И  что с того? - повысил голос Сухарев, всем видом и тоном показывая,
что купцы крадут у него драгоценное время.
 - У себя на заимке поселить их хочу,  - невинно смотря в губернаторские
глаза, пояснил Нефедьев.
 -  Пошли  вон!  -  Сухарев  понял,  что  если  не  даст   сейчас  выход
скопившемуся гневу,  то его прямо здесь хватит удар. - И никаких ваших речей
я  не слышал. Никаких! -  крикнул уже вслед торопливо вышмыгнувшим в коридор
купцам.  - Вот ведь чего  удумали,  песьи  дети, - бушевал  он, стремительно
шагая  перед вобравшим голову в  плечи  секретарем, - меня, государственного
человека, слугу ее  императорского величества, в свои  козни  вовлекать!  Не
позволю! В острог упрячу! Выпорю! - гаркнул он несколько раз для  острастки.
Затем,  словно вспомнил о  чем-то  более важном,  схватил  висящую на спинке
кресла шпагу,  попытался  вдеть ее  в  перевязь. Секретарь подскочил,  желая
помочь,  но получил сильный  толчок  локтем  в  живот, неожиданно захихикал,
словно совершил что-то стыдное, опрометчивое и  попятился  вон из  кабинета,
пряча  под  камзолом кусок  сукна, что  сунули ему давеча  купцы,  когда  он
приглашал их к губернатору.
 А купцы, выйдя на улицу, дружно перекрестились на главки возвышавшегося
напротив собора, нахлобучили на головы шапки, вздохнули, переглянулись.
 -- Видать, еще давать придется, - проговорил Медведев. - Без работников
мне фабрику свою не поднять.
 -- А ты думал, - усмехнулся Михаил Корнильев, - и не один раз.
 -- Возьму да и напишу сынку своему, чтоб он до государыни императрицы
 дошел и  обо всех наших бедах ей поведал, - притопнул ногой в расписном
валенке Лев Нефедьев.
 -  С ума  сошел?!  -  даже приостановился Корнильев. -  Все дело только
испортишь.  Коль  нового губернатора к нам пришлют, то когда ты еще до  него
доберешься, если он тебя первого в острог не засадит за старые грехи.
 - Да у меня и новых хватает, - хмыкнул Нефедьев.
 -  Вот и  молчи  в тряпочку. Все они одним миром мазаны, что этот,  что
другие.
 -  Твоя  правда,  Яковлевич,  -  согласился Медведев, -  супротив ветра
плевать - на тебя и придует.
 - Надоело терпеть, - попробовал было оправдаться Нефедьев.
 - А коль  надоело, то пойди  на реку,  да и утопись, - жестко выговорил
Михаил  Яковлевич,  подходя  к коновязи  и  стряхивая легкий  снежок с гривы
своего коня. - Думаешь, мне не надоело, терплю ведь.
 - Он вроде и ничего, губернатор наш, коль с  уважением к нему, то можно
всякое дело сладить, - отвязывая своего коня, примирительно проговорил Евсей
Медведев. -  Зря я ему только про татар сказанул.  Надо было тишком с муллой
договориться,   а   бумагу  мне  Венька  Жигарев   выправил   бы,  секретарь
сухаревский.
 - Венька этот берет больше, чем хозяин его, - садясь в сани и натягивая
поводья, выговаривал Нефедьев, - кнут по нему плачет.
 - Поди,  ты только у нас один не поротый, - насмешливо  спросил  Михаил
Корнильев и  вдруг чего-то вспомнил, оглянулся, перешел на шепот. - Вот чего
сказать вам хотел: послал я на той неделе  братца  своего двоюродного, Ивана
Зубарева, в Ирбит на ярмарку.
 - С товаром, что ли? - поинтересовался Медведев. - А я не захотел нынче
ехать, не с чем.
