годно,  маленькую  планету
километров шести в диаметре и весом до двух миллиардов тонн. Колоссально, не
правда ли?
   Джованни свойственна такая особенность: беседуя, он постоянно  обращается
к вам с  подобными  вопросами.  Разумеется,  ваше  мнение  его  особенно  не
интересует, это, скорее, его ораторский прием,  рассчитанный  на  то,  чтобы
держать вас в постоянном напряжении. Пока  длится  разговор,  протекающий  в
форме монолога.
   Итак,  чтобы  обеспечить  зеленую  улицу  его  монологу,  мне  ничего  не
остается, кроме как подтвердить, что двести миллиардов тонн -  действительно
колоссально.
   - Ну, этот гигантский метеорит с фантастической скоростью устремляется  к
Земле и - шарах во Флоридский залив! Хорошо еще, что  туда:  ведь  упади  он
здесь, сейчас в Швейцарии на месте этих вот Альп зияла  бы  пропасть.  Какой
ужас, а?
   - А по-моему, ничего ужасного  в  этом  нет,  -  пробую  я  возразить.  -
Швейцарцы - народ настолько ловкий, что и с помощью пропасти сумеет  обирать
туристов.
   - Запросто, запросто, - кивает Бенато. - Но дело не в одной  пропасти.  Я
имею в виду ужасающее сотрясение. Впрочем, сотрясение - не то слово.  Тысяча
атомных взрывов!.. Могут сместиться полюса, и целый континент  окажется  под
водой. Вы представляете?
   - Пытаюсь.
   Чтобы дать дополнительную пищу моему воображению,  Бенато  снабжает  меня
еще несколькими  подробностями  гибели  Атлантиды,  сопроводив  их  обычными
"каково?", "вы представляете?". Затем накликает на грешную землю новые беды.
К примеру, зловещие изменения климата. По  мнению  известных  ученых,  скоро
неизбежно скажутся их последствия: новый потоп, а затем -  новый  ледниковый
период. Или демографический взрыв, сулящий нам еще более страшные испытания:
поначалу пищей будут служить корни растений, потом мы  начнем  поедать  себе
подобных (воображаете?), Или демонические силы, дремлющие под земной  корой:
пока мы с вами сидим вот тут, на Беренплац, где-то внизу, у нас под  ногами,
клокочет огненная лава, от одной мысли об этом  в  жар  бросает  (а  раз  уж
клокочет, того и гляди пойдет  через  край).  Или  новая  вспышка  кошмарных
средневековых эпидемий. от которых миллионы людей мрут как мухи  (вы  только
подумайте!).
   Особый  раздел  в  репертуаре  Джованни  Бенато   составляют   катаклизмы
военно-политического характера:  китайское  нашествие,  ядерная  катастрофа,
гибель человечества от бактериологического оружия, а то  и  от  химического.
Это его самые любимые темы - вероятно,  потому,  что  о  них  у  него  самая
обильная информация. Однако при всей любви Бенато к военной тематике она  не
в  состоянии  вытеснить  из  его  программы  третий,  и  последний   раздел,
наполняющий его душу почти лирическим чувством: сюжеты  научной  фантастики,
которую мой собеседник, конечно,  воспринимает  как  живую  реальность.  Тут
преобладают  такие  мотивы,  как  нашествия  с  других  планет,   мифическое
чудовище, обитающее в шотландском озере Лох-Несс, исполинская  белая  акула,
умопомрачительный снежный человек, летающие тарелки и не помню что еще.
   Какого  накала  ни  достигал  бы  разговор-монолог,  Бенато  не  забывает
посматривать время от времени на ручные часы и ни за что не  упустит  случая
оповестить в нужный момент:
   -  Дорогой  друг,  уже  двенадцать.  Что  вы  скажете,  если  мы   махнем
куда-нибудь и маленько подкрепимся, пока несчастная вселенная не рухнула  на
наши бедные головы?
   Первый раз я по неопытности принял  его  предложение  с  энтузиазмом,  не
подозревая, что эта авантюра связана с немалым риском. А  теперь  соглашаюсь
поневоле, поскольку это уже стало традицией или просто вошло в привычку.
   Говоря о риске, я не имею в  виду  вероятность  того,  что  мне  придется
платить по счету (что толковать о риске, раз это железная неизбежность?).  К
тому же я не настолько мелочный, чтобы сетовать на недюжинный аппетит своего
партнера. Дело в том, что, как уже упоминалось, Бенато всегда очень неловок,
и передвигаться с ним по белу свету весьма непросто.
