о   здоровье
императрицы?-неожиданно спросил он.
 - Не более,  чем другим,  -  удивленно  пожал  плечами  Кураев. - Я  не
придворный лекарь, и в родстве с Шуваловыми не состою.
 - Да что  ты говоришь?!  - рассмеялся  громко  Чернышев.- Ну, насмешил,
спасибо, а я-то думал,  ты, брат, совсем сухарем на службе своей стал. Тогда
послушай, что мне известно. Из кругов, близких ко двору, а у меня есть и там
связи, через то самое общество,  чьи  собрания  тебе показались  маскарадом,
судя  по последним  сообщениям,  наша  государыня,  дай  ей  Бог  всяческого
здоровья, вскоре поправится окончательно.
 - А  ты в  том  сомневался?  -  не  преминул вставить очередную шпильку
Кураев.
 -  Дело  не  во мне. Многие  люди,  узнав  о  ее болезни, будучи людьми
здравого  ума  задали себе вопрос:  кто взойдет на  трон,  если, не  приведи
Господь, что случится с государыней.
 - И что же? В чем неясность? Наследник давно определен: Петр Федорович.
Кто о том не знает?
 - Но коль тебе известно, кто станет наследником, то, может, ты сообщишь
мне, кто станет его ближним человеком? Правой рукой, как говорят в народе. С
кем он будет советоваться и принимать решения? Об этом  ты задумался? Вот  к
чему я клоню наш разговор.
 - Свято место пусто не бывает,- легкомысленно отмахнулся Кураев, но был
тут же остановлен своим собеседником.
 - А кто  сказал, будто  оно окажется пустым? Кто? Но весь вопрос в том,
что  за человек займет то место. Вот об этом  сейчас мы и должны  подумать,-
назидательно подняв палец, закончил Чернышев.
 -  Не  мне ли  ты  предлагаешь  идти  в  услужение  к немецкому принцу?
Насколько мне известно, русским в душе он не стал. Немцем и остался.
 - Да будь он хоть турком, но он наш будущий государь, и от его указов и
рескриптов будет зависеть будущее всей империи, а значит, и нас всех.
 - Слушай, Иван, - не вытерпел Кураев, - говори  яснее. Я человек прямой
и всех  этих экивоков не терплю и не понимаю. В чем мое участие в задуманном
вами?
 - Нам хорошо известно, в каком ведомстве ты служишь, и многие из нашего
братства с уважением относятся к Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину.  Может,
ты  нас и  посчитал  за легкомысленных, мягко говоря, людей,  но,  приглашая
тебя, мы догадывались, что канцлер  потребует от тебя сведений об участниках
тайных собраний. Ведь так?
 - Не забывайся,  Иван!- вспыхнул Гаврила Андреевич, и хотел вскочить на
ноги, но был остановлен поднятием руки хозяина кабинета.
 - Остановись, я не  хочу тебя оскорбить, а просто  высказываю некоторые
предположения. Так вот, мы понимали,  что при желании великий канцлер  может
узнать,  кто входит в состав нашей ложи. Но... этого-то мы и добивались.  Ты
не первый, через  кого  мы попытались  донести до  сведения  графа  о  своем
существовании.
 - Почему бы вам просто не пригласить  графа Бестужева как частное лицо,
а  не как канцлера  российского, на одно из своих собраний? - Кураев злился,
что оказался игрушкой в чьих-то руках, пытался скрыть свои чувства, но это у
него плохо  получалось, а потому он сердился на себя еще более, и уже был не
рад, что согласился на  встречу  с  Иваном Григорьевичем. Но сейчас, попав в
столь  каверзную  ситуацию,  выбора  у   него  не  было,  а  потому,  слегка
успокоившись,  решил  более  не перебивать собеседника и выслушать  до конца
все, что бы тот ни говорил.
 - Конечно,  об  этом мы  думали с  самого  начала. Но канцлер не  может
принимать чьи-то частные приглашения,  а тем более выступать  частным лицом.
Он бы просто не приехал. Судя  по последним сообщениям, дела его  становятся
день  ото  дня все хуже.  К партии Шуваловых большинство из нашего  братства
относится с недоверием, зная жадность  Петра Ивановича,  жестокость, если не
кровожадность  Александра  Ивановича,  тщеславность  двоюродного  их  братца
Ивана, что сегодня оказался в фаворе,  одним  словом, симпатии  ни у кого их
семейка не вызывает...
 - Кроме одного человека,- вставил все же свое слово Кураев.
 - Кого? - удивленно поднял брови Чернышев.
 - Императрицы!