 --  Да  не про товар речь, - отмахнулся Корнильев, -Иван  мне предложил
поймать  тех, кто нашего брата  обирает  на  таможне, на  складах, ну,  сами
знаете.
 -- Как не знать, - согласились купцы, с интересом слушая.
 -  Ежели  Ивану  удастся найти заправилу тех дел,  а  через него наверх
выйти, то мы к губернатору нашему мигом ключик подберем.
 -  Да  ты  что?  - округлил  глаза  Медведев.  -  Неужто  думаешь,  что
губернатор и там руку приложил?
 - Врать пока не буду, но больно смелы стали приказные. Раньше приедешь,
и делай чего хошь, а теперь без них и шагу не ступишь: того нельзя, этого не
можно, за  все денежку плати,  да  еще и цены сбивают, как им вздумается,  -
горячо рубил рукой в морозном воздухе Михаил Яковлевич.
 - Продыху не стало, - подтвердил Евсей Медведев, - не ярмарка, а разбой
на большой дороге.
 - И я о том же, пора взяться за них.
 -  Зря вы все это затеяли, - уже из санок отозвался Нефедьев, -  кнутом
обуха  не перешибешь. Государыне  писать  надо!  Обведут они  твоего  Ваньку
вокруг пальца, еще и дураком выставят.
 -  Да ты  Зубарева не  знаешь,  - не  согласился Корнильев, - он парень
тертый, не пропадет.  Не  впервой ему,  докопается  до  правды,  вот тогда и
поглядим, как нам поступить.
 -  Эх, правдолюбы,  мать вашу,  -  ругнулся  Нефедьев  и, хлестнув коня
кнутом, направил его в сторону базарной площади.
 -  Фома  неверующий, -  усмехнулся  вслед  ему  Медведев и  заискивающе
спросил у Михаила Яковлевича, - подвод не дашь в Березов снарядить?
 -  Где же ты  раньше  был? -  не  глядя  на  него,  ответил  Корнильев,
усаживаясь поудобнее  в саночках. - Мы с братьями уже отправили  два десятка
подвод на Демьянское. Коль вернутся до Рождества, то заходи, поговорим, - и,
не  прощаясь,  потихоньку выправил  на центральную улицу  и  также не  спеша
поехал  по  самой  ее  середине, сдержанно отвечая на многочисленные поклоны
знакомых.
 -  От вас,  Корнильевых,  уж  точно  правды  не добьешься, а  туда  же,
приказных  за  руку  ловить  собрались,  -  зло,  сплевывая  себе под  ноги,
раздраженно ворчал  Евсей Медведев, - захватили всю власть в городе и корчат
из себя Бог весть кого.
 А  с крыльца тем временем, степенно  ступая, сходил губернатор Сухарев,
подумывая,  какой бы  подарок  приготовить  жене, чтоб  не ворчала из-за его
очередного опоздания, но, так ничего и не придумав, велел вознице трогать.

3.
 Иван  Зубарев,  все еще  подрагивая  от пронизывающего насквозь холода,
сидел, уютно устроившись, во вместительном возке рядом с худым бледного вида
офицером, кутавшимся  в  теплую накидку с  бобровым воротником  и насмешливо
поглядывающим  на  освобожденного  от веревок  своего случайного  попутчика.
Напротив сидели  молчаливые и  бесстрастные  два  офицерских  ординарца,  а,
может,  просто  слуги,  в  тяжелых  бараньих  тулупах  и  мохнатых   шапках,
надвинутых на лбы. У обоих топорщились огромные усища,  и  за все время, что
Иван  находился  в возке, они не проронили  не  слова. В полном молчании они
выскочили на дорогу, где он  стоял беспомощный, со связанными  сзади руками,
быстро разрядили по пятившимся к лесу волкам свои пистолеты, закинули  Ивана
в  карету и, как  ни в  чем ни бывало, устроились  напротив своего  хозяина,
словно спасение одиноких путников являлось  для  них  делом  повседневным  и
привычным.
