выслушать.  Так
что садитесь и говорите, а потом увидим.
     Я колеблюсь, но в эту минуту ловлю знак, который делает  мне  Бренда;
чуть заметное движение ресниц говорит мне: "Садитесь", - она дает  понять,
что я довел Дрейка до крайних пределов терпения. Что ж,  ей  лучше  знать,
она  достаточно  близко  знакома  с  этим  самым  Дрейком,  и  мне   лучше
послушаться ее. Я возвращаюсь на  место  и  снова  погружаюсь  в  шелковое
кресло.
     - Если я ставлю вопрос о вознаграждении, сэр, то не из нахальства,  а
из элементарного чувства  справедливости.  План,  который  я  мог  бы  вам
предложить, - не дурацкие  фантазии,  а  реальная  возможность  заработать
миллионы. И если дело дойдет до его выполнения, я готов все взять  в  свои
руки и провести операцию до мельчайших подробностей.  А  это  значит,  что
меня ждет известный риск. Ведь обеспечить  умелое  проведение  операции  -
значит рисковать собственной шкурой.
     - Довольно хвастать. Говорите по существу.
     - Сначала говорите вы.
     - Наоборот, друг мой, наоборот!
     Я молчу, бессмысленно обводя комнату взглядом,  и  мне  кажется,  что
металлическая дама снова делает мне знак ресницами.
     - Хорошо, - уступаю я. - Будь по-вашему. В конце концов, то,  что  вы
услышите, никакой пользы вам не принесет, пока не превратится из проекта в
дело. В дело же вам его  без  меня  не  превратить.  Вам  потребуется  моя
помощь, а не Милева и прочих мелких мошенников.
     - Вашу честность тоже еще надо доказать, Питер.
     -  Вот  вы  и  заставьте  меня  доказать  ее.  Чем   больше   человек
экономически заинтересован жить честно, тем он честнее.
     - Пока что все ваши претензии - в области общих  фраз,  -  напоминает
мне Дрейк.
     - Перейдем  к  конкретным  фактам.  Во-первых,  если  вы  собираетесь
перебрасывать гашиш, то это глупость, о которой и говорить не стоит.
     - Мне лучше знать, глупость это или  нет,  -  хладнокровно  возражает
шеф. - Потому что на этом деле зарабатываю я, а не вы.
     - Сэр, мы с вами смотрим на вещи с разных точек зрения. Гашиш - штука
объемистая, а цена на него не бог весть какая. Переправлять его трудно,  а
толку мало. Стоит ли возиться?
     - Что же вы предлагаете? Бриллианты в двадцать каратов?
     - Героин.
     - Героин, мой друг, производят здесь, на Западе. С  Востока  привозят
опиум и делают из него героин.
     - Значит, надо действовать по-другому. Делать  героин  на  Востоке  и
везти на Запад в готовом виде. Стоит миллионы, объем  невелик  -  вот  это
товар.
     - Вам легко фантазировать. А сделать это гораздо труднее.
     - Я не фантазирую, а говорю серьезно. Если  вы  хотите  одним  ударом
сорвать хороший  куш,  это  -  единственная  возможность.  Систематическая
переброска объемистых пакетов  исключается.  И  если  вы  остановились  на
гашише, то лучше возите его на машинах, как и раньше,  и  пусть  девяносто
процентов товара у вас забирают на границе.
     Шеф погружается в  размышления.  Потом  лезет  в  кармашек  смокинга,
достает длинную сигару и начинает аккуратно разворачивать ее  целлофановое
одеяние, чтобы перейти к следующей операции - отрезанию кончика. А  потом,
само собой, закуривает.
     - Хорошо. Этот вопрос мы сейчас обсуждать не станем. Валяйте  дальше,
- велит Дрейк, направляя на меня струю дыма, чтобы я  мог  оценить  аромат
его сигары.
     - Если вы сможете подготовить пакет героина  весом  в  пять,  даже  в
десять килограммов...
     - Десять килограммов героина? - Дрейк поднимает брови. - А вы знаете,
что это такое в денежном выражении?
     -  Приблизительно.  Но  когда  у  вас  есть  надежный  канал,  десять
килограммов лучше, чем пять или два...
     - Этот канал должен быть абсолютно надежным, Питер! - перебивает меня
рыжий.
     Надо сказать, что уголек на его физиономии в эту минуту  раскален  до
предела, и это кажется странным, потому что ни перед ним, ни  рядом  я  не
вижу ничего похожего на горючее.
     - Надежный на девяносто восемь процентов, - уточняю я. -  Я  оставляю
два процента на всякие неожиданности.
     - Бросьте, мы сейчас не говорим о процентах.
     - У нас в  Болгарии,  если  хотите  сказать,  что  все  идет  гладко,
