золотистые  знаки  неутомимо
настойчиво бегут по фасадам, доказывая, что в прозаичном ремесле  торговли
есть и поэтическая сторона.
     А по тротуарам  движется  лондонская  толпа,  люди  идут  группами  и
парами, направляясь в театры, кино и рестораны. Изредка попадаются в толпе
одиночки вроде меня. Все-таки утешение: я не один такой.
     Посреди площади над потемневшей бронзой фонтана  возвышается  статуя.
Каждый день тысячи людей проходят по Пикадилли, не замечая этой  статуи  и
даже не зная о ее существовании, - они спешат, им не до скульптуры. Но мне
спешить некуда, и потому я сумел  обнаружить  статую,  что  было  нелегко:
фигурка небольшая и совсем теряется среди высоких зданий,  в  многоцветном
пожаре неона и потоках машин, среди которых упрямо прокладывают себе  путь
красные лондонские автобусы в два этажа.
     Это не адмирал Нельсон - он стоит на  Трафальгарской  площади.  И  не
королева Анна - она  в  Вестминстере.  Это  небольшое  изваяние  античного
Эроса, неожиданный и милый каприз чудовищного города, выросшего на  войнах
и грабежах. Небольшое изваяние, как  и  подобает  мелкому  капризу.  Легко
догадаться, что малютка Эрос, стоящий на одной ноге и целящийся из лука  в
поток машин, вряд ли сумеет поразить кого-нибудь своей стрелой. И от этого
он кажется еще трогательнее.
     Раз уж речь зашла о  святом  чувстве  любви,  должен  упомянуть,  что
однажды во время своих скитаний я встретил Линду. Дрейку  ужасно  хочется,
чтобы  между  Линдой  и  мной  возникла  симпатия  и   чувство   взаимного
притяжения. Не знаю, зачем ему это надо; вряд ли он мечтает соединить  нас
священными  узами  брака  для  долгой  и  счастливой  совместной  жизни  с
множеством отпрысков. Но  каковы  бы  ни  были  его  мотивы,  все  попытки
сблизить нас наталкиваются на спонтанную и вполне взаимную антипатию.
     А встретил я  ее  у  входа  в  "Еву",  куда  она  шла,  вероятно,  на
репетицию, потому что час был утренний. Проще всего было бы  притвориться,
что я ее не замечаю, но это дало бы ей понять,  что  все  же  она  мне  не
безразлична. Линда, вероятно, того же мнения, и мы бросаем друг  на  друга
безучастные взгляды, холодно киваем, и каждый идет своей дорогой. О  такой
встрече и упоминать не стоило бы, если бы за  ней  не  последовали  другие
события.
     Эти другие события стали разворачиваться, когда шеф наконец  вспомнил
обо мне и вызвал  в  кабинет  -  уютный  викторианский  кабинет  с  плотно
зашторенными окнами.
     - Ну, нагулялись? - приветствует меня Дрейк,  и  я  понимаю,  что  он
полностью в курсе моих скитаний.
     - А что мне делать. Вы даже забыли, что у вас есть секретарь.
     - Не бойтесь, Питер, я вас не забуду. И даже если это  случится,  тут
же вспомню о вас, когда придется платить вам жалованье.
     Он медленно встает из-за стола - конечно, не затем, чтобы пожать  мне
руку, а чтобы взяться за бутылку.
     - Виски? - спрашивает он, приближаясь к тележке с напитками.
     - Пожалуй, еще рановато...
     - Рановато? Когда вы прекратите наконец эти намеки! Я вовсе не  такой
алкоголик, каким вы меня считаете.
     Чтобы не обидеть начальство, я наливаю себе на два пальца горючего  и
опускаюсь в кресло. Дрейк делает глоток,  потом  второй,  чтобы  сравнить,
какой из них доставляет ему большее удовольствие, и ставит стакан на стол.
Достав  из  кармашка  традиционную  сигару,  приступает   к   традиционным
манипуляциям. И только выпустив густую струю дыма,  переходит  к  существу
дела.
     - За эти дни, дорогой Питер,  я  понял,  что  вы  любите  бродить  по
городу. Ваше хобби - не женщины, не покер и даже не поражение в  драке,  а
шатание. И я готов дать вам возможность удовлетворить вашу страсть в более
широких масштабах. Дальше Сити, дальше Лондона, дальше Острова,  на  земле
той самой балканской страны, которая вам хорошо известна.
     - Значит, Ларкин закончил свою проверку? - осведомляюсь я,  игнорируя
великодушное внимание к моему хобби.
