встрепенулся,  мол, зазноба на Драгомиловской заставе у
него ждет, который день не показывался, но Иван не  отпустил его, пригрозив,
что уйдут одни.
 Наскоро собрались, завязали котомки, взяли с собой  пилы и топоры, чтоб
быть похожими на  идущих на заработки  плотников, и всей гурьбой отправились
из  города  через  Яузу, мимо  Спасо-Андроньева монастыря, вышли на  Воронью
улицу и там неожиданно увидели длинную процессию медленно бредущих людей, по
бокам которой ехали конные драгуны с обнаженными саблями.
 -  Каторжников  на  Владимирку погнали,  -  шепнул  Григорий Хомяк, что
недавно пристал к их  шайке  и  до  этого несколько раз был под  караулом  в
остроге, откуда бежал.
 - Точно, их, родненьких, - вздохнул Степка Кружилин, - в Сибирь-матушку
погнали на вечное поселение.
 - Вот и нас так когда-нибудь, - вздохнул Данила Щелкан, мужик с кривыми
желтыми зубами, которыми он время от времени прищелкивал.
 - Не каркай! -  сердито стрельнул глазами на него Ванька Каин. - Заткни
варежку!
 - А я чего,  да я  ничего, - шмыгнул носом Данила, но тут же  замолчал,
испуганно косясь на атамана.
 А  кандальники все  шли  и  шли, наполняя  улицу унылым  звоном  цепей,
которые у  большинства  были  надеты  на  ноги  и  на  руки.  Лишь несколько
изможденных стариков  брели скованные меж собой. Драгуны зло поглядывали  на
каторжников, покрикивали,  подгоняли. Никто им не отвечал,  не огрызался,  и
кандальники лишь ниже опускали головы, стараясь не смотреть на стоящих вдоль
домов москвичей, вышедших поглазеть на них. Одна женщина вглядывалась в лица
проходивших мимо нее кандальников и негромко выкрикивала:
 - Вася! Васюточка!  Где ты? -  видно, искала сына, а  может, и мужа, но
никто не отзывался на ее призывы.
 - Видать, с другой партией погонят, - предположил Григорий Хомяк. - А я
слыхивал,  что многие бабы вслед за своими мужиками в Сибирь идут. Знавал  я
одну такую,  молодая  еще совсем, ребеночка  недавно родила,  а мужа  взяли,
покрал  он  что-то  или утаил от хозяина, а она ребеночка матери  оставила и
попросилась с мужиком в одну связку заковаться. Так и ушла...
 -  Да, бабы  они тожесь разные бывают, - согласился Леха Жаров и тяжело
вздохнул.
 -  Твоя  Нюрка за тобой следом не побежит, -  подначил было его Давыдка
Метлин, самый острый на  язык из всех. Но Леха развернулся и  крепко стукнул
того по носу так, что Давыдка только ойкнул и замолчал.
 -  Эй,  чего  дерешься,  плотничек  хренов? -  крикнул  заметивший  это
проезжавший  мимо  драгун  и  погрозил   саблей.  -  С  нами  захотел?  -  и
выразительно кивнул на колонну арестантов.
 -  Езжай, дядя, не останавливайся, - беззаботно махнул ему  рукой Леха,
но на всякий случай  отступил чуть дальше и взялся за рукоять топора. Драгун
презрительно зыркнул на него и проехал, не останавливаясь.
 - Ты, Лексей, смотри у меня, не балуй, а то сам знаешь... - предупредил
его  негромко Ванька Канн, сведя густые брови  на переносье. А Петр Камчатка
хитро подмигнул Жарову, выразительно проведя ребром ладони по горлу.
