на Зубарева. Из его речи он понял лишь слова "Архангельск", "Иван" и
"русс официр". Манштейн,  выслушав  все,  почтительно поклонился и  принялся
старательно переводить:
 - Его  величество, приняв вас на свою службу, искренне надеется, что вы
окажете  посильную  помощь  в  освобождении  законного  наследника престола.
Весной вы должны быть в Архангельске, куда его величество направит корабль с
вооруженной командой.  Вы дождетесь  прихода судна, встретитесь с капитаном,
предварительно узнав подходы к тому селению, где содержится наследный принц.
Затем поможете  доставить его на корабль и организовать отплытие за границу.
Когда благополучно вернетесь сюда, вас будет ждать повышение по службе.
 Иван,  слушая все  это, и верил, и не верил во все происходящее.  Уж не
пригрезился ли ему и королевский дворец, и форма полковника, и сам король.
 - ... кроме того, вам выдается из королевской казны  тысяча червонцев и
медаль с  изображением  Эрнста-Людвига, с которым вы  уже имели  честь  быть
знакомы, - как  через  глухую  завесу, доносились до него слова генерала,  -
деньги вы  используете для подкупа стражи, а также должны будете подготовить
русских  старообрядцев,   о  которых  рассказывали,  к  приходу  войск   его
величества, чтоб они снабдили их достаточным провиантом для похода в Россию.
 -  Это что  же,  война? - вырвалось у  Ивана,  на что Манштейн  тут  же
ответил без обычной улыбки:
 - Коль есть военные, то они должны воевать. Разве не так?
 Король в  этот момент, не дослушав перевод своей речи генералом, увидел
кого-то   из  вновь  прибывших  во  дворец,  чуть  коснулся  пальцами  плеча
новоявленного полковника, кивнул и отошел в сторону.
 -  Прошу простить его величество,  но  как я вам говорил, у  него много
дел, -  пояснил  Манштейн, -  остальное я доскажу  вам дома. А сейчас можете
пройти в соседнюю комнату и там примерить свой мундир.
 - Спасибо, но я лучше потом его надену, - смущенно ответил Иван.
 - Как хотите, но вы рискуете обидеть его величество.
 Пришлось подчиниться правилам  придворного этикета,  и до конца  вечера
Зубарев чувствовал себя,  словно раздетым, в  чужом, непривычном наряде,  но
зато все  проходившие  мимо  него военные  почтительно  отдавали ему честь и
дружески улыбались.
 "Ну, вот уже и немцем стал", - грустно улыбнулся Иван про себя. Правда,
с полковничьим мундиром ему пришлось расстаться  в день отъезда  и  оставить
его в доме Манштейна, который клятвенно заверил Ивана, что будет его хранить
до  самого возвращения господина полковника из  России  вместе  с  наследным
принцем.
 Через  границу Зубарев переехал на роскошной коляске, запряженной парой
гнедых  из королевских конюшен. "Вот бы  видел меня  сейчас  этот  крохобор,
Роман Замахаев, так от зависти бы удавился", - злорадно думал он.
 В  селении Млинка Иван разыскал Мирона  Нескорова,  который  несказанно
удивился, увидев его входящим  в горницу. Когда  Иван  повел речь,  что надо
ждать  скорого прибытия прусских войск, которые помогут людям старой  веры и
даже разрешат поставить им своего епископа, в ответ Мирон сердито буркнул:
 - Без немцев разберемся. Их нам только и не хватало.
 - Да ты что?- уставился на него ничего не понимающими глазами Иван.- Не
ты  ли мне в прошлый раз говорил, что власть нонешняя вам житья не дает?  Не
ты?
 - Мало ли  что говорил,- по старой привычке облизнул  тот языком губы,-
сказал - не завязал, а оно и вылетело.
 -  Выходит, зря я в Пруссию мотался, с королем ихним беседу вел? Не  ты
ли меня к нему направил?
 -  Мало ли  дураков на  свете белом водится,-  Мирон не смотрел в глаза
Ивану, а глядел как-то вбок, на пол.
 -  Значит, ты меня за  дурака  держишь?! Да?!- поднялся Иван  на ноги и
схватил Мирона за грудки.-  На!  Получай!- и  он изо всей силы  саданул того
кулаком по лицу.  Нескоров жалобно заверещал, схватился за голову, попытался
высвободиться, но  не  тут-то было: Иван держал  его крепко и  раз  за разом
прикладывался  кулаком,  отчего  из  носа у  Мирона обильно  потекла  кровь,
окрасив густую бороду, закапав на чистую белую скатерть.
