м своим
товарищам.
 - Это  у нас запросто,  -  кивнул  ковыряющий в носу - тот, кого  звали
Куваем. - В участок притащим, огоньку под ноженьки поднесем, запоет соловьем
любой.
 -  Ага,  запоет, -  поддакнул  несловоохотливый  Легат,  - не видел еще
иного.
 - Они у меня большие мастера по такому делу, - подмигнул зловеще Ванька
Каин не поддерживающему разговор Зубареву. - Так как? Пощипать того ярыжку?
 -  Дело  ваше,  -  ответил  сдержанно Зубарев, -  только  я вам тут  не
помощник, уж простите.
 - Во,  уже  и прощения запросил, -  хохотнул  Каин, который был сегодня
явно в ударе, и ему хотелось  побахвалиться, выказать свои возможности да  и
вообще  показать  себя большим человеком. -  Где там  половой наш застрял? -
повернулся в  сторону кухонной двери, откуда шел  приятный запах жарившегося
мяса с луком, каких-то пряностей, слышалось позвякиванье посуды.
 - Счас,  счас, ваша милость,  несем,  -  прокричал выглянувший в  дверь
половой, и уже через полминуты он мчался к  их столу,  неся перед  собой  на
жестяном подносе запотевшую четверть вина, чарки и стопку блинов с маслом.
 -  Давно бы так,  -  проворчал  Каин,  погрозив  половому пальцем,  как
нашкодившему  пацану, - смотри у меня, а то в  другой раз я те накостыляю по
шее, долго помнить будешь.
 -  А  я  ему  все  зубы пересчитаю, -  гнусаво  добавил Кувай и показал
могучий кулак. - Могу  и  сейчас дать, -  он  чуть  привстал, но  Каин резко
дернул его за руку, усадил на место.
 - Остынь, Кувайка, все бы кувалдами своими, кулачищами махал, -  у того
в  самом деле были необыкновенной величины кулаки с  потрескавшейся кожей на
пальцах они напоминали гальки,  размером с голову годовалого ребенка, такие
в изобилии встречаются по берегам быстрых уральских рек. - В молотобойцах он
ране  ходил,  - пояснил Зубареву Каин, - в бегах успел  побывать, с атаманом
Митяем  по Волге  хаживал,  а  вот  теперича  ко  мне  пристал.  Со мной  не
пропадешь, верно, Кувайка?
 -  Не  пропадем, - гнусаво  согласился  тот, снимая такую же,  как и  у
Каина, шляпу, и Зубарев увидел меж прядей волос слегка  проступившее клеймо,
оставленное палачом, но Кувайка  тут же тщательно  поправил  волосы, заметив
брошенный на его лоб взгляд, и сумрачно проговорил, - а ты,  мил человек, не
оглядывай, что я меченый, то от  Бога отметина,  чтоб свои узнавали а  чужие
побаивались. Каждый раб Божий обтянут кожей, всяк свою метку имеет...
 Каин  меж тем  быстро налил  вина  в принесенные  чарки,  пододвинул  и
Зубареву.
 - Не журись на меня, не люблю. Выпей с нами за дружбу, за доброе слово.
Коль  будешь с  нами  водиться,  то  жизнь, как этот блин, масляной да сытой
покажется,  -  он быстро опрокинул в рот вино и закусил  горячим еще блином,
отер рот и продолжил, - оставался бы на Москве, плюнь на Сибирь свою. Чего в
ней хорошего?
 Зубарев чуть пригубил налитое ему вино, покосился на сидевших перед ним
мужиков и твердо ответил:
 - Может, в тебе, Каин, и сила есть, и власть теперь, как погляжу, опять
же у тебя вся, да мы вот в Сибири у себя иначе живем...
 -  Оне иначе живут, -  поднял  вверх указательный  палец Легат,  икнул,
потом добавил какую-то фразу на не знакомом  Ивану языке и пояснил: "Помни о
смерти".
