ван вставил острие топора в щель  между дверью и косяком,
поднажал, и  замок  слабо  щелкнул,  дверь,  скрипнув,  открылась. Он  вошел
внутрь, нагнулся, нащупал ближний сундук и начал проталкивать топор  в  щель
меж крышкой и корпусом. Это оказалось намного труднее, чем  с дверью, сундук
был добротно сработан, и пришлось попотеть, прежде чем топор вошел внутрь на
полдюйма.  Тогда,  навалившись всем телом на  рукоять, Иван нажал на  нее, и
чуть  не грохнулся  на  пол,  потому  что крышка отскочила и гулко  пропела,
зазвенев, замочная пружина.
 Ивана  колотил  озноб, когда  он торопливо,  на  ощупь вынул  несколько
верхних плотно сложенных  вещей и  неожиданно  наткнулся на  боковой ящичек,
пристроенный к  правой стенке  сундука.  Пошарил  там.  "Деньги!" - чуть  не
закричал  от радости  и спешно  принялся рассовывать по  карманам серебряные
монеты,  боясь, чтоб они не упали на пол, не зазвенели,  не разбудили хозяев
или кого  из прислуги. Но все спали крепко,  не подозревая, что  кто-то  мог
забраться в их ближайшую кладовую.
 Ванька не  помнил,  сколько  времени прошло, прежде чем он  выбрался из
кладовой и пошел на выход  из дома. Он  взмок, как после  хорошей парной, но
голова работала четко и, самое главное, не было страха или паники. Он  почти
прошел  через большую гостиную комнату, где светилась под  иконами  лампада,
как вдруг вернулся обратно и  взял в руки лист  бумаги,  где  были  записаны
имена усопших,  чтоб  подать, потом во время церковной службы помянуть их за
упокой души. Ванька  с листом в руках подошел к печке, поискал в ней уголек,
нашел и вернулся к лампадке,  чуть подумал  и с  кривой улыбкой  на лице при
тусклом свете вывел на обратной стороне листа  несколько слов: "Пей воду как
гусь, ешь хлеб как свинья, а работай у тебя черт, а не я". Он засунул бумагу
за ручку  входной  двери,  юркнул  с крыльца  в  сад, а оттуда  через  забор
перемахнул на улицу. Едва он сделал несколько шагов, как из проулка выступил
Петр Камчатка, что поджидал его там.
 - Готово? - осторожно спросил он.
 - Славно сработано? - потряс в воздухе ворохом одежды Иван. Но едва они
сделали несколько шагов, как Петр схватил Ивана за рукав и потянул к забору,
прошептав:
 - Тихо! Видишь, караульные возле рогаток стоят?
 - Ну, вижу, - согласился тот.
 - Далеко нам улицей  не уйти, схватят.  Надо бы  огородами попробовать,
лезем через забор.
 - Да ты сдурел, что  ли?  -  не  согласился Ванька.  - Там  псы цепные,
сторожа такой хай подымут, хоть святых выноси.
 - Может, есть у тебя кто из знакомых, чтоб до утра укрыться?
 -  Это  с  ворованным-то?  -  усмехнулся  Ванька.  -  Вон  там  батюшка
приходской наш живет, отец Пантелеймон, можно пойти к нему, исповедоваться.
 - Ага,  он исповедует тебя прямиком в участок, - хмыкнул Камчатка, - да
еще и благословит батожьем.
 - Погоди, - наморщил вдруг лоб Ванька, - айда к нему во двор.
 - Белены объелся? -  зашипел Камчатка. - Стой... - но Ванька уже взялся
за кованое кольцо калитки  и принялся  громко стучать. Через какое-то  время
из-за ограды раздался осторожный голос:
 - Кого нелегкая носит по ночам? Честным людям спать не даете.
 - Беда у нас, - плаксивым голосом запричитал Иван, и Петр Камчатка даже
не узнал  его голоса, до чего тот  стал жалостлив,  -  человек помирает  без
святого причастия, батюшка нужен...
