ись для верности по сторонам,
проскользнул внутрь лавки. Ему сразу бросилась в глаза рогожа, лежащая подле
деревянного  ларя. Он приподнял ее и увидел  толстый кожаный кошель, который
чуть звякнул, когда Иван приподнял его и потряс. Спрятав его под одеждой, он
быстро оглядел лавку, но, кроме грязной одежды, нескольких пар сапог, пустых
кулей  и  мешков, ничего не обнаружил. Внутри был  стойкий  запах,  тот, что
остается после людского  пребывания, когда  в помещении  живут не один день.
Искать еще что-то не имело  смысла, и Иван выбрался  наружу, вновь глянул по
сторонам все было тихо. Никто не бежал к ним, не кричал о грабеже.
 - Ходу, - не разжимая губ, приказал он Камчатке, - встретимся вечером.
 - Понял,  -  ответил  тот ему и,  не оборачиваясь, направился в сторону
торговых рядов.
 Иван  шел к постоялому двору и  явственно ощущал, как  золотые монеты с
каждым  шагом становятся  все более тяжелыми и  даже как будто начинают жечь
грудь. Ему вспомнились  воровские рассказы о  заговоренном  золоте, которое,
оказавшись в  чужих руках, расплавлялось и прожигало  насквозь  грабителя. А
армяне  - известные чернокнижники... Они черны,  как исчадие  ада, настоящие
колдуны...  Про них  всякое  болтают...  могли  и заговорить  монеты, кто их
знает.  Захотелось  спрятаться в  укромном  месте и  внимательно ощупать  те
монеты, а вдруг да они расплавляются не сразу, а постепенно.
 Ванька Каин закрутился на месте, огляделся, но найти  на  многотысячной
ярмарке укромный уголок нечего было и думать. А монеты жгли и жгли грудь. Он
передвинул их под камзолом поближе к животу и чуть не вскрикнул от боли,  до
того нестерпим стал жар.
 - Тетка,  дай напиться, -  попросил  он пожилую  женщину, что торговала
холодным квасом вразнос.
 - На, мил человек, - протянула она ему с готовностью кружку.
 - Благодарствую, - Иван  расплатился и, сделав несколько глотков, вылил
остатки  кваса  себе  за пазуху, -  жарко чего-то, -  пояснил раскрывшей  от
удивления рот торговке.
 - Ага, - согласилась она, не сводя глаз с мокрого парня, - печет нынче.
Шел бы лучше на речку да и выкупался, сразу бы полегчало.
 -  Далеко  идти,  - отмахнулся Иван, думая о своем. От монет  надо было
срочно  как-то  избавляться,  иначе  они  довели  бы  его  до  сумасшествия.
Расталкивая торговцев и покупателей, он круто врезался в толпу и пошел через
всю ярмарку, ускоряя шаг.
 Наконец он нашел почти безлюдное место, недалеко от  конного ряда,  где
имелась небольшая  полянка для испытания  лошадей, покрытая навозом, изрытая
конскими копытами.  Недолго  раздумывая, он  присел на корточки и  осторожно
извлек  кошель. Теперь он казался ему  необычайно  тяжелым, не менее полпуда
весом. Иван бросил его на землю и уселся сверху.
 - Эй,  поберегись,  - раздался  сзади  окрик,  и мимо него  прогарцевал
верхом  на вороном жеребце усатый наездник. - Затопчут ведь,  - крикнул,  не
оборачиваясь.
 -  Сам  знаю,  - ни к кому не обращаясь, ответил Иван. Теперь, сидя  на
кошеле, его  стало беспокоить,  что армян, наверное, уже отпустили,  и  они,
найдя  свою  лавку  ограбленной,  могли кинуться искать его. А тот  армянин,
которому он  объяснял, что компаньон его в участке, мог запомнить,  да не то
что мог, а наверняка запомнил  его в лицо. Если  купец  не круглый дурак, то
быстро сообразит, чьих это рук дело, и  заявит о нем в полицию "Идти к  себе
на постоялый  двор опасно, могут схватить,  -  подумал он, - надо бы  где-то
спрятать эти злополучные деньги. Но где?"
