и
вырвать какое-то признание.  Но  и  эта  мысль  малоутешительна.  Если  он
намерен что-то из меня вырвать, значит нечто такое, чего я  не  смогу  ему
сказать. Следовательно, меня ждет то же самое.
     - Мне также вынесен приговор? -  спрашиваю  я  в  надежде  что-нибудь
уловить.
     - Смертный приговор, - уточняет Кралев.
     - Как видно, приговоры выносишь ты сам и сам же их исполняешь.
     - Не я их выношу, - отвечает черномазый. - И ты отлично  знаешь,  что
не я, тебя  предупредили  об  этом,  но  ты  не  можешь  не  прикидываться
дурачком.
     Я молча соображаю, что если удастся затянуть разговор еще немного, то
совсем стемнеет и будет больше шансов испробовать номер с прыжком.
     - Ты  воображаешь,  что  очень  ловко  прикидываешься,  -  продолжает
Кралев, - но это тебе удается только потому, что ты  настоящий  дурак.  Не
будь дураком, ты бы догадался чуть пораньше снять эти  наушники.  Тебя  бы
это не спасло, но по крайней мере затруднило бы  мою  задачу.  Ты  мог  бы
сообразить, что устраиваемые тобой гонки - чистейшая глупость.  Мы  еще  в
тот день сунули в твою машину маленькую вещицу, которая  посылает  в  эфир
свои "пи-пи-пи" и издали сообщает нам,  где  ты.  Даже  если  ты  случайно
вывернешься, все равно ненадолго. Вчера вечером мы также наступили тебе на
хвост, когда ты приехал следить...
     - Я ведь сказал, что у меня была назначена встреча.
     - Да, но я не так глуп, чтоб этому поверить. Ты, к  примеру,  поверил
сегодня после обеда, что мы оставили тебя в покое, и очутился здесь,  хотя
мы просто-напросто ждали тебя, сидя у окна  в  доме  напротив,  -  к  чему
тратить силы, гоняясь за тобой...
     Слушая одним ухом его глупое  хвастовство,  я  продолжаю  соображать.
Судя  по  всему,  грузовичок  и  спортивный  "меркурий"  были  посланы  не
Кралевым. И если я каким-нибудь чудом вырвусь из рук черномазого, то  лишь
для того, чтоб попасть в другие руки. Может,  я  не  такой  уж  дурак,  но
должной осторожности не проявил. Заложи я чем-нибудь дверь с черного хода,
Кралеву нелегко было бы добраться до меня. Хотя и это едва ли  помогло  бы
мне. Словом, иди жалуйся отцу с матерью...
     - Я пришел, желая оказать  услугу  Лиде,  -  говорю  я,  лишь  бы  не
молчать.  -  Лиде  хотелось  знать,  что  вы  решите,  если  ты  надумаешь
поговорить о ней с отцом, и...
     - Врешь, - прерывает меня Кралев, - Лиды,  как  нами  установлено,  в
Париже нет. И это все твои мерзкие плутни...
     - За них вы мне вынесли приговор?
     - Ты сам отлично  знаешь  за  что!  Ты  предатель,  Бобев,  и  сейчас
заплатишь за свое предательство.
     - Это я слышал еще тогда, когда вы хотели выкупать меня в ванне.
     - Тогда обвинения против тебя были  пустяковыми.  Мы  видели  в  тебе
только французского агента. А теперь стало ясно, что ты еще  и  болгарский
агент.
     - Ты, видать, не в своем уме,  -  говорю.  -  Либо  нарочно  придумал
такое, чтоб отомстить мне за другие вещи.
     - Пусть будет так, - уступает Кралев. -  А  сегодня  с  утра  где  ты
пропадал?
     - Спроси у Ворона, он  ходил  за  мною  по  пятам.  Или  спроси  свою
пищалку, она ведь все тебе говорит.
     - А ты сам почему не хочешь ответить? Потому  что  ездил  передавать,
так? Только передатчика не оказалось под руками. Исчез, яко дым!
     На чердаке слышится что-то вроде кашля - это Кралев смеется  с  явным
злорадством, не спуская, однако, с меня глаз.
     - Ты мог бы объяснить, зачем тебе этот  передатчик?  Впрочем,  ладно,
оставим его. Мы знаем, что понадобился он  тебе  для  связи  с  Болгарией.
Скажи хотя бы, от кого ты его получил?
     - Тут явное недоразумение... - бормочу я, соображая, что  на  чердаке
уже достаточно темно, чтоб при первом удобном случае испробовать  номер  с
прыжком.
