о  подлости
людской. Не боитесь?
 - Чего? - переспросил Кураев. -  Гадов или подлости людской? Не то чтоб
боюсь, но  ни укус, ни  предательство  на  себе  испытать  не желаю. Сказано
Господом нашим Иисусом Христом: "Не искушай",  - вот и стараюсь  жить, как в
святом Писании заповедано.
 -  Да неужто? - потер  сухие желтоватые кисти  рук граф.  -  Неужто вы,
поручик, в ваши лета, будучи совсем молодым человеком, и по заповедям Божиим
живете? Ушам своим не верю!
 - По заповедям или нет живу, то батюшке на исповеди судить  и  мыслить,
но коль человек я  крещеный, и родители мои с испокон века православной веры
придерживались, то  и  мне надлежит  ее держаться.  Может,  ваше сиятельство
сомневается в том?
 -  Упаси Господи! -  замахал граф  руками  и отошел к  своему огромному
столу, уставленному химической посудой, присел в старое кресло. - Ни чуточки
в том не  сомневаюсь, а скорее, наоборот,  рад  тому, что  встречаются еще в
наше время  люди, кои  за  веру нашу отцовскую  радеют.  Премного рад  тому.
Хорошо, хорошо... Только я вас не для беседы о догматах веры пригласил, а по
делам важным, государственным...
 - О том  я  догадываюсь, -  тихо произнес поручик,  оглядывая незаметно
необычное  убранство кабинета. Но сам  он при том недоумевал: для какой цели
столь неожиданно понадобился графу,  сделав, впрочем, предположение, что тот
самолично пожелает услышать о его прошлой  поездке в Сибирь. Но доклад о том
он давно  подал вышестоящему начальству, и оно имело возможность  доложить о
том канцлеру.
 - Слышал я, будто бы  имеются у вас в столице обширные знакомства среди
особ, занимающих важное положение при дворе... - начал граф издалека, однако
Кураев тут же понял, куда он клонит:
 "Наверняка  за кем-то шпионить  заставит",  -  с  тоской  подумал он  и
вздохнул.  Отказать  графу  он  не  мог,  поскольку  находился  по службе  в
непосредственном подчинении  ему,  но мог  сослаться на  срочную  поездку  в
Митаву.
 От  Бестужева-Рюмина  не укрылся вздох  поручика,  и он посуровел, сжал
тонкие губы, стал говорить резче, напористее:
 -  Не к  тому спрашиваю, что желаю соглядатаем вас приставить к кому-то
из них, а по причине более важной, коей все мы служим, почитая за главнейшее
-  сохранить покой и благоденствие матушки-государыни нашей и  подданных ее.
Потому  соизвольте  ответить:  многих  ли  молодых людей  из  петербургского
общества вы знаете и с кем из них близко знакомы?
 - Да как сказать, ваше сиятельство, не  считал знакомцев своих, не было
нужды  ранее  в  том... С  кем в кадетском  корпусе учился,  с кем  по полку
знаком, с иными через друзей. Вы бы лучше спрашивали, а я уже отвечать буду.
 -  Извольте, -  насупился граф, чувствуя,  что разговор с  Кураевым  не
входит  в заранее  намеченное им  русло, как  он  сам на  то рассчитывал.  -
Извольте сказать, знакомы ли вы с графом Воронцовым?
 - Графом  Михаилом  Илларионовичем?  -  встрепенулся Кураев,  никак  не
ожидая,  что  канцлера может интересовать  непосредственно  его подчиненный,
занимающий должность вице-канцлера. - Лучше бы вам, ваше сиятельство, у него
поинтересоваться: знает ли он меня, а не наоборот...
 -  Вопрос задан, и извольте  дать ответ,  - постучал  кончиками пальцев
Бестужев-Рюмин  по мраморной крышке стола,  и тот,  кто хорошо знал привычки
графа, отметил бы, что это плохой признак.
 -  Графа Воронцова  весь  Петербург  знает... -  развел  руки Кураев. -
Соответственно, и мне его личность известна.
 - А в близких ли отношениях с ним находитесь?
 - Как понимать? В близких? Скорее нет,  раскланиваемся при встречах, но
так, чтоб в одной компании или дома у него бывать, не случалось.
 - Братья Чернышевы вам знакомы?
 - Конечно,  -  живо кивнул  головой  поручик, - с  Иваном  мы вместе  в
кадетах  ходили  по  молодости, а вот  служить врозь  пришлось. К ним в  дом
захаживал, не скрою...- Кураеву  уже совсем не нравился этот разговор, более
похожий на допрос.
