ко смущенно
ответил:
 - Есть немного, кашлять начал сильно, простыл в дороге прошлой зимой.
 - Братья как? Все живы-здоровы?
 - Да все, слава Богу, живем, покуда Бог дает.
 - Торговля, как погляжу, в  гору пошла?- кивнул Иван на богатый федоров
кафтан.
 - Грех жаловаться, но сидеть особо некогда. Лучше ты расскажи, как и за
что в острог угодил? Опять набедокурил чего?
 - И в мыслях не было, - заверил его Иван, - приехал в столицу да царице
прошение  подал,  то все  и  закрутилось,  завертелось.  До сих  пор  ума не
приложу, в чем моя вина.
 - Так обвиняют в чем?
 -  Черт их  знает,  - ругнулся сердито  Иван, - не  поймешь: сегодня об
одном спрашивают, завтра о другом...
 - Слыхали мы  от губернатора нашего,  будто  и  его к  допросу по  делу
твоему призывали.
 - Самого господина Сухарева? - не поверил Иван. - Быть того не может!
 -  Что  я,  вру,  что ли? - чуть надул тонкие губы Федор. - Он  Михаилу
потом еще заявил,  что, ежели встретит тебя  когда,  то  запрет  в каторжные
работы, куда Макар телят не гонял.
 - Неужели так и сказал?
 - Воистину так.
 - Широко  берут, дьявольское отродье,- снова ругнулся Иван. - Не иначе,
как  большие люди в  том деле замешены, через меня  хотят  иного  кого,  что
высоко сидит, достать.
 - И мне так думается, - поддержал его Федор. - Пробовал вчера в Сыскной
приказ  сунуться,  да куда там! И слушать  не желают. Ладно хоть уговорил до
тебя допустить, и за то хорошую денежку взяли. Сто рублев от меня получил? -
вспомнил он вдруг.
 - Да те деньги не мне достались,- опустил голову Иван.
 - Разве не ты писал, чтоб дал наличными сто рублей? - не сразу дошло до
Федора. - И посыльный говорил: мол, тебе в острог  надо, на нужды разные. Да
что это такое творится? Кругом обман в этой самой Москве!
 - Не  ори,  а  то  услышит кто,  - остановил  его Иван. - Выберусь коль
отсюда, разочтусь.
 - Чем  разочтешься? Приисками своими? Пропади они пропадом.  У  Михаила
чуть лавку не отобрали за  долги отца твоего. Васька Пименов всем раструбил,
будто бы ты у него чуть не тыщу рублей взаймы взял. Было такое?
 - Было, - еще ниже склонил голову Иван. - Он мне их сам предложил...
 - А ты и уши развесил. Эх, ты! О себе не думаешь и нас замарать хочешь,
даром,  что  одной крови. Как  был  шалопут  ты,  Ванька, так им  и помрешь,
видать.
 -  Да ты за этим, что  ли,  явился, чтоб уму-разуму  меня учить?  -  не
выдержал Иван и вскочил на ноги. - Братовья называетесь,  а каждой копеечкой
попрекнуть лишний раз спешите.
 - Копеечкой?! - возвысил голос Федор.- Если бы то  копеечки были, а  то
все рубли да сотенки.
 - Я так головы не пожалел, когда тебя в степь выручать ездил, а ты меня
теперь до конца  жизни  попрекать станешь, коль беда на меня незнамо  откуда
пришла такая. Сказал бы лучше, как там Антонина живет?
 - То мне  и  подавно неизвестно.  Живет, поди... Ладно, чем еще  помочь
тебе могу?  Гостинцев тут тебе принес, - кивнул он  на  большой, плетеный из
ивовых  прутьев,  короб  с  крышкой  сверху,  стоящий  у двери  на  полу,  -
отъедайся, а то кожа да кости остались.
 - Спасибо, Федя, себя береги, - глядя куда-то в сторону, ответил Иван.