     -  Почти.  Во  всяком  случае,  пришло  время,  когда  ваш   план   -
действительно чудесный план, но теории  -  следует  наконец  превратить  в
реальную операцию.
     - Не забывайте, сэр, что та самая балканская  страна,  о  которой  вы
упомянули, - моя родина, и меня там многие знают.
     - Я не забыл, Питер, я ничего не забыл, - успокаивает  меня  Дрейк  и
вдыхает как можно больше дыма, чтобы потом обдать меня густой струей. -  К
путешествию вас немножко переделают.
     - Я слышал, что грим не особенно помогает...
     - Смотря  какой,  дружок.  Я  не  говорю  о  разных  глупостях  вроде
фальшивой бороды и искусственного носа. Но если сделать, например, хорошую
пластическую операцию...
     - Операций я боюсь с  раннего  детства,  сэр.  С  тех  пор,  как  мне
вырезали аппендикс.
     - Хорошо, хорошо, я не настаиваю. Я человек  добродушный,  и  насилие
отталкивает меня. Значит, перейдем  к  самым  легким  и,  по-моему,  самым
простым средствам преображения.
     Он тянется к своему стакану, допивает  виски,  а  чтобы  лед  зря  не
пропал, наливает еще на два пальца горючего и поясняет:
     - Вы не представляете себе, какой  эффект  дает  сочетание  двух-трех
невинных элементов: отпускаете бороду, меняете цвет волос (и бороды тоже),
приобретаете смуглый цвет лица и надеваете очки. Не  с  темными  стеклами,
которые со ста метров вызывают подозрение, а  самые  обыкновенные  очки  с
обычными стеклами.
     - Будем надеяться... - бормочу я скептически.
     - Нечего надеяться. Можете быть уверены. Вот увидите, что после такой
подготовки вы и сами себя не узнаете.
     Он вспоминает о сигаре и несколько раз затягивается, чтобы  огонь  не
погас.
     - Кроме того, у вас будет не так уж  много  возможностей  видеться  с
друзьями и близкими.  Контроль  в  аэропорту.  Отель  для  иностранцев  на
взморье. Пляж, купание и прочее. А  потом  -  обратно.  Где  же  тут  риск
нежелательных встреч?
     - Верно, если все как следует продумать... такой риск можно свести до
минимума...
     - Вот и  продумайте,  это  ваша  обязанность!  Я  обеспечу  вас  всем
необходимым: британским паспортом, броней на номер в  отеле,  билетами  на
самолет, чеками и даже...
     Он делает короткую паузу, чтобы одарить меня добродушной улыбкой:
     - ...и даже очаровательной молодой спутницей. Питер, вам повезло! Вас
будет сопровождать мисс Линда Грей.
     - Излишняя щедрость, сэр! Это везенье вы могли бы оставить при себе.
     - Я бы так и  сделал,  милый  мой,  если  бы  не  интересы  операции.
Поверьте, старина Дрейк не из тех, кто готов вышвырнуть деньги в окно, как
вы швыряете пистолеты. Но расходы на поездку Линды необходимы. Она поможет
вашей маскировке больше, чем грим и борода, вместе взятые. Молодая пара  -
молодожены - проводит медовый месяц на берегу моря. Лучшего  прикрытия  не
придумаешь.
     Отпив еще глоток виски, он продолжает:
     - Конечно, такое прикрытие поможет,  если  вы  не  будете  все  время
ссориться, как кошка с собакой. Вы в самом деле недопустимо холодны с ней,
Питер. Какая женщина! И какой голос!  Чего  стоит  только  эта  ее  песня,
помните? Засыпаешь с мечтой о новом дне, а вместо него - похороны.
     Я рассеянно  смотрю  на  кончик  сигареты,  не  обращая  внимания  на
поэтические реминесценции шефа, потому что думаю о другом. Потом смотрю на
Дрейка и говорю:
     - А вдруг я сбегу? Уж не думаете ли вы, сэр, что  ваша  Линда  сможет
мне помешать?
     - Нет, Питер, я не настолько  наивен.  Правда,  мисс  Линда  обладает
внушительными формами, до которых нашей худышке Бренде, скажем, далеко. Но
все же она - дама и не сможет заменить Боба или  Ала,  не  говоря  уже  об
обоих вместе. Вы в самом деле можете сбежать. Ну хорошо, сбежите. А дальше
что?