     Но либо Кралев отгадал мои мысли, либо  это  простое  совпадение:  из
левой руки черномазого вырвался широкий сноп ослепительного света и ударил
мне в лицо.
     - Мешает тебе? - с участием спрашивает Кралев. - Ничего не поделаешь,
неудобно говорить в темноте, к тому же я могу ошибиться и попасть в голову
вместо живота. Я, понимаешь, всегда стреляю в живот:  и  попасть  легче  и
верней, особенно если всадишь всю обойму... Так  недоразумение,  говоришь,
да?
     Он замолкает и некоторое время следит за тем, как я мучительно щурюсь
и мигаю.
     -  Мигай  чаще,  -  советует  Кралев.  -  Не   так   режет   глаза...
Недоразумение,   а?..   Верно,   только   мы   его   уже   рассеяли,   это
недоразумение... Оказалось, владелец гаража работал на вас, а жена  его  -
на нас. Как ты приезжал, как тебе поставили передатчик - все мы  выяснили.
Его, к твоему сведению, пристукнули, потому что так было обещано его жене.
Она еще молода, и у нее были виды на другого.  Житейские  дела.  А  теперь
настало время тебя пристукнуть...
     - Послушай, Кралев, - говорю я, отворачиваясь от  фонаря,  -  ты  уже
пристукнул Милко. Пристукнул у  меня  на  глазах.  Жаль,  что  я  не  имел
возможности вмешаться. Но об этом я подробно уведомил французов.  Уведомил
я их и о том, что ты решил ликвидировать меня...
     - Интересно, - насмешливо бормочет черномазый.
     - Имей в виду, что сейчас я зря болтать не стану. Я в твоих руках,  и
ты действительно можешь меня пристукнуть, только помни, что  если  в  этот
раз тебя простили, то теперь ты заплатишь с лихвой. Станешь на одну голову
короче, только и всего.
     - Болван! - рычит сквозь зубы Кралев. - Нашел чем запугать. Да не  то
что Милко и тебя, я дюжину таких, как вы, отправлю на тот  свет,  и  никто
меня пальцем  не  тронет,  балда!  Ты  что,  не  понял  до  сих  пор,  что
коммунистов тут не считают за людей? Пнуть ногой собаку куда опаснее,  чем
убрать коммуниста. Нашел тоже чем меня стращать, болван этакий! - бормочет
Кралев, как бы обращаясь к невидимому свидетелю.
     - Не шевелись! - вдруг рявкает он.
     Я только попытался защитить рукой глаза от ослепительного света.
     - Послушай, ты,  мошенник,  -  обращается  ко  мне  черномазый  более
спокойным тоном. - Если тебе вздумалось поторговаться, то начал  ты  не  с
того конца. Вообще французами меня не  запугаешь.  Так  что,  ежели  решил
поторговаться, давай это делать серьезно.
     "Значит, это и в самом деле игра, - думаю я, по возможности  стараясь
прищуренными глазами следить  за  поведением  черномазого.  -  Вот  почему
Кралев так говорлив. Ничего. Все же это обещает какую-то отсрочку".
     - Ну ладно, - бормочу я. - Говори, что ты предлагаешь. И  убери  свой
фонарь от моих глаз.
     Кралев великодушно отводит на несколько сантиметров сноп  света,  так
что теперь хоть один глаз у меня отдыхает.
     - Где Лида? - спрашивает черномазый.
     - В этом и заключается торг?
     - Да. Говори, где Лида, и убирайся с моих глаз.
     - Постой, так это не делается! - останавливаю я его.  -  Говори,  где
Лида, и получай обойму в спину. В живот или в спину - результат один и тот
же, Кралев.
     - Даю слово, что стрелять не буду!
     - Какая мне польза от твоего слова? Мне не слова нужны, а гарантия!
     - Какая гарантия? Уж не вручить ли тебе мой пистолет?
     - Я не такой жадный, - отвечаю. - Достаточно  с  меня,  если  мы  его
поделим: тебе пистолет, а мне патроны. И то покажи сначала, что у  тебя  в
карманах нет запасных.
     - Слишком уж ты капризничаешь! - рычит Кралев.  -  Дождешься,  что  я
откажусь от всяких условий.
     - Видишь ли, Кралев, может, ты считаешь  себя  большим  хитрецом,  но
напрасно надеешься обнаружить Лиду. Девушка в таком месте, что сам черт ее
не найдет. А через день-другой и оттуда исчезнет.  Бесследно  и  навсегда.
Так что, если ты в самом деле рассчитываешь найти ее, советую не  упустить
последний шанс.
     - А что тебе стоит околпачить  меня,  как  ты  сделал  утром,  послав
обшаривать отели вокруг площади Звезды?
