сексота.
     -- А знаете, кого? -- съ пьянымъ торжествомъ сказалъ мне Подмоклый.
     -- А мне все равно.
     -- Ой-ли? Профессора У.
     У меня глаза  на  лобъ полезли.  Профессоръ  У. --  человекъ  съ  почти
мировымъ именемъ.  И онъ  сексотъ?  И моя Вичка превращается  изъ курорта въ
западню?  И  моя  халтура превращается  въ трагедию? И, главное,  какъ будто
ничего не поделаешь.
     Но профессоръ У. на Вичку не попалъ, а Кореневскаго выручить  такъ и не
удалось. Рыбачья бригада, ставившая сети на озере, при впадении въ него реки
Вички,  вытащила трупъ одного  изъ "троцкистовъ". Ноги  трупа запутались  въ
крепкой леске отъ удочки, тело было измолото  вичкинскими водопадами: удилъ,
значитъ, парень рыбу,  какъ-то  оступился  въ водопады  --  и поминай,  какъ
звали.
     На этотъ разъ Подмоклый вызвалъ меня въ оффициальномъ порядке и сказалъ
мне:
     -- Итакъ, гражданинъ Солоневичъ, будьте добры ответить мне.
     Произошла  некоторая перепалка. Бояться  Подмоклаго со всей его третьей
частью у меня не  было никакихъ оснований. До проведения спартакиады я  былъ
забронированъ отъ всякихъ покушений съ  чьей бы то ни было стороны. Поэтому,
когда Подмоклый попробовалъ  повысить тонъ, я ему сказалъ, чтобы онъ  дурака
не валялъ, а то я пойду и доложу Успенскому, что сексотовъ  всадили на Вичку
по  дурацки,  что я  объ  этомъ  его, Подмоклаго,  предупреждалъ,  что  онъ,
Подмоклый, самъ мне  сказалъ:  "этого  товара  намъ не жалко", и что  я ему,
Подмоклому,  категорически  предлагаю моей  работы не  разваливать:  всякому
понятно,  что  энтузиастовъ социалистическаго  строительства на Вичке нетъ и
быть не  можетъ,  что тамъ сидятъ контръ-революционеры  (не  даромъ  же  ихъ
посадили) и что, если третья часть начнетъ арестовывать моихъ людей, я пойду
къ  Успенскому и  скажу,  что проведение спартакиады онъ, Подмоклый, ставитъ
подъ угрозу.
     -- Ну,  и чего вы взъерепенились, -- сказалъ Подмоклый.  -- Я съ  вами,
какъ съ человекомъ, разговариваю.
     Инцидентъ былъ  исчерпанъ.  Виновниковъ  гибели "троцкиста" разыскивать
такъ и не стали. Этого "товара" у третьей части, действительно, было  много.
Но и Кореневскаго  выручить не удалось.  Оставшийся "троцкистъ" былъ въ тотъ
же день изъятъ  изъ Вички  и куда-то  отосланъ. Но я  чувствовалъ, что после
спартакиады  или,  точнее, после моего побега  Подмоклый постарается  кое съ
кемъ  разделаться. Я снова почувствовалъ одинъ изъ  самыхъ  отвратительныхъ,
самыхъ идиотскихъ тупиковъ  советской {375} жизни: что  бы ни организовывать
-- самое безпартийное, самое аполитичное -- туда сейчасъ же проползетъ ГПУ и
устроитъ  тамъ западню.  Передъ  самымъ  побегомъ мне пришлось кое-кого  изъ
моихъ   физкультурниковъ   изъять  изъ  Вички   и   отправить  въ   качестве
инструкторовъ  въ другия отделения,  подальше отъ  глазъ  медгорской третьей
части. Впрочемъ, дня за три до побега Подмоклый, подмочившись  окончательно,
сталъ стрелять въ корридоре общежития ГПУ -- и куда-то  исчезъ. Что  съ нимъ
сделалось,  я такъ и  не  узналъ.  Въ  этомъ  есть  какое-то  воздаяние. Изъ
ГПУ-скихъ  палачей  немногие  выживаютъ.  Остатки человеческой  совести  они
глушатъ   алкоголемъ,   морфиемъ,  кокаиномъ,   и  ГПУ-ская  машина   потомъ
выбрасываетъ ихъ на свалку,  а то  и  на тотъ светъ... Туда же, видимо, былъ
выброшенъ и товарищъ Подмоклый...