   Итальянцу очень мешает близорукость, но в какой-то Мере  спасают  очки  в
толстой роговой оправе. Однако от рассеянности очки еще не придумали,  и  он
то и дело сталкивается с прохожими, натыкается на идущих впереди  или  берет
под руку незнакомца, полагая, что это я,  его  компаньон.  Шагая  по  улице,
Бенато, вероятно, вызывал бы немало ругани, да и пощечину  мог  бы  запросто
схлопотать, если бы не его детское лицо,  с  которого  не  сходит  виноватая
улыбка, если бы он любезно не бросал налево и направо "извините", "виноват",
что, конечно, обезоруживает потерпевших.
   Как-то раз, когда он вдруг обнаружил, что у него нет сигарет, и  метнулся
к табачной лавчонке, я еле успел  его  остановить  -  он  мог  проникнуть  в
магазин прямо сквозь витрину. В другой раз,  видимо  толкаемый  голодом,  он
чуть не повторил этот номер, только  уже  с  ресторанной  витриной,  гораздо
толще и больших размеров.
   - Такой витрины мне еще не случалось вышибать, - признался  Бенато  после
того, как я вовремя его удержал. - С другими,  поменьше,  имел  дело,  но  с
такой громадной - никогда.
   Как знать, может, он в душе даже упрекал меня за то, что  я  помешал  ему
поставить своеобразный рекорд в высаживании витрин лысой головой.
   Не лучше вел себя Бенато и в ресторане, так что  из  предосторожности  мы
забирались в угол, где обслуживал Феличе, безропотно переносивший странности
своего соотечественника.
   - Ну, дорогой, что  ты  нам  сегодня  предложишь?  -  дружески  спрашивал
Джованни, раскрывая меню. При этом он  непринужденно  вытягивал  под  столом
ноги, безошибочно точно попадая носками ботинок в мои штанины.
   - У нас сегодня великолепная копченая  семга,  -  охотно  начал  кельнер,
готовый из служебного усердия предложить самое дорогое.
   - Копченая семга... это действительно идея,  -  бормотал  Бенато,  пробуя
высвободить ноги, запутавшиеся в чем-то там, внизу. - Меня  интересует,  что
ты нам предложишь после семги.
   Наконец в ходе продолжительного собеседования блюда и полагающиеся к  ним
напитки избираются, и Феличе уходит в сторону кухни.
   -  Какие  чудесные  цветы!  -  восклицает  Бенато,  протягивая   руку   к
хрустальной вазочке с крупными гвоздиками.
   В подобных случаях я инстинктивно сжимаюсь,  хотя  вазочка  и  не  всегда
опрокидывается.  Бывает  так,  что  она  остается  на  месте.  Мой   партнер
вытаскивает из воды гвоздику, осторожно нюхает ее и добавляет:
   - Но в этом мире, дорогой друг, даже красота  нередко  бывает  обманчива.
Вы, наверное, слышали о тех страшных  орхидеях,  чей  аромат  действует  как
смертоносный яд...
   Отравляющие вещества, создаваемые природой и в лабораториях,  также  одна
из любимых тем Бенато, и он  какое-то  время  не  расстается  с  нею,  чтобы
заглушить  приступы  голода.  Наконец  Феличе  приносит  рыбу,  и   Джованни
принимается за  дело.  Он  аппетитно  жует,  пока  его  недреманное  око  не
обнаруживает какой-то непорядок.
   - Феличе, скажи на милость, откуда такая мода - подавать копченую рыбу  с
гвоздикой?
   - Подозреваю, что вы сами положили гвоздику себе в тарелку, -  попробовал
возразить кельнер.
   - Подозреваешь... Но ты в этом не уверен... Ну ладно, оставим этот вопрос
открытым, - великодушно машет рукой Бенато и опрокидывает свой бокал,
   С этого момента вплоть до окончания обеда он то роняет вилку или нож,  то
разбивает фужер, так что Феличе должен непрестанно караулить у нашего стола,
готовый в любую минуту принести новый прибор.  Особый  риск  для  окружающих
таит второе - обычно это бифштекс или отбивная котлета, требующие применения
ножа. Мой компаньон действует им  так  решительно,  что  отрезанный  кусочек
плюхается либо на скатерть, либо прямо вам на костюм. Бывают моменты,  когда
из тарелки вылетает не отрезанный ломтик,  а  целая  котлета,  -  однажды  в
подобном случае котлета шлепнулась на колено  сидевшей  за  соседним  столом
дамы. Хорошо, что та заранее прикрылась салфеткой.