 На  крик к ним заглянул хозяин-старичок, но, увидев разъяренного Ивана,
мигом вылетел обратно, заголосил тонким голоском:
 - Помогите, люди добрые! Мирона нашего убивают!
 Иван  увидел в  окно, как  к дому кинулись несколько  мужиков,  которые
держали в  руках - кто  топор, кто вилы. Он отшвырнул беспомощно  хлюпающего
носом  Мирона  к  стенке  и  выхватил  из-за  пояса  двуствольный  пистолет,
подаренный ему при прощании предусмотрительным Манштейном.
 - Выдь на крыльцо, скажи, что о  печку  нечаянно ударился,- приказал он
Нескорову тоном, не терпящим возражений,- а  я сзади буду стоять, слушать. И
ежели чего не так скажешь или в  бега ударишься, то пеняй на себя,-  щелкнул
он курками, проверив порох на полке.
 - Не пойду!  - прикрыв ладонями разбитое  лицо, всхлипнул тот.- Они мне
все одно не поверят и до тебя доберутся. Я их заранее предупредил, что, коль
закричу, чтоб на выручку сразу бежали.
 - Ах ты, тля капустная! Сморчок зловредный! Заранее знал, что я тебя на
чистую  воду  выведу,  решил меня жизни лишить! Нет, первым  ты сдохнешь,  а
потом уж я за тобой в ад отправлюсь. Иди,  кому говорят!- он  схватил Мирона
за  шиворот  и  поволок  его к дверям, где  уже  слышалось  буханье мужицких
подкованных сапог по крыльцу.
 Нескоров не особо  сопротивлялся и покорно шагнул к  двери, открыл ее и
остановился на пороге:
 - Мужики, расходитесь  по домам,- покорно и почти жалобно попросил он,-
со мной все в порядке, о печку ударился ненароком.
 -  А этот,  приезжий, где?-  спросил  кто-то из  мужиков,  с недоверием
глядящих на Нескорова, утиравшего рукавом рубахи разбитый нос.
 - Здесь я,- выглянул Иван из-за плеча Мирона, пряча уставленный в спину
тому пистолет.
 Мужики  с любопытством  оглядели его,  ожидая увидеть следы  побоев или
иные  признаки драки, но Иван широко улыбнулся и  даже подмигнул  ближайшему
здоровенному  парню  с вилами в  руках. Собравшиеся недоуменно переглянулись
меж собой  и  попятились с крыльца,  пообещав,  что в случае  чего придут на
выручку, останутся поблизости.
 - Заходи обратно в дом,- негромко  велел  Иван  на ухо Нескорову,- и не
вздумай  знак  какой подать,  а  то  мне  терять, сам знаешь,  акромя жизни,
нечего,- и осторожно закрыл уличную  дверь, потянул Мирона за собой.- Теперь
все рассказывай,- приказал ему, когда они вернулись в горницу.
 - Чего говорить-то?- всхлипнул тот.
 - Зачем  меня  в  Пруссию  посылал?  Я,  может, и  дурак,  да не  телок
беспомощный, чтоб  на заклание под нож  себя  подставлять. На кой черт  я  с
королем Фридрихом встречался? Не ты ли о том меня просил?
 - Ну, я,- не глядя на Ивана, отвечал подавленно Нескоров.
 - А тебе кто велел?
 - От канцлера Бестужева приказание было.
 -  Не врешь? Точно, сам канцлер велел? А чем докажешь? Письмо от него у
тебя имеется или иная бумага?
 - На словах мне верный человек все передал.
 - Что за человек? Где он сейчас?
 - Тебе его не  сыскать. Да и мне  неизвестно, откуда он при  надобности
приезжает. Может, из Стародуба, а может, с Киева, или еще откуда.
 - Тоже из старообрядцев?
 - Не похоже. Из офицеров он.
 -  Слушай,- осенило  вдруг Ивана,- а с каких это пор канцлер российский
со старообрядцами дружбу водит? Он тоже, что ли, вашей веры придерживается?
 - Скажешь тоже, - фыркнул Мирон,- никогда он нашей веры не был.
 - И давно ты в дружбе с канцлером состоишь?
 - Уже годков семь как пошло.
 - Значит, платят тебе за то?
 - Не без того, присылает иногда деньги для дела.
 - Это  для какого  же дела? Чтоб таких доверчивых,  как я,  за  границу
слать? А мужики твои о том знают? Ясно, не знают, по глазам вижу. Значит, ты
тайный агент  канцлера  нашего в  здешних местах.  Понятно. Как  же до меня,
дурня, сразу не дошло? Говори, что далее со мной сделать канцлер велел.