 - Где  помирает?  Кто? -  уже не столь настороженно и враждебно спросил
сторож и загремел засовом.
 -  А  вот  ты  сейчас  без  причастия  и сдохнешь,  если только пикнуть
посмеешь, -  схватил его  за  горло Ванька, когда  тот  приоткрыл  калитку и
высунулся  наружу. Камчатка тоже не стал мешкать, навалился на испугавшегося
до смерти мужика и впихнул его во двор.
 - Цыть!  -  проговорил  он  грозно и  вытащил  из-за голенища длинный с
тонким лезвием  нож. Сторож,  было,  открыл  рот, но  Камчатка  стукнул  его
рукоятью в лоб, и тот повалился без сознания.
 - Жди здесь, -  прошептал Ванька  и кинул Камчатке ворох одежды,  а сам
скользнул к дверям поповского дома.
 Прошло  немало  времени, и сторож начал приходить в себя,  зашевелился.
Камчатка  сызнова саданул  его  рукоятью  по  черепу и  прислушался.  Он  не
услышал, когда Ванька выбрался из дома, и даже испугался, увидев перед собой
человека в рясе священника.
 - Ну, похож я на попа? - спросил тот.
 -  Похож, как блоха на  вошь, - засмеялся Петр, - а борода  где?  Любой
дурак поймет, какого поля ягода...
 - А молод я еще, борода пока не выросла, - не растерялся  Ванька, -  на
вот лучше, надевай полукафтанье,  будешь моим дьячком. А другую одежу в узел
свяжи, будто мы святые дары несем.
 - Ишь,  раскомандовался, - проворчал Камчатка, но  подчинился, понимая,
что  от сообразительности Ивана  сейчас многое  зависит и не время выяснять,
кто из них главнее, кому слушаться, а кому приказывать.
 У первой же рогатки их остановили двое солдат с ружьями в руках.
 - Куда вас черт несет в такую  пору, - весьма нелюбезно поинтересовался
один, но, увидев, что перед ним духовные  лица,  смутился и, наклоня голову,
подошел под благословение, - простите, святой отец...
 - Бог простит, - быстро перекрестил его Иван, - неча лукавого поминать,
а  то  он  до  тебя быстро  доберется. К  умирающему идем на Дорогомиловскую
заставу, потому и ночью.
 -  В добрый путь, - расступились солдаты. То же самое повторялось  и на
других  постах. Некоторые, еще издали,  увидев  идущих  в длиннополой одежде
людей, смело шагающих по середине улицы, приняв их за священников, открывали
проход и почти все просили благословения.
 -  Тяжело,  оказывается, батюшкой быть, -  усмехнулся Иван, когда  они,
наконец, вышли к  берегу  Москвы-реки, где  постов больше не  встречалось  и
можно было двигаться свободно, без задержки.
 - А ты думал, - хохотнул Камчатка,  - то тебе не кур щупать, тут башкой
думать надо, с людьми толковать.
 - Куда  идем? - поинтересовался  Иван. - Ты, помнится, говорил, мол,  с
нужными людьми познакомишь. Где те люди живут? Далеко ли до их дома?
 - Да вон он, дом их, - Камчатка указал рукой в сторону реки.
 - На другой стороне, что ли? - не понял Иван.
 - Половина на той, а половина - на  этой. Сейчас сам увидишь и поймешь,
а то непонятливый какой.
 Ванька лишь  пожал  плечами и молча  последовал  за ним,  понимая,  что
теперь для  него наступает новая жизнь, нисколечко не похожая на предыдущую.
От этого на душе стало как-то радостно и тревожно, и возвращаться обратно  в
постылый филатьевский дом он сейчас бы не пожелал ни за какие посулы.

2.
 Вскоре  они подошли  к  Каменному мосту, и  Камчатка  смело спустился к
самой  кромке  воды  и  негромко свистнул.  Откуда-то из-под  моста  тут  же
раздался ответный свист, и кто-то сонным голосом спросил:
 - Кто пожаловал? Чего надо? Свой или чужой?