 - Елагин Иван Порфирьевич? -  не давал ему  даже лишнее  слово вставить
граф.
 - Нет, с ним  и вовсе не знаком, - подумав, ответил  Гаврила Андреевич,
пытаясь сообразить, почему канцлер именно в таком порядке называет фамилии
 - Хорошо, очень хорошо, - граф вскочил с кресла, прошелся  по кабинету,
- сидите, сидите, - остановил движением руки Кураева, заметив, как тот хотел
подняться, считая своим  долгом  также  оказаться  на  ногах  в  присутствии
прохаживающегося графа, - лучше думается на  ходу,  - пояснил он. - Надеюсь,
вы понимаете, что все  сказанное  меж нами  должно остаться  в  стенах этого
кабинета?  - ненадолго  задержался он перед поручиком и пошел дальше  делать
круг за кругом - после того, как тот утвердительно кивнул головой. - Не буду
спрашивать, знаете ли вы что-либо о тайных обществах,  что в последнее время
стали появляться у нас в России. Вы можете оказаться членом одного из них, а
там  такие берут  присягу о  молчании, хотя,  на мой взгляд,  давши единожды
клятву, давать кому бы то ни было в другой раз негоже. Так вот, не спрашиваю
вас о принадлежности к тайному обществу,  но суть нашей встречи  в том,  что
желаю  знать, о чем  на тех собраниях говорится и что готовится. Это  говорю
как ваш, поручик, непосредственный начальник и, извините, вынужден напомнить
о том еще  раз,  прошу  сохранить в тайне не только наш разговор, но  и само
посещение моего  дома. Не  знаю, каким  образом  вы  сумеете  попасть на  то
собрание, но  не позднее десяти дней жду вас с подробным  докладом обо всем,
там происходящем. И никаких бумаг! - граф особенно выделил последнее слово и
надолго замолчал, видимо, обдумывая, все ли он сказал Кураеву.
 Пока  они беседовали, на улице почти  стемнело, но граф не велел подать
свечей,  и  сейчас  они находились  в  потемках,  освещенные  слабым  светом
разноцветных  стекол  потолочного  перекрытия.  На  Кураева  падала   полоса
красного цвета, и  он с интересом разглядывал  собственные  руки, казавшиеся
обагренными кровью или вымазанными соком спелой  вишни. На Бестужева-Рюмина,
наоборот, струился  тусклый  свет зеленоватого оттенка, и  он  был  похож на
гигантскую  жабу или  лягушку.  Ощущение  нереальности  происходящего  вдруг
овладело Кураевым, и он чуть было не  ущипнул себя, чтоб убедиться,  не спит
ли он, не в бреду ли, но голос канцлера прервал его размышления.
 - Еще бы мне  хотелось знать, что за человека вы  привозили  в Москве в
дом Гендрикова?
 "Господи, - чуть не вскрикнул от  удивления Кураев, - уже и об этом ему
известно! Ну, силен старик, работает служба..."
 - Купец тобольский, - сдержавшись, чтоб не спросить, от кого граф узнал
о  московском  эпизоде,  ответил почти равнодушно  поручик,  -  Иван Зубарев
прозывается.
 - По торговому делу в Москве?
 -  Да  нет,  - замялся Кураев,  соображая,  стоит  ли пересказывать все
приключения  тоболяка,  -  руды золотые отыскать  желает, вот и  приезжал  в
Москву за разрешением, в московский Сенат обращался за тем.
 - Разрешение получил? Иван Симонович помог? То ладно... Связь с  ним, с
купцом  сибирским, не  теряйте, может придется и ему  послужить нашему делу.
Значит,  из  Тобольска человек... - задумался  о чем-то своем граф, а  потом
вдруг быстро протянул руку,  взял со стола колокольчик и позвонил. - Проводи
гостя  через  сад,  -  сказал  он вошедшему  лакею.  -  Рад  всецело  нашему
разговору, - чуть наклонил голову в сторону поручика.
 - Весьма рад, что  удостоился чести...  - начал  подбирать  нужные  для
подобных  случаев  слова Кураев, но граф уже  отвернулся от него  и отошел в
темный угол, став почти невидимым, негромко проговорив оттуда:
 - Прощайте.
 Гавриле  Андреевичу  не оставалось ничего  другого,  как попрощаться  и
пройти к лестнице вслед за лакеем.

16.