 - Постараюсь,  - ответил тот,  закашлявшись. -  Через пару недель домой
поеду,  коль  что...  знаешь,  где  меня  искать.  Только это... насчет  ста
рублей... боле не  проси, не  смогу дать таких  денег в другой раз,  извини,
коль можешь.
 - И ты меня извини, - ответил Иван.
 Вечером того  же  дня к  нему  неожиданно  явился все  тот  же горбатый
сапожник  и  доверительно  сообщил,  чтоб  Иван  попросил  офицера,  фамилия
которого  Вахрушев,  что заступит завтра на караул, отпустить его в  город с
кем-то  из солдат  для  покупки  себе пропитания  или  чего другого.  Офицер
меняется  каждые  два дня, и Иван  может во всякое  его  дежурство  спокойно
отпрашиваться в город.
 - А сколь ему платить требуется, тому офицеру?
 - Вахрушеву? - не  сразу понял горбун.- За все ему давно уплачено. Твое
дело - в каждое его дежурство в  город отпрашиваться и возвращаться обратно,
когда велено будет.
 - За что вдруг милость такая? - удивился Зубарев, видя, что горбун явно
чего-то не договаривает.- Кто так обо мне заботится?
 - Каину спасибочки за то говори, - хитро сощурился сапожник.- Все понял
или  повторить?  -  недобро  сверкнул  он  на  прощание  маленькими  глубоко
посаженными глазками.
 - Понял...- растерянно пожал плечами Иван.
 И точно. На другой день он попросил позвать к нему караульного офицера,
и тот незамедлительно явился, осведомился, зачем он нужен заключенному.
 -  Разрешите, ваше благородие, в город сходить,  в торговые  ряды, чтоб
рубаху себе новую купить, а то эта  вся, как есть,  сносилась до дыр, - лихо
отрапортовал ему Иван.
 - Чтоб к ужину на  месте  был, - согласился тот.-  Но одного не пущу, а
пойдет с тобой Алексашка Сергеев присмотреть.
 - Спасибо, признателен весьма, - чуть не  до  полу  поклонился Иван,  и
кинулся  собираться,  все  еще  не  веря, что  сейчас  выйдет из острога  на
свободу, пусть и при конвоире, но ... на свободу! А там - как Бог даст.
 И на следующее дежурство офицер  вновь разрешил ему отправиться в город
все  с тем же солдатом, твердо наказав вернуться дотемна. Иван торжествовал.
Он стал уже  присматриваться, бродя по Москве, глухое место, где спрятаться,
хотя  бы  на  время  от  солдата.  Таких мест было  множество,  и его  так и
подмывало стремглав  кинуться через забор или меж торгующих,  но всякий  раз
сдерживал себя, словно кто-то подсказывал ему, что пока рано.
 Перед  третьим его  выходом  в  город,  когда  завтра вновь должен  был
заступить  на дежурство столь любезный Вахрушев, в  караульню  к Ивану снова
бочком  проковылял горбатый сапожник и, поманив к себе пальцем, прошептал на
ухо:
 - Завтра, как отпросишься в город, то солдата при тебе не будет...
 - А ты откуда знаешь?  - не поверил Иван. - Так они  меня без охраны  и
пустят, держи карман шире.
 - Помолчи, петух драный! Не твоего ума дело. Слушай меня и не встревай.
Как  тебя в город отпустят, то сразу не уходи, а поболтайся  во дворе, будто
дело  у тебя какое. Дождешься, когда на  работу других арестантов поведут из
камер, и поменяешься одеждой с тем, кто к тебе подойдет.
 - А дальше? - голос у Ивана  внезапно  охрип, и губы пересохли,  словно
после соленой пищи.
 - Дальше он заместо тебя пойдет в город, а ты  со всеми  на работу. Все
понял? А то  смотри у меня, - на всякий случай горбун поиграл перед лицом  у
Ивана ножом и лишь после этого заковылял обратно.