     Он умолкает, чтобы я мог сам ответить на вопрос. Потом поясняет:
     - У этой проблемы, как у любой проблемы человеческих отношений,  есть
две стороны: ваша точка зрения и моя точка зрения. Начну со  второй.  Если
вы склонны меня покинуть, сделайте это  сейчас  же,  не  вовлекая  меня  в
крупные расходы и риск. Я предпочитаю закрыть дело о Питере  вовремя,  как
закрыл дело о Майке, пока не дошло до глубоких осложнений,  которые  могут
возникнуть при переброске товара в больших количествах. Так?
     Я машинально  киваю  и  снова  углубляюсь  в  рассматривание  кончика
сигареты.
     - Теперь ваша точка зрения: что вы выиграете,  если  сбежите?  Вы  не
получите ни  свободы,  ни  материальной  выгоды,  словом  -  ничего.  Зато
потеряете возможность получения крупных сумм, которые будут возрастать  по
мере работы канала. Эти суммы  в  свое  время  позволят  вам  удалиться  в
какой-нибудь тихий уголок и начать безбедное существование.  Вместо  всего
этого вы окажетесь в тюрьме, и, наверное, надолго, потому  что  самовольно
сбежали с судна и не явились на него, когда оно стояло здесь при  обратном
рейсе. Я забыл вам сказать: пока вы бродили по улицам  Сохо,  ваш  корабль
пришел и ушел без вас. Но это еще не все. Старина Дрейк не забывает  своих
должников. Всплывет на белый свет убийство Майка,  чему  очень  обрадуется
здешняя  пресса:  как  же,  болгарский  агент   ликвидировал   болгарского
эмигранта. Правительство ее  величества  пошлет  ноту,  вас  будут  заочно
судить за убийство, и вообще поднимется такой шум, что  вам  он  обойдется
недешево там, на месте, где вы и будете за все расплачиваться.
     Дрейк умолкает, чтобы смочить пересохшее горло. Потом заявляет:
     - Да, у вас есть полная возможность сбежать. Ну и что, если  сбежите?
По-моему, вы не так глупы, Питер, чтобы пойти на это.
     - Я думал, что наконец-то заслужил ваше доверие, -  неохотно  бормочу
я. - А оказывается, это не доверие, а голый расчет.
     Рыжий удивленно поднимает брови.
     - Доверие? Это слово употребляют довольно часто,  но  я  уверен,  что
никто не понимает его смысла. Дорогой Питер, доверие можно питать только к
одному человеку: к тому, кого вы крепко держите за горло.
     - На какой день вы намечаете мой отъезд?
     - О, у вас будет время  все  хорошенько  обдумать,  подготовиться.  И
отпустить красивую бородку. Говорят, за каждой бородой скрывается  подлец.
Но я уверен, что эта  поговорка  не  относится  ни  к  вам,  Питер,  ни  к
покойному Георгу Пятому.



                                    5

     В зеркало на меня смотрит лицо, которое  мало  напоминает  физиономию
Эмиля Боева. Правда, оно  изменилось  не  так  сильно,  как  после  второй
обработки  у  Боба  и  Ала;  хорошо,  что  Дрейку  не  взбрело  в   голову
использовать  эту  пару  в  качестве  гримеров.  Они  могли  бы  так  меня
разукрасить, что ни Борислав, ни генерал не узнали бы.
     И все же этот смуглый черноволосый господин с небольшой  бородкой,  в
дорогих роговых очках  -  не  я.  Это  подданный  Великобритании  торговец
Дональд Стентон, который через несколько минут  отправляется  в  свадебное
путешествие со своей очаровательной супругой Линдой  Стентон.  Я  закрываю
чемодан, беру его в руку и выхожу из комнаты,  ощущая  легкое  злорадство:
Линда ошиблась, чемодан мне все-таки пригодился.
     - О мистер Питер, вы  уже  едете!  -  восклицает  Дорис;  сегодня  ее
очередь дежурить внизу.
     Дорис в курсе всех моих приготовлений, потому что  иначе  и  быть  не
может - нельзя отпустить бороду незаметно для  окружающих.  Однако  добрая
женщина не задает никаких вопросов. Она  прекрасно  знает,  что  на  нашей
улице много такого, о чем не говорят.
     - Милая Дорис, я уезжаю с грустью и с надеждой, что когда вернусь, вы
наконец обратите внимание на вашего верного поклонника.
     - О мистер Питер, у вас всегда шутки  на  уме.  Сначала  постарайтесь
вернуться...
     Она не договаривает, но молчание ее выразительно. Наверное,  из  этой
гостиницы и раньше уезжали люди, и не все они возвращались  к  Дорис  и  к
жизни.