 Выполнить задание графа оказалось не столь сложно, как могло показаться
на первый взгляд. Гаврила Андреевич решил навестить своего старого знакомого
Ивана Григорьевича  Чернышева, для  чего  и  отправился  к  нему  в дом. Тот
встретил  его весьма  любезно, почти радостно,  расспрашивал  обо всех,  кто
учился вместе  с ними в кадетским корпусе, сожалел, что редко встречаются, а
потом вдруг, словно вспомнил что-то, предложил:
 - А  не согласишься  ли ты вместе  со мной в  одну  интересную компанию
наведаться?
 - Отчего не соглашусь, можно, - кивнул головой Кураев, - особливо, если
дамы будут, то с превеликим удовольствием.
 - Дам не будет, - почему-то шепотом ответил Чернышев, - самые достойные
люди там соберутся.
 - Грех отказываться от такого предложения. Польщен, что считаешь нужным
представить меня им.
 - Только о моем предложении молчок, - поднес палец к губам Чернышев.  -
Чтоб ни одна живая душа не знала.
 -  А неживой знать можно? -  попробовал пошутить Кураев, но поддержки в
том не встретил.
 -  Я тебя на серьезное  дело зову, а ты, - укоризненно  покачал головой
Чернышев. Потом чуть помялся, оценивающе  посмотрел  на Кураева и,  наконец,
решившись, стал объяснять:
 - Слыхивал ли ты когда о масонах?
 - Слышать  приходилось, но что это  за овощ  и  с чем его  едят, то мне
совершенно неизвестно.
 - Ты не вздумай при  ком такие  слова говорить, - поморщился Чернышев и
осторожно приоткрыл дверь кабинета, где они беседовали, выглянул в коридор и
также осторожно притворил ее, подошел к Кураеву. - Не вздумай при тех людях,
коим представить тебя собираюсь, остолопа этакого, сказать про овощ или иную
глупость сморозить.
 - Но, но... - взвился  Кураев и схватил Чернышева за отворот кафтана, -
я хоть не столь знатной фамилии человек, но за себя постоять могу...
 - Хорошо,  хорошо,  извини  за неосторожное  слово, не  буду  больше, -
поспешил успокоить его Чернышев, - но не советую норов свой  тут показывать.
Я тебе по-дружески, как  брату родному, советую  быть  осторожным и  десять,
нет, сорок раз подумать,  прежде  чем  произнести какое-то слово,  особенно,
если оно касается братства вольных каменщиков.
 - Каких каменщиков? - наморщил лоб Кураев.
 -  Братство вольных  каменщиков, -  повторил Иван  Григорьевич,  -  так
именуют себя члены масонских лож.
 - Прямо как в театре, - усмехнулся Кураев,  - вы там представления, что
ли, даете?
 - Послушай, не перебивай меня, если можешь, - окончательно  рассердился
Чернышев, - думаю, ты пришел не для того, чтоб оскорблять меня безнаказанно.
Сперва выслушай до конца, что я хочу тебе уже  битый час втолковать, а потом
уже паясничай. Договорились?
 -  Договорились, договорились, -  примирительно поднял вверх  обе  руки
Кураев, видя, что хозяина дразнить дальше становится просто опасно.
 -  Вот  на  такое собрание, членов  петербургской масонской  ложи,  я и
собрался  сопроводить  тебя,  поскольку  знаю тебя как  человека честного  и
порядочного, который вполне может послужить нашему общему делу.
 - Благодарю, весьма признателен, - не преминул вставить поручик, - но о
каком деле  ты  говоришь? Все  мое дело  состоит в том, чтоб служить верой и
правдой нашей императрице. Не пересекутся ли наши пути?
 -  Можешь  не сомневаться,  не пересекутся. Скорее, наоборот,  человек,
который честно служит,  более других  достоин  стать  членом братства.  Если
выразиться  вкратце, то цель  нашего общества  -  сделать людей  свободными,
независимыми и счастливыми.
 -  Ого,  - сколько  ни  старался Гаврила  Андреевич  быть сдержанным  и
внимательно слушать,  но  его  характер и привычка  воспринимать  все ясно и
четко  не позволяли сидеть  молча,  - вы прямо-таки роль Спасителя решили на
себя  принять! Ему не удалось  сделать людей счастливыми,  коль сами люди не
хотят того, а что говорить о жалкой горстке заговорщиков? Или, может, кто-то
из вас умеет обращать воду в вино  или  способен  накормить  несколько тысяч
человек одним хлебом? - он ожидал, что  Чернышев вспылит, начнет  говорить в
ответ дерзости или совсем  выставит вон, и уже стал сожалеть, что не удастся
выполнить  задание графа  Бестужева-Рюмина.  Ему  уже  и  самому  захотелось
побывать на  собрании  людей,  ставящих  перед  собой столь  необычные цели.
