: училась
в лицее и должна была приобрести хорошую профессию. Бернар это понимал, да и
мать ежедневно твердила ему о том же. Так или иначе, но однажды, провожая ее
поздним вечером  и  замешкавшись в узком проходе между стенами, он оглянулся
по сторонам, словно побоялся,  что его кто-то увидит, и  неумело  и  неловко
сжал  ее в объятьях. Лицо у  него при этом было самое неопределенное, он  не
объяснил своего поступка,  и Рене не  сразу поняла, что  произошло,- сначала
подумала, что  он  споткнулся и схватился  за нее, чтоб  не упасть.  Бернар,
однако, не отпускал ее, выглядел при этом настойчиво, и, хотя по-прежнему не
говорил ни слова,  лицо его утратило прежнюю бесстрастность и  обрело  некое
уже вполне понятное, хотя лишь отдаленно напоминающее любовь выражение.
     -  Бернар, ты что? - спросила она, оторопев: до этого  она  говорила  о
делах  в  ячейке  и  была  увлечена  предметом  разговора.-  Разве  это  так
делается?..- Он замер в ожидании, надеясь, что она подскажет ему как, но она
поспешила взять свои слова обратно и развеять  его последние надежды: - Да я
и не хочу вовсе. С чего ты взял?..
     Он выпустил ее и (надо отдать  ему должное:  у него тоже был  характер)
никогда больше не  опускался до подобных выходок. Он  переключился теперь на
Ива: стал провожать его домой, заходил для этого в Федерацию. Ему нужно было
кого-то ждать, сопровождать и безмолвствовать  по дороге - не в одиночестве,
а в  компании. Ив был от него в восторге: ему  никто  еще не оказывал  таких
знаков внимания; он при всяком удобном случае выделял Бернара среди других и
прочил в далеко идущие партийные руководители...
     Барбю,  присутствовавший   и  при  разборе  письма  Коминтерна,  и  при
описанном выше  нагоняе,  одобрил строгость Рене  и мысленно поздравил  ее с
успехом. Он  тоже считал,  что  ячейка задержалась  на  фазе  идеологической
подготовки,  сосредоточилась   на   философии  и  оторвалась  от  живых  дел
комсомола. Он и теперь  воспользовался случаем, чтоб поделиться опытом своей
боевой молодости:
     - Знаете, что я по этому поводу думаю?.. Нет? Слышали, как Клара Цеткин
явилась  на первый  съезд Компартии?  Тоже  нет?  Тогда  ведь  все  были  на
нелегальном положении: через  границу  так просто не перейдешь...- Он  обвел
ребят  лукавым,  лучистым  взглядом.-  Потушили  на  минуту  свет,  а  когда
включили, она была уже в президиуме!
     Те обомлели.
     -  И как  это с  нашими делами связать? -  спросил Алекс.- И  с какими,
главное?
     - Вот я  и думаю  с какими,-  нисколько не смутившись,  отвечал Барбю.-
Хорошие идеи именно так и рождаются. Иногда с конца - не всегда с начала.
     - Вошли и свет потушили,- представил себе  Алекс.- Хорошее  решение,- и
засмеялся - за ним и те двое.
     - Вот  именно  потушили!  - стоял  на своем  Барбю.- Где  -  неизвестно
только. У меня это в голове так и крутится - только выхода пока не вижу.
     -  Вот и у меня  крутится!  - развеселился Алекс, забыв даже о том, что
пора взяться  за Фейербаха, а Гегель до конца еще не разобран.- Свет  только
тушить негде!
     -  А  нельзя  ли  посерьезнее?  - взъелась  на них Рене, еще не  вполне
остывшая.- Зубы скалить  всего проще, а о деле кто-нибудь думать будет? Тоже
мне -Мольеры!
     -  Погоди.-  Люк решил изменить ради нее принципам.-  Не расстраивайся.
Тут рядом  выставка  открылась. Колониальных товаров.  В зале Шапель. Может,
там свет выключить?
     - Где это? - спросил Алекс.- И что за выставка?
     -  Ничего не  знает! - удивился Люк.-  Что  ты видишь вообще?  Рехнулся
совсем  со своим экзаменом. Я когда  иду,  всегда по сторонам  гляжу: что да
как. Зал  Шапель - за Мулен-Руж который.  У Монмартра. Мы там кино в детстве
смотрели.
     - Это интересно! - Рене повеселела.- А внутри что?
     - Я в такие места не хожу: загрести могут. Заглянул в дверь. Много чего
наворочено. Но и охраны хватает.
