Кремля, превращеннаго
въ  укрепленный   замокъ  средневековыхъ   завоевателей,   и  дальше  --  до
Днепростроя,  Криворожья,  Донбасса,  до  прокладки шоссе  надъ  стремнинами
Ингуна (Сванетия), оросительныхъ работъ на Чуй-Вахше,  и еще  дальше  --  по
Турксибу  на Караганду, Магнитогорскъ --  всюду  энтузиазмъ, стройка, темпы,
"выполнение и перевыполнение" -- и потомъ надо всемъ этимъ мертвое молчание.
     Одинъ  изъ  моихъ многочисленныхъ  и  весьма  разнообразныхъ приятелей,
передовикъ "Известий", отстаивалъ такую точку зрения: власть грабить насъ до
копейки,  изъ  каждаго  ограбленнаго  рубля  девяносто  копеекъ   пропадаетъ
впустую, но на гривенникъ власть все-таки что-то строитъ.  Тогда -- это было
въ 1930 году -- насчетъ гривенника я не спорилъ:  да, на  гривенникъ, можетъ
быть, и остается.  Сейчасъ,  въ 1934 году, да  еще на Беломорско-Балтийскомъ
канале,  я  усумнился  даже  и  насчетъ гривенника. Больше  того,  --  этотъ
гривенникъ правильнее брать со знакомъ  минусъ: Беломорско-Балтийский каналъ
точно такъ же,  какъ Турксибъ, какъ сталинградский  тракторный,  какъ многое
другое, это пока не приобретение для страны, это -- дальнейшая потеря  крови
на поддержание  ненужныхъ гигантовъ и на продолжение ненужныхъ производствъ.
Сколько еще денегъ и жизней будетъ сосать этотъ заваливающийся каналъ?
     Вечерело. Я пошелъ къ пристани. Тамъ  не было никого. Я {431} улегся на
песке, досталъ изъ рюкзака одеяло, прикрылся имъ и постарался вздремнуть. Но
сырой и холодный ветеръ съ северо-востока, съ затона, холодилъ ноги и спину,
забирался  въ  мельчайшия  щели  одежды.  Я сделалъ  такъ, какъ  делаютъ  на
пляжахъ, -- нагребъ на себя песку, согрелся и уснулъ.
     Проснулся  я отъ грубаго  оклика. На бледно-зеленомъ  фоне ночного неба
вырисовывались фигуры трехъ вохровцевъ съ винтовками на изготовку. Въ рукахъ
у одного былъ керосиновый фонарикъ.
     -- А ну, какого чорта ты тутъ разлегся?
     Я  молча  досталъ  свое  командировочное  удостоверение и протянулъ его
ближайшему вохровцу. "Мандатъ" на поездку до  Мурманска и подпись Успенскаго
умягчили вохровский тонъ:
     -- Такъ чего же вы, товарищъ, тутъ легли, пошли бы въ гостиницу...
     -- Какую гостиницу?
     --  Да  вотъ  въ энту,  -- вохровецъ  показалъ на длинное,  стометровое
здание, замыкавшее площадь съ севера.
     -- Да я моторки жду.
     -- А когда она еще будетъ, можетъ, завтра, а можетъ, и послезавтра. Ну,
вамъ тамъ, въ гостинице, скажутъ...
     Я  поблагодарилъ,  стряхнулъ  песокъ  со своего  одеяла  и  побрелъ  въ
гостиницу.  Два ряда ея  слепыхъ и наполовину повыбитыхъ  оконъ  смотрели на
площадь  сумрачно и негостеприимно. Я долго стучалъ въ  дверь. Наконецъ,  ко
мне вышла какая-то баба въ лагерномъ бушлате.
     -- Места есть?
     -- Есть места, есть, одинъ только  постоялецъ и живетъ  сейчасъ. Я туда
васъ и отведу -- лампа-то у насъ на всю гостиницу одна.
     Баба ввела меня въ большую комнату,  въ которой стояло шесть топчановъ,
покрытыхъ  соломенными матрасами. На одномъ изъ  нихъ  кто-то  спалъ. Чье-то
заспанное лицо высунулось изъ подъ одеяла и опять нырнуло внизъ.