 - То я, Петька Камчатка!
 - А-а-а... Камчатка, тогда ходи сюда. А там кто еще с тобой?
 - Товарищ мой, к нам просится.
 -  Ну,  коль очень хочется, пущай заходит, - отвечал все тот  же голос.
Они  забрались под  мост,  и в  темноте Ванька различил более десятка спящих
прямо на куче соломы мужиков, со  спутанными волосами, кудлатыми бородами, в
самой разной одежде. Отвечал им чернявый мужик  со сломанным носом, заросший
бородой  до  самых  глаз.  Иван  успел  заметить,  что  рядом  с  ним  лежал
прилаженный к длинной деревянной рукояти  кистень с шипами, а из-за голенища
сапога, как и у Камчатки, высовывалась наборная костяная ручка ножа.
 - С чем пришли? - спросил тот, кивнув на узел, что Камчатка нес в руке.
- С поживой или башкой вшивой?
 - Есть  маленько, -  успокоил  его  Камчатка,  - то дядя  Шип  будет, -
пояснил  он Ивану, -  старшой над  своими людьми, атаман, значит. А  это его
работа,  - Камчатка кинул Шипу в руки узел,  - к нам за компанию просится, -
подтолкнул он Ваньку в спину. - Да ты не робей, расскажи о себе, чей будешь.
 - А чо говорить? - шмыгнул носом Иван. - Из крепостных мы, при торговом
человеке Филатьеве состоим... Вот его и обчистил...
 - Ага, -  Шип быстро развязал узел и бросил ворованную одежду на землю,
- значит, обчистил хозяина и теперь при нем боле не состоишь. Так, что ли?
 -  Так,  - промямлил Ванька, -  коль  поймает,  то  побьет  али на цепь
посадит.
 - Поймать каждого можно, - небрежно перебирал одежду атаман,  - а ты не
давайся, чтоб тебя ловили. Вино пьешь?
 - Маленько, - не поднимая головы, ответил настороженно Иван.
 - То хорошо, что  маленько,  нам  больше достанется, - захохотал тот. -
Так говорю, мужики?
 Большинство  людей  из  его  шайки  проснулись,   таращились  на  вновь
прибывших, зевали, почесывались, кашляли.
 - Хорошо, когда не грешно, - приподнялся один из них,  - а нам  чего не
принес, коль в товарищи напрашиваешься?  Этак-то не годится,  без вина к нам
никак нельзя. Может, ты басурманин какой, не нашей веры? Вот татары, те вина
не пьют, а ты, поди, не из татар?
 -  Русский я, -  обиженно ответил Ванька.  -  Только нет вина  у меня с
собой.
 - Вина  нет,  а может, денежка завалялась  какая? - не унимался тот.  -
Слышь,  Шип, гони их отсель  подале, коль денег на вино не дадут. А  то всех
принимать, то скоро и места под нашим мостом не останется.
 -  А  ты его  купил,  что  ли, Золотуха? - наконец  вступил  в разговор
Камчатка, и Ванька рассмотрел при сером утреннем свете, что волосы у мужика,
который требовал с него вина, и впрямь золотистые, переливчатые.
 - Дурак  я, что  ли, мост покупать, - отмахнулся тот,  - он  и так мой,
поскольку живу здесь. А чужого кого, без выпивки, не пущу. У нас закон такой
для  всех и каждого.  Или выпивку с собой неси, или  плати, сами  сходим, мы
люди не гордые.
 - Есть у тебя деньги? - негромко спросил Камчатка у Ивана. - А то он не
отступится, да и  впрямь  закон такой  здесь: коль новенький кто пришел,  то
обмыть энто дело надо.
 - Как обмыть? - не понял Иван, но потом до него дошло, что имел в  виду
Камчатка, и он нехотя полез в карман, нащупал монету, из тех, что попались в
хозяйском сундуке, протянул Золотухе. - Вот, нашел. Хватит?