 - Ему сообщить, - с трудом выговорил Нескоров.
 - А  потом? Когда я из  Пруссии приеду, то что потом ты со мной сделать
должен?
 - Властям сдать,- выдавил из себя Нескоров и опустил голову.
 - Вот паразиты вы какие, оказывается, все заранее решили,- Иван подошел
к деревянной кадушке, зачерпнул из нее  воды,  попил, вылил остатки  себе на
голову.- Выходит, я должен был короля прусского подтолкнуть на войну с нами,
а  потом  меня  как  их  пособника  в  острог  да  на  плаху!  Вон  оно  как
получилось...  Умники,  нечего сказать.  Чего  же  мне  теперь  делать?  Как
выбираться из ловушки вашей?
 - Поезжай, я тебя не трону,- предложил Нескоров.
 - Ха,  нашел  дурака! В  ближнем  селении  меня  солдаты  или иной  кто
встретит и, если сразу  не застрелят, то непременно в острог доставят, а уж,
как  там дальше  дело  пойдет, то  мне хорошо известно.  Нет,  умник, один я
никуда не  поеду. Вели моих  коней седлать,  скажи,  чтоб в дорогу еды какой
собрали, и поедем-ка вместе. Так оно лучше будет.
 Примерно через час они выезжали на  коляске,  запряженной генеральскими
сытыми конями,  за околицу селения. Иван правил, а Мирон сидел сзади, крепко
связанный.  На  всякий  случай,   на  коленях  Зубарев  держал  пистолет  со
взведенными  курками.  Ночевали на  лесной  поляне в  стогу.  Иван  старался
объезжать села и городки, правил полями и лесными дорогами. Но уже на третий
день пути с большака их заметила группа всадников и  поскакала следом.  Иван
что  есть  силы  нахлестывал  коней, которые  неслись вскачь так, что  ветер
свистел в ушах. Может, и удалось бы им уйти от погони, но неожиданно один из
коней запнулся, упал,  поломались постромки, коляска перевернулась. Не успел
Иван вскочить на ноги, как на него навалились, связали и повезли в ближайший
городок.  По разговорам своих конвоиров Иван  понял, что это были украинские
казаки, посланные специально для  его  поимки по приказу  из  Петербурга.  В
городке их ждала крытая повозка, куда поместили схваченного Зубарева и в нем
повезли через всю Украину в Москву, а  оттуда  в Петербург, где поместили  в
особый острог Тайной канцелярии.
 На  первом же  допросе он признался во всем: как  бежал из-под стражи в
Москве, как  уехал  в старообрядческие  селения,  а оттуда  в  Пруссию,  где
встретился с королем  Фридрихом. На следующий день его доставили в кабинет к
начальнику Тайной канцелярии Александру Ивановичу  Шувалову. Тот внимательно
выслушал Ивана и  спросил,  по  чьему научению тот ездил к прусскому королю.
Чуть подумав, Иван ответил,  что все вышло случайно и что бежал он из России
от врагов своих, которые хотели его извести и жизни  лишить, а в Пруссии ему
предложили вступить волонтером в армию и даже дали офицерский чин.
 - Чего  же  обратно в Россию возвернулся?  - наклонив чуть вбок голову,
поинтересовался Шувалов.
 - Того открыть не могу, а прошу дать мне встречу с канцлером.
 - О  чем ты? -  не  понял сразу  Шувалов.-  Уж не Алексея Петровича  ли
Бестужева ты видеть желаешь?
 - Именно его,- гордо подняв голову, заявил Иван.
 - И для какой надобности тебе нужен великий канцлер?
 - Сообщить  ему  хочу, что король Фридрих готовит  войну против  страны
нашей  и  мне  велел  в  Архангельск пробраться  и  выкрасть  принца  Иоанна
Антоновича.
 -  Чего? - не поверил  Шувалов и долго  недоумевающе смотрел на  Ивана,
словно не живой человек, а выходец с того света находился в его кабинете. Не
задав  более ни одного вопроса, велел  увести  Зубарева обратно  в  камеру и
строго смотреть за арестантом, чтоб никто не вздумал заговорить с ним. А сам
немедленно направился во  дворец для доклада императрице. Следствие  длилось
недолго. Поступили сообщения, что прусские войска начали движение к  русской
границе. Навстречу им отправили русскую  армию.  А  вскоре и из Архангельска
пришло донесение от начальника местного порта  о том,  что  некий фрегат без
опознавательных  знаков  хотел  прорваться  в  порт  и  с   него  высадились
вооруженные люди, пытающиеся  пробиться по  реке  Двине  в  глубь  страны, в
сторону  села   Холмогоры.  Императрица  велела   доверенным   людям  срочно
переправить принца  Иоанна Антоновича тайно  в Шлиссельбургскую крепость,  а
его семейство оставить пока на прежнем  месте. В армии и при дворе  начались
срочные  приготовления  к  войне с  Пруссией,  и о  Иване Зубареве на  время
забыли.