 На  некотором отдалении от основной  колонны ехали повозки, запряженные
двойней, на  которых лежали, судя по  всему,  больные  или  совсем  немощные
арестанты. Они тяжело  поднимали головы, вглядывались с тоской  в  последнюю
московскую улочку. У многих в глазах стояли слезы,  и кто-то в толпе горожан
заголосил, запричитал: "Ой, родненькие вы наши! На верную смерть гонят-везут
вас...  Прощайте,  родимые..." Взвизгнули  еще несколько  баб, и общий  плач
повис над заставой, заставив взлететь с  крыш  дальних сараев и амбаров стаю
воронья,   также   огласившую   воздух  унылым   карканьем.   Иван   набожно
перекрестился и  подумал:  "Не  приведи, Господи,  идти  вот  так,  как  эти
горемыки ... Надо бы чего-то другое придумывать,  иной  заработок искать..."
Не раз он потом думал, как отойти от воровского дела, но при этом оставаться
с  добрым прибытком,  и  неизменно перед  ним вставала  в воображении унылая
колонна  кандальников,  что  прошли мимо, пахнув в  лицо  смрадом  смерти  и
забвения...
 Вся  улица  перед  Рогожской  заставой была забита  обозами, подводами,
стоявшими  у  обочины  в  ожидании прохода кандальников.  Как  только  улица
освободилась, все  тут  же  пришло  в  движение:  защелкали кнутами возницы,
застучали колеса, послышались  надсадные голоса "Бер-ре-гись! И! Затопчу!!!"
И   помчались  легкие  коляски,  норовя  проскочить  первыми,  зачертыхались
теснимые  ими обозники с  громоздкой  поклажей.  За  оглушительными криками,
руганью нельзя уже  было ничего разобрать,  расслышать,  словно  и  не  было
минуту  назад вязкой,  гнетущей тишины и  единодушного  молчания перед чужим
горем.
 - Тут  недалече лаз есть, чтоб заставу обойти, -  крикнул  в  ухо Ивану
опытный в подобных делах Гришка Хомяк, - айда за мной.
 Но Иван  покачал  головой,  давая понять,  что  прятаться  не стоит,  и
похлопал себя  по карману, показывая, мол,  бумаги в порядке.  Гришка  пожал
плечами, но ослушаться не посмел и  спокойно двинулся  за атаманом в сторону
заставы, где стояло с десяток солдат, проверяющих всех, кто въезжал в Москву
или покидал.  У Ивана давно уже случая  ради  была  заготовлена отпускная на
крестьянскую плотницкую артель, отправляющуюся на заработки, которую ему  за
хорошие  деньги сделал знакомый писарь  из крестьянского правления.  Так что
особо солдатского караула  он не опасался: мало ли таких артелей проходит из
Москвы и обратно в поисках заработка.
 Через  заставу  выбрались  благополучно,  хоть  полицейский  урядник  и
прицепился  к бумаге, мол,  не  указано в  ней,  когда обратно  возвращаться
станут,  но  Ванька  привычно  сунул  ему  в  руку  серебряный рубль, и  тот
подмахнул подпись, поставил печать.
 Все повеселели, как  только  вышли на широкую столбовую дорогу.  По ней
одна  за другой мчались лихие  тройки, обгоняя длинные купеческие обозы,  из
закрытых кожаными  шторками окон карет  высовывались лица  офицеров и прочих
господ благородного происхождения, что бросали насмешливые взгляды в сторону
бредущих  по   обочине  людей  самым  краешком  неспешно  тащились  усталые
исхудалые крестьянские лошадки, навстречу шли спешащие в Москву запарившиеся
от долгого  пути ходоки с тощими котомками за плечами. Это и  был знаменитый
Владимирский тракт, с  которого они  должны  были затем повернуть в  сторону
Нижнего Новгорода к Макарьевской ярмарке.
