так разговаривают, а потому он спокойно ответил:
 - Ванькой Каином он  назвался. У Сената мы с ним признакомились, помочь
обещал...
 - Помочь? Ванька Каин? Он вам кто: друг или родственник?
 - Какой  он  мне  родственник?!  - возмутился  наконец Иван. - Вы, ваша
светлость,  слова подбирайте,  когда  про родню мою поминаете.  Стал бы меня
сродственник шпагою тыкать! Тоже мне!
 - О! Наш Самсон сердится, а это, как известно, может привести к большим
разрушениям,  - неожиданно  добродушно засмеялся Гендриков и вдруг переменил
тон на более  ласковый,  почти  товарищеский. - Как же вас, Иван Васильевич,
угораздило на самого Ваньку Каина налететь?
 - Да откуда мне знать, кто он таков? Каин и Каин. Помочь обещал...
 - Конечно, он  поможет, - усмехнулся граф, - он у нас большой помощник,
всей Москве известный. Даже государыня наша о нем наслышана.
 - Государыня?!  О  Каине  знает? -  от  неожиданности открыл  рот  Иван
Зубарев. - Вот это да!
 -  Наша государыня много о  ком знает, - кинул взгляд в сторону Кураева
граф и провел  пальцем по губам. - Может,  придет  время,  и о вас узнает, -
подмигнул он Зубареву.
 - Вы  уж скажете  тоже мне... - он уже совсем забыл о ране  и о прежнем
насмешливом тоне хозяина обстановка, куда он попал, успокоила его, хотелось
казаться  выше, сильнее, значительнее, и  он заговорил о первом,  что пришло
ему в голову:
 - Вот ежели золотые россыпи найду, добуду золото там или серебро пусть,
то государыне преподнесу непременно.
 - Значит, вы у нас еще и рудознатец? - насмешливый тон вновь вернулся к
графу. - А говорили, из купеческого сословия.
 - Я тебе, Иван Симонович, время будет, так расскажу о его  похождениях,
- пояснил Кураев, - впору о нем были слагать.
 - Недооценил я вас, молодой человек, недооценил,  -  Гендриков встал  и
подошел  поближе  к  креслу, где  располагался  Зубарев, чуть  наклонился  и
спросил участливо:
 - Болит нога?
 - Чуть, - дернул подбородком Иван, - не стоит беспокоиться.
 - А вы терпеливый человек, - похвалил его граф, - я  все ждал, когда вы
помощи попросите, лекаря там доставить или еще чего. Молодцом, из вас выйдет
толк.
 -  Предлагал  ему на  службу определиться, да не  захотел,  - подмигнул
Зубареву Андрей Кураев.
 - Может,  он и  прав, - задумчиво проговорил граф  и осторожно  пощупал
ногу Ивана в области ранения. - Давайте-ка я  осмотрю  вас,  - предложил  он
вдруг.
 - Вы? - поразился тот. - Вы что, лекарь?
 -  Граф у  нас на все руки мастер, -  пояснил  Кураев,  - он в стольких
сражениях участвовал, что научился лекарскому искусству, да и не только ему.
Так что не переживайте, живы останетесь.
 - Идите за ширму и обнажите ногу, -  приказал граф таким тоном, что при
всем желании Иван не мог ослушаться.
 Иван  зашел  за  ширму в  углу кабинета, стянул  панталоны и, смущаясь,
ждал, пока  Гендриков закончит  осмотр, потом смазал ему рану чем-то едучим,
забинтовал. Кураев же,  в это  время, преспокойно  сидя  в  кресле, раскурил
трубку и давал пояснения:
 - Иван Симонович  обладает  у нас  многими  талантами. Если  бы  вашему
знакомцу, как  там его, Ваньке Каину,  и его  подручным  пришлось  скрестить
шпаги с его сиятельством, то им бы никакой лекарь не помог...
 Гендриков меж тем закончил перевязку и попросил Кураева полить  ему  на
руки  из  фаянсового  кувшина, и  все  также  насмешливо  глянул  в  сторону
Зубарева, и сказал:
 - А ногу придется отнять...
 - Как отнять?! - чуть не подпрыгнул Иван.
 - Если и дальше будете водиться  с такими людьми, как Ванька Каин и ему
подобные, то отнимут  не только ногу, но и голову заодно. Вы  поняли, что  я
имею в виду? - закончил он, смеясь.
 -  Как  не  понять,  понял,  - вздохнул Зубарев и вышел  из-за ширмы. -
Премного вам благодарен. Пойду я...