     - Все. Совет закончен,- распорядилась Рене.- Выходим на рекогносцировку
местности. Вроде бы что-то проясняется. Вы идете с нами, Барбю?
     - Куда мне? - возразил тот с самоуничижением и  превосходством  разом.-
Не убегу уже от полиции. Это у вас быстрые ноги. А я только так - мысль иной
раз могу подбросить...  Но думаю, там  есть где  свет выключить. На выставке
этой...
     Зал  Шапель,  что  недалеко  от  Монмартра,  внешне  мало отличался  от
соседних зданий и вплотную примыкал к ним. Внутри за ничем не примечательным
фасадом  скрывался  большой  зал,  использовавшийся  как  танцплощадка,  как
кинозал или, как теперь,  под  выставку.  При входе висели афиши, извещавшие
парижан,  что  в настоящее  время  здесь  размещена  самая полная экспозиция
товаров и плодов  колоний:  от ближайшего  Марокко до отдаленнейших Гвианы и
Мадагаскара.  Они заглянули, как  Люк, внутрь с  улицы - там была  сказочная
панорама,  вызывающая к  памяти  пещеру Али-Бабы:  горы  бананов,  настоящие
финиковые  пальмы,  россыпи  из  воображаемых  руд, слитков  золота  и  иных
полезных ископаемых. Вокруг каждого развала застыли в жеманных позах девушки
в  национальных костюмах:  гурии, изображавшие собой не то земной рай, не то
сельскую  простоту нравов. Выставка,  употребляя  коммунистический лексикон,
была воплощением колониализма в его законченном и неприглядном виде.
     - Зайдем? - предложила Рене.- Люк попал  в точку.  Прямо в яблочко.- Но
тот от приглашения отказался:
     - Нет, я в такие витрины не ходок. На меня и так у  дверей поглядывают.
А там просто возьмут за  жабры. У них же глаз  острый - не то что у вас.- На
него  и в самом деле уже обратили внимание:  кругом было  полно охранников.-
Пойду  прошвырнусь.  Пока и вас  со мной  не  застукали,- и потрусил  легкой
дробной походкой вниз по крутому переулку.
     - Пойдешь, Бернар? - спросила Рене.- Надо на месте сориентироваться.
     - А сколько стоит вход?
     - Франк. Немного.
     -  Это как  сказать,- проворчал он: когда  речь заходила  о деньгах, он
говорил проще и доходчивее.-  Франк на общественные расходы...- И потянул  с
ответом  - в надежде, что  Рене купит билет из  тайных средств комсомола, но
она ими  не располагала, а свои тратить не  захотела: решила  больше  их  не
баловать.- Я с улицы погляжу,- сказал тогда Бернар.- Отсюда тоже видно...- и
стал с рассеянным видом заглядывать в зал: будто потерял там знакомого.
     - Пошли, Рене.- Алекса  заела совесть  - или же испугался, что вечерняя
школа и вправду накроется.- Плачу за обоих...
     В выставочном  зале  они увидели немногим больше, чем Бернар в открытые
двери: тут он оказался прав, но Рене глядела не на экспонаты, а на сторожей,
число  которых внутри удвоилось, по сравнению с улицей. Надсмотрщики рыскали
взглядами  по  сторонам, выискивая  тех, кто мог  бы  польститься на лежащие
вокруг  бананы и финики, но еще больше - на возможных заговорщиков: при  том
подъеме борьбы с антиколониализмом,  который переживала  Франция, провокация
против выставки напрашивалась  сама собою. Рене и Алекс не обратили  на себя
их  внимание. Это  были обычные посетители - из тех,  что составляют главную
публику  на  таких  выставках:  бедные, но  любопытствующие  молодые люди из
интеллигентов первого  поколения, всюду  где можно ищущие  знаний и своего к
ним применения.
     - Не  знаю, что тут  можно сделать,- негромко сказала  Рене, подойдя  к
Алексу, который разглядывал африканскую богиню из красного дерева, словно не
видя полуобнаженной  негритянки,  застывшей рядом  - тоже  как изваяние,  но
проявляющее  к нему  живое  внимание.-  И где тут  свет выключить?..- Вверху
сияла огромная  хрустальная люстра,  глядевшая  солнцем на разложенное внизу
великолепие.- Даже если найдем рубильник, что толку?
     Они вернулись на  улицу. Бернар  спросил, что они  увидели: был уверен,
что прозевал все на свете: скупость завистлива.