Однако  Чернышев,  наоборот,  остался  сдержанным и корректным, прошелся  по
комнате,  снял  с полки толстенную  книгу в почерневшем  от  времени кожаном
переплете, открыл ее и поднес к лицу Кураева.
 - Видишь, - спросил он, - эти знаки?
 - Конечно,  -  согласился тот,  -  не слепой,  -  разглядывая  какие-то
геометрические фигуры, треугольники, причудливые цветы, сплетенных меж собой
змей,   астральные  знаки   луны,   солнца   и  иные   таинственные   знаки,
предназначение которых было ему не совсем понятно.
 - Этой  книги  более  двухсот лет,  она  издана  в Германии и  подробно
описывает символы масонов, их  значение.  Как видишь, люди всегда стремились
стать не только свободными, но и счастливыми...
 - Но  никому этого пока не удавалось достичь, разве  что  блаженные или
святые могли взойти на подобную ступень.
 -  Не  перебивай,  - остановил его  Чернышев и  отнес книгу обратно  на
полку, бережно водрузил  на старое место, - в одиночку  вряд ли кто способен
более, чем на  минуту, сделаться  счастливым, а  вот когда  нас будут сотни,
тысячи единомышленников, то мы сможем перевернуть весь мир.
 - Так уж и весь мир?
 - Именно. И в  Германии,  и  в Англии, и во Франции, и даже в Испании и
всех других просвещенных странах имеются наши братья по духу.
 - Поди, и среди турок братьев завели? - съязвил Кураев.
 - Нет,  - спокойно  ответил Чернышев, -  это не та страна, где бы могло
найти место такое  братство, но, поверь,  со временем и в ней появятся  наши
последователи.
 - Каким  же образом,  дорогой Иван Григорьевич, вы собираетесь  сделать
всех людей счастливыми? Уж не проповедями ли?
 - Слушать проповеди ты можешь в церкви или в другом подобном месте. Мы,
масоны, православной веры не отрицаем,  но наши  обряды во многом отличаются
от  церковных. Мы  стоим как бы над религией,  принимая все то, что идет  во
благо человеку. Но  церковь,  особенно православная,  во многом  закрепощает
человека,  не дает  ему  свободы  выбора.  А  наша  вера,  вера в  человека,
позволяет решать и делать выбор самостоятельно.
 - Да это, братец ты  мой, богохульство, -  сощурился Кураев. -  Ежели в
священном Синоде о том прознают, не поздоровится вам.
 - Доносчиков среди нас нет, - гордо выпятил  подбородок граф Чернышев и
тоже прищурился, - уж не хочешь  ли ты сказать, что можешь донести обо всем,
что слышал от меня?
 - Брось  дурить, Иван, -  довольно резко ответил Кураев и поднялся, - а
то  ты мой характер знаешь, не доводи  до крайности. Лучше скажи,  куда и  в
какое время явиться.
 - Хорошо, молчу, молчу. Завтра и отправимся. Скажи, куда за тобой можно
заехать, и будь готов сразу после полудня.  Отвезу тебя  на наше собрание, а
там - тебе решать. - На том они и расстались.
 ... На другой день Гаврила Андреевич Кураев и граф Чернышев долго ехали
через весь Петербург в сторону Московской дороги, пока не оказались на самой
окраине,  где в отдалении друг  от  друга виднелись загородные дома  и  дачи
столичных  вельмож.  Чернышев  постоянно  направлял кучера, указывая  нужное
направление, и Кураев догадался, что граф знает дорогу с чьих-то слов, иначе
кучер  сам  бы нашел  нужный дом.  Он  спросил  об  этом  Чернышева,  и  тот
подтвердил правильность его предположения.
 - Совершенно верно, мы стараемся каждый  раз назначать новое  место для
встреч и собраний.  Посторонний человек не  должен ничего  заподозрить.  Два
раза подряд  собираться  в одном  и  том  же доме -  плохой  признак. Пойдут
разговоры, заинтересуется полиция, а там - сам знаешь...
 Возле  ворот  просторного,  на  два десятка  окон дома с  колоннами уже
стояло около дюжины возков и  карет,  большинство  из которых  были украшены
родовыми гербами.
 "Весь   цвет  Петербурга",  -   подумал  Кураев,   стараясь   запомнить
изображения гербов на каретах, чтоб затем по ним определить их хозяев.