 И  тут ему  пришла  в голову  спасительная мысль, и он  начал незаметно
разгребать землю рядом с собой. Песчаная почва поддавалась довольно легко, и
скоро была  готова небольшая  ямка, куда он и задвинул кошель и завалил  его
землей, прихлопал сверху и  для  верности воткнул  веточку  на  месте  своей
захоронки.
 Облегченно вздохнув,  он  встал с земли, оглянулся  по сторонам: вроде,
никто не заметил, как он освободился от кошеля,  все были настолько увлечены
торгом,  что,  казалось,  появись  на ярмарке дикий медведь,  и то не  сразу
обратят  на него  внимание.  Иван  расстегнул  чуть камзол и  увидел большое
красное пятно на животе... Значит, не сказки  это  про заговоренные деньги?!
Так оно и есть на  самом деле! Вот те на! Но теперь он пальцем не дотронется
до  проклятых  монет,  пропади они пропадом,  а  поручит носить  их  тому же
Камчатке или Гришке Хомяку.
 Вдруг через то место, где только что  сидел Иван,  проскакал все тот же
верховой,  горяча  жеребца.  Тот  копытом  попал  точно в бугорок  ванькиной
захоронки и начисто снес веточку-метку.
 - Куда прешь! -  заорал Иван и кинулся наперерез коню, чуть не угодив в
очередной раз под копыта.
 - Уйди прочь, дурачина! -  едва успел отвернуть жеребца мужик. - Откуда
ты только тут взялся? Уйди от греха, - и умчался дальше.
 - А торгую я здесь, - крикнул ему вслед Иван. И неожиданно его оценило.
Он  торопливо пересчитал оказавшиеся  с  ним деньги  и  заспешил обратно,  в
сторону торговых рядов.
 Тут он первым делом перекупил небольшой полог у двух рязанских мужиков,
что  приезжали торговать  пенькой и теперь  готовились возвращаться  обратно
домой. Потом нашел коробейника и на гривенник накупил у него лент, тесьмы  и
со своими товарами отправился обратно к конному  ряду. Через несколько минут
на том  самом  месте, где  он зарыл кошель  с  золотыми монетами, возвышался
натянутый на колья полог, а под ним висели  разноцветные ленты, и Иван,  как
заправский коробейник, подбоченясь, громко выкрикивал:
 -  Кому  ленты  алые, совсем не линялые, красивые,  недорогие, подходи,
налетай, сколь хошь покупай. - Помолчал, огляделся, но желающих на его товар
не было.  -  Ну,  и  черт  с вами,  не  очень и  нужны, -  усмехнулся  он  и
преспокойно отправился на постоялый двор. Там он застал прохлаждающегося без
дела  Давыдку Митлина  и отправил  его охранять  полог и нехитрый  товар  от
случайных воров.
 С  теми  деньгами, что  они взяли  у  армян,  можно  было  всей  ватаге
преспокойно  жить  лет пять,  ни  о чем  не помышляя  хватило бы денег и на
покупку  доброго  дома  в  Москве,  что  предложил   сделать  Гришка  Хомяк.
Остальные, правда, сходились на том, что добычу надо поделить, уступив Ивану
одну четверть от всех денег. На том и сошлись. Но покидать уже через два дня
Макарьевскую  ярмарку никто не пожелал.  Решили  побыть  еще неделю-другую и
присмотреться к  купцам,  выбрать  на  будущее, завести  знакомцев.  Но Иван
строго-настрого  запретил  заниматься  мелкими кражами, предупредив, что,  в
случае  чего,  пусть  каждый надеется сам  на  себя, выручать не  будут. Все
неохотно  согласились  с  этим,   но  Камчатка,   набычив  большую   голову,
пробормотал:
 - Не по нашим законам поступаешь, Каин. У  нас в беде друзей бросать не
годится, нехорошо...