     На улице, перед крупнокалиберным темно-зеленым  "ягуаром"  меня  ждет
шофер  Дрейка.  Непонятно,  как  эта  машина   умудрилась   втиснуться   в
Дрейк-стрит. До сих пор мне не приходилось видеть ни машины шефа,  ни  его
шофера, потому что маршруты мистера Дрейка по Сохо до смешного  коротки  и
он не нуждается в средствах транспорта.
     Человек в темно-синей фуражке молча кивает в знак приветствия,  берет
у меня чемодан, укладывает его в багажник, открывает  передо  мной  заднюю
дверцу машины, затем садится за руль и включает мотор, так и не сказав  ни
слова.  Едем  мы,  конечно,  за  Линдой  Грей,  то  есть  моей   супругой.
Оказывается, она живет  недалеко  -  по  ту  сторону  Черинг-кросс,  возле
Ковент-Гарден, в  довольно  приличном  с  виду  доме,  -  вероятно,  здесь
предлагают уютные меблированные квартиры по сносным ценам.
     Пожалуй, правила хорошего тона требуют, чтобы я  вышел  из  машины  и
встретил даму у дверей, но я не собираюсь это делать и не хочу приучать ее
к излишним нежностям. Шофер  помогает  ей  устроиться  рядом  со  мной  на
сиденье, а я ограничиваюсь пожеланием доброго дня. После чего мы все  трое
замолкаем до самого аэропорта.
     -  Насколько  я  помню  напутствия  Дрейка,  вам  незачем  изображать
глухонемого, - замечает Линда, когда мы выходим из машины: шофер уже  ушел
вперед с чемоданами.
     - Возможно, - хладнокровно отзываюсь я. - Но я никак  не  могу  найти
тему для разговора. Если хотите, чтобы у нас завязалась оживленная беседа,
задавайте вопросы. Поинтересуйтесь,  например,  не  кажется  ли  мне,  что
погода скоро испортится, и я вам отвечу: "Нет,  дорогая,  пожалуй,  вы  не
правы" и прочее в этом роде.
     - Я с первого раза поняла, что вы плохо  воспитаны,  -  замечает  моя
супруга. - Но не знала, что вы еще и тупы.
     - Это правда, я человек туповатый. Но все  имеет  свою  положительную
сторону: это помогает мне терпеть ваше присутствие.
     Обмениваясь подобными супружескими нежностями, мы подходим  к  стойке
паспортного контроля. Полицейский чин бегло перелистывает паспорт Линды  и
тут же ставит штамп выезда, а мою физиономию изучает очень внимательно.  Я
уже было решил, что дело швах, но он  все  же  делает  отметку  о  выезде.
Вечная мнительность по отношению к бородатым  людям!  Очевидно,  персонал,
обслуживающий границу, полностью верит поговорке о бородах и подлецах.
     Полет проходит при полном молчании обеих сторон. Линда игнорирует мои
указания и не  считает  нужным  задавать  вопросы;  я  тоже  игнорирую  ее
замечание и по-прежнему изображаю  глухонемого.  Не  для  того,  чтобы  ее
позлить; просто у меня хватает своих забот. Я уступил ей место  у  окна  и
дал возможность наслаждаться видом облачных равнин - чего же еще.
     Заботы мои - чисто  профессионального  характера.  В  моей  профессии
связь  с  Центром  имеет  жизненно  важное  значение,  такая   связь   мне
обеспечена, но воспользоваться ей я могу только в самом крайнем случае.  А
при  конкретных   обстоятельствах   моего   житья-бытья   на   Дрейк-стрит
воспользоваться связью означало бы обречь ее - и себя - на полный  провал.
Я все еще нахожусь под наблюдением и не могу действовать  по  собственному
усмотрению. Следовательно, не могу предупредить Центр о своем прибытии.
     Значит, надо обдумать, каким образом дать сигнал о своем прибытии, не
вызывая подозрений у молодой интересной дамы в  сером  костюме,  скучающей
рядом со мной. Единственная моя забота - сигнал. Все остальное можно будет
обдумать, проанализировать и решить с людьми из  Центра,  так  что  нечего
заранее ломать себе голову над разными вопросами. Главное - это сигнал.
     Дрейк, конечно, прав в том, что Линде не под  силу  остановить  меня,
если я решу улизнуть. Зато у нее полная возможность прилипнуть ко мне,  не
оставляя меня ни на минуту, полностью застраховав  от  тоски  одиночества.
Поэтому я намечаю несколько вариантов  подачи  сигнала,  чтобы  установить
связь как можно быстрее и безопаснее. Времени у меня мало. Дрейк  приказал
мне как можно скорее приступать к действиям, я же могу перейти к действиям
только с одобрения Центра.