     - Ты же в состоянии проверить. В том месте, где Лида,  есть  телефон.
Через пять минут после того, как я его назову, ты сможешь  убедиться,  там
Лида или нет.
     Не сводя с меня пристального взгляда, Кралев  взвешивает  мои  слова.
Затем, не опуская пистолета, зажимает  фонарь  между  ног  и  левой  рукой
наспех показывает мне содержимое карманов.
     - А задние! - напоминаю я.
     Он неохотно слегка поворачивается  вправо,  демонстрируя  оба  задних
кармана. В одном оказался запасной магазин.
     - Хитришь, значит? Как же тогда торговаться?
     - Что еще за хитрости! Забыл я про него, мошенник ты этакий!
     Кралев бросает магазин, и я подхватываю его на лету.
     - Теперь бросай другой!
     Черномазый вынимает магазин из пистолета и тоже бросает мне.
     - А патрон, что в стволе?
     Кралев смотрит на меня, с трудом сдерживаясь, чтоб не послать меня ко
всем чертям, потом сердито дергает затвор, и патрон летит в темноту.
     - Ну, говори! - торопит он меня.
     Сейчас черномазый безоружен. Я мог бы накинуться на него, испробовать
свои силы, но поднимется шум,  а  те  двое  наверняка  торчат  за  дверью.
Изрешетят меня, крикнуть не успею. Придется сказать. Он  пойдет  проверять
правильность адреса, а  я  получу  какие-то  минуты  отсрочки  и  какую-то
возможность выскользнуть отсюда.
     - Говори же! - настаивает Кралев. - Если  ты  думаешь,  что  одурачил
меня, дело твое. Мои люди на линии, вон там, за дверью.
     И он небрежно машет рукой  в  сторону  дверки,  ведущей  на  запасную
лестницу.
     - Знаю, - киваю я в ответ. - Знаю и то, что как  только  я  дам  тебе
адрес, ты их тут же впустишь, и мне конец.
     - Так оно и будет... если ты не перестанешь  вилять.  Твой  ключ  вон
там, в другой двери. Давай адрес и выметайся!
     - Лида в Марселе...
     На какую-то долю секунды я переношусь в  Марсель,  в  безликую  серую
комнату отеля; одинокая девушка, прильнув к окну, глядит на улицу, залитую
мертвящим светом люминесцентных ламп, на серые от пыли кроны деревьев,  на
облупленные фасады унылых провинциальных зданий. Терзаемая  тревогой,  она
ждет спасения. Ждет меня. А я в это  время  посылаю  к  ней  человека,  от
которого она сбежала.
     - Где именно? Марсель велик! - подгоняет Кралев.
     "Что, если дать фальшивый адрес?" - мелькает в голове. Но  это  сразу
же выяснится. Единственно, что мне остается, - сообщить  настоящий  адрес.
Иначе все полетит к чертям.
     - Отель "Терминюс".
     - Телефон?
     Едва успеваю назвать номер телефона, Кралев уже у запасной двери.
     - Надень наушники, -  распоряжается  он,  -  и  слушай,  как  я  буду
проверять по телефону. Если все в порядке, я  скажу:  "Готово,  Бобев",  и
можешь убираться. Если же нет,  сам  знаешь,  что  тебя  ждет.  Во  всяком
случае, не советую тебе уходить, пока я не сказал  "готово".  Иначе  я  не
отвечаю...
     Он выходит и быстро запирает за собою дверь, но ключ не вынимает.
     Я, конечно, не намерен надевать наушники и  дожидаться  "готов".  Все
дело теперь в том, как использовать  оставшиеся  мне  минуты  жизни,  пока
Кралев будет звонить в Марсель. Он не рискнет поднять  на  меня  руку,  не
удостоверившись, что напал на след Лиды.
     На чердаке темно, а после  ослепительного  света  фонаря  я  и  вовсе
ничего  не  вижу.  Нащупываю  выключатель  и  поворачиваю  его.  Помещение
наполняется мертвенным желто-зеленым светом. Быть может,  прежний  съемщик
занимался  невинной  фотографией  -   такими   лампочками   пользуются   в
фотолабораториях, - но при данных обстоятельствах этот свет кажется весьма
зловещим.
     Дверь на запасную лестницу открывается внутрь. Я волоку и  приставляю
к ней шкаф, затем  этот  шкаф  подпираю  вторым.  Баррикада  не  столь  уж
солидна, но какое-то время выдержит. Надеюсь, что ржавая  решетка  в  окне
тоже не окажется слишком прочной. Но тут я ошибаюсь.  Разбить  его  голыми
руками нет никакой возможности, а инструментов у меня нет.