 -  В  этом ты прав,-  вновь рассмеялся граф,- но  она,  ко всему, еще и
женщина,  а  женщинам надо прощать  их слабости.  Итак,  положение при дворе
сейчас  такое, что страной правят Шуваловы, и заболей императрица всерьез, -
широко перекрестился он,  - не  приведи  Господь, то нам будут  явлены новые
временщики.  А  как  все  складывалось  при  Анне  Иоанновне, ты,  думается,
наслышан.  Никто не желал бы  пережить  те  времена. Потому нам хотелось бы,
во-первых, всячески помочь канцлеру, коль это еще возможно, но боюсь, он уже
на закате своей карьеры а во-вторых, найти подход к молодому наследнику.
 - Не вижу ни в том, ни в другом вопросе своей роли, - кашлянул негромко
Кураев, - чем я смогу тут помочь?
 - Ты  можешь помочь  канцлеру. Если  он устоит, то останется  хоть один
человек, противоборствующий Шуваловым.
 - Но как я помогу канцлеру?
 - Алексей Петрович недавно  ездил  к молодому двору, но  был принят там
холодно. Мои же отношения с  Петром Федоровичем,  если не дружеские,  то, во
всяком, случае приятельские.
 - Когда ты  только, Иван, все успеваешь? - поразился откровенности того
Кураев.
 - Не столь важно. Хочу тебя представить наследнику, чтоб со временем ты
смог замолвить словечко за канцлера и в чем-то оказать ему помощь. Возможно,
это случится не сразу, но подобное знакомство надо ценить. Ну, что ты теперь
скажешь? Лишь маскарадами мы занимаемся на своих собраниях? Каждый видит то,
что желает видеть.
 - Не знаю, что и ответить,-  поднялся с кушетки Гаврила Андреевич, - но
пренебрегать такими знакомствами,  согласен, нельзя. Когда еще выпадет такой
случай.
 - Да и выпадет ли, - легонько хлопнул его по плечу Чернышев. - Так едем
к молодому двору?
 - Едем, -  с улыбкой ответил Кураев, на сей раз уважительно вглядываясь
в лицо старого друга, которого он не смог оценить по достоинству.
 ... Когда через несколько дней Гаврила Андреевич попытался вспомнить  и
как-то вычленить свое ощущение от встречи с наследником, он с удивлением для
себя самого отметил, что  тот произвел на  него  в  целом  довольно приятное
впечатление.  Прежде  всего  удивила  та  непосредственность,  с которой  он
держался, беседовал, общался с крутившейся подле ног  рыжей собакой, отвечал
с полуулыбкой на приветствия  входивших время от времени в комнату,  кого-то
из  своих приближенных. И  в то же  время за всем этим проскальзывали  порой
плохо сокрытый  страх, робость, боязнь окрика. Кураев попытался понять, кого
же  может  бояться  великий  князь, подумав  в  первую очередь почему-то  об
императрице. Но потом отмел свое  предположение как неверное, поскольку Петр
Федорович, когда  разговор касался государыни, как-то по-детски кривил рот и
с  затаенной  усмешкой  называл  ее   "моя  тотушка".   При  этом  твердость
произносимых слов и не всегда  правильные  ударения выдавали в нем исконного
немца.  Запомнилась  и порывистость, с которой он  говорил,  переводя взгляд
умных,  но  не  очень  озабоченных  земными  проблемами, глаз.  Впрочем,  от
человека, живущего в стороне от внешнего мира, в своем дворце, словно улитка
в  домике,  иного  просто  невозможно  и  требовать.  Услышав,  что  Гаврила
Андреевич  принимал участие  в боевых действиях,  в  последнем  столкновении
русской  и  шведской армий, Петр  Федорович вскочил со  своего места, как-то
хищно  вытянул  нос,  как  это  делают  гончие, когда идут по свежему следу,
подбежал к нему и спросил ломким, еще не окрепшим юношеским фальцетом:
 - Господам известно, что не так давно в Петербург из Стокгольма прибыла
делегация с единственной  целью - пригласить  меня  взойти  на престол после
смерти шведского короля Фридриха Гессенского?
 -- Да, нам известно о том, - согласился граф Чернышев.
 --  Вот  было  бы  интересно, не  отсоветуй мне  "тотушка" делать  это.
Посмотрели бы, чья взяла.
 - Что вы имеете в виду, ваше высочество? -  осторожно  спросил  Гаврила
Андреевич, хотя прекрасно понимал, о чем идет речь.