   - Даже не подозревал, что я такой снайпер, - прошептал мне Бенато,  когда
инцидент был исчерпан. - Вы заметили? Прямо ей в салфетку угодила проклятая,
на платье не попало ни капельки.
   Случается, что страдают не только окружающие, но и  сам  Бенато:  как-то,
увлекшись разговором о неизбежном приближении какой-то кометы, он сокрушенно
поставил локти в тарелку с миланским соусом.
   Ну, а курьезы с сигаретой - дело привычное. Мой партнер  кладет  ее,  где
ему заблагорассудится, и вспоминает о ней обычно лишь тогда, когда  начинает
распространяться сильный запах гари.
   - По-моему, что-то горит, - бормочет Бенато.
   - Скатерть, прямо перед вами...
   - А, ну леший с ней. Я уж было подумал, что прожег собственные штаны.
   Однажды я нерешительно заметил ему:
   - Когда-нибудь вы со своими сигаретами устроите пожар у себя дома.
   - Дважды горел, - небрежно ответил Бенато. -  Ерунда.  Если  застрахован,
бояться нечего. Я никогда не забываю застраховаться.
   Отобедав и расплатившись,  мы  снова  направляемся  к  конторе.  Впрочем,
Бенато сопровождает меня лишь до ближайшего угла, а затем  сообщает,  что  у
него назначена деловая встреча. Судя по его сонному виду,  встреча  будет  с
мягкой постелью, в  которой  ему  не  терпится  потонуть,  забыться  и  хоть
ненадолго избавиться от гнетущих мыслей о мировой катастрофе.
   Так что я возвращаюсь в  контору  один  и  два  часа  посвящаю  прессе  и
международным событиям. Затем выхожу, чтобы пройтись по главной улице, благо
она от нашей фирмы в двух шагах. Здесь все в двух шагах  от  главной  улицы:
парламент, музей, собор, банки, вокзал, казино, театр. Решительно все, в том
числе и место, откуда я раз в неделю связываюсь со своим человеком -  просто
так, даю о себе знать,  ничего,  дескать,  особенного.  Потому  что  вариант
"Дельта" уже приведен в действие, хотя и работает пока на холостом ходу.
   Главная улица, которая зовется то ли Крамгассе, то ли Марктгассе,  то  ли
как-то  иначе,  изобилует  многими  историческими   достопримечательностями,
начиная с  часовой  башни  Цитглюкке  и  кончая  многочисленными  старинными
водяными колонками, украшенными скульптурой  эпохи  Ренессанса.  Однако  мой
взгляд, неизвестно почему, особенно  не  задерживается  на  этих  памятниках
старины, для меня гораздо важнее вещи более банального свойства  -  пассажи,
ведущие к прилегающим улицам, некоторые заведения, имеющие  по  два  выхода,
равно как и магазины - "Л„б", "Контис", "Глобус" и тому  подобные,  полезные
не только изобилием товаров, но и рядом ценных удобств.
   Исследование этих объектов, разумеется, чисто профессиональная  привычка,
и по мне - так лучше бы они никогда не пригодились.  Насколько  легко  здесь
ускользнуть от возможного преследователя, настолько же просто столкнуться  с
ним пять минут спустя где-то рядом. И все потому,  что  в  этом  городе  все
находится в двух шагах от главной улицы.
   Впрочем, город не так уж мал. Он широко простирается по обе стороны  реки
Ааре, которую можно было бы сравнить  с  извивающейся  змеей,  если  бы  это
сравнение не звучало несколько обидно для такой чистой сине-зеленой реки. Но
дальние тихие кварталы с широкими улицами и  жилыми  домами,  предприятия  и
парки меня не занимают.  В  каком-то  отношении  они  менее  удобны,  нежели
теснота центра. А центр - это именно то место в излучине Ааре,  где,  как  в
подмышке, зажаты многочисленные магазины, где вечно толпится народ, где  все
находится в двух шагах от главной улицы.
   Под вечер я возвращаюсь к  своему  "вольво",  стоящему  возле  Беренплац,
сажусь  за  руль  и  еду  обратно  на  Остринг.  День  кончился,  но   скука
продолжается. Только вот добропорядочный гражданин  вроде  Пьера  Лорана  не
имеет права скучать. Скука - достояние  более  утонченных  натур,  тех,  кто
вечно мечтает о чем-то ином, о чем-то таком, что... словом, тех, кому снятся
миражи и у кого ветер в голове. А у такого положительного человека, как Пьер
Лоран, нет решительно ничего общего с подобными субъектами. Он  возвращается
домой в один и тот же час, паркует в точно установленном месте свою машину и
занимается строго предусмотренным делом - приготовлением ужина.