     Единственный выход -  дверь  на  главную  лестницу.  Подойдя  к  ней,
наклоняюсь к замочной скважине и прислушиваюсь. Ничего не слышно. Судя  по
щели между дверью и порогом, на лестнице темно. В тот самый момент,  когда
я соображаю, стоит ли попытать счастья,  внезапно  выскочив  на  лестницу,
медленно и робко шевелится  древняя  ручка.  Кто-то  пробует,  заперта  ли
дверь. Не иначе, Ворон или Уж.
     Пока я стою у выхода на  главную  лестницу,  во  второй  двери  снова
скрежещет замок.
     "Заложил изнутри", - слышится голос Ужа, и тотчас  же  моя  баррикада
угрожающе сотрясается. Уж изо всех сил ударил в дверь.  За  первым  ударом
следует второй, потом третий. Шкафы едва ли устоят  против  таких  ударов,
потому что если у Ужа есть что-нибудь в достатке, так это мускулы.
     Без всякой надежды я еще раз окидываю  глазами  помещение  -  окно  с
массивной  решеткой,  дверь  на  главную   лестницу,   за   которой   меня
подстерегает человек с пистолетом в руке,  и  дверь  на  черный  ход,  уже
поддающаяся под напором силача. Трудно придумать ловушку, совершеннее той,
в которую я попал. Все погибло. Вопрос только в том, через  сколько  минут
придет конец.
     Все потеряно. Мой блуждающий взгляд  задерживается  на  куче  книг  и
газет. А вдруг еще не все потеряно! Я лихорадочно хватаю  охапку  газет  и
сквозь решетку проталкиваю их на крышу. Потом поджигаю их  и  бросаюсь  за
новой партией.
     На  крыше  уже  полыхает  буйный  огонь.  Языки   пламени   угрожающе
взвиваются во мраке ночи. Газеты сгорают  быстро,  но  я  подбрасываю  все
новые, и пламя на крыше старого дома взлетает все выше и тревожней.
     Помещение наполняется дымом. Я едва перевожу дух, весь в поту от жары
и беготни, однако продолжаю таскать  топливо,  а  грохот  ударов  в  дверь
становится все более устрашающим. Расшатанная баррикада едва  ли  выдержит
еще хоть три-четыре минуты.
     В этот момент где-то далеко раздается тревожный вой пожарной  сирены.
Я прерываю работу и прислоняюсь к стене, едва держась на дрожащих ногах  и
задыхаясь от кашля, но окрыленный надеждой. Звуки сирены усиливаются,  она
пронзительно завывает в глубоком желобе  Рю  де  Прованс.  И  вот  уже  на
лестнице слышится тяжелый топот множества ног.
     Бешеный штурм двери прекратился. Несмотря на врожденную глупость,  Уж
почел за благо на время затаиться или дать тягу. Выключив свет, я бесшумно
отпираю главную дверь и становлюсь рядом с таким расчетом, чтобы  меня  не
было видно, когда она откроется. Чуть не  в  ту  же  минуту  дверь  широко
распахивается, и в помещение врываются пожарники, волокущие пожарный рукав
с брандспойтами. Скрывающая меня дверь, густой дым  и  то  обстоятельство,
что внимание всех обращено  на  огонь,  дают  мне  прекрасную  возможность
выскочить незамеченным. Но, осторожно выглянув из-за двери, я замечаю, что
по лестнице крадучись  поднимается  Ворон.  Наверное,  минуты  на  две  он
скрывался в квартире Младенова и теперь торопился снова занять свой  пост.
Я бы сказал, что этот человек упрям и злобен, как  бульдог,  только  боюсь
обидеть собаку.
     В то самое мгновение, когда Ворон ступает на последнюю  ступеньку,  я
стремительно бросаюсь на площадку и, сосредоточив все свои силы  в  правой
ноге, пихаю охрану Центра прямо в живот. Ворон взмахивает руками, стараясь
удержаться, но, так как сзади ухватиться не за что, он  падает  спиной  на
лестницу и скатывается на нижнюю площадку. Перепрыгивая через две ступени,
я бегу за ним следом, но, приподнявшись, Ворон вцепляется в меня, когда  я
пробегаю мимо. Я помогаю ему встать и новым ударом, на  сей  раз  прямо  в
желтые зубы, отправляю его на следующую площадку. Теперь Ворон замирает на
месте, но, поскольку он имел счастье упасть на голову, возможно, не  сразу
придет в себя.