 - Думаю, шведские солдаты ничуть не хуже  русских мужиков. И если  бы у
них был достойный предводитель,  то они могли бы легко взять и  Петербург, и
Москву.  Впрочем,  от Москвы я  никакого проку  не вижу, она  не  похожа  на
европейскую столицу.
 - Смею напомнить, -  вкрадчиво заговорил Чернышев, - вы по  материнской
линии  являетесь  внуком  российского  императора Петра Великого.  А он имел
честь воевать со шведским королем Карлом, который также мечтал взять Москву.
 - Петр Великий? Может, он  и был великим полководцем, не знаю, но не по
его ли приказу был убит царевич Алексей? Ответьте мне, господа.
 Кураев  и  Чернышев  опустили глаза в  пол,  не  зная, что  и возразить
наследнику. Наконец, Иван Григорьевич нашелся:
 - Важность  государственных  дел, забота  о державе  иногда  заставляют
государя  идти  на поступки  и действия,  которые  обычному человеку  трудно
расценить. Император боялся, что сын сговорится с его врагами...
 - Майн гот, какое  счастье, что у  меня  не было такого отца,  - воздел
руки  вверх Петр  Федорович.  - Нет,  Россия  навсегда  останется  для  меня
загадкой.
 Чернышев и Кураев вновь замолчали, не зная, как вести себя с человеком,
являющимся по сути дела их будущим государем,  но не признающим себя русским
человеком. Выручил  их вошедший в комнату один из приближенных наследника. -
Не помешал? - спросил, он довольно фамильярно подмигнув наследнику,  а затем
поклонился офицерам, и бесцеремонно заявил:
 - Не тратя  понапрасну  драгоценное  время господ  офицеров,  разрешите
представиться:   камергер   двора  и  обер-гофмейстер   его   императорского
высочества, Николай Чоглоков.
 - Очень приятно, -  поднялись, щелкнув каблуками,  Кураев и Чернышев, и
назвали себя.
 -  Да  вы  сидите,  господа,  я хоть  и  чуть  постарше  вас, а  привык
разговаривать стоя. О чем речь ведете? О войнах все, поди?
 Кураев заметил, как побледнели  губы наследника и  чуть задрожал острый
подбородок, слегка раздулись  ноздри. Не  стоило большого труда  догадаться,
что общение с обер-гофмейстером двора не доставляло ему особого наслаждения.
Гаврила  Андреевич  было  хотел  резко   оборвать  наглеца,  помешавшего  их
приватной   беседе,   но  Чернышев  неожиданно  заговорил  почти  ласково  и
почтительно с Чоглоковым:
 -  Мы,  смею  заметить,  говорим о военных действиях во время последней
кампании. Их высочество находит, что русские солдаты не очень хорошие воины.
 - Их высочество пока что наблюдал военные действия на полу собственного
кабинета, расставляя оловянных солдатиков, - хохотнул Чоглоков, - вряд ли он
лично сможет дать подобающую оценку русской армии.
 Кураев заметил, как вспыхнули щеки наследника, но он, верно,  привык  к
подобным  дерзким высказываниям своего приближенного и смолчал  или не  счел
нужным остановить его разглагольствования.
 -  Что с того, - высказал свое  мнение граф Чернышев, - все мы когда-то
занимались этим.  Воe  chace! В добрый час, как  говорили некогда древние
римляне.
 - Весьма возможно,  -  рассмеялся Чоглоков, - но мне,  поверьте, смешно
слушать, когда их высочество начинает высказываться насчет нашей армии. Вам,
господа, то слышать впервой приходится, а мне каково, когда почти что каждый
день одно и то же?
 Кураев чуть  улыбнулся,  представив,  как нелегко  приходится  русскому
человеку выслушивать подобные высказывания.
 -  Не  соблаговолят ли господа  пройти  со мной?  - неожиданно  хриплым
голосом  спросил Петр Федорович. И по тому, как он произнес эту фразу, можно
было понять, сколь нелегко давалось ему самообладание.
 -- Конечно, - согласились офицеры, - как скажете, ваше высочество.
 - А меня с собой господа не желают пригласить? - камергер явно не желал
оставлять их в  покое. - Может  быть,  Петр Федорович желают познакомиться с
новыми  дамами, что хотели бы  составить ему  общество? Знаете, наследник  в
последнее время стал большим охотником до их общества.
 -  Пошел  вон, каналья! - уже не в силах  сдержаться, выкрикнул великий
князь, схватил со стола длинный арапник и замахнулся им на Чоглокова, но тот
лишь рассмеялся и попятился из кабинета.