     На Вичке былъ моментъ напряженной тревоги, когда въ связи съ убийствомъ
сексота ожидались налеты  третьей части, обыски, допросы,  аресты. Обычно въ
такихъ  случаяхъ  подвергается  разгрому  все,  что  попадается  подъ  руку:
бригада,  баракъ,  иногда  и  целая  колонна.   ГПУ   не  любить   оставлять
безнаказанной  гибель своихъ агентовъ. Но  здесь разгромъ Вички означалъ  бы
разгромъ спартакиады, а для  спартакиады  Успенский охотно пожертвовалъ бы и
сотней  своихъ  сексотовъ.  Поэтому  Вичку  оставили  въ  покое.  Напряжение
понемногу улеглось: притихшая было молодежь снова подняла свой галдежъ, и въ
небольшихъ разрозненныхъ кружкахъ моихъ физкультурниковъ снова стали вестись
политическия прения.
     Велись они по  всякимъ более или менее отдаленнымъ уголкамъ  вичкинской
территории, и  время отъ времени  приходилъ  ко  мне  какой-нибудь питерский
студентъ или бывший комсомолецъ  московскаго  завода "АМО" за  какими-нибудь
фактическими  справками.  Напримеръ:  существуетъ  ли  въ  Европе  легальная
коммунистическая печать?
     --  Да вы  возьмите  "Правду"  и  прочитайте. Тамъ есть  и  цитаты  изъ
коммунистической печати, и цифры коммунистическихъ депутатовъ въ буржуазныхъ
парламентахъ...
     -- Такъ-то такъ, такъ ведь это все -- по подпольной линии...
     Или:
     -- Правда ли, что  при старомъ строе былъ  такой порядокъ: если рабочий
сидитъ въ трамвае,  а  входитъ  буржуй,  такъ  рабочий долженъ былъ встать и
уступить свое место?
     Такие вопросы  задавались  преимущественно со стороны бывшихъ  низовыхъ
комсомольцевъ,  комсомольцевъ  "отъ  станка".  Со   стороны   публики  более
квалифицированной  и  вопросы  были  более  сложные,  напримеръ,  по  поводу
мирового экономическаго кризиса. Большинство молодежи убеждено, что никакого
кризиса  вообще  нетъ. Разъ объ этомъ  пишетъ  советская  печать -- значитъ,
вретъ.  Ну,  перебои,  конечно,  могутъ  быть  --  вотъ  "наши"  все  это  и
раздуваютъ. Или: была ли въ  России конституция? Или: правда ли, что Троцкий
писалъ   о  Ленине,   какъ  о  "профессиональномъ  эксплоататоре   всяческой
отсталости въ русскомъ рабочемъ классе?" Или: действительно  ли до революции
принимали въ университеты только дворянъ?... {376}
     Не на все эти вопросы я рисковалъ исчерпывающими ответами.
     Все это были  очень  толковые  ребята, ребята  съ ясными мозгами, но съ
чудовищнымъ  невежествомъ  въ истории  России и  мира.  И  все они,  какъ  и
молодежь на  воле, находились  въ  периоде  бурлений. Мои футбольныя команды
представляли целую радугу политическихъ исканий и политическихъ  настроений.