 - А теперь,  милый мой, не обижайся, но для вновь прибывших в нашу ложу
правила особые, - с этими словами Чернышев достал из кармана черную  повязку
и,  не  спрашивая  на  то  разрешения,  повязал  ее  на глаза  Кураеву.  Тот
промолчал, понимая, что возражать бесполезно.
 Иван  Чернышев  провел  его  по  ступеням  парадного  входа,  заботливо
предупреждая быть осторожным, ввел  вовнутрь и через какое-то время разрешил
снять  повязку. Кураев облегченно  вздохнул,  когда глаза его  вновь увидели
свет, но  был разочарован,  поскольку оказался за  довольно  большой ширмой,
отгораживающей его от основного помещения, где слышался ровный  гул голосов,
шаги, бряцанье металла.
 - Оставайся здесь, пока тебе не разрешат выйти из-за ширмы, - свистящим
шепотом проговорил Чернышев и добавил:
 - Не  вздумай самовольничать,  -  и с  этими словами  скрылся,  оставив
поручика одного.
 Меж  тем  шум,  доносящийся  до слуха Кураева,  все усиливался, видимо,
решил он,  прибывают новые члены собрания, и  идет подготовка к его  началу.
Неожиданно Гаврила Андреевич почувствовал легкий  испуг  и даже пожалел, что
направился  сюда  один,  никого  не   предупредив,  легко   доверился  графу
Чернышеву. А кто его знает, для какой цели собираются эти люди? Хотя все они
из знатных  семейств, но  зачем столько таинственности? Он  вспомнил рассказ
одного знакомого офицера о тайном  обществе  неких религиозных  фанатиков на
Украине, последователей сатанизма, приносящих во время своих сборищ в жертву
годовалых  младенцев, насыщающихся их кровью,  а затем сжигающих само  тело.
Может, и эти, масоны, не обходятся без жертв? Как знать, как знать...
 На  всякий  случай  Кураев  стал  осматриваться, чтоб  определить,  где
находится  наружная  дверь,  ощупал  шпагу,  пожалел  об   оставленных  дома
пистолетах,  но  чуть успокоился, поняв, что, коль шпага при нем, то вряд ли
ему грозит  опасность. Если  его заманили сюда  для  убийства, то  наверняка
шпагу отобрали бы под благовидным предлогом. Постепенно шум за  ширмой начал
стихать, и к нему  заглянул  Иван Григорьевич Чернышев и  поманил за  собой.
Когда Кураев вышел из-за  ширмы, то  увиденное потрясло  его:  все помещение
было  обтянуто черным  бархатом, на котором  в  определенном  порядке висели
молодые  побеги акации,  пол  устилали  толстые  ковры  с  вышитыми  на  них
таинственными знаками из геометрических фигур,  что ему приходилось видеть в
книге в доме  Чернышева, в центре  стоял треугольный стол с  разложенными на
нем молотком, циркулем, лопаточкой, какими-то орденами и  лентами.  Рядом со
столом  возвышались огромные  трехрожковые  светильники,  в  которых  горели
вишневого цвета  свечи толщиной с  руку,  но, кроме этого,  свет  давали еще
несколько факелов  на стенах.  Перед самым столом  с  жезлом  в  руках стоял
невысокий человек в маске из черного шелка, а слева и справа от него застыли
две шеренги  мужчин в  фиолетовых камзолах  с такими же  черными  масками на
лицах и прорезями для глаз.
 Оглядевшись, Кураев увидел,  что еще двое человек в разных  углах стоят
возле  ширм  и не  имеют  повязок  на  лицах,  значит, решил  он,  они  тоже
присутствуют  на  собрании в  первый раз,  а остальные  собравшиеся являются
постоянными членами.
 - Исполним наш гимн, - сказал в это время низким, хрипловатым голосом с
явным  иностранным акцентом  стоящий  у треугольного  стола  мужчина,  и все
собравшиеся дружно затянули:
 Чувство истины живое
 Нас в священный храм влекло,
 О, стремление святое!
 Сколь ты чисто, сколь светло...
 Когда они пропели  всю песню до конца, то все тот же, ведущий собрание,
спросил, обращаясь ко всем:
 -  Братья! Сегодня среди нас находятся те, кто захотел воссоединиться с
великим братством разума и света. Что вы скажете на это?
 - Пусть пройдут испытания!
 - Ввести в ложу учениками...
 - Дать срок для испытания... - послышались голоса.
 - Готов ли, брат мой, к испытанию? - наклонившись к самому уху, спросил
Кураева граф Чернышев.
 -  А что за испытания будут? - осторожно, также шепотом поинтересовался
он. - Вдруг да не выд