 - Куда  вы? -  подошел к нему  Кураев. - Ночь на дворе, да  и, надеюсь,
граф не  отпустит вас в столь поздний час, чтоб  вы  ему  потом  еще больших
хлопот по вашему излечению не доставили.
 - Оставайтесь, оставайтесь,  - сухо подтвердил Гендриков слова Кураева,
и  было не понять,  от  души  ли  он говорит или  из  долга хозяина, - места
хватит. Этот дом рассчитан на  прием до полусотни гостей. Сейчас  пройдем  в
гостиную ужинать. Для  меня обычно там накрывают, когда я приезжаю один  без
семьи.
 Рана все же давала о себе знать: во время ужина Иван  постоянно  клевал
носом  и лишь изредка  отвечал  на вопросы,  которые  ему задавали граф  или
Кураев. От выпитого вина, которого ему в жизни пробовать  не приходилось, он
совсем  осоловел  и  с  нетерпением  ждал,  когда  Гендриков прикажет  слуге
провести  его  в  спальную  комнату для  гостей. Едва  его голова  коснулась
подушки, как он заснул.
 Андрей Кураев и граф, оставшись наедине, некоторое время молчали, потом
хозяин дома осторожно произнес:
 - Занятный молодой  человек. Я  бы не  отказался взять его  к  себе  на
службу. Мне нужен свой человек в Сибири.
 - Будто бы мало у вас там, граф, своих людей,  -  не  поднимая  глаз от
стола, ответил Кураев.
 - Как знать, как знать... Сколько бы ни было, а лишние не помешают.
 - Я недавно из Сибири,  - пояснил поручик, - там на юге, в степях, было
весьма неспокойно...
 -  Слышал, слышал об этом, - кивнул граф, - мне давали читать донесение
тобольского  губернатора  Сухарева.  Но, думается,  подобных волнений теперь
долго не будет.
 - Все зависит от обстоятельств...
 - А обстоятельства создает человек, - закончил граф. - О  каких золотых
приисках он давеча говорил?
 - Мечтает отыскать золото где-то на Урале и думает  разбогатеть на нем,
а затем получить дворянство.
 - Не дурно задумано, - постучал граф серебряным ножом по вилке со своей
монограммой. - А в Сенат он,  выходит, прошение  на разработку тех  приисков
подал?
 - Именно так. Помочь бы ему, - неопределенно заметил Кураев.
 - Нет ничего проще. Что потом?
 -  Вы, граф, - невольно  перешел на "вы" Кураев,  да и  граф  временами
обращался к поручику в том же уважительном тоне, поскольку  сама тема беседы
разделяла их, - как старый  волокита, что  не пропустит ни одной хорошенькой
незнакомки,  не  можете,  чтоб   мимо  вас   прошел   человек,  которого  не
задействуете для исполнения собственных планов.
 - То не мои планы, - безразличным тоном ответил  Гендриков, -  то еще и
планы государыни. Верных людей всегда не хватало - как раньше, так и теперь.
 - Чем  Алексей Григорьевич занят?  - спросил Кураев, имея в виду  графа
Разумовского.
 - А чем ему заниматься, как не своими собственными делами?
 - Государыня все еще к  нему расположена?  - Кураев затронул деликатную
тему,  рассчитывая  тем самым  определить, насколько  граф  намерен  сегодня
углубляться в дворцовые дела, что иногда он делал с явной  охотой, но в иной
раз молчал, словно и не слышал вопроса.
 -  Как вам  сказать...  - Гендриков  выпустил  из  руки  нож и принялся
наматывать  на палец  голубую  салфетку  с неизменным вензелем, которым были
отмечены все предметы, подаваемые на стол  во  время приема  гостей, включая
ложки  для  соуса  и  миски  для мытья рук,  - государыня  вправе  оказывать
внимание тем, кто того заслуживает...
 - Ничуть в том не сомневался, - поспешил вставить поручик и уже  был не
рад, поведя разговор по довольно  скользкой и опасной плоскости. Граф каждую
минуту вправе  был  ответить  ему  резко, а  то и обвинить  в непристойности
вопросов.
 - Чего же спрашиваете, коль не сомневаетесь?
 -  Я, будучи  в  Петербурге, слышал про сильное влияние при дворе графа
Ивана Ивановича Шувалова.
 - Все Шуваловы - люди весьма знатные, а соответственно, и  влиятельные,
- как  ребенку, выговаривал  ему Гендриков, - преобразования, которые затеял
Петр  Иванович,  нельзя  выполнить без высочайшего  одобрения,  а  чтоб  их,
Шуваловых, кто-нибудь на  вороных не  обскакал,  то  на это  есть  Александр
Иванович, опять  же  Шувалов,  и  к  тому  же начальник  Тайной  канцелярии.