     -   Ничего   хорошего,  Бернар,-  сказала  Рене.-  Колониальный   режим
охраняется  бандой  переодетых  приспешников.  Ни  снаружи,  ни  изнутри  не
подступишься.
     - Снаружи и изнутри нельзя, а сверху можно. Никогда не бывает так, чтоб
со  всех  сторон  закрылись.  Где-нибудь  да  забудут.-  Это  подоспел  Люк:
вынырнул, никем не замеченный, из-за спины Бернара.
     - Как это - сверху? - хором спросили они его.
     - Тише  вы!..- и  перешел на  шепот: - Да очень просто. С потолка. Я же
тебе говорю: мы  здесь  кино смотрели.  Думаешь, билеты  брали?..  По крышам
ничего не стоит с  одной на другую  перескочить и на чердак залезть. Там над
потолком щель - из нее фильмы и смотрят. Кто платить жмется.
     - Не жмется, а не может,- поправил Бернар, будто Люк его имел в виду.
     - Какая разница? Ты в любом случае не полезешь.
     - Почему? Может, и полезу? - не подумавши, возразил тот.
     - А правда? - попросила Рене.- Может, попробуем?
     - Я  один не справлюсь. Там самое меньшее двоих нужно. Не их же брать.-
Люк  кивнул на  Алекса с Бернаром.- Надо с крыши  на крыши  перешагивать или
доски  стлать. Они  раньше  лежали там вдоль  бортика:  когда кино смотрели.
Кто-то подстраховать должен. Жиля звать надо...
     Жиль был парень из Курнева: это был небольшой городок  возле Сен-Дени и
Стена - сейчас пригород Парижа. Жиль  был на  конгрессе в  группе прикрытия,
удачно избежал ареста и  на следующий день пришел к Рене засвидетельствовать
свое почтение:  он  видел, как она выводила  из  зала раненого Мишеля. Он не
знал,  какими словами выразить свои чувства, но лицо его от этого смотрелось
еще выразительнее.
     - Лихо ты его. Я б в жизни не догадался. Ты что, медсестрой работаешь?
     - Почему ты так решил?
     - Да грамотно обвязала очень.
     -  Когда  надо, и  операцию  сделаешь.- Рене  позволяла  себе иной  раз
нескромные обобщения.
     - Это точно,- согласился он и огляделся.- А что вы тут вообще делаете?
     - Философией занимаемся...- И поскольку он был готов  к чему угодно, но
не к этому, пояснила: - На экзаменах требуют.
     - Понятно,-  теперь сообразил и он.- Если  нужно, и в нужник полезешь -
сама только что сказала.
     - Не хочешь к нам?
     -  Я? Нет. Мне поступать некуда. Я уже поступивши.  В ученики  слесаря.
Если нужен буду, позовете,- и ушел, еще раз взглянув на нее с уважением.
     Теперь настал  его час. Люк сходил за  ним  в  Курнев. Алекс  и  Бернар
присоединились  к  группе  скорее в качестве  наблюдателей,  чем  деятельных
участников.  Компания пришла сюда в тот же день поздно вечером. Сгустившиеся
сумерки  объединили дома  в одну черную  массу. Огни  перед выставкой горели
по-прежнему, и афиши приглашали войти внутрь, но двери были заперты, и перед
ними  расхаживал  полицейский. Они беспечно прошли мимо него, как делают это
идущие  к Монмартру  молодые люди,  но в ближней  подворотне Люк  шмыгнул  в
соседний  двор:  место  было ему  хорошо  знакомо.  Он вслепую,  безошибочно
двигался в темноте и вывел их  к зданию, соседнему  с выставкой. Дом этот не
был заселен и ждал ремонта.
     - Никак починить не могут,- проворчал Люк: во Франции тоже любят ругать
муниципальных  чиновников.  Алекс,   который  везде  сохранял  независимость
суждений, подошел к входной двери, толкнулся в нее.- Заколочена,- сказал ему
Люк.- Никогда не суйся  в парадную  дверь - она не для этого, -  и неслышной
тенью  скользнул  в проход между домами, куда  выходило  окно,  зарешеченное
железными прутьями. Жиль молча шел за ним послушной тенью.
     - Решетка же? - Алекс не любил, когда ему противоречили.
     - Для кого решетка, для кого нет.- Люк снял с окна железный остов.- Все
подпилено. Как, ты думаешь, мы кино смотрели? Ты кино любишь?
     - Люблю! - с вызовом отвечал Алекс.
     - Плохо любишь, значит. Мы балдели, как от травки. Курил травку?
     - Нет.