 - Выпейте  для  сугрева,  -  протянул Ивану  серебряный походный  кубок
офицер, и, помолчав, добавил, - ром английский.
 Иван, клацая  зубами, припал  к кубку,  моментально осушил  его, потряс
головой и сипло произнес:
 -  Благодарю покорно... И  за ром,  и  за  то, что от неминуемой смерти
спасли.
 -  Пустое,  -  с  легкой  усмешкой  отозвался  офицер, -  будет  что  в
Петербурге рассказать. У вас, в Сибири, так принято - по ночам против волков
со  связанными руками выходить? Обычай, наверно, такой? - насмешливо щурясь,
спросил он.
 - Какой там, к  черту, обычай, - огрызнулся Иван, - разбойные люди меня
связали,  лошадей  угнали,  и  если  бы  не  вы,  ваше  благородие...  -  он
выразительно покосился на офицера.
 -  Да, если бы  не  мои молодцы,  то, надо полагать, утреннюю зорю  вы,
милейший, встречали бы уже в другом мире.
 - Это точно, - поддакнул Зубарев, - в другом.
 -  Кстати,  разрешите  представиться,  ее  величества  гвардии  поручик
Гавриила Андреевич Кураев. Направляюсь в Тобольск по особому поручению одной
особы, чье имя счел бы за лучшее не произносить всуе. Позвольте узнать, кому
обязан честью находиться рядом?
 Зубарев в душе удивился тому, как поручик  умеет  витиевато и  вместе с
тем четко, по-военному, изъясняться, и назвал себя:
 - Купецкий сын  Иван Зубарев, -  невольно переходя на тон своего нового
знакомого,  продолжил, -  следовал в губернский  город Тобольск  с ирбитской
ярмарки,  да  вот... -  и  развел руками,  показывая, что  остальное  и  так
понятно.
 - Поди,  при  деньгах с ярмарки следовали?  - участливо поинтересовался
Кураев, но от Ивана не укрылось, что в самой постановке вопроса он не вполне
доверял ему.
 -- Да были кое-какие деньжата. Что деньги, главное сам жив, слава Богу.
 --  Как же вы неосторожно  в такой  дальний путь и один  отправились? -
продолжал выспрашивать Кураев.
 -- А чего нам, не впервой, всякое бывало.
 - Благодарите Бога,  что нам  на последней станции вовремя дали сменных
лошадей,  -  поручик  явно  оживился  от   неожиданного  знакомства  и  стал
словоохотлив. Но усатые ординарцы или кто они там, не спускали настороженных
глаз с Ивана, что несколько его раздражало.
 --  Давно  из столицы? -  спросил  он, чтоб как-то перевести разговор в
другое русло.
 --  Почитай,  вторую  неделю  добираемся.  Надеюсь,  завтра прибудем  в
Тобольск. Так?
 -- Должны, коль иных задержек не будет, -  согласился Иван. - Как там в
столице жизнь?
 - Как везде, живут люди. Не приходилось бывать?
 - Братья мои двоюродные бывали, а я вот нет пока.
 - У  вас, молодой человек, все впереди, успеете и в столице побывать, и
еще где подале.
 --  Да уж и не знаю, может, доведется  когда,  - простодушно согласился
Иван, не замечая насмешки
 - А  может и ни  к  чему вам,  милейший, в  столицу  без  особой  нужды
наведываться,  -  налив  себе  небольшую порцию рома,  продолжил  Кураев,  -
столица -  она зубастых любит,  а вы, как погляжу,  не из таковских  будете.
Правда, сейчас в столице  совсем не то,  что ранее  при царице Анне. Тогда в
какую сторону ни плюнь, -  в  иноземца попадешь. Мой батюшка покойный, русак
чистейшей  воды, из деревни  носа  не  казал,  ходу ему дальше  провиантских
складов не было. А теперь государыня Елизавета Петровна, дай ей Бог здоровья
и долгих лет  жизни, всю иноземную сволочь повыгнала поганой метлой. Вот и я
назначение в  гвардию получил. Так что  готов за императрицу  нашу головы не
пожалеть.