Надеюсь, вам известно, чем там занимаются.
 "Точно школяра  какого наставляет", - с обидой  подумал  Кураев и начал
искать предлог, чтоб отправиться  спать или  перевести  их  беседу  в другое
русло. Но  граф заметил тень  обиды, промелькнувшую  на лице  собеседника, и
чуть изменил тон.
 -  Императрица  не хуже  нас  с вами  понимает,  что  каждый  старается
выказать ей  как  можно  больше расположения и  тем самым  обратить  на себя
высочайшее  внимание.  Тем  и ценен  граф Алексей  Григорьевич,  что  всегда
постоянен и личной корысти не блюдет. Его брат большой роли  не играет, хотя
тоже  не последний человек при  дворе,  а чтоб Шуваловы всю  страну под себя
тихонько  не  подмяли,  то  на это есть граф  Бестужев-Рюмин.  Насколько мне
известно, ваш большой покровитель. Иного слова, извините, подобрать не могу.
 -  Мой, как  вы  изволили выразиться,  покровитель,  Алексей  Петрович,
сдерживает  не только  неосторожные  шаги  известных  вам  особ, но  и ведет
российский  корабль, извините за высокий штиль,  по  наиболее благоприятному
фарватеру, выбирая тихие гавани в дружественных державах.
 - Вполне возможно, хотя я лично и  не всегда согласен с его лоцманскими
расчетами, но это  уже не  моя  вотчина, сужу о том  как рядовой  обыватель.
Только  кажется  мне, повторюсь,  на  взгляд  обывателя,  заведет он  нас  в
английскую гавань,  откуда  мы не  скоро выберемся. Старушка  Англия -  дама
корыстолюбивая и  даром  чихать не станет, не то что спасательный конец  нам
кидать - не подумает, а еще и оттолкнет в самый шторм.
 - Вы думаете, Франция к нам более расположена?
 - С ней у нас общие интересы  на континенте. Фридрих и  вся его Пруссия
никому не  дают  спокойно жить. Он еще  нас  по  боку  своей плюгавой башкой
двинет.
 -  Полностью с  вами  в том согласен, - облегченно вздохнул Кураев, что
наконец-то  нашел с  графом  точку  соприкосновения. - Король Фридрих  очень
опасен,  и чем  раньше мы поставим его на  место, тем лучше будет для нас  и
прочих европейских держав.
 - Он довольно,  к  тому же, и  хитер, будет строить куры императрице  и
всему  свету до той поры, пока будет возможность, а  потом,  когда мы  будем
менее всего ждать,  укусит побольней все с той же невинной  рожей.  Надеюсь,
граф  Бестужев это  понимает? - пристально  посмотрел Гендриков на  Кураева,
который все еще чувствовал себя школьником рядом с ним.
 - Будьте спокойны, Алексей  Петрович,  насколько  мне известно,  делает
все, чтоб обезопасить нас от этого неожиданного укуса.
 - Этого  мало,  -  покачал  головой  Гендриков,  -  надо  бы  заставить
уважаемого вояку Фридриха показать зубы раньше, чем он  будет готов к  тому.
Тем самым обнаружатся его истинные цели и замыслы.
 - С ним это довольно трудно сделать, -  наморщил лоб Кураев, соображая,
что имеет в виду граф.
 - Поясню, -  бросил тот на  стол салфетку  и придвинул  к себе  изящный
сливочник,  - здесь  лакомый кусок для Фридриха, он об этом  знает.  Нет, ни
золото,  ни крепость,  а  весьма важный  человек, который очень ему  нужен и
может повлиять на всю ситуацию  внутри страны. Так вот, он тянется к нему, -
граф положил  руку на  стол,  направив  ее в сторону  сливочника, - пытается
сделать это тихо и  незаметно, а  мы в этот момент  по  той руке тяп!  -  он
стукнул серебряным ножом по кисти, - и готово.
 - Долго придется ждать, когда Фридрих руку потянет, - возразил  Кураев,
отлично понимая, что ответит ему граф.
 - А чтоб не ждать, знаете, что хороший охотник делает? Да, да, он садит
у самого берега манок, утку на веревочке, и та сзывает к себе селезней. А уж
дело охотника: не упустить момент.
 - Я  подозреваю,  что манок ночует сейчас в  комнате, наверху? - ехидно
улыбнулся Кураев.
 - Очень может быть, может  быть. То дело случая. Но  я  бы рекомендовал
вам не выпускать его из вида. Он может стать весьма полезным, когда настанет
нужный момент.