 Едва дождавшись утром  смены караула, Иван с замиранием сердца постучал
в  дверь. Вскоре  ее открыл  Вахрушев, и по напряженности во взгляде Зубарев
понял, что тот знает про сговор и, наверняка, сам в нем участвует.
 -  Опять в  город?  - не глядя  на Ивана, спросил  он.  - Сегодня  один
пойдешь, а  солдат тебя чуть позже, у заставы, нагонит. Выходи...- распахнул
он дверь.
 Иван  вышел во  двор и зажмурился от- того, что сегодня  солнце светило
необычайно ярко, и в воздухе жужжали  толстые мохнатые шмели,  вспархивали с
белесой  поленницы  дров  бабочки-капустницы,  задорно  чирикали  на  заборе
взъерошенные воробьи -  словом, мир предстал перед  ним во всей своей земной
красоте,  и  жалко  было  ее  терять,  возвращаться  обратно   в  караульное
помещение.
 Он терпеливо дождался,  бесцельно слоняясь по  двору, когда из  больших
полукруглых дверей выведут колонну арестантов, предназначенных  к работе, и,
как только они попарно ступили из сумрачной арки дверей на солнечный дворик,
то в первой паре увидел Ваньку Каина, неотрывно глядящего в его сторону.  Он
еще чуть  постоял,  посмотрел, как четверо караульных солдат пересчитали их,
спросив имя каждого,  и,  не дожидаясь,  прошел через острожные  ворота мимо
двух часовых, расступившихся перед ним, и неторопливо пошел к центру кипящей
страстями и делами Москвы, не оглядываясь, зная, что уже никогда не вернется
обратно и за ним с адским скрипом не закроются окованные  железом ворота, не
брякнет тюремный засов.

11
 Первым порывом, когда  Иван Зубарев  вышел, не  чуя под собой  ног,  за
острожные ворота,  было отправиться на  постоялый  двор к Федору Корнильеву,
где  можно  укрыться  до  поры,  а потом,  по  возможности,  уехать с  ним в
Тобольск.  Но чем ближе  подходил он к Калужской заставе, тем более сомнения
овладевали им: как только объявят розыск, а в этом он ничуть не  сомневался,
то  наверняка  вспомнят  о брате, посещавшем его в остроге, найдут его место
жительство и... Нет, твердо решил он, на постоялый двор дорога ему заказана.
Нужно искать другое прибежище.
 Переходя  с одной  улицы  на другую, он незаметно  для себя уходил  все
дальше  и  дальше от центра  города и,  наконец,  оказался  на самой окраине
Москвы, вышел на небольшую, покрытую толстым слоем пыли дорогу, вьющуюся меж
засеянных рожью полей. Не  задумываясь, куда она  может привести, Иван смело
пошел вперед, правда, постоянно при  том  оглядываясь, словно из-за поворота
могла выскочить пущенная по его следам погоня.
 Навстречу   ему   изредка  попадались   крестьянские   телеги  с  мирно
подремывающим   возницей,   лениво  взмахивающим  кнутом.   Они  почтительно
кланялись, завидя издали Зубарева, стягивали с голов  шапки, видно, принимая
того  если не за  барина, то за богатого купца. Иван молча кивал им в ответ,
но  заговорить  не решался,  полагая,  что,  коль  начнут поиски,  то  могут
расспрашивать и окрестных крестьян, которые по  простоте душевной непременно
выложат все как на духу.
 Но один из возчиков остановился сам, натянув вожжи, спрыгнул на землю и
принялся  подтягивать  подпругу,  дожидаясь,  когда  Иван  подойдет  к  нему
поближе.
 - Здоровьица  вам, -  поклонился  он, держа в  руке  валяную  поярковую
шапку.
 -  Мое  почтение, - чуть кивнул Зубарев, собираясь  пройти  мимо  и  не
вступать в разговор.
