всяк его принимал.
 Капитан-исправник сыскного отделения, Елисей  Кузьмич  Кошкадавов,  под
чьим  началом служил теперь  Иван  Каин,  по  началу  отнесся с недоверием к
новому подчиненному,  но  пойти против  воли  Сената не мог.  Он  попробовал
поставить Каина  в караул, надеясь, что тот сам  сбежит с  тяжкой службы, но
Иван выдержал  ночное  дежурство,  а  под  утро заглянул  в  участок, прошел
прямиком в кабинет к самому Кошкадавову и положил перед ним на  стол тяжелый
кошель, приятно зазвеневший серебряным звоном.
 -  Обронил кто-то ночью...  - пояснил Иван и, круто развернувшись, ушел
вон.
 Капитан-исправник торопливо, закрыв дверь на засов, пересчитал деньги -
вышло за полсотни рублей, почти его полугодовое жалование. Кошкадавов выждал
несколько дней, не объявится ли  хозяин. Никто не назвался, и тогда он начал
потихоньку  тратить  деньги:  накупил  обновок  жене   и  детям,  чаще  стал
захаживать в кабаки. Еще через  какой-то срок в его  кабинете оказался точно
такой же кошель, а в нем все  те же полсотни целковых. Более на караул Ивана
Каина  не  снаряжали. А еще  через  месяц  службы Каин  втолкнул в кабинет к
капитану-исправнику четырех подозрительного вида мужиков.
 - Принимай в штат, - не то попросил, не то потребовал он у Кошкадавова,
- цены нет мужикам этим. Ухари, одно слово.
 -  На  кой  они  мне  нужны? - насупился было Елисей  Кузьмич. - Воры с
большой дороги...
 - Так  и  я  оттуда  же  пришел, -  рассмеялся ему  в лицо  Иван, -  по
маленькой  мы и не  хаживаем,  привычки нет, - пришедшие с ним мужики громко
заржали, предерзко поглядывая на капитана-исправника.
 - Нету местов  свободных, - попробовал посопротивляться для вида Елисей
Кузьмич,  но уже  понял:  пропал,  сгинул и никогда, ни  разочка,  не сможет
отказать нагло ухмыляющемуся Каину.
 -  То  не беда, выдай  аттестат,  а пропитание они сами  себе  сыщут, -
спокойно согласился Иван. - Так говорю?
 - Точно,  нам  бы гумагу  лишь,  что  в полиции,  в  Сыскном приказе на
службе,  а  остальное  сладится...  -  прогнусавил  один из  них.  Вздохнув,
Кошкадавов кликнул секретаря и велел записать имена ивановых дружков.
 -