Былъ одинъ троцкистъ  -- настоящий, а не  изъ третьей части. Попалъ онъ сюда
по  делу  какой-то  организации, переправлявшей  оружие  изъ-за  границы  въ
Россию, но ни объ этой организации, ни о  своемъ прошломъ онъ не говорилъ ни
слова.  Я  даже  не  уверенъ  въ  томъ,  что онъ  былъ  троцкистомъ: терминъ
"троцкистъ"  отличается  такой  же   юридической  точностью,  какъ  термины:
"кулакъ", "белобандитъ", "бюрократъ". Доказывать, что  вы не "троцкистъ" или
не  "бюрократъ",  такъ же  трудно,  какъ  доказывать, напримеръ,  что вы  не
сволочь. Доказывать же  по  советской практике приходится не  обвинителю,  а
обвиняемому...  Во  всякомъ  случае,  этотъ  "троцкистъ" былъ единственнымъ,
приемлющимъ  принципъ советской  власти. Онъ  и Хлебниковъ занимали  крайний
левый  флангъ  вичкинскаго  парламента.  Остальная  публика  въ подавляющемъ
большинстве   принадлежала  къ  той  весьма  неопределенной  и  расплывчатой
организации или, точнее, къ тому течению, которое называетъ себя то "союзомъ
русской молодежи",  то "союзомъ мыслящей молодежи", то "Молодой  Россией"  и
вообще  всякими комбинациями изъ словъ  "Россия"  и "молодость". На воле все
это  гнездится  по  вузовскимъ и  рабочимъ  общежитиямъ,  по  комсомольскимъ
ячейкамъ, и  иногда, смотришь  -- какой-нибудь  Ваня или  Петя на  открытомъ
собрании распинается  за пятилетку такъ,  что только диву  даешься. А потомъ
выясняется: накрыли Ваню или  Петю въ завкоме, где онъ на  ночномъ дежурстве
отбарабанивалъ на  пишущей машинке самую кровожадную антисоветскую листовку.
И поехалъ Ваня или Петя на тотъ светъ...
     Долженъ сказать,  что  среди  этой  молодежи  напрасно было  бы  искать
какой-нибудь,  хотя бы начерно выработанной  программы -- во всякомъ случае,
положительной  программы. Ихъ  идеология строится  прежде всего на отметании
того, что ихъ ни въ какомъ случае не устраиваетъ. Ихъ ни въ какомъ отношении
не   устраиваетъ  советская  система,  не  устраиваетъ   никакая   партийная
диктатура, и поэтому между той молодежью (въ лагере ея мало), которая хочетъ
изменить  нынешнее  положение   путемъ,  такъ   сказать,  усовершенствования
коммунистической партии,  и той,  которая  предпочитаетъ эту  партию  просто
перевешать,  --  существуетъ  основной,   решающий  переломъ:  две   стороны
баррикады.
     Вся молодежь,  почти безъ всякаго исключения,  совершенно индифферентна
къ какимъ бы то  ни было религиознымъ вопросамъ.  Это никакъ не воинствующее
безбожие, а просто полное безразличие: "можетъ быть, это кому-нибудь и надо,
а намъ решительно  ни  къ чему".  Въ этомъ пункте антирелигиозная пропаганда
большевиковъ сделала свое  дело -- хотя враждебности  къ религии  внушить не
смогла.  Монархическихъ  настроений нетъ  никакихъ.  О  {377} старой  России
представление  весьма  сумбурное, создавшееся  не  безъ  влияния  советскаго
варианта русской  истории.  Но  если  на  религиозные  темы съ  молодежью  и
говорить не стоитъ -- выслушаютъ уважительно, даже и возражать не будутъ, --
то о царе поговорить  можно: "да, технически  это, можетъ быть,  и  не  такъ
плохо". Къ капитализму отношение въ общемъ неопределенное: съ одной стороны,
теперь-то уже ясно, что безъ капиталиста, частника, "хозяина" не обойтись, а
съ  другой  --  какъ же  такъ, строили заводы на  своихъ  костяхъ?..  Каждая
группировка имеетъ  свои программы регулирования капитализма...  Среди этихъ
программъ -- есть и  небезынтересныя... Въ  среднемъ, можно бы сказать, что,
оторванная отъ всего мира, лишенная всякаго руководства со стороны старшихъ,
не     имеющая    никакого    доступа     къ     мало-мальски    объективной
политико-экономической  литературе,  русская  молодежь нащупываетъ  какие-то
будущие  компромиссы между  государственнымъ и  частнымъ  хозяйствомъ.  Ходъ
мышления  -- чисто экономический и технический, земной: если хотите, то даже
и шкурный. Никакихъ "вечныхъ вопросовъ" и никакихъ потустороннихъ темъ. И за
всемъ этимъ -- большая и хорошая любовь къ своей стране -- это, вероятно,  и
будетъ то, что въ эмиграции называется терминомъ "национальное возрождение".