 - Ищите  кого?  -  с  любопытством поинтересовался мужичок, чтоб как-то
завязать разговор. Был он из породы тех людей, что могут говорить часами без
умолку,  лишь бы рядом  оказался кто-то из  слушателей. - Может, чем  помочь
смогу, вы только скажите, мы завсегда рады с превеликим удовольствием...
 - Что  за деревня  там  виднеется?  -  спросил  Иван,  чтоб хоть как-то
поддержать разговор.
 - Эта-то?  Слобода  при фабрике.  Недавно выстроились,  - с готовностью
пояснил тот. - А дале село Преображенское будет. Вам, чай, туда требуется? Я
бы подвез, да спешу, вот ежели дождетесь,  когда обратно возвертаться стану,
то с превеликим удовольствием.
 - Спасибо на добром слове, но сам помаленьку доберусь, тут недалече.
 -  В  слободу, значит?  Не  к  Абраму Рукавишникову, случаем? А  то  он
сказывал, будто ждет кого из города.
 - К  нему  и  иду,  - согласился, чтоб как-то отвязаться от навязчивого
мужика, Иван.
 -  От  меня поклон передайте, скажите, мол, на обратном пути заверну  к
нему непременно кваску попить. Квас у него знатный, - без умолку сообщал тот
все  новые  и  новые  ненужные  подробности,  но  Иван уже  не слушал его, а
неторопливо пошел дальше.
 Слобода  прилепилась  вдоль  большого,  с  глинистыми  берегами  пруда,
перегороженного близ речки плотиной. По верху плотины стоял длинный рубленый
сарай, почти  без окон, с  выглядывающим из-под него мельничным колесом, что
тихо поскрипывая,  медленно вращалось под неослабевающим напором воды.  Едва
Иван  дошел  до  первого  дома,  как  из  подворотни  выскочила взъерошенная
собачонка с комками репьев на загривке и злобно залаяла, сообщая о появлении
в  селении нового человека.  Из калитки  высунулась  женская  голова в сером
домотканом платке и тут же спряталась обратно.
 -  Где  Абрам  Рукавишников  живет?  -  крикнул  Иван наудачу,  надеясь
напроситься у того на квартиру, сославшись на встреченного им мужика.
 - Тама, - ответили ему  из-за ограды,- к плотине ближе  дом, на взгорке
стоит, а сам он на фабрике сейчас быть должен.
 Не   поблагодарив,  он   пошел  в  указанную  сторону,  замахнулся   на
провожавшую сиплым лаем  собаку, отчего та моментально шмыгнула в подворотню
и оттуда,  осмелев,  залилась и  вовсе  неистово, как  будто  перед  ней был
злейший враг всей собачьей породы.
 Абрам Рукавишников оказался долговязым  мужиком со  смоляными кудрями и
тонкой щеточкой усов на верхней губе. Он придирчиво оглядел Ивана Зубарева и
поинтересовался, откуда он его знает. Не пожелав ссылаться  на  встреченного
им  возницу,  Иван тут  же, с хода, присочинил, будто бы в  Москве на торгах
слышал о  бумажной фабрике близ Преображенского села и  решил поглядеть, как
она устроена.
 -  Купить, что ли, хочешь? Не  темни, я в тебе  купца сразу признал,  -
фыркнул Абрам. -  Я хоть и  не  хозяин  ей, а всего  лишь старший мастер, но
кое-что в жизни понимаю, не вчерась родился.
 - Купить  мне ее не с руки, но, как чего устроено,  поглядеть не мешало
бы. Может, сумею такую же у себя выстроить.
 -  Дурное дело нехитрое, были  бы голова да руки, а  там  не помрешь со
скуки. Сам-то откуда будешь?
 - С Перми, - соврал в очередной раз Иван.
 - А -а -а... Пермяк  соленые уши! Неужто у вас таких фабрик не имеется,
что сюда поперся?
 - Нет, - убежденно затряс головой Иван. - Откуль им взяться? А пожить у
вас недельку-другую будет где?