 - К нам в  Сибирь на службу?  - поинтересовался, чтоб как-то поддержать
разговор, Зубарев.
 - Какая,  к  черту,  может  быть служба в  такой  мороз, -  полушутливо
отвечал поручик, - на короткий срок к вам и обратно без задержки.
 -- В сам Тобольск или еще дальше? - поинтересовался Зубарев,  видя, что
офицер не прочь поговорить.
 - Еще не знаю. Как дело повернется. - Кураев чуть помолчал и неожиданно
перешел на шепот, приблизив лицо к собеседнику.  -  Коль застану в Тобольске
генерал-майора Киндермана, передам  ему  важную  депешу,  -  он выразительно
похлопал  левой рукой  по  залоснившемуся боку  кожаной сумки,  лежавшей  на
сиденье подле него, - то и дня не задержусь у вас. Но я склонен предполагать
худшее:  придется  разыскивать  мне  его где-нибудь  по  крепостям на  южных
рубежах.
 - И вовсе нет, - высказал вдруг  свою осведомленность Зубарев, - никуда
ваш генерал из Тобольска не выезжал. Как летом приехал  до нас,  так и сидит
безвылазно. Тем  более в  такие  морозы он свой длинный нос  дальше кабинета
губернатора и не показывает.
 - Вот как? - с интересом посмотрел  на купеческого сына поручик. - Если
честно, то мне в Петербурге намекали, что этот мальчик не имеет склонности к
походной жизни. Значит, знающие люди оказались правы.
 -  Почему  вдруг мальчика? -  удивленно  переспросил Зубарев.  - Я  его
своими глазами имел честь видеть, здоровый мужик.
 - А, вот вы о  чем! - звонко, с переливами  рассмеялся Кураев. - Дело в
том, что "кинд" в переводе с немецкого означает  ни что иное, как "мальчик".
Языки надо учить, милейший попутчик, авось пригодятся.
 Зубарев  ничего  не  ответил и лишь  обиженно надулся, повернул лицо  к
замерзшему оконцу кареты  и попробовал отогреть его ладонью.  Но, даже когда
удалось чуть  отогреть заиндевелое стекло, увидеть  что-то  в ночной темноте
было невозможно. Лишь изредка мелькали  белесые  стволы березок вдоль дороги
да  иногда мягкие  еловые лапы  оглаживали зеленой хвоей  дверцу  кареты. Он
прикрыл  глаза, сон набежал, потянул было в  темную неясную  бездну, но ярко
вспыхнули недавние события, произошедшие с ним на ирбитской ярмарке.
 ... Сговорившись с двоюродным братом Михаилом Корнильевым, он под видом
откупщика отправился в Ирбит  на  ярмарку.  Корнильев  был одним  из главных
воротил по  торговым  делам  в  Тобольске, а если разобраться,  то и по всей
Сибири вряд ли кто мог сравниться с ним по величине оборота, но за последние
два года он понес немалые убытки,  отправляя товары на продажу в Ирбит. Там,
вокруг ярмарочной распродажи, ловко раскинули свои сети несколько приказных,
а, возможно,  и кто-то  из таможенных  людей  был с  ними заодно,  притом  с
каждого  купца  им в  карман  перепадало  не  по одному  рублику.  Тех,  кто
ерепенился, отказывался  платить, заворачивали со всем обозом и  уже никогда
больше даже на пушечный выстрел  не  подпускали  к торговым рядам, выискивая
благовидные предлоги. Предлог всегда можно было  найти, и корниловские обозы
пару раз возвращались в Тобольск со всем товаром, чем едва не ввели в полный
раззор оборотистого хозяина.