Но терминъ "национальный"  будетъ для этой  молодежи непонятнымъ  терминомъ.
Или, пожалуй,  хуже -- двусмысленнымъ терминомъ:  въ немъ будетъ заподозрено
то,  что  у  насъ   когда-то  называлось  зоологическимъ  национализмомъ  --
противопоставление одной изъ российскихъ национальностей другимъ.
     Я  позволю себе  коснуться здесь --  мелькомъ и безъ  доказательствъ --
очень  сложнаго   вопроса   о   национализме,   какъ  таковомъ,   то-есть  о
противопоставлении  одной  нации  другой,  вне  всякаго  отношения  къ моимъ
личнымъ взглядамъ по этому поводу.
     Въ  томъ  чудовищномъ смешении "племенъ,  наречий, состояний",  которое
совершено  советской  революцией,  междунациональная  рознь  среди  молодежи
сведена  на нетъ.  Противопоставления русскаго не русскому быту отсутствуютъ
вовсе.  Этотъ  фактъ  создаетъ   чрезвычайно  важныя  побочныя  последствия:
стремительную руссификацию окраинной молодежи.
     Какъ это ни странно, на  эту руссификацию первый обратилъ  внимание Юра
во время нашихъ пешихъ скитаний по Кавказу. Я потомъ проверилъ его выводы --
и  по  своимъ  воспоминаниямъ,  и  по  своимъ дальнейшимъ наблюдениямъ  -- и
пришелъ въ некоторое изумление, какъ такой  крупный и  бьющий въ глаза фактъ
прошелъ  мимо  моего внимания. Для какого-нибудь Абарцумяна русский языкъ --
это его  приобретение,  это его  завоевание, и онъ -- поскольку это касается
молодежи -- своего завоевания не отдастъ ни за какия  самостийности. Это  --
его билетъ  на право входа  въ мировую культуру, а  въ нынешней России,  при
всехъ прочихъ  неудобствахъ  советской жизни, научились думать въ масштабахъ
непровинциальныхъ.
     Насильственная   коренизация,   украинизация,   якутизация  и   прочее,
обернулась самыми  неожиданными последствиями.  Украинский мужикъ  отъ  этой
украинизации волкомъ  взвылъ: во-первыхъ, оффициальной мовы онъ не понимаетъ
и, во-вторыхъ, онъ убежденъ въ томъ, {378} что ему и его детямъ преграждаютъ
доступъ  къ  русскому  языку,  со  специальной целью,  оставить этихъ  детей
мужиками и закрыть имъ все  пути вверхъ. А пути вверхъ практически  доступны
только  русскому  языку.   И  Днепрострой,  и  Харьковский   Тракторный,   и
Криворожье, и Киевъ, и Одесса -- все они говорятъ по русски,  и опять же, въ
техъ же  гигантскихъ переброскахъ  массъ  съ места  на место,  ни на  какихъ
украинскихъ  мовахъ они говорить  не могутъ  технически... Въ Дагестане было
сделано   еще    остроумнее:    было   установлено    восемь   оффициальныхъ
государственныхъ языковъ -- пришлось ликвидировать  ихъ все: железныя дороги
не могли работать: всегда найдется патриотъ волостного масштаба, который, на
основании  закона о восьми государственныхъ языкахъ, начнетъ лопотать такое,
что  никто ужъ не  пойметъ... Итакъ, при отсутствии национальнаго подавления
и,  следовательно,  при  отсутствии  ущемленныхъ  национальныхъ самолюбий --
получило  преобладание  чисто  техническое  соображение  о  томъ,  что  безъ
русскаго языка все равно не обойтись. И украинский  бетонщикъ, который вчера
укладывалъ днепровскую плотину, сегодня  переброшенъ на Волгу,  а на  завтра
мечтаетъ попасть въ московский  вузъ,  ни на какие соблазны  украинизации не
пойдетъ.  Основная  база  всякихъ  самостийныхъ течений  -- это сравнительно
тонкая   прослойка   полуинтеллигенции,  да   и  ту  прослойку   большевизмъ
разгромилъ...  Программы,  которыя  "делятъ  Русь  по   карте  указательнымъ
перстомъ",  обречены  на  провалъ  --   конечно,   поскольку   это  касается
внутреннихъ процессовъ русской жизни...