     Я, не раздеваясь, легъ на грязный матрасъ и заснулъ моментально.
     Когда я проснулся, моего соседа  въ  комнате уже  не было, его вещи  --
портфель и  чемоданъ --  лежали еще здесь. Изъ корридора слышались  хлюпанье
воды и  сдержанное фырканье. Потомъ,  полотенцемъ растирая на  ходу  грудь и
руки, въ комнату вошелъ человекъ, въ которомъ я узналъ товарища Королева.
     ...Въ   1929-30   годахъ,  когда  я   былъ  заместителемъ  председателя
всесоюзнаго бюро физкультуры (председатель  былъ липовый), Королевъ былъ  въ
томъ же бюро представителемъ ЦК комсомола. Группа активистовъ изъ того же ЦК
комсомола начала кампанию за "политизацию физкультуры"  -- объ этой кампании
я  въ свое время  разсказывалъ.  "Политизация",  конечно,  вела  къ  полному
разгрому  физкультурнаго движения --  на  этотъ  счетъ ни  у  кого  никакихъ
сомнений  не было,  въ  томъ числе и  у инициаторовъ этой  "политизации". Въ
качестве  инициаторовъ  выдвинулась  {432}  группа  совершенно  определенной
сволочи, которой  на все въ мире, кроме собственной карьеры, было решительно
наплевать. Впрочемъ,  все эти карьеристы  и  весь  этотъ активъ имеютъ некую
собственную  Немезиду:  карьера, въ  случае  успеха, стоитъ две  копейки, въ
случае   неуспеха,   кончается  "низовой  работой"   где-нибудь   въ   особо
жизнеопасныхъ местахъ, а  то  и  концлагеремъ. Такъ  случилось  и съ  данной
группой.
     Но въ те времена -- это было, кажется, въ конце 1929  года -- активисты
выиграли свой бой. Изъ двадцати членовъ бюро физкультуры противъ этой группы
боролись только два человека:  я и  Королевъ.  Я --  потому, что физкультура
нужна  для  того,  чтобы  задержать ходъ  физическаго  вырождения  молодежи,
Королевъ -- потому,  что физкультура нужна  для поднятия боевой  способности
будущихъ бойцовъ мировой революции. Цели были разныя, но дорога  до поры  до
времени  была  одна.  Такъ  въ  нынешней  России  совмещаются,  казалось бы,
несовместимыя вещи:  русский инженеръ строитъ челябинский  тракторный заводъ
въ  надежде,  что  продукция   завода  пойдетъ  на  нужды  русскаго  народа,
коммунистъ строитъ тотъ же заводъ съ  несколько более сложнымъ расчетомъ  --
его  продукция  будетъ пока  что обслуживать  нужды российской базы  мировой
революции  до того  момента,  когда на 40.000  ежегодно  выпускаемыхъ машинъ
будетъ надето 40.000 бронированныхъ капотовъ, поставлены пулеметы,  и сорокъ
тысячъ  танковъ,  импровизированныхъ,  но  все  же  сорокъ  тысячъ,  пойдутъ
организовывать раскулачивание  и ГПУ въ Польше,  Финляндии и где-нибудь еще,
словомъ, пойдутъ раздувать мировой пожаръ -- мировой пожаръ въ крови...
     Такъ въ другой, менее важной и менее заметной, области действовалъ и я.
Я организую спортъ -- русский  или советский -- какъ хотите. Въ томъ числе и
стрелковый спортъ.  Какъ  будутъ  использованы результаты моей  работы?  Для
народа?  Для  углубления  "революции въ  одной  стране"?  Для  "перерастания
российской  революции въ мировую"?  Я этого не зналъ, да, говоря  честно, не
знаю и до сихъ  поръ.  Вопросъ будетъ решенъ въ  какой-то  последний,  самый
последний моментъ: и  колоссальныя  силы,  аккумулированный  на  "командныхъ
высотахъ", ныне экономически непроизводительныхъ, но  все  же колоссальныхъ,
будутъ брошены:  или на огромный, доселе невиданный,  подъемъ страны, или на
огромный, тоже доселе невиданный, мировой кабакъ?