говорят: как  по  воде.  Я  моряк,  сэр,  можете  мне  поверить:  по  воде
действительно лучше всего. Не так трясет, как на суше.
     Я ненадолго умолкаю, чтобы закурить и посильнее  разжечь  любопытство
шефа.
     - От ваших людей требуется, чтобы они как следует упаковали героин  и
соответствующим способом прикрепили его к  подводной  части  определенного
судна, идущего из Босфора в Варну или  Бургас,  как  решите.  И  все.  Всю
остальную часть операции обеспечу я и мои люди. Единственная ваша забота -
забрать товар в Вене. Вас это устраивает?
     - Точнее, если можете! - призывает меня Дрейк.
     - Можно и точнее: мой человек забирает товар с  корабля  и  перевозит
его в соответствующий порт на Дунае, где таким же  образом  прикрепляет  к
днищу какой-нибудь баржи. А вы забираете его в Австрии. Чего же еще?
     Дрейк молчит, наполняя комнату клубами дыма.
     - В общих чертах ваш план искусителен, - констатирует он  наконец.  -
Но чтобы воплотить его в жизнь, понадобится немало уточнений.
     - Я готов и к уточнениям.
     -  Например,  формы  связи.  Вы  знаете,  что  это  -  вопрос   очень
деликатный.
     - Связь должна быть очень простой и очень надежной. Когда  мы  узнаем
название судна и время  его  прибытия  в  Болгарию,  я  пошлю  моим  людям
несколько почтовых открыток с самым невинным текстом. А когда героин будет
переброшен на баржу, на ваш адрес в Австрии придут другие открытки,  такие
же  невинные.  Баржа  -  тихоходное  судно,  и  хотя  бы  часть   открыток
обязательно дойдет. Надо только подумать, где указывать название баржи: на
самой открытке, или на марке, или, если  угодно,  под  маркой.  Для  этого
существует сто способов.
     - А люди? - спрашивает шеф, щурясь от дыма, который сам же и напустил
в комнату. - Вопрос с людьми еще деликатнее, Питер!
     - Людей я вам не дам. Дюжину, две,  три  дюжины  надежных  людей,  за
скромное вознаграждение готовых на все. Но лично я предпочел бы  группу  в
четыре-пять человек; один из них будет всем руководить  и  за  все  передо
мной отвечать.
     - Чем меньше помощников, тем лучше, -  кивает  Дрейк.  -  И  расходов
меньше, и шансы на успех выше. Но много  их  или  мало,  этих  людей  надо
завербовать. Да еще и контролировать их действия.
     - Это - мое дело, - заявляю я. - Весь участок от Варны до Вены я беру
на себя. Вам остается только считать денежки.
     - Я сказал, не хвастайте, - бурчит шеф. - Все это еще надо проверить.
Тщательно проверить, Питер, прежде чем приступить к операции.
     - Чтобы приступить к операции, нужно еще одно, - вспоминаю я.
     - Как вы себе представляете это "одно"?
     - В виде десяти процентов.
     - Вы с  ума  сошли,  -  заявляет  Дрейк  без  пафоса,  но  совершенно
категорически. - Вы знаете, что это такое  -  скажем,  десять  килограммов
героина?
     - В Америке это не меньше десяти миллионов.
     - По  американским  ценам  работают  только  американцы,  -  поспешно
объясняет шеф. - Но даже по европейским ценам это - пять  миллионов.  И  у
вас хватает наивности верить, что я вам дам пятьсот тысяч, даже  если  все
будет идти как по маслу?
     - Почему бы и нет? Вам останется не меньше двух миллионов.
     - Питер, я взял вас в секретари, а  не  в  бухгалтеры,  -  напоминает
Дрейк. - Но раз вы берете на себя и эту обязанность, учтите, что я не один
провожу операцию. У меня есть партнер, аппетит у которого побольше вашего.
     -  Ваш  партнер  возьмет  свое  на  разнице  между   европейскими   и
американскими ценами, раз там товар вдвое дороже,  как  вы  говорите.  Ваш
партнер получит сто процентов прибыли, сэр.  А  я  прошу  у  вас  мизерные
десять процентов.
     -  Вы  сошли  с  ума,  -  качает  головой  Дрейк  и  уныло  горбится,
сокрушенный этим диагнозом. Потом заявляет: - Один процент! Чтобы вы могли
оценить мое великодушие!
     - Я ждал, что вы срежете процент, другой, - вздыхаю я. - Но не думал,
что у вас хватит бесцеремонности предложить мне один процент.
     - Один процент плюс жизнь, Питер! А жизнь  дороже  всяких  процентов.
Особенно в вашем возрасте.
     Он молчит, погруженный в светлую скорбь, потом произносит со вздохом:
     - Чего бы я только не дал, чтобы быть в вашем возрасте, друг мой!