 Сам  Михаил  Яковлевич,  ссылаясь на дела  в  городе,  на президентскую
должность в магистрате, ехать в Ирбит не желал и сговорил на это дело Ивана,
выправив ему предварительно подложную бумагу, что  он имеет винный откуп,  с
чем тот и прибыл к самому открытию ярмарки.
 Поначалу  все  складывалось ладно,  справно. Он  знакомился с  купцами,
съехавшимися сюда со всех концов России, заводил с ними накоротке разговор о
лихоимстве таможенных надзирателей, о чем знали все  и каждый. Купцы  охотно
поддакивали  ему, рассказывали сколько  им самим  пришлось натерпеться,  зло
поблескивали  глазами,   а,  подпив,  грозились  пожечь  таможню,  изувечить
ненавистных приказных и всех, кто под руку подвернется.
 -  Слышь,  я тебе случай расскажу про  одного  вятского мужика,  что  в
прошлом  году вышел, - дыша Ивану в лицо винным перегаром, с жаром выкидывал
слова небольшого ростика  купчик  с оспинами  по всему лицу, -  какой у него
конфуз случился. Называть  его не  стану,  ни к чему,  а только взялся он по
деревням и дальним уездам масло коровье скупить, чтоб потом на  ярмарку сюда
его привести. Деньжат, само собой, подзанял у знакомых, у сродственников, да
и поехал  по деревням  скупать то  масло.  Полгода он его  копил,  в леднике
сохранял,  солью  посыпал  от порчи, берег, словно  дитя родное. Пришла пора
ярмарке здешней, значит, быть.  Сгрузил  он  масло свое на подводы,  прибыл.
Хотел было в ряд сразу встать, а ему толкуют, мол, кажи бумагу, что масло то
не ворованное, а праведно тобой  заработано, куплено. Ему, дураку, дать бы в
лапу  кому  следует, а он уперся, орет, кулаками  машет. Ну,  забрали у него
товар  в  амбары  таможенные, а самого  в  караулку  посадили  на хлеб-воду.
Просидел  он  там  почти неделю:  торговли  никакой,  и  правды ниоткуда  не
добиться. Через  добрых  людей передал сколь  нужно  надзирателям, подмазал,
кого нужно, и на другие  сутки его  уже на  волю  отпустили.  Но это бы  все
ладно, наука на будущее. А только когда амбар  открыли,  где  маслице его на
сохранении  находилось,  то лишь бочонки пустые  нашли - крысы да мыши,  как
есть, сожрали  все и дажесь бочата обглодали.  Мужик  тот в такое  небывалое
расстройство  ума вошел, что,  приехавши  домой, в  каретном сарае на вожжах
удавился.  Деньги, что  он занимал у всего  мира, ему  бы и за десять лет не
вернуть, потому и наложил на себя руки. Вот такое дело.
 -- А  мне к кому первому пойти, чтоб товар дозволили на торг выставить?
- сделав невинную рожу, спросил Иван купца.
 -- Как к кому? - удивился тот. - Неужто первый раз на ярмарке?
 -- Первый, - покорно качнул головой Иван.
 --  Перво-наперво  тебе надо до здешнего воеводы пробиться.  Так уж тут
принято, - начал поучать  он Ивана. - К  самому ему тебе не попасть, значит,
кому из воеводских людей подарочек преподнеси или деньгами дай. Потом уж они
подскажут, куда дале  идти. Самый  лютый  народ в таможне сидит,  к ним  без
солидного магарыча и не подступайся, завернут.
 -   А  жаловаться  на  самоуправство  их  не  пробовали?  -  прикинулся
простачком Иван и тут же пожалел о сказанном.
 - Слышь, мил человек, а ты, как я погляжу,  не из тех  будешь,  за кого
себя  выдаешь,  - мигом  осекся купчик  и  потянул  к себе шапку, поднялся с
лавки. - Знаю, куда клонишь, и в ответ тебе вот чегось скажу: иди-кось своей
дорогой, а нас не замай, - и, медленно переваливаясь, побрел к выходу.