 - А кто такой Ванька  Каин? - поинтересовался поручик. - Вы уж простите
меня за неосведомленность.
 - Вор. Обычный  вор. Слышали  про московские пожары этого лета? Его рук
дело.
 - Однако? - удивился поручик.
 - Их там несколько, воровских шаек, замечено было,  но он один из самых
опасных.
 - И  почему  он до сих пор не  в цепях? Не  на  каторге?  Куда  смотрит
московский губернатор?
 - Тут  все не  так просто. Существует московский  Сенат, который  решил
руками этого вора переловить всех прочих, о чем и поставили и губернатора, и
полицмейстера в известность. Он умен и дерзок, этот Каин...
 - Одна кличка чего стоит, - вставил Кураев.
 - Да, умен и дерзок, - продолжил граф, - и  честолюбив, мечтает о чинах
и известности. Он пойдет на  все, чтоб  добиться доверия  властей  и  как-то
проявить себя. Мне сообщили, что за короткий срок он выдал более ста человек
из числа своих бывших сообщников. Каково?
 - Уму не постижимо, - развел руками поручик.
 - Если за ним приглядывать, то многого можно добиться. Да.
 - Уж не хотите ли вы и его использовать в своих целях?
 - Никогда. Он мне неприятен, а я человек чистоплотный, не люблю, знаете
ли, в навозе и вещах подобного свойства копаться, руки пачкать. Да к тому же
он непредсказуем. Кто знает, куда и когда повернет. Нет уж, пусть с ним дело
имеет господин полицмейстер и ему подобные. У  меня иные  заботы, - с  этими
словами  граф  поднялся  и поклонился  Кураеву,  -  спасибо  за доставленную
беседу, прошу извинить, если был резок в  суждениях, но вы, думаю, мой друг,
меня  поймете. Слуга проводит  вас в  спальню. Спокойной ночи, - и Гендриков
удалился  в  боковую  дверь, через  которую  тотчас  вошел  лакей  в  ливрее
сиреневого цвета и повел поручика наверх, неся перед собой зажженную свечу.
 Утром,  за завтраком, граф  сообщил  Ивану Зубареву, что поспособствует
ходу его дела по выдаче разрешения на горные работы в уральских землях. Иван
даже ушам своим не поверил, когда услышал это, но мигом сообразил,  что граф
явно  пожелает иметь  в том какую-то свою  выгоду,  и если  не материальную,
то...  Домыслить, что  может  пожелать  от  него  граф,  у  него не  хватило
воображения. Но за короткий срок  пребывания в Москве  он хорошо усвоил, что
из добрых побуждений тут вряд ли кто помогает.
 Когда  граф уехал  по  делам, Иван  попробовал выведать у Кураева,  чем
занимается  Гендриков, по какому ведомству служит, но тот  увел  разговор  в
сторону,  отшутился  и  порекомендовал не терять с ним дружбы, наведываться,
коль случится быть в Москве. Это насторожило Ивана еще более.
 Он представил, как  в Тобольске расскажет о  своем знакомстве с ближним
родственником самой императрицы и как его за то высмеют.
 На третий день граф Гендриков небрежно положил перед Зубаревым во время
обеда разрешение,  подписанное  сенатской комиссией и с  гербовой печатью на
нем, на разработку залежей как серебряной, так и золотой руды на всем Урале,
а  в конце стояла приписка,  не сразу  бросающаяся  в  глаза: "С последующей
передачей  оных   рудников   в   пользование   Кабинета   Ее  Императорского
Величества".  Иван  лишь  тяжко  вздохнул,  поблагодарил  и  засунул  бумагу
подальше в карман.

15.
 Уже  несколько  месяцев  Алексей  Петрович  Бестужев-Рюмин  пользовался
небескорыстными услугами шуваловского слуги Луки Васильева, имея возможность
прочитывать  записки,  отправляемые  все  больше  входящим  в  фавор  Иваном
Ивановичем Шуваловым. И надо заметить, чем более императрица выказывала  ему
свое высочайшее расположение,  тем более интенсивной становилась  переписка:
петербургская знать начинала повсеместно заискивать перед молодым фаворитом,
признавая за ним силу и власть. Менялся даже тон и стиль в обращении к Ивану
Ивановичу.  Если  ранее  послания  к нему  начинались  обычными  "милостивый
государь" или  "дорогой  друг", "уважаемый" и тому подобное,  то  постепенно
шуваловские  корреспонденты,  не  сговариваясь,  начинали  не   иначе,   как
"блистательный", "светлейший" и  даже весьма витиевато,  на восточный манер:
"Свет очей наших".