        ТОВАРИЩЪ ЧЕРНОВЪ

     За справками политическаго характера  ко  мне особенно  часто приходилъ
товарищъ Черновъ14, бывший  комсомолецъ  и бывший студентъ, прошедший своими
боками  Бобрики, Магнитострой и  Беломорско-Балтийский каналъ: первые два --
въ качестве "энтузиаста  пятилетки", третий  -- въ качестве каторжника  ББК.
Это  былъ  белобрысый,  сероглазый  парень,  летъ 22-хъ,  23-хъ,  медвежьяго
сложения, которое и  позволило ему выбраться  изъ  всехъ  этихъ энтузиазмомъ
живьемъ. По некоторымъ, весьма косвеннымъ, моимъ предположениямъ  это именно
онъ сбросилъ ГПУ-ского троцкиста въ вичкинские водопады, впрочемъ, объ этомъ
я его, конечно, не спрашивалъ.

     14  Фамилия,  конечно,  вымышленная,  какъ  и все  фамилии  вичкинскихъ
обитателей.

     Въ своихъ  скитанияхъ  онъ выработалъ изумительное уменье добывать себе
пищу  изъ всехъ мыслимыхъ и  немыслимыхъ источниковъ -- приготовлять для еды
сосновую заболонь,  выпаривать  весенний  березовый сокъ, просто удить рыбу.
Наблюдая  тщетныя мои попытки приноровиться къ уженью форели, онъ предложилъ
мне свои услуги въ качестве наставника. Я  досталъ ему разовый  пропускъ, мы
взяли  удочки и пошли  подальше, вверхъ {379} по речке: на территории  Вички
могли  удить  рыбу  все, для  выхода  подальше  -- нуженъ  былъ  специальный
пропускъ.
     Моя система  уженья была подвергнута уничтожающей критике, удочка  была
переконструирована, но съ  новой системой  и удочкой  не вышло ровно ничего.
Черновъ  выудилъ  штукъ двадцать, я --  не  то  одну,  не  то  две. Устроили
привалъ,  разложили костеръ и стали  на палочкахъ жарить Черновскую  добычу.
Жарили и разговаривали,  сначала, конечно,  на обычныя лагерныя темы:  какия
статьи,  какой  срокъ. Черновъ  получилъ  десять летъ по все той же статье о
терроре:  былъ убитъ секретарь цеховой  комячейки и какой-то сексотъ. Троихъ
по этому  делу  разстреляли,  восемь  послали въ концлагерь,  но  фактически
убийца такъ и остался невыясненнымъ.
     -- Кто убилъ, конечно, неизвестно, -- говорилъ Черновъ. -- Можетъ, я, а
можетъ, и не я. Темное дело.
     Я сказалъ, что въ такихъ случаяхъ убийце лучше бы сознаваться: одинъ бы
онъ и пропалъ.
     --  Это  нетъ.  Ужъ  уговоры такие  есть.  Дело въ томъ, что,  если  не
сознается никто, ну,  кое-кого разменяютъ,  а организация останется. А  если
начать сознаваться, тутъ ужъ совсемъ пропащее дело.
     -- А какая организация?
     -- Союзъ молодежи -- известно какая, другихъ, пожалуй, и нетъ.
     -- Ну, положимъ есть и другия.
     Черновъ пожалъ плечами.
     --  Какия  тамъ  другия,  по   полтора  человека.  Троцкисты,   рабочая
оппозиция... Недоумки...
     -- Почему недоумки?