15

 Императрица Елизавета Петровна вдруг  осознала, насколько она одинока в
этой  жизни,  увидела, что  вокруг нее увиваются  одни  льстецы,  подхалимы,
мздоимцы,  Заботящиеся  лишь о  пополнении собственной мошны. У нее  на душе
стало  не  столько грустно,  сколько  противно и пакостно. Она увидела  себя
стиснутой  сотнями,  если  не  тысячами, чужих тел,  что  с каждым годом все
плотнее  и  плотнее  обступали ее,  не давали  спокойно жить. Да что жить  -
дышать не позволяли без их разрешения!
 Захотелось прогнать от себя всю  эту суетящуюся мелюзгу,  остаться хоть
ненадолго одной, вздохнуть  полной грудью,  а то и совсем  уйти в монастырь,
уехать  в  самый  дальний  скит,  где   не   будет  бесконечных  просителей,
жалобщиков,  наушников. Но именно сейчас нельзя  покидать столицу ни на час,
ни  на  минуту,  особенно  после того, как ей доложили о  поимке  сибирского
купеческого сына, (имя и прозвание  его она не запомнила),  пробиравшегося в
Холмогоры  на  выручку  принца  Иоанна  Антоновича.  И  ведь  каков  подлец!
Столковался с ее злейшим врагом, с прусским королем  Фридрихом, который, как
хитрый лис, в письмах к ней клянется в искренней дружбе и расположении, а на
деле  засылает  лазутчиков, мнит  себя  вершителем  судеб всей Европы.  Нет,
пришла  пора показать и  ему, и всем  другим царственным  особам,  кто  есть
истинный  хозяин положения и в чьих  руках сила.  Батюшка ее  расправился со
шведским  Карлушей, хотя и ему поначалу несладко пришлось. И не пристало ей,
дочери  Петра Великого, жаться по углам, боясь грозного окрика, ждать помощи
от разных там австрийцев, англичан и прочих государей, чьи владения размером
не  более  одной  российской  губернии.  Надо  только  найти соответствующий
предлог для начала войны, чтоб потом не укоряли ее в вероломстве и нарушении
разных там мирных договоров, которым она счет потеряла.
 Императрица,  близоруко  щурясь,  поглядела  на  листки  допроса  Ивана
Зубарева и крупным, слегка  наклоненным влево  почерком,  написала в верхнем
углу:  "Судить по всей строгости.  Передать дело в  Сенат".  Затем  кликнула
дежурного офицера и велела пригласить к ней завтра  на утро графа Воронцова,
Петра и Ивана Шуваловых и... чуть поколебавшись, - канцлера Бестужева.
 У императрицы за последнее время возникло стойкое недовольство Алексеем
Петровичем и глухое раздражение всеми его  словами и  поступками. Мало того,
что  он не упускал случая воспользоваться подношениями, чем  щедро одаривали
его всевозможные иностранные посланники,  но  и еще,  по глубокому убеждению
государыни,  Бестужев вел двойную игру. И хотя никаких доказательств на  сей
счет пока  не  находилось, да и неловко  как-то  устраивать слежку за вторым
лицом  в государстве, императрица, что называется, нутром чуяла недомолвки и
хитрые уловки со  стороны канцлера, чего она особенно не терпела и не  могла
простить  даже  самому  близкому  ей  человеку. К тому  же,  братья Шуваловы
ежедневно  при  каждом  удобном случае  доносили о  неблаговидных  поступках
канцлера, что  вмешивается в  их, шуваловские, дела, стар стал,  иностранные
посланники  на него  жалуются,  мол,  ничего невозможно решить  без  подписи
Бестужева  на  самой  незначительной  бумаге.  Но  Елизавета  Петровна  пока
крепилась  и  терпела, хорошо  понимая,  что  опыт и  чутье старого вельможи
незаменимы, и ни  один умник не  в силах будет вести до конца  ту  политику,
которой придерживается она сама  да и  все  российское государство. Бестужев
обладал из всех известных ей людей несомненным и ценным для государственного
мужа  качеством: он  не  мог позволить,  даже если ему  лично будет  светить
крупный прибыток, ни  одной из  дружественных России стран поиметь выгоду за
счет убытка родного отечества,  а уж  про  врагов и  говорить не приходится.