 - Чего хорошо, а что плохо, и без тебя, Петруха, знаю, -  обрезал Иван,
- помолчи лучше. Нас тут приметили уже, а коль все попадемся скопом, то чего
доброго? Думаешь, на  каторгу всем вместе идти сподручнее  будет? - и громко
захохотал, но никто его не поддержал.  Лишь Леха Жаров криво усмехнулся, жуя
острыми зубами травинку.
 - Нехорошо друга бросать, - упрямо повторил Камчатка. - А коль с тобой,
Каин, чего случится? Тогда как?
 - Со мной?! -  рассмеялся Иван. - Пока Бог миловал, проносило, пронесет
и на этот раз. А коль не повезет, то сам как-нибудь извернусь.
 -   Ой,  ли...   -   покрутил  головой   Камчатка.  Остальные  молчали,
прислушиваясь к их разговору.  -  Зарекался  кувшин  по  воду  ходить, да  о
камешек ударился, черепки остались.
 ... И  ведь словно  в воду глядел тогда Камчатка.  Точно,  зацепился за
камень  Иван Каин, взяли его с поличным в руках, избили  жестоко и привели в
участок. А там закрыли  на  крепкий засов,  на шею железный  ошейник  одели,
цепью к деревянному обрубку, стулом называемому, приковали.
 А  ведь  сам виноват,  жадность погубила. Мало  было  армянских  денег,
позарился  еще  отхватить.  Но  не  в  одних  деньгах  дело,  а  желал  Иван
товарищам-друзьям  доказать, какой он  везучий  да смелый, и средь бела  дня
из-под носа у  купцов  месячную их выручку  попробовал  утянуть,  ан нет, не
вышло...
 ... На  третий  или четвертый  день шел  он  по  колокольному ряду, где
колокольцы,  бубенчики  на торг  тульские мастеровые  привезли. Знал бы, кто
такие,  то  и связываться не стал.  А их там стояло человек с полсотни,  все
друг дружку знают, за чужое, как за свое, стоят, не упустят. Вот и шел он по
тому  ряду и глядь: двое купцов  в лавке своей деньги  считают. Много денег.
Иван шаг попридержал, вгляделся, отметил,  что денег у тех мужиков ничуть не
меньше, чем  в армянском  кошеле.  А  те преспокойно  сочли  выручку свою  и
ссыпали без опаски деньги в тряпочку, узелком завязали да и засунули куда-то
вниз,  под  лавку.  Прямо как с  армянами! Точь-в-точь! У  Ваньки ажно  руки
зачесались, коленки  дрожмя заходили,  как  представил  деньги  те у себя за
пазухой. Эти-то деньги  наверняка не заговоренные, не армяне, не  колдуны, а
наши, русские мужики. Армянский кошель он поручил Петру  Камчатке выкопать и
схоронить где-нибудь до поры до  времени. Тому руки не жгло, может, на  него
заговор не подействовал.
 Обо всем этом Каин передумал,  пока  перед лавкой стоял да пальчиком по
колокольцам  тихонько позвякивал.  Потом в  сторону  отошел.  Народу  кругом
тьма-тьмущая, все  людьми запружено, не пробьешься. Решил  дальше  идти,  не
искушать судьбу. И надо ж такому случиться:  прямо как на грех, купцы на тот
момент из лавки  своей оба вышли и пошли куда-то рядышком, спросить  чего. А
лавка незакрытая стоит. Искус, да и только!
 И себя  Ванька не помнил,  как дверь рванул  и скок в  лавку. Нагнулся,
пошарил  руками, схватил, что  первое  попалось,  и бежать! Потом уж  узнал,
когда  споймали,  не  деньги он схватил впопыхах,  а  серебряные оклады  под
иконы. Они, конечно, тоже цену  немалую имели, но из-за них в лавку не полез
бы. Не  успел  и  нескольких шагов пробежать, как заорали  сзади,  в  спину:
"Караул!  Вор! Грабют!" Хвать его  за руку - вырвался, а  тут со всех сторон
туляки-колокольники  бегут,  у некоторых дубины в  руках,  иные  с  гирьками
железными на ременной петле.