     Хвастаться  тутъ  нечего и нечемъ: то,  что  я сделалъ для  спорта -- а
сделалъ многое --  до настоящаго  момента используется по линии  "углубления
революции". Мои стадионы, спортивные парки  и прочее попали въ руки  Динамо.
Следовательно,   на   нихъ   тренируются  Якименки,   Радецкие,   Успенские.
Следовательно,  объективно,  вне  зависимости  отъ   добрыхъ  или  недобрыхъ
намерений моихъ, результаты моей работы -- пусть и въ незначительной степени
--  укрепляютъ  тотъ  "мечъ пролетарской диктатуры",  отъ  котораго  стономъ
стонетъ вся наша страна...
     Но  въ 1929 году  у меня  были еще  иллюзии  --  трудно  человеку {433}
обойтись безъ иллюзий. Поэтому  Королевъ,  который нашелъ  въ себе  мужество
пойти и противъ актива ЦК комсомола, сталъ, такъ  сказать, моимъ соратникомъ
и "попутчикомъ". Мы потерпели полное поражение. Я, какъ "незаменимый спецъ",
выскочилъ изъ  этой  перепалки  безъ  особаго  членовредительства  --  я уже
разсказывалъ о томъ,  какъ  это  произошло. Королевъ,  партийный  работникъ,
заменимый, какъ стандартизованная  деталь фордовскаго автомобиля,  -- исчезъ
съ горизонта. Потомъ въ ВЦСПС приходила жена его и просила заступиться за ея
нищую жилплощадь, изъ которой ее съ  ребенкомъ выбрасывали на улицу. Отъ нея
я узналъ, что Королевъ переброшенъ куда-то въ "низовку". Съ техъ поръ прошло
пять летъ, и вотъ я встречаю Королева въ водораздельскомъ отделе ББК ОГПУ.

        ПОБеДИТЕЛИ

     Такъ мы съ горестно ироническимъ  недоумениемъ осмотрели другъ друга: я
-- приподнявшись на локте на своемъ соломенномъ ложе, Королевъ  -- несколько
растерянно  опустивъ  свое  полотенце.  Тридцатилетнее лицо Королева -- какъ
всегда, чисто выбритое -- обогатилось рядомъ суровыхъ морщинъ,  а на вискахъ
серебрила седина.
     -- Все дороги ведутъ въ Римъ, -- усмехнулся я.
     Королевъ вздохнулъ, пожалъ плечами и протянулъ мне руку...
     -- Я читалъ твою фамилию  въ "Перековке". Думалъ, что это твой братъ...
Какъ ты попалъ?
     Я  коротко  разсказалъ  слегка  видоизмененную  историю  моего  ареста,
конечно, безъ всякаго упоминания о томъ, что мы были  арестованы  за попытку
побега.  Королевъ такъ  же  коротко и еще менее  охотно разсказалъ мне  свою
историю,  вероятно, тоже  несколько  видоизмененную  по сравнению  съ  голой
истиной.  За  сопротивление  политизации  физкультуры  его  вышибли  изъ  ЦК
комсомола, послали на северъ Урала вести культурно-просветительную работу въ
какую-то  колонию   безпризорниковъ.   Безпризорники   ткнули  его   ножомъ.
Отлежавшись  въ больнице, Королевъ  былъ  переброшенъ  на  хлебозаготовки въ
"республику   немцевъ   Поволжья".   Тамъ   ему  прострелили   ногу.   После
выздоровления Королевъ очутился на  Украине по  деламъ о разгоне  и разгроме
украинскихъ  самостийниковъ. Какъ  именно  шелъ  этотъ разгромъ  -- Королевъ
предпочелъ  не  разсказывать,  но  въ  результате  его  Королеву  "припаяли"
"примиренчество"  и  "отсутствие классовой  бдительности"  -- это  обвинение
грозило исключениемъ изъ партии ... .