Алексей Петрович не только  им не позволял торговлю вести в  самом захудалом
русском уездном городишке,  но и  нашим купцам  запретил в те страны  товары
вывозить. Заменить Бестужева было некем. Ни Воронцов, ни Трубецкой,  ни иной
кто и месяца бы не просидели в  кресле российского  канцлера, не смогли бы с
той  легкостью  управлять неповоротливым и плохо слушающимся  руля  кораблем
внешней  политики в  туманных  водах  как ближних,  так и  самых  отдаленных
государств.  Нет, Бестужева, несмотря ни на что, приходилось терпеть до поры
до времени, а коль понадобится  менять курс, то одновременно с тем сменить и
капитана.  А пока... пусть крутит штурвал  как ему вздумается, не  выходя из
официального общепринятого фарватера.
 Приглашенные  государыней вельможи  пришли в  точно назначенный  час  и
молча расселись все в том же кабинете дворца, каждый на своем обычном месте.
Елизавета Петровна о чем-то сосредоточенно думала, легонько пощипывая нижнюю
губу двумя пальчиками.  И  хотя  она давно решила,  о  чем пойдет  речь: что
именно сейчас настало время принятия решения, которое круто может поменять и
ее  собственную судьбу, и судьбу этих, сидящих в молчании, сановников, и еще
многих, многих тысяч подданных, но начинать было страшно.
 -  Допрашивал  ли сам купецкого сына  Зубарева?  - подняла она глаза на
Алексея  Петровича   Шувалова,  который  неторопливо  постукивал  костяшками
пальцев по кромке стола.
 - А  как  же,  -  мгновенно отозвался  тот, словно  ждал  именно  этого
вопроса,- считай, на всех допросах самолично присутствовал.
 - На кого из сообщников показывал он?
 - В том, государыня, не признается. Толкует, что его одного бес попутал
в Пруссию отправиться. Да и я сам так думаю: не было у него дружков, а то бы
давно под пыткой все и выложил.
 -  Хорошо... Может, и прав ты. Дело его в  Сенате рассматривать  будут.
Пусть они решают, как с тем перебежчиком поступить. Я на себя сей грех брать
не желаю.
 - И не надо, матушка, - с  готовностью поддакнул  Петр Шувалов, -  есть
пока  у  нас кому  суд  да расправу чинить. А  что  его  к  петле или  плахе
приговорят, в том нисколечко не сомневаюсь.
 -  Злодей  сей  плахи  не избежит, то  верно.  Но как быть с теми,  кто
потакал ему,  на  подлое дело  толкал?- спросил,  ни  к  кому не  обращаясь,
вице-канцлер Михаил Илларионович Воронцов.
 - О  чем ты? - заворчал Алексей Петрович Бестужев. - Или не слышал, что
один он на то дело решился? Не было у него, слава Богу, сообщников.
 - А как же Фридрих прусский? Не он ли того мужика  направил прямиком  в
Холмогоры принца из темницы освобождать?
 -  Тебе-то,   граф,   откуда  такие  подробности   известны?  -  ехидно
поинтересовалась императрица. - Сорока, что ли, на хвосте принесла?
 - То  уже не тайна,  -  развел руками  вице-канцлер, - любая  булочница
языком в лавке болтает - не запретить.
 -  Никакой  строгости  не  стало.  Хотела  бы  услышать  насчет  короля
прусского мнение ваше, - негромко проговорила императрица, опустив глаза  на
паркетный пол, словно сам  виновник их нынешних бед  находился не иначе, как
под столом.
 - Богохульник он и мерзопакостник,- первым высказался Бестужев.
 - Тут  я с Алексеем Петровичем согласен,  - подхватил налету мысль того
Петр Иванович Шувалов, - наказать бы его примерно за  все  козни,  да только
как то совершить...
 - Гренадеров, что еще при Анне  Иоанновне к нему на службу на небольшой
срок отданы были, отпускать от себя не желает, - напомнил граф Воронцов. - А
им ни причащаться, ни исповедоваться в той стране негде.
 - Посланника нашего  Гросса по  важным  делам принимать  более года  не
желал,  и  мной  велено  было  ему  на  родину  обратно  возвращаться,  чтоб
понапрасну деньги не просиживал,- сообщил канцлер Бестужев.
 - Насколько мне ведомо, то и прусский посланник Варендорф из Петербурга
самовольно  уехал, ни с кем не  простившись