 Отойдя несколько верст от  заставы, сделали привал,  решив заночевать в
ближайшей деревне после Всесвятского монастыря. Все постоялые дворы, которые
должны были им встретиться по пути,  знал наперечет вездесущий Гришка Хомяк,
что не  раз хаживал со своими  дружками  под Нижний на ярмарку. Так  они шли
пешком два дня,  хотя и пытались нанять кого  из возниц подвезти их хотя  бы
полсотни  верст на обычной телеге, на лучшее рассчитывать не приходилось, не
имея  на  руках  подорожной.  Однако  деревенские  мужики  заламывали  такую
немыслимую цену, пользуясь ярмарочным  сезоном,  когда  было огромное  число
желающих нанять их, что Иван только удивленно тряс головой, прикидывая,  что
этак они останутся без гроша, не пройдя и половины пути.
 Все  одно спешить им было некуда,  погода стояла отличная, без  дождей,
ребята все были молодые, сильные, а потому  шли своим ходом, радуясь свободе
и  открывающемуся перед ними простору. По  словам Гришки Хомяка,  пройти  им
требовалось около  четырехсот верст с лишком,  на что обычно  уходило недели
полторы, а если с непродолжительными остановками, то и все две.
 - Спеши  не  спеши, а  от смерти  не убежишь, - глубокомысленно заметил
Петр Камчатка, не расстававшийся со своей дубиной.
 Уже на  подходе  к  городку  Вязникову, оставив позади Владимир, одолев
более  половины пути, встретили едущего по  полю мужика, что  вез  на телеге
решето, полное ранней черешни. Леха Жаров, что шел  первым,  поприветствовал
возчика и поинтересовался, далеко ли до Вязникова. Мужик что-то буркнул себе
под  нос  и явно нарочно  щелкнул  кнутом  перед  носом  у  Лехи.  Остальные
ватажники спустились в то время к небольшому ручью  напиться, и с дороги  их
видно не было. Леха осерчал и вырвал из рук мужика кнут, переломил рукоять о
колено и швырнул наземь.
 - Ты чего балуешь?! -  взревел мужик  и кинулся  на Леху с кулаками. Он
был широк в кости и мигом  уработал бы щуплого  Жарова,  да тот  увернулся и
подставил мужику ножку.
 - Я тя не трогал, и ты меня не замай, - рассмеялся он.
 -  Счас я те  покажу, как  со  мной связываться,  -  рассвирепел мужик,
поднял  с  земли  поломанный  кнут  и  начал  им  нахлестывать Леху, который
крутился ужом,  отскакивал от  ударов, прикрываясь  локтем,  и, наконец,  не
выдержал, кинулся бежать. Мужик - за ним. Тут на шум  к дороге  и  выбралась
вся шайка.
 Петр  Камчатка,  поудобнее взявший дубину  на изготовку, смело пошел на
мужика, который мигом сробел, попятился.
 - Пожди, Петр, - крикнул Иван, - не трожь его, а то забьешь до смерти.
 - Так и надо ему! Вдарь его, Петька, вдарь, - орал, не помня себя, Леха
Жаров. - Мимо шел, поздоровкался с ним честь по чести, а он драться. - Рубец
от кнута красноречиво пересек лехину щеку и говорил сам за себя о нанесенной
ему обиде.
 -  А  ты с  ним ласково, ласково поговори. Счас покажу, как надо с  имя
разговаривать,  -  спокойно  пояснил  ему  Иван  и  подошел   к   мужику,  в
растерянности  прижавшемуся  к телеге. -  Здорово, дядя, - протянул руку, но
когда тот подал свою, то  Иван ловко вмазал ему кулаком в  живот,  отчего он
согнулся пополам  от боли, и схватил  за  бороду, притянул  к  себе, невинно
поинтересовавшись - Чего,  не нравится,  суконная рожа?  Счас  я  тебе такие
поминки устрою, что долго Ваньку Каина поминать будешь, -  выдохнул он ему в
лицо.  - Эй, ребята,  посадите  его  на  кобылу, да к дуге  вожжами покрепче
привяжите.
 Парни  радостно кинулись  вязать мужика, который  громко заголосил,  но
даже не пробовал сопротивляться, а лишь повторял одно и то же слово:
 - Землячки, не надо... Землячки, землячки...