 Кто-то подножку  подставил,  кто-то по  башке изрядно шмякнул...  Упал.
Помнит,  что били, а кто - и не видел. Только  голову руками закрыл да орал,
словно  резаный. На  ноги  поставили,  повели  в  участок  -  с  тычками,  с
затрещинами, с  прибаутками.  Все, кто навстречу шел, норовили или  садануть
побольней,  или плюнуть. Так, мокрого, заплеванного и сдали в участок.  Стал
его полицейский начальник допрашивать:
 - Кто таков? Чего на Макарьевской ярмарке делаешь?
 - Плотники  мы,  - указал  Ванька на  поддельную бумагу,  что лежала на
столе перед полицейским, - наниматься на работу прибыли.
 - Врешь, все, как есть, врешь! - стукнул тот кулаком по столешнице так,
что подпрыгнула бронзовая чернильница, в которую макал перо прыщавый писарь,
записывающий ванькины слова.
 - В бумаге написано, - глядя себе под ноги, не сдавался Иван.
 - А я тебе  сейчас такое на спине  пропишу,  что ты  мигом  у  меня все
вспомнишь,   запоешь,   как  миленький,  шелковым   станешь!   -  кипятился,
подпрыгивая в кресле, полицейский. Иван исподлобья смотрел  на  его обвислые
щеки,  колышущиеся  на  жирном  лице при  каждом слове, красные  рыбьи глаза
навыкате  и  большой  сизый  нос  и  еще  до конца не верил, что  попался, и
попался,  судя  по всему, крепко.  -  Будешь  правду сказывать?  - продолжал
кричать  тот, - сказывай, где твои дружки, что в бумаге  записаны? Здесь? На
ярмарке? Где они? Как их сыскать?
 - Нет их здесь, в Вязниках меня ждут, - на ходу придумывал  Иван, - как
работу найду, то и за ними пошлю тотчас...
 - Врешь! Скотина! Опять врешь! Эй, позвать  сюда Тихона, - крикнул он в
дверь. - Добром не хошь сказать, под пыткою быстренько защебечешь. Тихон мой
и не таким языки развязывал...
 Послышались  тяжелые  шаги  и,  обернувшись,  Иван увидел  здоровенного
детину, на  голову выше  его  и  едва ли не в  два раза  шире в плечах.  Тот
глумливо  улыбался, приглядываясь  к Ивану, и мял в руках  что-то, наподобие
кнута,  но,  приглядевшись,  Ванька  понял,  что  вместо  кожаного  ремня  к
деревянной  рукояти  приделана  тонкая  металлическая проволока с небольшими
узелками по всей длине. У  него похолодело внутри, подкатила тошнота,  когда
представил,  как  эта  плеть начнет  клочьями снимать с него  кожу, в глазах
потемнело и, как сквозь туман, услышал:
 -  Ну,  станешь  говорить,  где  дружки  твои?  -  Иван  молчал.  Тогда
толстомордый полицейский слегка подмигнул Тихону,  и схватил Каина за плечи,
легко  кинул  на лавку,  сорвал рубаху и  просунул руки  в  ременные  петли,
приделанные к ножкам  лавки.  Чуть  повернув голову, Иван увидел, как Тихон,
отступив на шаг, поднял плеть и глянул на толстомордого.
 - Давай, - приказал тот.
 Свистнула плеть, и Ивану  показалось,  будто его кипятком ошпарило.  Он
взвыл и, боясь потерять от боли сознание, закричал изо всех сил:
 -  Слово  и  дело, -  памятуя, что именно так  он  спасся  когда-то  от
соседства с медведем и даже получил свободу.
 - Чего дуришь? - удивился толстомордый, но ударов более не последовало.