 - Он у нас ученый муж,  в бурсе два года березовую кашу хлебал, а потом
к немцам в услужение попал, разным штучкам у них научился. Так говорю?
 - Воистину так, - снова икнул тот, и, не дожидаясь, сам налил себе вина
из четверти и выпил одним глотком.
 - Эй, не спеши, - щелкнул его пальцем по носу Каин, - забыл, кто  здесь
главный?
 - Как можно, - откинулся назад и воздел руки к  небу Легат, - ты  у нас
Иван Кайнушка и  наказной  атаман, и судья приказной, и сыщик во всей Москве
самый наиглавнейший, прости дурака.
 -  Давно  бы так,  -  добродушно  согласился  Каин  и  налил  по новой,
пропустив при  этом чарку  ослушника, но  тот скорчил глумливую  рожу и лишь
облизнулся. - За дружбу? - поднял он свою чарку.
 - За тебя и твое здоровье, Ванюшка, - поднял пустую чарку Легат.
 - Э-э-э... Ты мне это дело брось, - рассердился Каин, - не дразни меня,
- но  налил хитрому Легату,  выпил  сам, опять покосился на Ивана  Зубарева,
который  делал  лишь маленькие глоточки,  не  желая пить по полной,  и сидел
совершенно трезвый, тогда как сам Каин и спутники его чуть захмелели, начали
поглядывать по сторонам,  шептаться о чем-то меж собой. - Значит, не желаешь
пить с нами?
 - Не хочу сегодня, - упрямо опустив голову, ответил Зубарев.
 - Дело хозяйское, да гляди, как бы не пожалел о том...
 - Всех жалеть - и на себя не останется, - пожал тот плечами, - пойду я,
однако,  -  и хотел встать, но Кувайка положил могучий  кулак ему на плечо и
придавил к лавке.
 - Сиди, покуда атаман не отпустит, - и поднес кулак к носу.
 - Понял? - криво усмехнулся Каин. - С нами не шутят.
 - А  может, он  к обедне спешит? -  дернулся  всем телом Легат и сложил
пальцы  перед собой. - Может, он  праведник великий? А?  Скажи, парень. Мы с
тобой вместе на службу пойдем, свечки Божиим угодникам поставим.
 - Идти мне надо, недосуг с  вами  сидеть, - Иван,  несмотря  на угрозы,
попытался снова встать, но Кувай выхватил короткий нож из-за пояса и воткнул
его в полу зубаревского кафтана, пригвоздив ее к лавке.
 - Не  понял, что ль? - прогнусавил он  со злостью. -  Атаман не  велит.
Сиди смирно и жди, когда отпустят.
 - А за тобой еще и должок, - почесал за ухом Каин, - никак забыл? Когда
платить станешь?
 - Я тебе сказал:  как бумагу дадут из Сената, то и с тобой разочтусь, а
по-пустому деньгами сорить не желаю.
 - Ты  погляди на  него, - вновь закривлялся всем  телом Легат, -  он не
только  праведный, но еще  и экономный. Это надо же! Сроду таких не видывал.
Может, нам  его,  атаман, в монастырь  определить? В тот  самый,  где  стены
высокие, а на воротах ребятушки удалые с ружьями стоят. А? Скажи атаман.
 -  Успеется  еще, - отвечал Каин,  снова  наливая всем  вина, - вот как
выпьем  по  доброй чарке каждый, то и  поглядим, что с ним, голубем, делать,
куды  девать:  то ли в  Москву-реку  спустить раков ловить, то ли под караул
наладить да ждать, когда пощады запросит.
 - С  чего  это  я у  вас  пощады  просить стану?  -  не думал сдаваться
Зубарев. - Воры вы, и весь мой сказ...
 - Не  скажи, не скажи, -  нехорошо улыбнулся Ванька Каин, -  мы  у тебя
пока ничего  не  покрали, а лишь  добром просим уважить нас, выпить чарку за
дружбу и любовь.