 Но его  никто не слушал, и вскоре он был накрепко привязан за кисти рук
к дуге  так,  что  освободиться  ему без  посторонней помощи не было  теперь
никакой возможности.
 - А дале чего с ним делать будем? - широко оскалился Степка Кружилин.
 - В лес завести да и оставить там, - предложил Митлин.
 - Не, кобылу  жалко, - отозвался Данила  Щелкан, - на телегу сядем да и
поедем, его нахлестывая, потешимся, -  он успел  стянуть решето с черешней и
теперь вовсю уплетал ягоды, сплевывая косточки себе под ноги.
 -  Слухай меня, - поднял вверх руку  Иван,  -  поджигай  солому, а  как
разгорится, то поддадим кобыле под хвост и поглядим, чего будет.
 Петр Камчатка достал трут и кресало, высек огонь, поджег охапку соломы,
что  лежала  на  телеге, и  вылил  на  огонь деготь из ведерка, привешенного
сзади.  Пламя  поднялось  почти  на  сажень,  и  лошадь  испуганно  заржала,
заворочала головой. Тогда Камчатка, что есть  силы, вдарил ей по крупу своей
дубиной  и отскочил с  дороги. Бедная кобыла от неожиданности припала сперва
на  задние ноги, а потом рванулась с такой  скоростью, с какой,  вероятно, в
жизни никогда не бегала, и понеслась галопом по полю. Мужик, сидевший верхом
на  ней,  громко  орал,  подпрыгивая  на  каждой  кочке,  а  телега, объятая
пламенем, громыхала  на колдобинах, рассыпая  кучи искр,  падающие  на землю
пучки горящей соломы, обозначающие ее путь.
 - Хорошо пошла! -  радостно вопил Леха Жаров, вытирая грязными кулаками
глаза.
 - Не догонишь! - свистел в два пальца Давыдка Митлин
 - Долго будет нас помнить, - грозил кулаком в след телеге Гришка Хомяк,
выхватывая  из  решета,  которое  прижимал  к  себе Данила Щелкан, пригоршни
спелых ягод.
 - Да, голова ты  у  нас, атаман, -  с  восхищением высказался Камчатка,
похлопывая Ивана по плечу, - мне бы до такого вовек не додуматься.
 -  Можно было  и  почище придумать  чего, -  скромно ответил тот, криво
усмехаясь, - на первый раз хватит с него и этого...
 Меж  тем  телега,  подпрыгивая  на  кочках,  накренилась и  развалилась
пополам.  Кобыла  с  прицепленным к  оглоблям передком  от  телеги  побежала
быстрей  и скоро скрылась из глаз хохочущих ватажников, и лишь  задняя часть
телеги  потихоньку  догорала посреди  незасеянного поля, и едкий дым  от нее
поднимался тонкой струйкой к небу.

8.
 К  Макарию добрались совсем обессиленные и,  найдя ближайший  постоялый
двор, завалились спать, отказавшись от  предложенного  им  ужина.  На другой
день Иван Каин оставил дружков своих  отсыпаться, а взял с собой лишь  Петра
Камчатку  и  отправился на осмотр  ярмарки. Петру ранее тоже  не приходилось
бывать  здесь, и он был поражен ее размахом  и  числом людей, съехавшихся со
всей России  по торговым делам. Хотя большинство составляли купцы из русских
городов,  но  были  здесь и  рыжебородые  литвины,  смуглые  армяне  и  даже
персидские купцы, в длиннополых ярких халатах.
 Все  вокруг  Петра и  Ивана двигалось, крутилось,  завораживало. Трудно
было  определить, где продавец, а где покупатель,  потому как все  говорили,
спорили,  цокали  от  восхищения  языками,  торговались, ударяли  по  рукам,
вытаскивали и убирали здоровенные кошели с деньгами, щупали товар, пробовали
на зуб, испытывали на прочность. Чтоб не потерять друг друга из виду, Иван с
Петром  держались  рядом, не  отходя  и не  отставая, перекидывались на ходу
понятными лишь им одним фразами:
 - Боша? - спрашивал Петр.