                                    4

     В интимном полумраке "Евы",  пропитанном  запахами  дорогих  сигар  и
дорогих духов,  зажигается  зеленый  луч  прожектора.  Он  выхватывает  из
темноты глянцевый круг дансинга. На этом  круге,  в  перламутровом  конусе
света, начинается смертельная схватка женщины с  огромной  зеленой  змеей.
Борьба идет под протяжные завывания оркестра.
     Зрелище в целом довольно противное; я ничего не имею  против  змеи  -
безобидной игрушки из зеленого плюша; но смертельная схватка  оказывается,
в сущности, страстным объятием, а такая  картина  может  служить  духовной
пищей только психопату.
     Наш столик находится возле самого дансинга, я  попал  сюда  благодаря
неслыханному благоволению шефа, который решил отпраздновать  перемирие  со
своим верным секретарем. Это перемирие - результат  долгих  и  напряженных
дискуссий; мне  все-таки  удалось  выторговать  два  процента  в  качестве
комиссионных за операцию с  героином.  Честно  говоря,  меня  этот  лишний
процент мало волнует, даже если он когда-нибудь и обратится в  деньги;  но
Дрейк  должен  твердо  усвоить,  что  я  жизненно  заинтересован  в  нашем
совместном мероприятии, и движущая сила этого интереса - денежные знаки. Я
отстаивал свои жизненные интересы с таким тупым упорством, что  легко  мог
схлопотать вместо лишнего процента пулю, и  уступил  только  тогда,  когда
Бренда подала мне очередной знак: "Довольно, хватит!"
     Особых иллюзий по поводу мимических советов мисс Нельсон у меня  нет.
Я прекрасно понимаю, что ее симпатии обращены  не  на  меня,  а  на  канал
переброски героина, который может принести кучу денег Дрейку, а значит,  и
ей. И, будучи женщиной разумной,  она  старается  контролировать  действия
двух представителей сильного пола, слепое упрямство которых может привести
к столкновению и ликвидации одного из партнеров; и тогда -  прощай,  канал
переброски, прощай, операция с героином. Словом, я слишком уважаю  Бренду,
чтобы считать ее способной на иные чувства, кроме алчности.
     Мулатке, танцующей в лучах прожектора, - женщине, борющейся со змеей,
- надоело обвивать плюшевое чудовище вокруг своего тела; она  швыряет  его
на дансинг, вопли тромбона смолкают, начинается бешеная румба;  под  звуки
этой  румбы  мулатка  неистово  трясется,  так  что  из  связки   бананов,
составляющей весь ее наряд, во все стороны летят желтые тропические плоды.
Один банан падает рядом с моим ботинком, но я небрежно отбрасываю его, - я
не любитель бананов, особенно пластмассовых.
     Конец номера ознаменован аплодисментами правда, довольно вялыми, если
учесть, сколько пота бедняжка пролила на дансинге.
     - Извините, дорогой, мне кажется, эта мулатка слишком  вульгарна  для
заведения такого ранга, - замечает Бренда,  протягивая  длинную  ухоженную
руку к бокалу шампанского. Дама пьет шампанское,  в  то  время  как  мы  с
Дрейком - люди непритязательные - прихлебываем виски.
     - Верно, - кивает рыжий; уголек его носа уже  сильно  воспламенен.  -
Особенно если учесть, что здесь, на этой самой  сцене,  вы  начинали  свою
блестящую карьеру.
     - Не стоит напоминать мне об этом, -  сухо  замечает  дама.  -  Я  не
забыла. Но таких вульгарных номеров у меня не было.
     - Экзотика всегда вульгарна, - бурчит  Дрейк.  -  Примитив,  атавизм,
грубые страсти... Без вульгарности нет экзотики.
     - В таком случае замените ее кем-нибудь другим, мой друг.
     - Я бы заменил, но что делать, если вы больше не желаете  раздеваться
публично, - дружелюбно отзывается Дрейк.
     - Я разделась бы сию секунду,  если  бы  это  могло  вывести  вас  из
равновесия, - говорит Бренда. - Но вас, к сожалению, невозможно разозлить.
     Дрейк поднимает брови, изображая удивление.
     - Почему же? Питеру это почти удалось только что. Еще  немного,  и  я
познакомил бы его с Марком.
     Я не знаю, кто этот Марк, но догадываюсь, что речь идет о  том  самом
чрезвычайном и полномочном посланце смерти, о  котором  шеф  уже  упоминал
однажды. Но Дрейку явно не до  погребальных  историй;  настроение  у  него
поднялось после победного завершения переговоров и дозы горючего.
     - Ну как, дорогой? Неужели вас не интересует  стриптиз  в  исполнении
мисс Бренды? - обращается он ко мне.
     - Мало вам того, что вы меня сегодня побили по всем статьям;  вы  еще