 С этого времени стал Зубарев замечать, что народ начал шептаться у него
за спиной,  издали  пальцами  указывать,  как  на  тряпичное  чучело посреди
огорода. Вот тогда  и  подвернулся ему расторопный Яшка по прозванию Ерофеич
за свой  сизый  нос и любовь к непомерной выпивке. Но еще с первых встреч  с
ним  и  посиделок в кабаке, само собой за  иванов счет, с удивлением отметил
Зубарев  яшкину особенность не хмелеть, сколько  бы  вина он в себя ни влил.
Иван показал ему подложную бумагу, по которой он значился винным откупщиком,
спросил совета, как ему выставить товар на торги,  с кем перетолковать, куда
обратиться.  Яшка без утайки  сообщил,  кто  сколько из местных  приказных и
таможенников берет, вызвался быть посредником при передаче денег. У Ивана от
неслыханной удачи загорелись глаза, и он уже представил себе, как хватает за
руку и тащит в острог  тех лихоимцев. Без утайки сообщил Яшка, что  числится
на должности помощника местного пристава и  следит за  порядком на  ярмарке,
ловит мелких воришек, выполняет различные поручения начальства.
 - И много народу к тебе обращается? - поинтересовался Иван.
 - А тебе  что  за  печаль,  -  недружелюбно  отозвался  Яшка,  изучающе
оглядывая того. - Сколь надо, столько и обращаются.
 -  Потому  интересуюсь,  что  хочу  тебе  солидный куш  отвалить,  коль
поможешь в моем деле.
 - Видать, дело серьезное, раз большие деньги предлагаешь, - все понял с
полуслова Ерофеич.
 - Серьезней  некуда,  -  согласился Иван и изложил  ему  причину своего
появления на ярмарке, пообещав, что, коль Яшка поможет ему изобличить  кого,
то он ему из корниловских денег вырешит солидную сумму.
 Тогда еще  Ивана удивило, как быстро, ни минутки не подумав, согласился
Яшка  на  сотрудничество.  Только  половину денег попросил  выдать  наперед.
Делать было нечего, и Иван отсчитал ему, сколько тот запросил.
 - Бумагу потом подпишем, - упредил он Зубарева, доставшего из походного
баула  с  письменными  принадлежностями  заранее  приготовленный  лист. Тому
оставалось  только  согласиться.   Условились,  что  на  другой  день   Яшка
договорится с самим начальником таможни и отведет Ивана к нему.
 Здание таможни  находилось рядом с торговыми  рядами, но  было обнесено
высоким, едва ли не в две сажени, тыном, а у ворот днем и ночью прохаживался
солдат с ружьем, не пропускающий внутрь никого из посторонних.
 После  обеда Зубарев  встретился  с Яшкой, как  они условились, у ворот
таможни, и тот, хитро  подмигнув  ему, повел мимо караульного,  буркнув тому
что-то с видом человека, находящегося при исполнении важных  государственных
обязанностей.   Поднялись   по   высокому   крыльцу  в  неуклюжую,  как  все
государственные строения,  избу и тут же попали в жарко натопленную горницу,
где за столом,  покрытым зеленым сукном, сидел крупный  неулыбчивый мужик  с
холодными серыми глазами.
 -  Ты  и  есть винный  откупщик?  -  спросил он  Ивана, не  ответив  на
приветствие, не предлагая сесть.
 -  Я и есть, - согласился Иван и почувствовал что-то неладное, заметив,
как Яшка делает из-за его спины непонятные знаки сероглазому.
 - Прозвание твое как будет? - негромко спросил тот.
 - Михаил Яковлев сын Корнильев, - неожиданно для себя заявил вдруг Иван
и тут же пожалел о сказанном, но отступать было поздно. Он и Яшке не называл
своего настоящего имени, решил, что и тут сойдет.
 - Почему обычным порядком товар на проверку не предъявил? - все так  же
негр