 - Не стану, - сбросил свою чарку на пол Иван.
 - Ах,  ты так? - вскочил  на ноги Каин  и  с размаху ударил  Зубарева в
висок. Тот, опрокинув лавку, повалился, чем вызвал всеобщий смех посетителей
кабака,  что с  интересом давно  уже  прислушивались  к происходящему  за их
столом.
 Иван  быстро  вскочил на  ноги,  оглядел  всех,  встретился  глазами  с
хохочущим Ванькой  Каином  и, неожиданно  наклонившись,  схватился  за  край
скамьи,  на которой  сидел Кувай, резко дернул ее, перевернул того  и, легко
подняв  скамью  над головой, кинул ее  в середину стола. Зазвенела  разбитая
посуда,  опрокинулся  стол,  увлекая  за  собой Каина  и  Легата, а  Зубарев
подхватил тем временем  тяжелый табурет  и  опустил его на голову ближнего к
нему Кувая, который хрюкнул и без чувств рухнул навзничь.
 - Да я  тебя  сейчас... - рассвирепел Каин, вскакивая  с пола,  и начал
вытаскивать  из-за  пояса  шпагу, но замешкался, и Зубарев  с  табуреткой  в
руках, прикрываясь ей как щитом, успел отскочить к входной двери. - Получай,
-  весьма неумело  сделал выпад  Каин, и острие шпаги  легко  вошло  в днище
табурета, который Зубарев дернул  на себя, и вырвал шпагу из рук противника,
схватился за  рукоять, освободил и теперь стоял  перед  нападающими, держа в
одной руке тяжелый табурет, а в другой - шпагу.
 К  нему подступал, размахивая клинком, Легат, а Каин кинулся к лежащему
без движения Куваю и  вынул из  ножен его шпагу,  и начал угрожающе обходить
Зубарева слева, тогда как Легат теснил его к двери.
 - Брось шпагу - отпустим, - предложил Каин.
 - Знаю я ваше "отпустим", - отвечал Зубарев, пятясь к двери и направляя
острие то на одного, то на другого.
 -  На!  - попробовал  сделать выпад Каин, но поскользнулся  на разлитом
вине  и растянулся  на деревянном полу под  дружный смех столпившихся вокруг
них посетителей.
 - Давай, парень, - послышались крики, - покажи полицаям! Дай им!
 Легат  бестолково  размахивал шпагой,  и  было видно,  что дубиной  или
кистенем он наверняка владеет  лучше. Зубарев без труда отбивал его удары и,
сделав ответный укол,  даже  ранил его  в плечо.  Каин, скрежеща  от  злости
зубами,  поднялся  с пола  и  вновь  схватил шпагу, взявши  ее двумя руками,
словно топор  или  алебарду,  принялся, что  есть  сил  размахивать  ей  над
головой.  Но  Иван  Зубарев  умело прикрывался  табуретом  и  шаг  за  шагом
поднимался по ступеням, ведущим из кабака  на улицу. Наконец он открыл ногой
дверь  и  выскочил  наружу,  куда  кинулись  за ним сыплющий  проклятьями  и
всяческими карами  на его  голову Ванька Каин и постанывающий от боли Легат.
Зашевелился на полу и Кувай, приходя в себя.
 Зубарев  понимал,  что с двумя ему не  справиться, и прикидывал, как бы
без особых осложнений  сбежать от своих  преследователей. Догадались  о  его
намерениях  и Каин с Легатом,  а потому  старались подступить  к нему ближе,
пытаясь взять его в клещи с двух сторон. Но Иван кидался то на одного, то на
другого и  теснил их,  не давая подойти  ближе. По  улице проехало несколько
экипажей,  но никто  даже не  остановился,  не замедлил  хода, настолько для
москвичей были привычны уличные драки. Зубарев стал уже думать:  не вскочить
ли ему на запятки одного из экипажей, да и  скрыться с  поля боя,  как вдруг
очередная  карета остановилась невдалеке  от него,  приоткрылась  дверца,  и
чей-то знакомый голос крикнул:
 - Эй, тоболяк, помощь не нужна?