     Для людей партийно-комсомольскаго  типа исключение  изъ партии является
чемъ-то среднимъ между  гражданской  смертью и  просто  смертью.  Партийная,
комсомольская,  профсоюзная  и  прочая  работа   является  ихъ  единственной
специальностью.  Исключение  изъ партии  закрываетъ  какую  бы  то  ни  было
возможность "работать" по этой специальности, не говоря уже о томъ,  что оно
рветъ все наладившияся  общественныя связи. Человекъ  оказывается выкинутымъ
изъ правящаго слоя или,  если хотите,  изъ правящей  банды, и ему {434} нетъ
никакого хода къ темъ, которыми онъ вчера  управлялъ. Получается нечто вроде
outcast или, по русски, ни пава,  ни ворона. Остается идти въ приказчики или
въ чернорабочие, и каждый  сотоварищъ  по новой работе будетъ говорить: ага,
такъ  тебе,  сукиному сыну,  и  нужно... По естественному ходу событий такой
outcast  будетъ стараться выслужиться,  "загладить  свои преступления передъ
партией" и снова  попасть  въ прежнюю среду. Но, неогражденный отъ массы  ни
наличиемъ  нагана, ни круговой  порукой правящей  банды, немного  онъ имеетъ
шансовъ пройти  этотъ  тернистый путь  и остаться въ  живыхъ... Вотъ  почему
многие изъ  исключенныхъ изъ партии  предпочитаютъ более простой выходъ  изъ
положения -- пулю въ лобъ  изъ нагана, пока этого нагана не  отобрали вместе
съ партийнымъ билетомъ...
     Но отъ "отсутствия классовой бдительности" Королевъ какъ-то отделался и
попалъ сюда, въ ББК,  на "партийно-массовую работу" -- есть и такая:  ездитъ
человекъ   по  всякимъ  партийнымъ  ячейкамъ  и  контролируетъ  политическое
воспитание  членовъ  партии, прохождение  ими  марсистско-сталинской  учебы,
влияние   ячейки   на    окружающая   безпартийныя   массы.   Въ   условияхъ
Беломорско-Балтийскаго  лагеря,   где  не  то,  что   партийныхъ,  а  просто
вольнонаемныхъ  было  полтора  человека  на  отделение,  эта  "работа"  была
совершеннейшимъ вздоромъ -- о чемъ я и сказалъ Королеву.
     Королевъ иронически усмехнулся.
     -- Не хуже твоей спартакиады.
     -- Въ качестве халтуры -- спартакиада придумана совсемъ не такъ глупо.
     -- Я и не говорю, что глупо. Моя работа тоже не такъ глупа, какъ можетъ
показаться. Вотъ приехалъ сюда выяснять, чемъ было вызвано возстание...
     -- Тутъ и выяснять нечего...
     Королевъ наделъ на себя рубаху и сталъ напяливать свою сбрую -- поясъ и
рамень съ наганомъ.
     --  Надо  выяснять  -- не везде же  идутъ возстания.  Головка отделения
разворовала фонды питания -- вотъ заключенные и полезли на стенку...
     -- И за это ихъ отправили на тотъ светъ...
     --  Ничего  не  поделаешь -- авторитетъ власти... У  заключенныхъ  были
другие способы обжаловать действия администрации...
     Въ тоне  Королева  появились  новыя для меня административныя  нотки. Я
недоуменно посмотрелъ на него и  помолчалъ.  Королевъ передернулъ плечами --
неуверенно и какъ бы оправдываясь.
     -- Ты начинаешь говорить, какъ передовица изъ "Перековки"... Ты вотъ въ
Москве,  будучи  въ  ЦК комсомола, попытался  "обжаловать  действия"  -- что
вышло?
     --  Ничего  не поделаешь  --  революционная дисциплина.  Мы  не  вправе
спрашивать руководство партии --  зачемъ  оно делаетъ то или это... Тутъ  --
какъ на войне. Приказываютъ -- делай. А зачемъ -- не наше дело...
     Въ Москве Королевъ въ  такомъ тоне не  разговаривалъ.  Какия бы  у него
тамъ ни были точки  зрения -- онъ ихъ отстаивалъ. {435} Повидимому, "низовая
работа" не легко ему далась... Снова помолчали.
     -- Знаешь что, --  сказалъ Королевъ, -- бросимъ  эти разговоры. Я знаю,
что ты мне  можешь сказать...  Вотъ каналъ этотъ  идиотский построили... Все
идетъ несколько хуже, чемъ думали... А все-таки  идетъ... И  намъ приходится
идти.  Хочешь -- иди добровольно,  не хочешь  -- силой потянутъ. Что тутъ  и
говорить...  -- морщины  на лице Королева стали глубже и суровее. --  Ты мне
лучше скажи, какъ ты самъ думаешь устраиваться здесь?