 Поначалу Алексей  Петрович  лишь  быстро  пробегал  глазами  записки  и
послания, фыркал,  кривился, узнавая  о новых высокопарных  титулах молодого
Шувалова, вручал их вместе с  платой  за  услуги Луке  Васильеву,  терпеливо
дожидавшемуся  подле двери,  но  однажды  ему  пришла  в голову  мысль,  что
необходимо    иметь   их   копии,   и   он   вызвал   секретаря,    приказал
переиллюстрировать  все послания. И вот  теперь у него  их  набралась  целая
папка,  хранимая  в особом секретном  ящичке стола, благодаря  которой он не
только  был  хорошо  осведомлен  о  многих   секретных  и   интимных  делах,
происходящих в столице, но, ко всему  прочему, имел и тайное оружие, которым
мог  воспользоваться  в  любой  удобный  момент,  поскольку  послания  могли
доставить множество неприятных минут, если не  испортить всю жизнь и карьеру
их авторам.
 Среди  прочих графа более  всего  заинтересовали  обращения  к Шувалову
братьев  Чернышевых, Захара и  Ивана  Григорьевичей. Они  раз за разом слали
молодому фавориту приглашения на какие-то собрания, где тот мог узнать нечто
необычайное, что  простым людям недоступно. Братьям Чернышевым вторил и граф
Михаил Илларионович Воронцов,  приглашавший Шувалова встретиться  в каком-то
загородном доме,  где, как  он  уверял, соберутся  "люди  весьма  достойные,
имеющие своей целью составить братство человеков избранных".
 Вскоре Алексей  Петрович знал  о всех подобных  тайных встречах  "людей
достойных", но при этом его просто выводило из себя, что сам он лично не мог
присутствовать на тех собраниях и наверняка знать, что там  затевается. Брат
его, Михаил Алексеевич,  заезжал пару раз, но на просьбу канцлера ввести его
в те тайные  собрания отвечал  весьма неохотно  и  тут же старался перевести
разговор на иные  темы,  а потом и вообще принимался доказывать, что сам  те
петербургские  съезды  именитых  людей  не  посещает и Алексею Петровичу  не
советует. А вскоре  от него последовало коротенькое послание,  что  по делам
службы отбывает за пределы родного отечества.
 Тут, как нельзя кстати, канцлер повстречал перед входом в Летний дворец
поручика Кураева,  некогда  представленного ему старшим братом, которого тот
рекомендовал  как  человека неглупого, со связями и весьма  расторопного.  К
тому   же   граф   вспомнил,   что   молодой   человек  выполнял   исходящие
непосредственно от него довольно щекотливые поручения  в отдаленных  уголках
империи,  и  результаты,  как   ему  докладывали,  были  превосходные.  Граф
пригласил Кураева заглянуть к нему  в гости для конфиденциального разговора.
В тот же вечер лакей доложил, что поручик Гаврила Андреевич Кураев ожидает в
приемной.
 - Проси,  - подмигнул  граф  лакею, пребывая в тот  момент  в  отличном
расположении  духа  после удачного  разговора с  императрицей,  при  котором
присутствовал   и   Иван  Иванович   Шувалов,  к  его   удивлению,  всячески
поддержавший доводы канцлера об установлении  более тесных связей с Англией.
Правда, уже выйдя из дворца, канцлер догадался, что молодой фаворит соблюдал
свои интересы и скорее  заигрывал с ним, опытным политиком,  чем давал повод
надеяться на продолжительную дружбу. Но как все повернется, покажет время, а
пока... он будет собирать  все сказанное  и написанное Шуваловым и держать в
своем тайном ящичке стола.
 -  Рад  вас  видеть,  Гаврила  Андреевич, - с  улыбкой протянул он руку
навстречу вошедшему в кабинет Кураеву, меж тем внимательно вглядываясь в его
глаза, пытаясь уловить в них  растерянность  или  смущение. Но  или  поручик
хорошо  владел собой, или он  действительно  ничуть  не был  смущен, попав в
святая  святых  российской  дипломатии, кабинет канцлера, где задумывались и
вершились хитроумные ходы, плелись интриги, строились планы. Нет, он открыто
улыбнулся графу  и тотчас сел в предложенное ему  кресло в  непосредственной
близости  от  ящика со  змеями, которые тут же  отозвались на  его появление
злобным  шипением.  -  Да  вы  не смущайтесь,  -  подошел  к клетке  Алексей
Петрович, -  гадов  ползучих  держу,  чтоб напоминали  они  мне