 Зубарев  с удивлением  обернулся,  еще  не разобрав,  кому  принадлежал
голос, и в этом момент Каин, воспользовавшись его  оплошностью, сделал выпад
и  угодил острием  шпаги ему в бедро. Иван  ойкнул, выронил табурет и сделал
несколько шагов назад, отбивая удары рассвирепевшего Каина и волоча за собой
раненую ногу.  Но тут  рядом с  ним возник  офицер  в кожаной  треуголке  на
голове, со шпагой в руке и, умело фехтуя, принял на себя беспорядочные удары
его противников, а  затем  ловко выбил  шпагу из  рук Каина, после чего  тот
кинулся наутек и,  чуть  отбежав  назад,  погрозил  в  их  сторону  кулаком,
прокричал:
 - Мы  с тобой еще встретимся!  Там  поглядим,  кто кого... - и поспешил
скрыться в ближайшем переулке вместе с присоединившимся к нему Легатом.
 -- Не узнал? - спросил Ивана неожиданный спаситель.
 Он пригляделся  внимательнее и был весьма  удивлен, узнав в сгущающихся
сумерках Андрея Кураева.
 -  Вы?  -  удивленно  спросил  он  и заскрипел зубами, зажимая  ладонью
кровоточащую рану.
 - Кому  же еще быть,  как не мне, -  со смехом ответил тот, - стало уже
добрым правилом с моей стороны выручать вас из всяких заварушек. Что за люди
напали на  вас? По обличью так самые настоящие воры с  большой дороги,  а на
груди  полицейские бляхи, и  со  шпагами.  Таких  мне  раньше  встречать  не
приходилось.
 -  Сам  не  знаю,  кто они, - сквозь  зубы,  морщась,  ответил Иван.  -
Познакомился возле Сената с одним из них. Ванькой Каином его зовут.
 - Вы, значит, уже и в Сенат приема ожидаете? Лихо. Но чего-то подобного
я  и ожидал.  Признаться, часто вспоминаю наши  встречи  в  Сибири. Мой  вам
совет: не связывайтесь со всякими проходимцами, а то, не ровен час...
 - Вон, еще один, - указал Иван  на выбравшегося на улицу Кувая, который
держался двумя руками за голову и бессмысленно озирался по сторонам.
 -  Чем вы его так угостили, что он на ногах едва держится? - спросил со
смехом Кураев.
 - Табуретом, - ответил Иван смущенно.
 -  Самое  ваше  оружие.  А  фехтованию  порекомендовал бы  поучиться  у
француза Лесси в Санкт-Петербурге. Вы, кстати говоря, не собираетесь случаем
в северную столицу?
 - Да не знаю пока...
 - Очень рекомендую. Коль вы добрались из своего Тобольска до Москвы, то
до  Петербурга  рукой  подать. Да,  а что  мы  стоим?  Вы хотите  продолжить
выяснение своих отношений с тем бодливым господином?
 - Да  ну  его к  черту,  - ответил Иван,  -  мне  на Пресню  надо,  там
остановился.
 - По-моему, это довольно  далеко, - покачал головой Кураев, - а что  вы
скажете,  коль я  приглашу вас  к  себе  в  гости?  Я  остановился  у весьма
почтенных  людей  и,   думается,  вам   не  повредит  знакомство   с   ними.
Соглашайтесь, я плохого, как вы могли убедиться, не присоветую.
 - Согласен, - кивнул  головой Зубарев,  -  только  вот  с дыркой в ноге
неловко как-то...
 - И  повод есть, - подавая ему руку, засмеялся  Кураев, -  Самсон после
битвы с филистимлянами. Правда, малая длина ваших волос позволяет усомниться
в  родстве с  героем,  но я,  со своей  стороны, дам  о  вас  самые  лестные
рекомендации моим хозяевам, приютившим меня в своем доме.