- Чего еще выдумал? Говори мне, а уж я погляжу, что за дело у тебя, знаем мы
вас...
 - Слово и дело, - пуще прежнего закричал Иван, надеясь, что его услышат
и на  улице  и обязательно донесут в Тайную канцелярию. Не могли не донести.
Таков закон...
 - Черт с тобой, - махнул рукой  полицейский, - освободи  его, Тихон, да
сведи в канцелярию. Гляди, головой мне за него  отвечаешь. Чует  мое сердце,
не простого вора мы словили сегодня, много разных дел за ним.
 В Тайной  канцелярии  заседал  полковник  Николай Иванович  Редькин,  о
котором Иван наслышался, еще будучи в Москве. Говорили, мол, был тот Редькин
из  крестьянских  детей,  а  в армии выслужился до  капрала,  потом  попал в
Сыскное  отделение,  где  показал себя  как  ярый враг всех воров и жуликов,
немало из  которых  казнили, а уж  на  каторгу отправили и совсем без счета.
Имел полковник и своих доносчиков, которые и сообщали ему, за хорошую плату,
разумеется, о  всех воровских  делах.  Тогда  он, выбрав  день,  с  изрядной
воинской командой вламывался в воровские  дома  и притоны, хватал  всех, там
обитавших и,  случалось,  ловил  до  полусотни  человек  зараз.  От  тех  же
доносчиков Редькин знал и о местах хранения краденого и  безошибочно называл
пойманным ворам, где и что они покрали, куда запрятали. А те, услышав из уст
полковника про свои похождения,  которые он описывал  столь красочно,  будто
сам  рядом при  том  находился, не  долго запирались  и сознавались во  всем
содеянном. Благодаря чему  за  Редькиным укрепилась слава провидца, будто бы
знается он с нечистой силой, которая во всем ему и помогает.
 И действительно, полковник  был  сух телом, черен лицом и  имел длинный
крючковатый нос, кончик которого доходил почти до верхней губы.
 -  Давно  тебя  поджидаю, -  елейным голосом обратился  он к  Ивану,  -
сказывали мне,  что сам Ванька  Каин пожаловал к Макарию. Наслышан я о тебе,
Каин,   по  Москве   еще  наслышан,  милости   прошу,  садись,   побеседуем.
Принесите-ка нам чаю со знатным гостем испить, - приказал он денщику.
 -   Отпустите  меня,  ваше  благородие,  -  жалобно  попросил  Иван,  -
пригожусь, может, когда...
 - Ты мне и  сейчас в самый  раз, - рассмеялся Редькин, принимая  из рук
денщика чашку. - Попей чайку, пока я добрый. Ты, поди, знаешь  куда попал? В
Тайную государеву канцелярию, во! - поднял он кверху указательный палец. - У
нас за просто так не то  что чая, а и воды не дают.  Только очень я на  тебя
надеюсь, расскажи-ка ты мне все о своих похождениях, Ванька Каин.
 - А  чего  рассказывать-то? - прикинулся  дурачком Иван,  радуясь,  что
полковник говорит с ним спокойно, почти  доверительно, и не кричит, не тычет
в морду кулаком, не грозится позвать палача. Рубаха на нем и так пропиталась
кровью после одного лишь удара тихоновой плетью, и  он зябко повел  плечами,
до того саднило содранную кожу.  - Ну,  заглянул я  в лавку к  ним, глянул -
кулек  валяется, взял поглядеть, что  там внутри, а они  тут налетели,  бить
начали...
 - Славно поешь, ой, славно, - блаженно улыбнулся полковник, - соловьем,
прямо таки, канареечкой. Давай дальше, люблю слушать вашего брата.
 - И все, - с трудом улыбнулся Иван. - В чем тут моя вина?
 - Может, армянских  купцов позвать? - все  с  той же ехидной  улыбочкой
спросил Редькин. - Они тоже много чего интересного расскажут.