 - Ухожу, ухожу,  - расплылся он в улыбке, словно услышал  в  свой адрес
комплимент, - но мы еще увидимся, не так ли?
 - Быдло,  - очень по-русски высказался Петр  Федорович, когда  камергер
исчез. Он бросил арапник обратно на стол и в изнеможении опустился в кресло.
- Придет мое время, все припомню!
 -  Как вы можете  терпеть подобных  людей подле себя?  -  изумился граф
Чернышев.
 - Государыня их ко мне приставила, то не моя воля.
 - Но ведь вы можете попросить ее освободить вас от их общества.
 - Другие окажутся не  лучше, - буркнул Петр Федорович, став моментально
флегматичным и неразговорчивым.
 - Может, позволите мне проучить нахала? - спросил его Кураев. - Мне это
не впервой. Думается,  после этого у него пропадет охота вести себя подобным
образом.
 - Не  стоит труда, но, в любом случае, спасибо, - слегка улыбнулся Петр
Федорович,  - они все тут меня ненавидят и считают, что могут  обращаться со
мной  как с...-  он попробовал подобрать нужное слово, но,  не  найдя,  чуть
махнул рукой и глубоко задумался.
 - Ну, мы тогда позволим себе покинуть вас, - встал с кресла Чернышев.
 -  Да, конечно. Прошу меня простить, но мне что-то нынче не здоровится.
Приглашаю вас навещать меня, может, времена изменятся к лучшему.
 Уже  на  обратном  пути  они обменялись впечатлениями от увиденного,  и
Чернышев спросил Гаврилу Андреевича:
 - Теперь вы сами смогли убедиться, сколь нездорова обстановка при малом
дворе.
 - Мне приходилось слышать о том  и ранее, но подобного я и предположить
не мог. Однако императрица наверняка в курсе дел.
 - У императрицы есть еще Шуваловы, которые первыми  докладывают  ей обо
всем и стремятся всячески очернить наследника.
 - Зачем это им нужно?
 - А сами-то как думаете?
 - Неужели надеются, что государыня лишит его права престолонаследия?
 -  Всякое  может  быть,  -  неопределенно  отозвался   Чернышев,  -  не
забывайте, в какое смутное время живем.
 -  Мне бы хотелось побывать при малом дворе еще раз. Насколько понимаю,
цели нашего визита мы не достигли.
 - Да, неудачно все вышло. Но если будете иметь встречу с канцлером, то,
думается,  вы  в общих  чертах дадите ему понять о нездоровой обстановке при
малом дворе.
 - Разве он сам не знает об этом?
 - Наверняка, знает. Но медлит, как  и многие, выжидает. А по  Шуваловым
надо бы  именно  сейчас ударить, свалить их. Так и передайте их сиятельству,
что время не терпит. ...
 Несколько дней затем  у  Кураева не выходила из  головы последняя фраза
Чернышева, и  он  расхаживал  по  комнате, меряя ее  шагами,  не  зная,  как
поступить.  Обращаться  к канцлеру с предложением помочь  в  чем-то великому
князю   было  просто  нелепо.   Кто  он  такой,  чтоб  обращаться   к  графу
Бестужеву-Рюмину  с чем-то подобным? Не  будучи  посвященным во все  дела  и
помыслы канцлера, трудно предположить, чем  может  закончиться  их разговор.
Граф  не из тех людей,  которые  ждут чьих-то советов. Нет,  тут надо  ждать
случая и, если он представится, начать разговор.
 И  случай неожиданно  выпал. Но совсем не с той стороны, с какой ожидал
Гаврила Андреевич...

5
 Ранним утром лакей разбудил Кураева со словами, что к нему в дом явился
некий  господин  подозрительного  вида, себя  назвать  не желает, а  требует
немедленно  хозяина. Удивленный Гаврила Андреевич в халате вышел в прихожую,
где  увидел заиндевелого с мороза мужика в огромном тулупе  и бараньей шапке
на  голове.  У  его ног лежал  грязный,  замызганный  мешок,  а  сам  ранний
посетитель широко улыбался и издали еще закричал:
 - А вот и я, ваше благородие! Не признаете?
 - Извольте  назваться, -  позевывая, ответил тот, пытаясь понять,  кого
принесла нелегкая с утра пораньше. На приказчика или купца он не походил, на
нищего тоже. Во всей  фигуре вошедшего чувствовались задор и сила, и не было
никакой почтительности, свойственной обычно людям его положения.