 -  Причем  тут  волосы?  -  не понял  вышагивающий  к  карете и  слегка
прихрамывающий Зубарев.
 - Поймете  когда-нибудь, -  не стал объяснять Кураев и передал раненого
подскочившему на помощь  кучеру. - К графу Гендрикову, - приказал он,  когда
они уселись в карету.
 Граф Иван Симонович  Гендриков,  двоюродный  брат императрицы Елизаветы
Петровны, был довольно влиятельным человеком при дворе не  только  благодаря
высокому родству,  но и  по  личным  качествам, вызывал уважение знавших его
людей. Он не стремился к получению больших чинов  или высоких наград, но был
полностью  предан  императрице и  с огромной  симпатией  относился  к  графу
Разумовскому, хорошо понимая, насколько  трудно  тому приходится в окружении
опытных царедворцев и льстецов. В свою очередь, Алексей Григорьевич довольно
часто обращался к нему с приватными поручениями, которые можно было доверить
только близким людям,  умеющим хранить подобные  сведения и ни в коем случае
не предавать их огласке.
 Он  имел в Подмосковье имение и приличествующий  положению дом в  самой
Москве. В старую столицу ему случалось наезжать лишь по делам или из желания
укрыться  от  дворцовой суеты и ежедневных балов, на которых его присутствие
считалось едва ли не обязательным.
 С поручиком Кураевым  его познакомил в свое время граф Алексей Петрович
Бестужев-Рюмин,  которому молодой офицер  доводился дальним родственником со
стороны матери. Найдя его способности и умения полезными для государственных
дел, канцлер держал его при себе для  выполнения особых поручений, связанных
с внутренней политикой, заниматься которой, в общем-то, в  полномочия  графа
не входило, но  и не заниматься ей он не  мог. Одно было связано с другим, и
он, как никто,  понимал это,  шел на риск, наживая тем  самым себе врагов не
только за пределами России, но и внутри нее.
 Андрей  Кураев  верил графу Бестужеву и  готов был  ради него пойти  на
верную  смерть,  если  бы тот  объяснил ему важность и необходимость данного
поступка.  Встречаясь с  графом Гендриковым,  они  редко  касались  вопросов
политики или дворцовых разговоров, хотя и занимались довольно часто одними и
теми же  делами, но каждый делал вид, будто бы совершенно случайно  оказался
там, куда  прибыл  второй.  Это не мешало им без ревности  относиться друг к
другу, время от времени отправлять мало значащие на первый взгляд записки  с
просьбой  прислать повара или сапожника, а то и денщика, которых они брали с
собой в особо опасные предприятия.
 Гендриков и  Кураев делали общее дело, вели тонкую политическую игру  в
интересах России, не  видимую для постороннего  глаза. Но сами они  понимали
свою  роль  во всем  происходящем, хоть  и не могли,  да и  не хотели что-то
изменить, когда за их спинами стояли такие важные и значимые особы, как граф
Бестужев или  братья  Шуваловы. Их собственная  роль была за  кулисами,  вне
видимости игры главных действующих  лиц, и вряд ли кто и когда узнает, чьими
руками делалось не совсем благородное занятие, именуемое Политикой.

14.
 Иван Симонович Гендриков сам вышел навстречу приехавшим гостям, обнялся
дружески  с  Кураевым,  молча  поклонился  Зубареву  и поднял  брови  вверх,
приготовясь ждать объяснений столь неожиданного визита.
 -  К тебе  я,  Иван  Симонович,  давненько  собирался  заехать, надобно
потолковать по одному  дельцу важному, и упреждать  не  хотел, посыльного не
отправил,  думаю: нагряну,  как снег  на голову...  Вот и  поехал  сегодня с
визитом, а тут...
 - Да что мы в прихожей разговор ведем, - встрепенулся граф Гендриков, -
пройдемте в кабинет, там и объясните все.