 - Двугривенный, что ль? - спросил  тот, разглядывая монету. - Должно на
первой разик и хватить. Эй, Федька, -  позвал он, - а ну, быстро поспешай  в
корчму, купи чего погорячей...
 -  Хлебушка не забудь, - пропищал кто-то из-за спины Золотухи.  Молодой
парень, едва ли  не  моложе  Ваньки, проворно  соскочил с  соломы,  сверкнул
глазами  на   вновь  пришедших,  шмыгнул  носом,  принял  из   рук  Золотухи
двугривенный и стал взбираться по речному откосу.
 Пока тот ходил в корчму  и обратно, Петька Камчатка сочно пересказывал,
как они с Ванькой ограбили Филатьева,  едва  не  убили сторожа  на поповском
дворе, напялили на себя батюшкину одежду и благополучно прошли через уличные
посты и рогатки. Из его рассказа выходило, что все придумал он сам, а Ваньке
досталась лишь роль подручного. Но тот молчал до поры до времени, подумывая,
что   он   еще   припомнит   Петру  несправедливый   пересказ,   восстановит
справедливость.  Ивану было, с  одной стороны, страшновато находиться здесь,
под Каменным мостом, меж  бродяг и  воров,  но  в то же время с нескрываемым
любопытством он разглядывал их хмурые,  заспанные лица, которые казались ему
злобными, едва ли  не зверскими. Он представил,  как тот же  Шип с легкостью
убивает своим  кистенем  подвернувшихся под  руку людей,  срывает с  мертвых
одежду,  сбрасывает трупы в  реку  (прошлым  летом он  самолично  видел, как
полицейские  вылавливали   из  Москвы-реки   донага  раздетых  мертвецов   с
проломленными черепами), а потом этими самыми  руками берет хлеб, умывается.
Ванька невольно посмотрел на собственные ладошки, будто бы они  должны иметь
какие-то  следы, но  руки  у него были  обычные, правда,  чуть  вымазанные в
грязи, но иных следов не обнаружил.
 - Пойду к реке, сполоснусь, - ни к кому не обращаясь, сообщил он.
 - Рясу хоть с себя сними, попович, - насмешливо кинул  ему Шип, - а  то
еще кто на исповедь к тебе явится.
 -  Точно, забыл совсем,  - спохватился он  и быстрехонько стянул с себя
рясу, кинул в кучу с одеждой, что принесли они с Камчаткой.
 "Интересно, а как  ее  делить  будут?" - подумал он. -  "Работу я  один
сделал, а как добычу делить, поди, все набегут..."
 Он умылся у реки,  утерся подолом рубахи и вернулся обратно к воровской
ватаге,  куда уже возвратился  посланный  за  вином  Федька. Все подтянулись
поближе к атаману, протягивая разную посуду под дармовую выпивку, отламывали
от  свежего   каравая  большие  куски  хлеба,  торопливо  кусали,  о  чем-то
переговаривались  меж собой. Ни у Ваньки, ни у Петьки Камчатки  не оказалось
при себе посуды для питья, но никто даже не думал предложить им свою кружку.
Правда, пить  Ваньке не особо и хотелось,  а  если бы  захотел,  то  мог  на
оставшиеся деньги купить не одну четверть вина, но столь полное равнодушие к
нему, главному виновнику всего происходящего, было просто  обидно. Однако  о
нем не забыли. Золотуха, налив по второму разу,  ни слова не говоря, взял из
рук  молодых парней  две деревянные кружки и подал сперва  Петру Камчатке, а
потом и ему, Ивану, тряхнув золотистыми кудрями, спросил:
 - Чего, атаман, можно скажу об этом добром молодце хорошее слово?
 - Говори,  только  покороче  да  попонятнее,  -  согласился великодушно
атаман Шип, словно он находился на званом обеде и  руководил застольем,  - а
то знаю я тебя: начнешь за здравие, а кончишь за упокой.