хотите вовлечь меня в свои семейные недоразумения, - апатично отзываюсь я.
     - Побил вас? Неблагодарный! Вы выжали из меня  столько,  сколько  еще
никому не удавалось выжать из старины Дрейка.
     Шеф готов сказать еще кое-что по поводу моих успехов, но тут  оркестр
снова  вступает  в  действие,  и  на  сцене  появляется  новая   солистка,
сочетающая в себе  женщину  и  змею.  Гибкая  самка  в  золотистом  платье
покачивается  в  свете  прожектора,  на  сей  раз  красном.  Сначала   она
покачивается и извивается просто так, бесцельно, будто для разминки, давая
зрителям возможность оценить пропорции ее тела;  потом  начинает  медленно
расстегивать молнию  на  своем  одеянии.  Молния  находится  спереди,  она
прикрыта блестящим воланом, усыпанном алмазами (фальшивыми,  конечно),  но
солистка справляется  со  своим  делом  очень  медленно,  будто  совершает
невесть какой трудовой подвиг. Потому что  цель  ее  номера  -  играть  на
нервах публики.
     - Кажется, она позаимствовала ваш аттракцион,  -  замечает  по  этому
поводу Дрейк достаточно громко, чтобы его услышали вокруг. - Вы  могли  бы
отдать ее за это под суд.
     Бренда не удостаивает его слова вниманием. В ее взгляде, устремленном
на дансинг, смесь профессионального любопытства и холодного пренебрежения.
     Наконец молния расстегнута и золотистую  тряпку,  прошу  прощения,  -
платье можно  сбросить  одним  жестом.  Но  актриса  предпочитает  сложные
решения и обходные маневры. Все так же убийственно медленно  она  начинает
освобождать одно плечо; на эту операцию уходит целая  вечность;  еще  одна
вечность уходит на то, чтобы высвободить второе  плечо.  Прижав  платье  к
телу, она начинает медленно стаскивать его вниз, из  чего  публика  делает
вывод, что теперь предстоит освобождение от целого вороха  белья.  Публика
при всем при этом не скучает; напротив, она скорее заинтригована;  к  тому
же ей давно известно, что вся соль - в раздевании,  и  как  только  с  ним
будет покончено, труженица искусства, вильнув на прощанье бедрами, покинет
дансинг.
     Так оно и происходит по истечении еще одной вечности.
     - Ну как, Питер, понравился  вам  номер?  -  не  без  нотки  гордости
интересуется Дрейк. - Если да, то и Бренда вам понравится.
     - Оставьте ваши намеки, сэр, - с досадой отзываюсь я. -  У  меня  нет
никакого желания знакомиться с вашим Марком.
     - Я тоже не спешу с этим делом, - признается Дрейк. - Я еще не видел,
на что вы способны. Но если Бренда начнет слишком нравиться вам,  то  ваше
долголетие не гарантировано.
     - Перестаньте, Билл, - неохотно замечает дама. - Вам  никак  не  идет
роль ревнивца.
     - Не забывайте,  дорогая,  что  кроме  чувства  ревности  -  конечно,
дурацкого  чувства  -  у  человека  есть  еще   и   чувство   собственного
достоинства. Правда, Питер?
     - Я ничего не смыслю в чувствах.
     - Тем лучше для вас. Стоит отдаться на  волю  чувств,  того  и  гляди
попадешь к Марку.
     - Вы что-то слишком часто стали упоминать это имя, - замечаю я. - Еще
немного, и я начну бояться.
     - Пока вам бояться нечего. Пока следует бояться другим. Конечно, если
вы наступите старине Дрейку на какую-нибудь мозоль - например,  пройдетесь
по его интересам, или, скажем, по достоинству, - это будет  означать,  что
жизнь вам надоела. Но это пока не так, правда, Питер?
     Мой ответ заглушает предупреждающий грохот оркестра, вслед за которым
раздается голос ведущего:
     - А теперь - мисс Линда Грей!
     Мисс Линда Грей появляется во всем своем величии. На ней  подчеркнуто
строгий туалет: длинная черная юбка и белая блузка в пене кружев. И что за
посадка головы! Что за прическа!
     Она делает несколько шагов  вперед,  к  середине  дансинга,  где  уже
установлен микрофон. Значит, на этот раз не будет  стриптиза.  Или  же  мы
увидим сейчас стриптиз чужой души. Актриса скромно кланяется  в  ответ  на
аплодисменты, кое-где прозвучавшие  в  зале,  берет  со  стойки  микрофон,
обводит рассеянным взглядом ближайшие столики и останавливает его на  моей
несчастной физиономии. Жертва найдена. Может  быть,  не  идеальный  случай
(все-таки синяки, царапины и прочее), но что же делать, когда за соседними
столиками одни женщины да старые хрычи.
     Мисс  Линда  делает  еще  два-три  шага,  уже  в  моем   направлении,
погружается взглядом в мой взгляд, и в зале звучит  задушевный  мелодичный
голос:

                     Не говори, я знаю: жизнь течет.
                     Ночь умирает, новый день наступит,
                     Будильник зазвонит, метро пойдет,
                     И грохот будней город потрясет,
                     Но нас с тобой, быть может, уж не будет.

     Конечно, ничто не мешает мне повернуться к певице спиной и тем  самым
посадить ее в лужу словом, показать, что я плевать хотел на ее меланхолию.
Но я прикован к месту силой двух доз виски или силой взгляда  сине-зеленых
глаз; она заглядывает мне в глаза и даже кладет мне руку на плечо.

                     Не говори: увидимся мы завтра.
                     Не говори: с тобой я буду завтра
                     И завтра поцелую я тебя.
                     Быть может, это завтра, завтра, завтра,
                     Наступит без меня и без тебя.

     Естественно,  я  могу  встать  и  сказать  ей:   "Успокойтесь",   или
"Подсаживайтесь к нам, выпьем", или хотя бы убрать эту  нежную  ладонь  со
своего нового костюма, но я весь  во  власти  виски  или  во  власти  этих
сине-зеленых глаз, я позволяю ей принимать меня за исчезнувшего любимого и
держать руку на моем плече. Вскоре она  сама  снимает  руку,  отступает  к
центру дансинга и продолжает:

                     И буду ль я и ты ли будешь?
                     Разлука на день - одиночества провал.
                     Не говори мне о любви, что будет.
                     Ведь нас с тобою, может, уж не будет.
                     Жить надо днем, который уж настал.

     После чего, как и следовало ожидать,  наступает  очередь  припева,  и
певица смотрит уже не на меня, а куда-то в глубину зала, в  ту  даль,  где
таится, может быть, ее  судьба,  а  может,  гибель  одного  из  кельнеров,
словом, нечто таинственное и неразгаданное,  и  над  столиками  настойчиво
звучит голос с нотками отчаяния:

                     Быть может, это завтра, завтра, завтра
                     Наступит без меня и без тебя...

     Следует взрыв рукоплесканий. В подобных случаях и в  подобных  местах
люди охотно аплодируют, чтобы показать, что им не чуждо искусство чистое и
возвышенное, словом, Искусство с большой буквы.


     - Ну, Питер, как спали? - вежливо осведомляется  Дрейк,  когда  я  по
зову Ала появляюсь в кабинете с задернутыми шторами.
     Я бормочу нечто вроде "спасибо, хорошо" и жду, стоя посреди кабинета,
потому  что  прекрасно  понимаю:  шеф  вызвал  меня  не  для  того,  чтобы
поинтересоваться, выспался я или нет.
     Однако Дрейк  не  торопится  начинать  деловую  часть  разговора.  Он
встает, подходит к тележке с бутылками, установленной между двух кресел.
     - Надеюсь, мисс Ли