 Они  прошли  в  кабинет  графа,  который больше  напоминал  библиотеку,
поскольку  весь  был  заставлен дубовыми, темного,  почерневшего  от времени
дерева, шкафами, на верху их виднелись чучела ловчих птиц -  орлов, соколов,
беркутов,  ястребов, а посреди  кабинета стоял круглый стол  с  единственной
раскрытой книгой, и горело  несколько свечей  в серебряном канделябре. Граф,
продолжая чуть хмурить тонкие белесые брови, быстро закрыл книгу и  убрал на
полку,  потом сделал  рукой знак, приглашая сесть своих гостей.  Кураев,  не
долго думая, опустился в кресло,  закинув ногу на ногу, а  Зубарев продолжал
смущенно стоять, боясь кровью испачкать дорогую мебель.
 - Не стесняйтесь, молодой человек, - подбодрил  его граф, -  мебель для
того и придумана, чтоб сидеть на ней, а не любоваться.
 - Испачкать боюсь, - оправдываясь, произнес Иван.
 -  Ничего, отчистят, -  чуть улыбнулся  граф, и сам пододвинул глубокое
кресло Зубареву.
 -  Каков  храбрец? -  кивнул в его сторону Кураев. - Один с тремя сразу
дрался. Разреши представить, Иван Зубарев. Из  Тобольску! - надул он  смешно
щеки и, щелкнув пальцами, вытянул указательный вверх, словно Тобольск именно
там, вверху, и находился.
 -  А  там  подраться  не  с  кем   было?  -  насмешливо  спросил  граф,
присаживаясь  на  кончик  кресла  и  внимательно  наблюдая  за  Зубаревым. -
Обязательно надо было в Москву ехать, да, Иван... как вас по батюшке?
 -  Васильевич, - почему-то страшно смущаясь,  наверное, потому,  что он
впервые оказался в гостях у столь знатного человека, ответил Иван.
 - Очень хорошо. Значит,  Иван Васильевич.  Известное имечко.  Прямо как
покойного царя известного  нам. Иван Васильевич Грозный был  когда-то такой,
да упокой,  Господи,  душу  его многогрешную. Как  вам  это  нравится?  Иван
Васильевич! Ну, так кого вы изволили осчастливить божественной дланью своей?
 -  Одного-то он дланью, а второго шпагой  осчастливливал,  -  подсказал
графу Кураев.
 - Еще и шпагой? Очень, оч-чень по-рыцарски, - вытянул губы Гендриков. -
Значит, и шпагой владеете?
 - Это надо  было видеть,  - опять вступил  в разговор  Кураев, если это
можно было  назвать  разговором,  а  не  насмешливым, с  язвинкой  монологом
хозяина дома, -  я потому и кучеру велел придержать, что гляжу, молодец один
посреди  улицы машет чем-то... Думал, секирой  или топором, ан  нет,  шпагой
работает.
 -  Да-а-а... - покачал  Гендриков головой,  - а если  бы ему  под  руку
секира попалась, тогда чтоб он натворил? Вы, сударь, не дровосек случаем?
 - Мы из купецкого сословия, - промямлил Зубарев, чувствуя,  как у  него
горят  щеки, лоб  и даже тело под одеждой, до того обидно разговаривал с ним
граф, но придраться  при  том  было абсолютно  не  к  чему,  и он  предпочел
отмалчиваться и далее.
 -  Это  он  шутит,  -  вновь  подал голос Кураев,  - он  прямой потомок
могущественного Самсона, победителя филистимилян.
 - Да, заметно... Как я сразу  не догадался. И с кем же вы не сошлись во
взглядах? - спросил Гендриков.
 Иван тем временем убедился, что кровь почти не бежит из раны на ноге, а
лишь слегка сочится,  правда, осталось  жжение, и вознамерился уйти, чтоб не
подвергаться более насмешкам со стороны  графа, будь он хоть трижды граф, но
гордость  не  позволяла ему  сделать этого,  да и  кто их знает, может, они,
графы, со всеми