     Я перевожу дух, иду медленнее, как человек, вышедший  поглядеть,  что
творится вокруг и чем вызвана такая суматоха. Внизу,  у  входа,  собралась
группа жильцов и случайных зевак. Кралева и Ужа среди них нет.  Смешиваюсь
с толпой, чтобы  послушать  комментарии,  но,  убедившись,  что  никто  не
обращает на меня внимания, направляюсь вниз по улице и думаю  о  том,  что
эти парижские зеваки поистине странное племя. Волнуются из-за  горящей  на
крыше кучки газет, не подозревая о том, что этажом ниже, может быть, лежит
убитый некий политический лидер.



                                    9

     На моих часах только  девять,  и  мне  приходит  в  голову,  что  они
остановились. Все же я подношу их к уху - нет, работают нормально. Столько
всего случилось за последнее время, что, как мне кажется, должна  быть  по
меньшей мере полночь.
     Разумеется, то, что  сейчас  только  девять,  мне  как  нельзя  более
кстати. Взяв на Лафайет такси, я еду  на  Вивьен,  чтоб  там  пересесть  в
"ягуар". Оказывается, я совершенно напрасно отпустил такси -  моей  машины
нет на месте.
     Иду  по  узкой  улочке  обратно,  обдумывая  по   дороге,   что   мне
предпринять. И лишь перед зданием Биржи устанавливаю, что за мною следят с
близкого расстояния, и весьма усиленно: один тип идет впереди меня, другой
позади, а  третий  следует  рядышком  по  мостовой,  восседая  на  зеленой
"веспе".
     Примененная система слежки не оставляет места  для  сомнений,  что  в
данном случае я имею дело не с кралевскими людьми. Предыдущее наблюдение с
грузовичка и темно-синего "меркурия"  тоже  затея  не  Кралева.  Это  либо
американцы, либо мои друзья французы. Вероятнее всего, французы.
     Кого-нибудь более чувствительного, чем я, наверное, обидел  бы  факт,
что после такой самоотверженной работы в  пользу  определенных  служб  эти
самые службы берут тебя на мушку. Я, однако, редко позволяю  себе  роскошь
проявлять чувствительность и достаточно хорошо знаю  правила  игры,  чтобы
рассчитывать на благодарность.
     Единственно, в  чем  я  отдаю  себе  отчет,  идя  в  сторону  Больших
Бульваров в сопровождении двух пешеходов и едущего "веспе", это  то,  что,
хотя я нахожусь под открытым небом, положение мое почти столь же трагично,
как в  ловушке  на  чердаке.  Операция  "Незабудка"  начнется  не  позднее
послезавтра.  Кралев,  вероятно,  уже  летит  по  шоссе  на  Марсель.   Он
расправится с Лидой, отдаст ее в  надежные  рууки,  после  чего  улетит  в
Грецию или Турцию, чтоб  лично  заняться  операцией.  Знаю  о  предстоящем
покушении на жизнь  десятков  тысяч  невинных  людей  только  я  -  жалкий
безоружный  одиночка,  плетущийся  по  парижским  бульварам   под   зорким
наблюдением трех французских соглядатаев, лишившийся  своего  передатчика,
автомашины, оружия и оставшийся ко всему прочему с несколькими франками  в
кармане.
     Медленно шагая по улице, я без всякого смысла всматриваюсь в  витрины
ювелирных мастерских, украшенных мелкими монетами, червонцами и таблицами,
сообщающими прохожим о курсе турецкой лиры и наполеондора. Иду,  почти  не
ощущая под собою ног, почти не ощущая самого себя, почти не ощущая ничего,
кроме тягостного чувства пустоты, безнадежной отрешенности в беспредельном
пустом пространстве, где раздаются одинокие шаги человека,  которым,  быть
может, являюсь я сам.
     "Ладно, забирайте меня! Все равно я  уже  ни  на  что  не  годен!"  -
мысленно предлагаю  я  соглядатаям,  машинально  прикидывая  одновременно,
действительно ли я ни на что не годен или это просто усталость  заставляет
меня разыгрывать трагедии.
     Я мог бы зайти к Франсуаз. Она говорила сегодня, что после семи будет
дома. Мог бы пойти к ней и рассказать все, что мне  известно  об  операции
"Незабудка". Но Франсуаз - рядовой служащий, такой же, как я. Сама она  не
в состоянии что-либо решить, а  что  решат  другие,  неизвестно.  По  всей
вероятности, не станут вступать в  конфликт  с  американцами  только  ради
того, чтобы произвести на меня хорошее впечатление.
     И все же посетить Франсуаз необходимо. Не для того, чтоб посвятить ее
в тайну относительно  операции  "Незабудка",  а  чтобы  уладить  кое-какие
другие дела. И между прочим сказать ей, что такая  вот  слежка  за  своими
лю