     Я  коротко  разсказалъ  более  или  менее  правдоподобную  теорию моего
дальнейшаго "устройства"  въ лагере -- этого  устройства  мне оставалось уже
меньше месяца. Королевъ кивалъ головой одобрительно.
     --  Главное  --  твоего  сына  нужно вытащить...  Приеду въ  Медгору --
поговорю съ Успенскимъ... Надо бы ему  къ  осени отсюда изъяться... А  тебя,
если  проведешь спартакиаду,  -- устроимъ  инструкторомъ  въ  ГУЛАГе  --  во
всесоюзномъ масштабе будешь работать...
     -- Я пробовалъ и во всесоюзномъ...
     --  Ну,  что  делать?  Зря  мы  тогда  съ  тобой  сорвались.  Нужно  бы
политичнее... Вотъ пять летъ верчусь, какъ навозъ въ проруби... Понимаешь --
жену жилищной площади въ Москве лишили -- вотъ это ужъ свинство.
     -- Почему ты ее сюда не выпишешь?...
     -- Сюда? Да я и недели на одномъ месте не сижу -- все въ разъездахъ. Да
и не нужно ей всего этого видеть.
     -- Никому этого не нужно видеть...
     -- Неправильно. Коммунисты  должны это  видеть.  Обязаны  видеть. Чтобы
знать, какъ  оплачивается  эта борьба...  Чтобы умели жертвовать  не  только
другими, а  и  собой... Да ты не смейся --  смеяться тутъ  нечего... Вотъ --
пустили, сволочи,  пятьдесятъ  первый полкъ на усмирение этого  лагпункта --
это ужъ преступление.
     -- Почему преступление?
     --    Нужно   было   мобилизовать   коммунистовъ   изъ   Медгоры,   изъ
Петрозаводска... Нельзя пускать армию...
     -- Такъ ведь это -- войска ГПУ.
     --  Да, войска  ГПУ  --  а  все-таки не  коммунисты.  Теперь  въ  полку
брожение. Одинъ комроты уже  убитъ. Еще одно такое  подавление --  чортъ его
знаетъ,  куда полкъ пойдетъ...  Разъ мы за  это  все  взялись  --  на своихъ
плечахъ и выносить нужно. Начали идти -- нужно идти до конца.
     -- Куда идти?
     -- Къ  социализму... -- въ голосе Королева была искусственная и усталая
уверенность. Онъ, не глядя на меня, сталъ собирать свои вещи.
     -- Скажи мне, где тебя найти въ Медгоре. Я въ начале августа буду тамъ.
     Я сказалъ, какъ меня  можно было  найти, и  не  сказалъ,  что въ  {436}
начале  августа  меня  ни  въ  лагере,  ни  вообще  въ СССР  найти  по  всей
вероятности будетъ  невозможно...  Мы вместе вышли изъ  гостиницы.  Королевъ
навьючилъ свой чемоданъ себе на плечо.
     --  А хорошо бы  сейчасъ  въ  Москву,  -- сказалъ  онъ на  прощанье. --
Совсемъ тутъ одичаешь и отупеешь...
     Для одичания  и отупения здесь былъ полный  просторъ. Впрочемъ -- этихъ
возможностей  было достаточно  и  въ  Москве. Но  я  не  хотелъ возобновлять
дискуссию, которая была  и безцельна,  и  безперспективна. Мы  распрощались.
Представитель правящей партии  уныло поплелся къ лагпункту,  согнувшись подъ
своимъ  чемоданомъ и сильно  прихрамывая  на  правую ногу. "Низовая  работа"
сломала парня -- и физически, и морально...