 - Зачем так говоришь, атаман? Все будет, как надо,  - он  поднял  вверх
свою  объемистую, из обожженой глины кружку  и  важно  обвел всех  взглядом,
выпятил нижнюю губу и, чуть причмокивая, заговорил, нарочно коверкая слова.
 - Гляжу я на  тебя, парнишка, - прихлопнул он Ивана  по плечу,  - вижу,
нашего ты  сукна епанча, воровского пошива, ночного покроя. Милости просим в
гости   к  нам,  в  вольный   балаган.  Поживи  с   нами,   сколь   сможешь,
погляди-посмотри  на  наше  житье-бытье,  где  одно  бобылье.  У  нас  добра
довольно, всего  в  достатке:  наготы,  босоты понавешены  шесты. А  голоду,
холоду  полны  амбары стоят,  на тебя  глядят. Мы сами здесь редко  живем, а
покои  свои  внаем сдаем. Кто ноченькою  темною по мосту  сему  идет, тому и
милостыню  подаем,  лишнее обратно  берем.  А коль всю правду  сказать, чтоб
знал,  где  что взять, то у нас своего добра только  пыль да копоть и совсем
нечего лопать...
 - Хватит тебе  языком трепать зазря, - прервал его излияния Шип и вылил
в  горло содержимое своей кружки, блаженно зажмурился,  поднес к носу ломоть
хлеба, нюхнул  и потряс головой. - Вино хоть и горько, а все одно не крепко.
Разбавляет, анафема шинкарь, давно бы пора наведаться к  нему, да уму-разуму
поучить, - и он со значением поднял с земли свой кистень, взмахнул несколько
раз им в воздухе.
 - Кончай, Шип, - отмахнулся Золотуха, - прибьешь этого, другой явится.
 - И его приструним, выправим, - ответил тот, - ладно, - повернулся он к
Ивану, - теперь ты говори, зачем пришел, чего от нас хочешь?
 - Дык, это, жить  промеж вас, - растерялся было тот, - не хочу обратно,
к хозяину в услужение.
 - А  чего умеешь-то?  - допытывался атаман. -  По-нашенскому калякаешь,
по-воровскому?
 - Поди, нет... Не слыхивал про такой язык. Но я научусь, коль надо...
 - Коль надо! Слышали?! - захохотали все над ним.
 - Жизнь научит, заговоришь и по-нашенски!
 -  Перво-наперво надо воровскую присягу принять, - встал с земли Шип, и
когда он выпрямился, то оказался  ростом всего до плеча Ивану,  зато шириной
плеч...  чуть не в полтора раза превосходил его. Атаман вынул из-за голенища
свой нож, зацепил им немного земли на самый  кончик лезвия и принялся что-то
нашептывать над ним.
 Поднялись с земли и  остальные, окружили их и с интересом  наблюдали за
Ванькой,  который  чувствовал себя совершенно  растерянным  и начал уже было
жалеть, что согласился пойти сюда вслед за Камчаткой. Наконец, атаман поднес
нож к самому лицу Ивана.
 -  Лизни  землю,  -  приказал  он.  Иван  повиновался,  ощутив  во  рту
горьковато-кислый  вкус сырой земли, захотелось сплюнуть, но он  сдержался и
ждал,  что  будет дальше. - Повторяй  за мной, - начал водить  у  него перед
лицом атаман, острием ножа, - воровскому делу буду служить...
 - . ..буду служить, - откликнулся Ванька.
 - . ..четверть добытого в общий кошт сдавать...
 - ... в кошт сдавать...
 - ...друзей-товарищей под пыткой не выдавать...
 - ...не выдавать...
 - .  ..атамана слушать  и  ни в чем ему не перечить, на ближнего своего
руку  не  подымать, коль чего  узнаю, то всем иным  ворам  немедля сообщать,
последним куском с названным братом делиться и от смерти его спасать, своего
живота  не жалеючи,  -  атаман остановился, чуть передохнул,  обвел взглядом
замерших кругом него воров, ждал, когда Ванька повторит за ним слова клятвы.