     Размышлял я не очень долго, но, наверное,  очень  напряженно,  потому
что мной одолела дремота, и я проснулся  только  тогда,  когда  стюардесса
призвала нас застегнуть ремни и приготовиться к посадке.
     На трапе, ведущем к твердой земле, Линда успевает шепнуть мне:
     - Если вы и дальше будете вести себя как чурбан, я скажу Дрейку.
     Тем самым она кладет начало весьма досадной традиции:  в  дальнейшем,
стоит раздражению одного из нас подняться  до  определенного  градуса,  он
неизменно угрожает пожаловаться  Дрейку.  А  к  такой  угрозе  не  следует
относиться легкомысленно.
     Мне везет. В окошке паспортного контроля позади пограничника  я  вижу
коллегу по службе. Сначала он не  узнает  меня  в  гриме,  но  пока  Линда
убирает в сумочку паспорт и разные квитанции, я успеваю  бросить  на  него
такой настойчивый и красноречивый взгляд, что он тут же наматывает все  на
ус.
     Мы получаем багаж, берем такси и едем в гостиницу. Конец июля, разгар
летнего сезона. По шоссе движется сплошной поток машин.  Я  полной  грудью
вдыхаю морской воздух, любуюсь зеленой ширью и думаю о том, как давно я не
бывал в этих  местах,  пусть  даже  по  служебным  делам.  Такси  движется
медленно, и я не особенно удивляюсь, когда в  вестибюле  гостиницы  вместо
администратора нас встречает тот же самый коллега.
     Конечно, я не могу обратиться к нему на родном языке; английским  он,
кажется, не владеет, но даже если и владеет, что  толку:  изящная  дама  в
сером костюме обладает тонким слухом. Она не  жалуется  на  зрение,  но  в
отличие от меня, не может прочесть того, что пишет администратор гостиницы
на служебной квитанции.
     "Сообщили. Ждите"  -  вот  что  значится  под  моим  именем  в  графе
"семейное положение". Значит, с семейным положением у меня все в  порядке.
Центр позаботится о своем блудном сыне.
     Нам отводят солнечный номер с балконом и видом на море. Обслуживают в
ресторане без проволочек. После обеда мы снова поднимаемся в номер,  чтобы
передохнуть с дороги.
     Кроме двух кроватей, поставленных рядом, в комнате стоит диван  цвета
голубой лазури; он длиннее половины человеческого  роста,  лежать  на  нем
можно только свернувшись калачиком. Несмотря  на  всю  очевидность  этого,
Линда замечает:
     - Мне кажется, вам будет удобнее на диване.
     - Раз на нем так удобно, устраивайтесь там сами, - равнодушно  говорю
я, снимая рубашку, чтобы сменить ее на пижаму.
     - Но у вас все-таки не хватит наглости лечь на мою кровать, - повысив
тон, возмущается моя супруга.
     - Конечно, нет.  Я  собираюсь  спать  в  своей  кровати,  не  нарушая
демаркационной линии.
     - В таком случае я их раздвину.
     - Раздвигайте на здоровье.  Хотя  Дрейку  вряд  ли  понравится  такое
расконспирирование в первый же день. В  гостиницах  все  сразу  становится
известно прислуге.
     - Но поймите, я не привыкла спать  рядом  с  чужим  человеком,  -  не
унимается Линда.
     - Я тоже, но вынужден мириться. Кроме того, могу  вас  успокоить:  вы
меня совершенно не интересуете, и чем скорее  вам  это  станет  ясно,  тем
лучше.
     При  этих  словах  я  расстегиваю  ремень  брюк,  и  Линда  вынуждена
упорхнуть в ванную.
     Упрямство моей псевдосупруги не уступает моему  собственному;  открыв
глаза после сна, я устанавливаю, что она, прихватив  простыни,  устроилась
на диване. Не стану лицемерить и утверждать, будто меня это  огорчает.  Я,
как и Линда, не привык спать с чужими людьми, хотя, между нами говоря,  не
раз был вынужден это делать в силу необходимости.
     Чтобы освежиться, принимаю душ, после чего уступаю ванную даме. Когда
она оттуда выходит, я уже одет.
     - Пожалуй, хорошо бы пойти на пляж, - предлагает Линда, не  глядя  на
меня, будто обращается к висящей на стене гравюре. Оттуда на  нее  смотрят
юноша и девушка,  которые  идут  куда-то,  взявшись  за  руки,  веселые  и
счаст