     ...Моторка уже стояла у пристани и въ ней, кроме меня, опять не было ни
одного пассажира. Капитанъ  снова  предложилъ мне место  въ своей кабинке  и
только  попросилъ  не  разговаривать:  опять  заговорюсь,  и  на  что-нибудь
напоремся. Но мне и  не хотелось  разговаривать. Можетъ быть,  откуда-то изъ
перспективы вековъ, sub speciae aeternitatis все это и  приметъ какой-нибудь
смыслъ, въ  особенности  для  людей, склонныхъ доискиваться смысла во всякой
безсмыслице. Можетъ быть,  тогда  все то,  что сейчасъ  делается въ  России,
найдетъ свой смыслъ, уложится на соответствующую классификационную полочку и
успокоитъ чью-то не очень  ужъ  мятущуюся совесть. Тогда историки определятъ
место российской революции въ  общемъ ходе человеческаго прогресса, какъ они
определили   место  татарскаго  нашествия,  альбигойскихъ   войнъ,  святошей
инквизиции,  какъ   они,  весьма  вероятно,   найдутъ  место  и   величайшей
безсмыслице мировой войны.  Но... пока это еще  будетъ. А сейчасъ  -- еще не
просвещенкый светомъ  широкихъ обобщений -- видишь: никто, въ  сущности, изъ
всей этой каши ничего не выигралъ. И не  выиграетъ.  История имеетъ  великое
преимущество сбрасывать со счетовъ все то, что когда-то было живыми людьми и
что  сейчасъ  превращается  въ,  скажемъ, удобрения  для  правнуковъ.  Очень
вероятно, что и  безъ этакихъ  удобрении правнуки жили бы лучше дедовъ, темъ
более, что и имъ грозить  опасность превратиться въ удобрения --  опять-таки
для какихъ-то правнуковъ.
     Товарищъ Королевъ, при его партийной книжке въ кармане и  при нагане на
боку,  тоже по существу уже  перешелъ въ категорию удобрения.  Еще, конечно,
онъ  кое-какъ  рипается и еще говоритъ душеспасительныя слова о жертве или о
сотне тысячъ жертвъ для безсмыслицы  Беломорско-Балтийскаго  канала. Если бы
онъ несколько  более былъ  сведущъ въ истории, онъ,  вероятно,  козырнулъ бы
дантоновскимъ: "революция -- Сатурнъ, пожирающий своихъ детей". Но о Сатурне
товарищъ  Королевъ  не  имеетъ никакого понятия.  Онъ просто чувствуетъ, что
революция жретъ  своихъ  детей,  впрочемъ,  съ  одинаковымъ  аппетитомъ  она
лопаетъ  и своихъ  отцовъ. Сколько  ихъ уцелело --  этихъ отцовъ и делателей
революции? Какой процентъ груза знаменитаго запломбированнаго  вагона можетъ
похвастаться хотя бы темъ,  что они въ  сделанной ими же революции ходятъ на
свободе?   И  сколько  детей  {437}  революции,  энтузиастовъ,  активистовъ,
Королевыхъ,  вотъ такъ,  согбясь  къ прихрамывая, проходятъ  свои  последние
безрадостные шаги  къ могиле въ какой-нибудь  ББК-овской трясине? И  сколько
существуетъ въ  буржуазномъ мире карьеристовъ, энтузиастовъ, протестантовъ и
лоботрясовъ, которые  мечтаютъ о мировой революции  и которыхъ эта революция
такъ  же задавитъ и  сгноитъ, какъ задавила  и  сгноила  тысячи  "отцовъ"  и
миллионы "детей"  великая  российская  революция. Это -- какъ рулетка.  Люди
идутъ на почти математически верный проигрышъ. Но идутъ.  Изъ  миллионовъ --
одинъ  выиграетъ. Вероятно, выигралъ Сталинъ и еще около десятка человекъ...
Можетъ быть,  сотня...  А  все эти Королевы, Чекалины, Шацы, Подмоклые  и...
Безсмыслица.

        ПОБеЖДЕННЫЕ

     На  пустой  глади  Повенецкаго  затона,  у самыхъ  шлюзовъ  стояли  две
огромныя волжскаго типа баржи. Капитанъ кивнулъ въ ихъ направлении головой.
     -- Бабъ съ ребятами понавезли. Чортъ его знаетъ,  то ихъ выгружаютъ, то
снова на баржи садятъ -- дня уже три тутъ маринуютъ.
     -- А что это за бабы?
     --  Да раскулаченныя какия-то. Какъ следуетъ не знаю,  не  пускаютъ  къ
нимъ.