 -  Не бошай, - отвечал  Иван,  что  означало: "воровать сейчас  нельзя,
время не пришло".  Этому  языку Ванька выучился у  Петра не сразу, а по ходу
дела,  во время их  долгих блужданий  по московским базарам, когда надо было
скрытно объясниться,  подать знак, чтоб никто  другой тебя не понял.  То был
общеизвестный  воровской язык, который  сам Камчатка усвоил  чуть  ли  не  с
детства и великолепно им пользовался.
 А поживиться тут было  чем: начиная от тех же кошелей,  которые  многие
купцы  выставляли  напоказ  или  небрежно  несли   в  руке,  поигрывая  ими,
похваляясь  один   перед  другим  достатком,  и  кончая  дорогими  товарами,
выставленными в  лавках, на подводах, лежащими прямо  на земле. Однако  Иван
Каин  хотел действовать  наверняка  и поначалу приглядеться,  выбрать жертву
полегче, побогаче, а уж потом...
 - Купша бирс, - кивнул незаметно  Камчатка на  двух  армянских  купцов,
стоявших подле  открытых  дверей  своей  лавки  и  спокойно  пересчитывающих
серебряные деньги, лежащие перед ними на круглом бочонке.
 -  Бирс, бирс, -  согласился  Иван и, как  завороженный,  уставился  на
деньги, не сводя с них глаз.
 - Боша? - вновь спросил Камчатка.
 -  Не  бошай, - упрямо мотнул  головой Иван. Потом  сделал  знак,  чтоб
Камчатка следовал за ним и быстро пошел в сторону постоялого двора.
 Вся их ватага была уже на ногах и поджидала возвращения атамана.
 -  Леха Жаров и Гришка Хомяк  со  мной,  а  остальным  покрутиться  меж
рядами, прикинуть, что  к чему, поживка добрая нас ждет. Вечером опять здесь
встречаемся.
 - А мне куда? - спросил обиженно Камчатка.
 - Рядом со мной будь на всякий случай, - подмигнул ему Иван.
 - К армянам пойдем? - шепотом спросил он.
 - К ним, - коротко бросил на ходу Иван. - Думается мне, дело выгорит.
 Вчетвером они  вернулись  обратно, к  армянской  лавке, и с независимым
видом встали  чуть  в  стороне, наблюдая за купцами.  Один из  них  как  раз
собирался куда-то идти, а второй что-то говорил ему, напутствуя.
 - Стой здесь, - шепнул Иван Камчатке, - а вы за мной.
 Армянин  неторопливо  шел  меж рядов, время от  времени останавливался,
разглядывал товары, осведомлялся  о цене, качал  черной курчавой  головой  и
медленно двигался  дальше.  Вот  он купил у  молодой  девахи связку баранок,
улыбнулся ей, подошел к мужику,  перед  которым  лежали  горкой  сочные,  но
недозрелые яблоки, начал о чем-то с тем разговаривать.
 - Забегите вперед и, как он мимо вас пойдет,  орите во все горло, будто
он у вас деньги стянул, - приказал Иван  стоящим рядом Хомяку и Жарову. - Да
смотрите, чтоб его в участок свели и подержали подоле там. Все поняли?
 - Как не понять,  - сплюнул под ноги Жаров  и ленивой походкой поплелся
вперед, обошел армянина, глянул  на него и  остановился.  Хомяк,  не  доходя
нескольких шагов, встал неподалеку.
 Купец,  ничего не  подозревая,  положил  на  место  яблоко,  которое не
понравилось ему и двинулся дальше. В тот момент, когда он проходил мимо Лехи
Жарова, окинув его равнодушным взглядом, тот  схватился за карман и  заорал,
что было сил:
 - Караул! Деньги сперли!