   Готовка длится недолго, так как основным и почти единственным  блюдом  на
ужин является яичница  с  Ветчиной,  затем  я  сажусь  за  кухонный  стол  и
методично занимаюсь насущным действом - поглощением пищи, ничуть не заботясь
о том, что мои занавески все еще открыты - любой и каждый  может  убедиться,
что  добропорядочный  человек  Пьер  Лоран  уже  вернулся   домой   и,   как
приличествует добропорядочному человеку, спешит поесть, прежде чем  начнется
многосерийный телебоевик "Черное досье".
   Затем, как вы уже догадываетесь, мои занятия  перемещаются  в  холл,  где
можно подремать какое-то время, вытянувшись в кресле перед голубым  экраном.
Владелец виллы постарался  обставить  холл  довольно  элегантно,  здесь  все
выдержано в зеленых тонах: шелковые обои, бархатные кресла,  большой  ковер,
даже абажуры настольных ламп и те зеленые. Зелень преобладает и  на  висящих
по стенам гравюрах, которые представляют собой  пасторальные  или  галантные
сцены с малой толикой женской наготы и обилием растительности.
   Иногда, после того как очередная серия  "Черного  досье"  уступает  место
очередной  беседе  об  экономическом  кризисе,  я  покидаю  холл  и   лениво
поднимаюсь наверх, в библиотеку. Здесь  шторы  уже  спущены,  и  это  вполне
естественно - не заниматься же чтением на виду у всех. Увы, я  не  испытываю
ни малейшего желания читать, тем более что книги, расставленные  на  полках,
имеют чисто декоративное назначение - их массивные кожаные переплеты  должны
придавать обстановке старинный и ученый  вид.  Как  мне  удалось  установить
после беглого осмотра, это в  основном  сочинения  на  латыни,  учебники  да
справочники прошлого века по садоводству. И поскольку у меня  нет  намерения
погружаться в справочную литературу по садоводству, а шторы,  как  уже  было
сказано, спущены, я позволяю себе покинуть библиотеку, проникнуть  в  темный
интерьер спальни и сквозь щелочку  между  занавесками  устремить  взгляд  на
соседнюю виллу.
   Обычно в этот час  освещены  лишь  два  широких  окна  холла,  подернутые
молочной дымкой муслиновых штор; а то и с полной отчетливостью  раскрывающие
внутренность помещения. Обстановка  старинная,  роскошная,  много  массивной
мебели и хрупкого фарфора. И среди этой роскоши худощавый  пожилой  мужчина,
на которого направлена моя авторучка - подзорная труба.
   Землистого цвета лицо, изрезанное мелкими морщинками,  имеет  болезненный
вид. Вообще-то Горанов, как видно, относится к тому типу  людей,  которые  в
любой момент готовы отдать богу душу, однако, отмеченные такой  готовностью,
они способны прожить столько, что за это время успевают переселиться на  тот
свет все их  близкие.  Ему  наверняка  уже  перевалило  за  шестьдесят,  но,
несмотря на седину и потускневший  взгляд,  он  едва  ли  достиг  следующего
десятка. Рубленые складки образуют на  его  лице  гримасу  недовольства  или
страдания, словно его изводит не очень сильная, но  непрекращающаяся  зубная
боль.
   Одетый в поношенный халат вишневого цвета, он обычно читает газету,  лежа
на диване, или медленно ходит взад-вперед, словно вымеряя длину холла. Когда
длина холла его не интересует, он убивает время за картами. Его единственный
партнер в этих случаях - Пенев.
   Пенев тоже с виду анемичный и болезненный, но до старости ему еще  далеко
- по уже имеющимся у меня сведениям, вот-вот  стукнет  сорок.  Что  касается
данных о его лице, длинном и бескровном, то они весьма смутные, так  что  вы
легко могли бы несколькими годками ошибиться в ту  или  другую  сторону.  Во
всем его облике сказывается что-то острое: в крутом изломе бровей,  в  носе,
вытянутом, словно птичий клюв, в заостренном подбородке, в  колючем  взгляде
маленьких черных глаз. В  углу  бледных,  бескровных  губ  неизменно  торчит
сигарета. Незажженная сигарета. Иногда он ее вынимает изо рта  и  бросает  в
пепельницу, но вскоре  на  ее  месте  появляется  новая,  тоже  незажженная.