     -- А, видите, какъ считаемъ мы,  молодежь:  нужно давать отбой отъ всей
советской системы. По всему фронту. Для насъ ясно, что не выходитъ абсолютно
ни хрена. Что ужъ тутъ латать, да подмазывать  -- все это  нужно сковыривать
ко  всемъ  чертямъ,  чтобы  и советскимъ  духомъ не пахло...  Все это  нужно
говорить  прямо -- карьеристы.  И у  техъ, и у техъ въ  принципе  --  та  же
партийная,  коммунистическая  организация.  Только  если  Троцкий,  скажемъ,
сядетъ  на  сталинское  место,  какой-нибудь  тамъ  Ивановъ сядетъ  на место
Молотова или въ  этомъ роде. Троцкизмъ и рабочая оппозиция и  группа рабочей
правды,  -- все они  галдятъ про  партийную демократию: на  кой  чортъ  намъ
партийная демократия -- намъ нужна просто демократия... Кто за ними пойдетъ?
Вотъ не сделалъ себе карьеры при сталинской партии, думаетъ, что сделаетъ ее
при троцкистской.  Авантюра. Почему  авантюра? А какъ  вы думаете, что, если
имъ удастся сковырнуть Сталина, такъ кто ихъ  пуститъ на сталинское место. У
Сталина место  насиженное, везде своя  брашка,  такой  другой организации не
скоро сколотить. Вы думате,  имъ  дадутъ  время сколачивать эту организацию?
Держи карманъ шире.
     Я спросилъ  Чернова,  насколько, по его мнению, Хлебниковъ  характеренъ
для рабочей молодежи. {380}
     Черновъ подложилъ въ костеръ основательный сукъ, навалилъ сверху свежей
хвои: "совсемъ комары одолели, вотъ сволочь".
     --  Хлебниковъ?  --  переспросилъ онъ.  --  Такъ какая же  онъ  рабочая
молодежь? Тоже вроде Кореневскаго: у Хлебникова отецъ -- большой коммунистъ,
Хлебниковъ видитъ,  что  Сталинъ партию тащитъ  въ  болото, хочетъ  устроить
советский строй только, такъ сказать, пожиже -- техъ же щей  да пожиже влей.
Ну,  да я знаю, онъ тоже  противъ партийной диктатуры  -- разговоръ одинъ!..
Что теперь  нужно?  Нужно  крестьянину свободную  землю,  рабочему свободный
профсоюзъ. Все равно,  если я токарь, такъ я заводомъ управлять не буду. Кто
будетъ  управлять?  А  чортъ  съ  нимъ, кто  -- лишь  бы  не партия.  И  при
капиталисте --  хуже  не будетъ, теперь  ужъ это всякий дуракъ понимаетъ.  У
насъ на  Магнитку  навезли  немецкихъ  рабочихъ  --  изъ  безработныхъ  тамъ
набирали...  Елки  зеленыя,  --  Черновъ  даже  приподнялся   на  локте,  --
костюмчики,  чемоданчики, граммофончики,  отдельное  снабжение, а работаютъ,
ей-Богу,  хуже  нашего:  нашему  такую  кормежку  --  такъ онъ  любого немца
обставитъ. Что, не обставитъ?
     Я  согласился, что  обставитъ  --  действительно обставляли: въ данныхъ
условияхъ иностранные рабочие работали въ среднемъ хуже русскихъ...
     -- Ну, мы отъ нихъ кое-что  разузнали... Вотъ тебе и капитализмъ!  Вотъ
тебе и  кризисъ!  Такъ  это  --  Германия,  есть  тамъ  нечего  и  фабричное
производство  некуда девать. А у  насъ?.. Да, хозяинъ нуженъ... Вы говорите,
монархия?  Что-жъ, и о монархии можно поговорить, не думаю, что-бъ изъ этого
что-нибудь  вышло.  Знаете, пока царь  былъ  Божьей милостью  -- было другое
дело. А  теперь на Божьей милости  далеко не уедешь... Нетъ,  я лично ничего
противъ  монархии не  имею, но все это  сейчасъ  совсемъ  не  актуально. Что
актуально?  А чтобы и  у  каждаго рабочаго, и у каждаго мужика по винтовочке
дома висело. Вотъ это конституция. А тамъ -- монархия, президентъ ли -- дело
шестнадцатое. Стойте, кто-то тамъ хруститъ.
     Изъ  за  кустовъ вышло  два  вохровца.  Одинъ  сталъ  въ  сторонке,  съ
винтовкой на изготовку, другой мрачно подошелъ къ намъ.
     -- Документы, прошу.