Потом дал знак, и двое дюжих мужиков кинулись к Ивану, сорвали с него одежду
и крепко ухватили за обе руки. - А теперь будем тебе воровской крест на руке
ставить,  чтоб отличка была промеж  нами от остальных  людей, -  пояснил Шип
испуганному Ваньке и быстро чиркнул ножом крест на крест по его предплечью и
присыпал рану свежей землей.
 -  Может,  кто  пожелал бы  с  ним  братом названным  стать? -  спросил
Золотуха. - Может, ты, Камчатка, желаешь?
 -  А  чего, можно,  - согласился тот и  снял рубаху, подошел поближе, -
парень он вроде как надежный, не подведет...
 Иван  увидел,  что  у  Петра  Камчатки  на  левой  руке  тоже  виднелся
зарубцевавшийся  крест,  значит,  и  он  прошел  через воровское крещение  и
клятву. От этого Ваньке стало  как-то легче, спокойнее.  Атаман чуть наколол
руку выше локтя у Камчатки и, когда брызнула кровь, соединил их руки,  потер
одна о другую.
 - Целуйтесь, - приказал он,  - теперь  вы  есть самые настоящие  братья
кровные, а значит, и названные. Держитесь один другого, почитайте.
 По случаю принятия клятвы и крещения  с Ваньки потребовали еще денег  и
вновь отправили щуплого Федьку за вином. Когда допили и это, то наступил уже
день, по  мосту  громыхали  ободья  тележных  колес, слышались удары  копыт.
Кто-то  из  воров  собрался  было  запеть  какую-то веселую  песню,  но  Шип
остановил его, крепко врезав кулаком в живот.
 - Выдать нас  хочешь? - грозно спросил он. - Айдате расходиться все  по
своим делам, а  ночью сызнова  соберемся.  А ты куда пойдешь?  - спросил  он
Ивана, когда вся ватага выбралась наверх.
 - Вроде как, мне и идти некуда, - замялся Иван. - Мне бы поспать...
 - Вон там,  видишь?  - указал атаман в темноту,  где  начинались  своды
моста.  -  Загородка  бревенчатая.  Отодвинешь  доску,  а  за  ней  клетушка
небольшая. В ней и  ложись. А  потом погуляй до вечера, да ночью и свидимся,
потолкуем, к чему тебя приставить,  - и  он, подхватив часть  добычи из дома
Филатьева, неторопливо отправился наверх.
 Ванька подобрал жалкие остатки из украденного им нынешней ночью и полез
спать в каморку. Когда он встал, было  далеко  за полдень.  Хотелось пить  и
есть. Сунул руку в карман,  чтоб проверить, на месте ли деньги,  к удивлению
своему, их  там  не обнаружил.  Вскочил,  выглянул наружу, но  там никого не
было. "Может, вытащили, пока  я клятву давал... - пытался он припомнить. - А
может, когда спал... - Из вещей остался лишь старый, ношеный полукафтан, что
он  позаимствовал у батюшки Пантелеймона. Остальной одежды нигде не  было. -
Вот так дела! С ними, однако, ухо надо держать востро, а то уши обрежут и не
заметишь.  Мастаки!"  Он в  растерянности подобрал злосчастный полукафтан  и
полез наверх.
 Ноги  сами привели его  в  самую оживленную  и людную часть  Москвы,  в
Китай-город,  где  был  большой   рынок.  Полукафтанье  он  нес  в  руках  и
прикидывал,  за сколько бы  его можно продать, чтоб хватило на еду. На рынке
он походил  меж рядами,  предлагая купить одежду  то одному, то  другому, но
слышал лишь насмешки:
 - Поди, у тряпичников стащил, а мне предлагаешь!
 - Сам старье носить не желаешь, думаешь, дураки найдутся?
 - Шагай, парень, у меня дома этого добра столько, что сам