 - Хочешь, так к себе  могу определить на  время.  Изба у  меня  добрая,
поместимся.
 Так  Иван  нечаянно-негаданно  занял небольшую комнатку в доме  мастера
бумажной  фабрики  вблизи Москвы. Абрам Рукавишников несколько раз водил его
посмотреть,   как   производится   бумага,   подробно  разъяснял,   из  чего
складывается процесс ее  получения, и  уже  через  неделю  Ивана  знали  все
работники,  гостеприимно здоровались с  ним,  и даже пополз  слух, якобы  он
собирается купить со временем все бумажное производство.
 Меж тем Иван постоянно оставался в страхе, что вдруг в  слободу приедут
солдаты с розыском, и на всякий случай подробно порасспросил своего хозяина,
где и  какие деревни находятся поблизости, узнал какие тропки и дороги ведут
туда.
 - А верстах в двадцати от нас  генерал  проживает, - разоткровенничался
Рукавишников, видя, как Ивану интересны все подробности.
 - Что  за генерал? - на  всякий  случай спросил Иван, хотя ему не  было
никакого дела, кто бы там ни жил.
 -  Самой императрицы нашей  ближайший родич, Иван  Симонович Гендриков.
Раз видел его в колясочке - красавец из себя!
 - Гендриков? - переспросил Иван, чуть не выдав  себя дрогнувшим голосом
от подобного сообщения.
 - А чего, знаком он тебе, что ли?
 - Да откуда, - поспешил заверить мастера  Зубарев, -  слышал  где-то, а
так с чего мне с ним знакомство водить?
 Уже   через  несколько  дней  после  их   разговора   Иван  выпросил  у
Рукавишникова  лошадь и коляску, якобы для поездки  в Москву, и отправился в
имение Гендрикова, не имея ни малейшего представления, что  он сообщит тому,
если  только  удастся  встретиться  с  генералом. Добравшись  до  загородной
усадьбы двоюродного брата императрицы, с которым его познакомил в свое время
поручик Кураев,  Иван по  дороге решил рассказать  ему  без  утайки о  своих
злоключениях и попросить хотя бы совета, если не помощи. Памятуя о  том, как
граф собственноручно перевязывал ему рану, он решил, что вряд ли тот побежит
доносить в полицию о беглом арестанте, не с руки графу такое.
 При въезде  в усадьбу  Зубарева долго  выспрашивали, кто он такой да по
какому делу  явился  к графу, который, на  его счастье, оказался как  раз  в
имении.  Ему  не оставалось ничего  другого, как  отрекомендоваться знакомым
поручика Кураева, после чего он был пропущен и  проведен во внутренние покои
барской усадьбы. Граф Гендриков  вышел далеко не сразу, и Иван чуть  было не
задремал,  ожидая его на  мягком диванчике,  стоявшем в прохладном углу  под
большим  незнакомым  растением,  растущим  в  деревянной  кадушке.  Наконец,
послышались  быстрые  шаги,  и  Иван  Симонович  вошел в  приемную  и  цепко
вгляделся в неожиданного посетителя.
 -  Чему  обязан?  -  спросил он  довольно  холодно,  не  подавая  руки,
возможно, он уже успел забыть их мимолетную встречу, а может, и узнал, но не
показывал вида.
 - Зубарев я, Иван, - нескладно промямлил тот,  вскакивая на ноги.  - Не
помните, ваше сиятельство?
 - Что-то припоминаю, -  чуть поморщился Гендриков, потирая руки,  - но,
может, вы объясните цель своего визита?
 - Рану вы  мою тогда лечили. ...  Вспомнили? - беспомощно развел руками
Иван. - Меня тогда Ванька Каин шпагой чуть задел...
 - Надеюсь,  на  сей раз  вы  в добром  здравии и мне не  придется вновь
лечить вас? - сощурился в его  сторону  граф.-  К  тому же, знаете ли, я  не
лекарь и дипломов на сей счет не имею.