Видимо, Горанов не разрешает ему курить. А может, врачи не разрешают.
   Иногда старик резко оборачивается и  глядит  в  окно,  а  порой  и  Пенев
следует его примеру,  словно  за  темным  окном  таится  нечто  неведомое  и
нежеланное. Потом игра продолжается.  Продолжается  обычно  до  одиннадцати,
когда оба бросают карты, а  побежденный  выкладывает  какой-нибудь  банкнот.
Покидая холл, партнеры гасят свет. Этим привычный спектакль кончается.
   Пустой и досадный спектакль, вполне под  стать  этому  тихому  и  сонному
месту, где при необходимости вы могли бы несколько успокоить свои нервы  или
расстроить их еще больше. И вполне под стать милому старому Берну, где после
восьми часов улицы пустеют и где единственно возможное приключение состоит в
том, что Бенато прольет на ваш костюм миланский соус или прожжет  вам  рукав
своей сигаретой.
   Прошло целых две недели, пока однажды утром случилось нечто необычное.  У
моей двери раздался звонок. Не у черного хода, куда мои поставщики  приносят
продукты, а у парадного. Открыв, я оказываюсь лицом к лицу с молодой  дамой.
Не подумайте, что речь идет о самке типа голливудских, чье появление  лишает
героя рассудка. Дама без особых примет - словом, из тех, кого вы на улице не
провожаете взглядом. Средний рост, строгий  серый  костюм  и  как  будто  не
слишком интересное лицо, отчасти скрытое  за  большими  очками  с  дымчатыми
стеклами.
   - Я пришла по поводу квартиры, - прозаично сообщает посетительница.
   - Какой квартиры?
   - Той, что вы сдаете.
   - Нет у меня такой, - говорю в ответ.
   - А объявление?
   - Ах да, объявление... Я  просто  забыл  его  снять,  -  оправдываюсь  я,
вспомнив о визитной карточке над входом  в  сад,  которую  давно  надо  было
убрать.
   - Может быть, вы все же знаете, где тут поблизости есть свободное  жилье?
- продолжает дама.
   - Нет, к сожалению. Сдавали в соседнем доме, но теперь и там занято.
   - Странно... А мне говорили, здесь сколько угодно свободных квартир.
   - Понятия не имею... Весьма возможно, - с досадой бубню я, посматривая на
часы.
   Наконец она кивает мне и направляется к красному "фольксвагену", стоящему
у калитки.
   Следующее утро тоже начинается необычно. Опять  звонок  -  не  с  черного
хода, а с парадного. Передо мной снова вырастает дама, и я не сразу понимаю,
что это вчерашняя посетительница. Пастельно-лилового цвета платье из дорогой
шерстяной ткани плотно облегает ее фигуру, выгодно подчеркивая ее  силуэт  и
щедрые формы бюста. Лицо сегодня  уже  без  дымчатых  очков  в  виде  ночной
бабочки, сияет в обаятельной улыбке. Улыбаются сочные губы и карие глаза под
тенистыми ресницами.
   - Опять я по поводу квартиры, - сообщает дама.
   - Но я же вам сказал, что  у  меня  нет,  -  отвечаю,  пытаясь  выйти  из
шокового состояния. - Теперь, если вы заметили, и объявления уже нет.
   - Верно, заметила, - кивает  незнакомка,  продолжая  озарять  меня  своей
улыбкой, - но, поверьте, я  нигде  вокруг  так  и  не  смогла  найти  ничего
подходящего. Но так как мне стало известно, что вы  один...  И  поскольку  я
готова   довольствоваться   одним   этажом,   а   в   крайнем    случае    и
одной-единственной комнатой, мне пришло в голову, что...
   Я тоже успел кое о чем подумать и даже  готов  на  словах  выразить  свои
мысли - послать нахалку ко всем чертям, но она опережает меня  и  с  той  же
милой улыбкой добавляет:
   - Неужели вы оставите  без  крова  бездомную  женщину,  да  еще  в  такую
холодную и сырую погоду? Уверяю вас, я не пью, не созываю гостей, не пристаю
к хозяину - словом, все равно что и вовсе не существую...
   Пока длится ее небольшой монолог, мои рассуждения постепенно  приобретают
иное направление. В конце концов, эта женщин