 - Грабят! - поддержал его Гришка  Хомяк и  кошкой  кинулся на армянина,
вцепился, принялся колошматить,  выкрикивая:  "Отдай чужое, а то хуже будет!
Вот гад какой!" Леха Жаров подскочил к ним и принялся помогать тузить купца.
Мигом собралась толпа,  обступила их, с ненавистью  тыча кулаками армянину в
бок.  А тот лишь  слабо  защищался, пытаясь что-то  ответить, совершенно  не
понимая,  что от  него требуют.  Наконец появились  привлеченные криком двое
полицейских, расталкивая толпу, пробились к дерущимся и,  узнав, в чем дело,
повели всех троих в участок.
 -  Теперь и  нам пришла пора  действовать, -  шепнул  Камчатке  Иван  и
направился к армянской лавке.
 Второй купец все так же сидел у дверей, лениво поглядывая  по сторонам,
позевывал, ожидая возвращения ушедшего за покупками товарища. Судя по всему,
они  уже распродали  свой  товар  и должны  были со дня  на день отправиться
обратно на родину, потому что никакой торговли  не вели, да и держались, как
люди,  у  которых все  дела закончены  и делать  им абсолютно  нечего.  Иван
подлетел к армянину и затараторил:
 - Схватили!  Взяли друга твоего  в полицейский участок! Выручать  надо!
Беги! Поспешай!
 Купец недоуменно  уставился  на  него, стараясь понять,  о чем пытается
втолковать ему незнакомый человек, и осторожно спросил:
 - Чего хотел?  Нет ничего, товар продал, - и  развел для убедительности
руками.
 - Полиция! Друг  твой в  полицию  попал!  - вновь повторил все  Иван  и
помахал рукой в ту сторону, куда увели первого купца.
 - Полиция...- наконец дошло до того. - Зачем, дорогой, так говоришь Моя
честный купец, зачем полиция?
 - Друг твой в полиции, - Ванька начал  терять терпение и опасаться, что
полицейские, разобравшись,  выпустят армянина,  и тот  вскоре явится  сюда и
испортит задуманное.  Он умоляюще глянул на  Камчатку, который стоял рядом и
молчал.
 - В острог  посадили,  - попытался помочь  тот и поднес  к своему  лицу
перекрещенные четыре пальца, изображая решетку.
 - Острог?.. Полиция?.. - еще раз  переспросил армянин и хлопнул себя по
лбу, вскочил и кинулся в лавку.
 - Сейчас, погоди, выручать кинется, - самодовольно улыбнулся Иван.
 Вышло так,  как он и предполагал: армянин выскочил из  лавки  с большим
замком в  руках,  бросил  торопливо взгляд на Ивана и Петра, благодарственно
кивнул им и замкнул дверь, засунув  ключ поглубже в карман, и  припустился в
сторону полицейского участка, находящегося на противоположном конце обширной
площади,  занятой под торговлю. Как только он затерялся меж  других лавок  и
палаток, Каин кивнул на замок, приказав Петру:
 -  А ну, покажи, на  что  ты способен. Сказывал, будто  бы  любой замок
отомкнуть можешь. Вот и давай.
 - Мог бы и пораньше предупредить, - обиженно отозвался тот и, подойдя к
двери,  принялся рассматривать  огромный замок, замыкавший  толстую  кованую
щеколду. - Без инструмента не отворить, - покачал он головой через некоторое
время. - Однако,  мы иначе попробуем,  коль получится, -  с этими словами он
вдел в дужку  замка  рукоять дубинки  и круто  повернул ее.  Раздался  треск
дерева, но  щеколда не  поддалась.  Тогда  Камчатка изо  всех  сил навалился
грудью на дубинку, и треск перешел в хруст, потом жалобно запищало дерево, и
щеколда отвалилась от двери, обнажив развороченные доски.
 - Готово, - распахнул он дверь.
 - Стой здесь, - приказал  Иван и, оглянувш