 - Да вы  сами припомните меня,  ваше благородие.  Ну? Не  вспомнили?  В
Тобольске мы  встретились,  вы  меня  тогда еще  в острог упекли. А  потом в
Москве защитили, ночевать оставили  и  велели, коль окажусь в Петербурге, то
непременно к вам наведаться. Зубарев я, Иван. Узнали?
 - Вы хоть  бы предупредили как-то,- сухо отозвался Кураев, -  проводите
его в гостиную, - приказал он слуге, - а я оденусь пока.
 Иван  Зубарев  сидел   в  гостиной  на  краешке   стула,   розовощекий,
раскрасневшийся  с мороза,  и блаженно  улыбался,  оглядываясь  по сторонам.
Когда  Гаврила  Андреевич,  уже  умывшись,  одетый  вошел  в  комнату,  Иван
порывисто кинулся к нему, сгреб в объятия и принялся хлопать могучей ладонью
по  спине, потряхивать  что  есть силы. Стоило больших  усилий вырваться  от
него.
 -  Ты   силы-то  прибереги,  пригодятся  еще,  -  недовольно   морщась,
посоветовал ему Кураев, переходя на  "ты", - и не вздумай с  кем-то  вот так
обниматься, это, знаешь ли, дурным тоном считается.
 - Да мне  что с того? Не собираюсь ни с кем более обниматься, тем паче,
что и нет ни одного знакомца у меня в столице, кроме вас.
 - Может,  оно и к лучшему, - Гаврила Андреевич позвонил в колокольчик и
приказал лакею подать кофе.
 - Значит, здесь  вы и живете? - простодушно спросил  Зубарев, оглядывая
гостиную. - Богато будет, не то что  у нас в Сибири. Наверное, больших денег
стоит дом такой содержать?
 -  Да  уж,  немалых,  - поморщился Кураев он  не любил  обсуждать свое
финансовое  положение и расходы  с кем бы  то  ни было,  а уж  тем  более не
собирался делать этого  с купеческим сыном, свалившемся, как снег на голову.
-  Скажи  лучше,  с  чем прибыл в  столицу. Верно,  не  только  затем,  чтоб
поинтересоваться, во сколько мне обходится содержание дома?
 - Что вы! И в мыслях не было, - Иван быстро понял, что затронул больную
струнку поручика и моментально  перевел  разговор на  другую тему.  -  Нашел
я-таки серебро!  - и полез  в карман,  вытащил из него завернутый в  тряпицу
серебряный слиток, положил  его на  стол  перед Гаврилой Андреевичем, - вот,
глядите.
 - Не может быть, - впервые улыбнулся поручик, - а я уж думал, что ты из
тех людей, которых зовут вечными неудачниками, - взяв слиток в руку, покачал
головой, прикинул  вес на  ладони,  повертел и  положил  обратно на  стол. -
Поздравляю.
 - Рано пока поздравлять,-  отозвался  Зубарев,-  мне  теперь разрешение
получить надо на строительство плавильного завода.
 -  Помнится,  мы  с  Иваном  Симоновичем  Гендриковым  помогли  тебе  в
получении  некой бумаги в московском Сенате. Разве не так? Что еще за бумага
вдруг потребовалась?
 - То совсем  другое  дело.  Первая, она и сейчас при мне, дана на поиск
руд в  башкирских землях, а теперь, коль  найдена  мной руда серебряная,  то
надобно разрешение получить на постройку завода.
 - Поди, и ссуда потребуется на строительство?
 - То само  собой. Мне уже знающие люди объяснили,  что денег под  залог
просить в столице надо.
 - Нет, Иван, ты неисправим, - покачал головой Кураев, принимая от слуги
чашечку с дымящимся, свежезаваренным кофе. - Угощайся, надеюсь, кофе у вас в
Сибири пьют?
 - Пьют,  пьют, - улыбнулся  Зубарев, беря  в  ладони крошечную  чашечку
дорогого фарфора, которая почти скрылась в его пятерне. - Вы нас совсем, что
ли, за темных людей  считаете? Братья мои двоюродные, - да я рассказывал вам
про них, Корнильевы купцы, - торговлю чаем ведут через Кяхту. А кофе редко к
нам завозят, да и дороговато оно для нашего брата.
 -  Ладно,  пей,  не стесняйся, - благодушно хмыкнул Кураев, разглядывая
гостя и находя его манеры и простодушие довольно симпатичными.
 - Вот  только не знаю, к кому мне обратиться за ссудой и разрешением, -
признался Иван, - не подскажете, случаем?
 - Делами по открытию  горных разработок ведает Берг-коллегия,  да будет
тебе известно.  Через нее  же,  если сочтут нужным  открытие  рудника, можно
попросить