 -  Каких еще  армян?  - сделал удивленную физиономию  Иван. - Я в ихних
краях сроду не бывал, не видывал никаких армян.
 -  Зато они  тебя  видели,  обрисовали  как  есть,  -  хитро  улыбнулся
полковник.  - И  дружков  твоих,  что их в зряшней покраже  уличили,  тожесь
обрисовали. Ну, будешь  сказывать али до завтра подождем? Мне спешить  особо
некуда, - пощелкал пальцами полковник.
 -  Да  нечего  мне на себя  наговаривать,  -  завращал глазами Иван.  -
Плотники мы...
 -  Ага, лавки купецкие тут конопатите, знаем мы  вас, плотников... Коль
будешь молчать, то придется тебя в  Москву  отправить, там  тебе язык найдут
как развязать,  да жаль мне такого  знатного  вора отпускать. Посиди, Ванька
Каин, до завтра, может, надумаешь чего, - и полковник  приказал увести его в
караульное помещение.
 Когда конвойный втолкнул Ивана в  темную каморку, находящуюся в одном с
канцелярией строении, тот успел шепнуть ему:
 - Слышь, браток, найди Петьку Камчатку, скажи ему, что здесь я. Он тебя
отблагодарит от души. Слышь, Петьку Камчатку... - но дверь закрылась, он так
и не понял, выполнит ли солдат его просьбу.
 Но уже на другое утро он услышал чуть картавый голос своего друга:
 - Прислали  меня от христианских людей, богобоязненных, чтоб  на  помин
души деда нашего, Прокопия Семеновича, передали  всем,  кто в узилище сидит,
гостинцев. Пущай помянут деда добрым словом...
 - Какие там гостинцы? - нарочно строгим голосом спросил солдат.
 - Да калачи, плюшки, ватрушки, - отвечал Петька.
 - Давай сюда, -  ответил солдат. -  У нас нынче  один лишь злодей сидит
взаперти, ему хватит и калача, а булки сам съем.
 - Угощайся,  служивый, угощайся, -  поддакнул  ему  Камчатка,  а  потом
быстро затараторил, - трека калач ела, страмык, сверлюк страктирила...
 - Чего сказал? - не понял солдат.
 - Присказка такая про калачи, -  засмеялся Камчатка, но Иван уже понял,
что тот сообщил ему на воровском языке о ключах, которые засунул в калач.
 Заскрипела дверь, и солдат через порог просунул внутрь каморки большой,
пышный, увесистый калач, проговорил:
 - Возьми вот, тебе принесли.  Не все люди воры на свете, есть и честные
пока.
 -  Благодарствую, служивый, -  Иван  радостно  схватил  калач  и,  едва
дождавшись,  когда  солдат  прикроет дверь,  разломил  его,  торопливо начал
щипать мякиш,  пока  не  нашел металлический  ключ  и  чуть  не  закричал от
радости.  Тут  же  вставил  его  в замок,  который  висел  на  металлическом
ошейнике, с  помощью  чего он и был пристегнут  к чурбаку, повернул... Замок
щелкнул и дужка отскочила. Камчатка знал  свое дело. Теперь он мог без труда
снять с шеи проклятый ошейник, который накрепко приковывал его к деревянному
обрубку.
 - До ветру хочу, - крикнул он караульному, - до ветру...

9.
 До сих пор,  как  только Ивану  вспоминалась Макарьевская ярмарка и его
пребывание в кутузке под стражей, когда он был на волосок, на самую  малость
от  гибели, но ушел  из-под  самого носа у солдата через окно нужника, легко
открыв принесенным  ключом замок на цепи, становилось ему не по себе. А  что
же  было   потом?  Все  давние  побеги,  кражи,   укрывательства   настолько
переплелись, перепутались в голове, что порой, оказавшись в незнакомом доме,
чуть  осмотревшись, он вдруг признавал  что-то  давнее,  забытое, и  хозяева
начинали казаться  похожими  на  тех,  кого-то  обво