 - Нет,  что вы, ваше сиятельство, совершенно здоров.  Только в  остроге
меня плетьми чуть попотчевали.
 -  Да  что  вы  говорите?  Значит,  вы ко мне  прямо  из острога? Я вас
правильно понял?
 - Совершенно правильно. Убег я с острога дней десять как.
 - Вы это  серьезно? - тонкие губы графа сделались еще тоньше, и белесые
брови поползли вверх.
 - Не вру я, правда.
 - И  что вы  от меня хотите? Хотите, чтоб  спрятал? Простите, но беглых
каторжников  укрывать не намерен.  Честь имею,  - с  этими  словами он круто
повернулся на каблуках и собрался уйти.
 -   Меня  враги   государыни   оговорили,-  бросился  к  нему  Зубарев,
попытавшись схватить за руку.
 - Не может  быть,  -  стряхнул с себя иванову пятерню граф,  - у  нашей
государыни нет и не может быть врагов, то мне доподлинно известно.
 - Есть! Еще какие враги! Аки волки алчные.
 -  Вы их,  случаем,  не  в лесу  встретили,  пока  ко  мне  добирались?
Давненько я с ружьишком на охоту не хаживал, пора бы и поразвлечься.
 - Пробы они  мои  подменили,  - как утопающий, за  спасительную  ветку,
схватился Иван, и сбивчиво прямо  здесь, в приемной,  принялся пересказывать
графу  о своих злоключениях и о деле  с пробами руды.  Как только он помянул
Ломоносова,  лицо Ивана Симоновича, бывшее до  того скучным, если не сказать
большего, вдруг переменилось, и он с интересом спросил:
 -  А Михайла Васильевич как  в вашем деле  замешен?  Неужели и до  него
добрались?
 Иван  разъяснил и  это.  Гендриков несколько  смягчился и пригласил его
пройти в гостиную, куда затем подали скромный ужин  и графин красного  вина.
Граф поинтересовался,  знает ли Кураев  о том положении, в  котором очутился
Зубарев, и пообещал уведомить его письмом.
 -  Премного  вам  благодарен,  - кинулся  кланяться ему Иван,  -  вовек
доброты вашей не забуду.
 - Доброты в  том  особой не  вижу и вам  бы советовал поменьше  на нее,
доброту, полагаться.  Люди  по  своей сущности мало  отличаются,  от  тех же
волков, как вы смели заметить. У нас с поручиком свои отношения.  Признаюсь,
я до сих пор в долгу перед ним. Как вы думаете, он обрадуется, узнав, что вы
здесь?
 - Вряд ли, - чуть поразмыслив, вздохнул Иван, - он и так который раз из
беды меня выручает, поди, надоело уже...
 - Рад, что вы так здраво рассуждаете. Но давайте условимся: вы и дальше
будете проживать там,  где находились  до  сих  пор,  а  этак через недельку
загляните  ко  мне.  Только... предварительно известите меня  о  том,  а  то
случается, ко мне и гости наезжают.
 -  А как я вас извещу? - Иван оказался озадаченным по вопросу подобного
рода.
 - Пошлите кого-нибудь с запиской. Ах да, слуг, по-видимому, вы при себе
не держите.
 - Нет. Не держу.
 -  Тогда  попросите  кого  из  местных  жителей  или  мальчишку  какого
доставить записку ко мне.
 - Будет исполнено, - едва ли не по-военному отрапортовал Иван. - А если
вблизи бумажной фабрики очутитесь, то спросите Абрама...
 -  Благодарю вас, но  ни  Абрама,  ни  Соломона искать не собираюсь.  И
хотите совет?  Держите  почаще  язык  за зубами, особенно  сейчас, когда  вы
оказались в столь незавидном положении.
 -  Хорошо,  хорошо,  -   широко  улыбнулся  ему  Иван,  -  а  вы,  ваше
сиятельство, все-таки добрый человек.
 - Спасибо, что оценили, - сощурился Гендриков и кликнул