     - Что  ж  ты делал  тогда?  Философией  занимался?..-  Потом  глянул  с
сомнением на Рене.- Не  знаю,  сможешь  ты перейти или нет. Там с  крыши  на
крышу перепрыгивать надо.
     - Пошли,- поторопил его Жиль.- Остальным там тем более делать нечего...
     Они с Люком полезли наверх: чердачное окно с давних  времен  оставалось
незаперто - и вылезли  на крышу. Вдоль края ее, с тех же древних пор, лежали
доски -  они  кинули их на соседнюю крышу и перебрались на  дом с выставкой.
Рене все-таки  упросила  взять  ее с собою  - они помогли  ей, для чего Жиль
вернулся назад,  подстраховал  ее, а  Люк  принял на другой  крыше. Алекс  и
Бернар  не стали рисковать, остались:  Бернар, страдавший  головокружениями,
прижался к чердачному окну, боясь, что соскользнет  вниз, а Алекс, напротив,
отважился стать возле самой кромки: благо было темно и не видно было, откуда
и куда падать.
     Чудный вид  раскрылся перед ними - он один оправдывал их усилия.  Сбоку
светился Монмартр с его пузатым,  надутым храмом и  круговой эспланадой, уже
тогда  ярко освещаемой для привлечения туристов. За ними  целый квартал, дом
за домом,  уступами спускался к Сене, за которой мерцал огнями правый берег:
для них едва  ли не чужой  город, потому что  они обходились одной левой его
частью. Люк уделил этой много раз  виденной им  панораме полмгновения: ровно
столько, сколько  она,  по его мнению,  заслуживала,- затем вернулся к делу:
пригнулся и, похожий на ящерицу, быстрыми скользящими движениями полез вверх
к чердачному окну, которое, если не знать, где оно, сыскать было невозможно:
оно скрывалось в  изломах крыши и чердачных сооружений.  Они  с Жилем влезли
внутрь. Там  было еще темнее,  но Люк и здесь двигался свободно, как у  себя
дома.
     - Как ты видишь в темноте? - удивилась Рене, поднявшись вслед за ними и
заглянув в дыру, в которой они исчезли.
     - А ты как думаешь,  почему?  - в свою  очередь, с упреком, спросил он,
как  если бы она, зная  его жизнь, произнесла  бестактность.-  Все по той же
причине.  Не ушибись.  Тут  перекладины  наискось  торчат.  Тоже  давно пора
менять. Иди по этой балке  - вон к той щели. Мы через  нее кино смотрели...-
Впереди  белела  узкая  полоса  света.-  Видишь  что-нибудь? -  спросил  он,
расчищая  дорогу  от хлама.- Там фанеру нужно отогнуть,  распорку  вставить:
тогда  лучше  видно  будет.-  Самого  его  то,  что происходило  в зале,  не
интересовало: он был на работе.- Посмотри, Жиль, что тут сделать можно. Я не
по этой части: что-нибудь  свистнуть - другое дело, а сделать вещь - я этого
не  умею.- Теперь, признавшись в  грехах, он стал чуть ли не  щеголять  ими:
видно, решил расставаться  с новыми товарищами.  Рене припала  к  щели между
потолочными досками.
     - Вино пьют. За столом сидят. Веселая компания.
     Это заинтриговало Жиля, он присоединился к ней.
     - Расширить надо, маленькая слишком,-  подсказал им Люк, хотя и уверял,
что ничего не смыслит в мастеровом деле.- Как в блиндаже каком-нибудь.
     - Это понятно,- сказал Жиль.- Завтра инструменты принесу. Зачем только?
     - Мы отсюда листовки  сбросим,- надумала  Рене:  при необходимости в ее
воображении легко рождались такие импровизации.
     -  Не  мешало  б...  Смотри,  пикник  устроили!  Вот  гады!  С  девками
расположились! Сейчас поедут с ними на сторону...
     В  выставочный зал,  по удалении  оттуда  дневных  посетителей,  пришли
вечерние  гости, и шла пьянка, долженствовавшая предварить иные развлечения.
Выставка колониальных товаров  представляла собой еще и передвижной бордель,
в котором девушки из  колоний служили приманкой для инвесторов и влиятельных
чиновников.  За   столом,  вперемежку  с  красавицами  во   взятых  напрокат
национальных  одеждах,  сидели лоснящиеся  от  еды и питья, веселые  жуиры и
более   представительные   и  сдержанные  чинуши  -   впрочем,  тоже  весьма
оживившиеся  и  не  на шутку  разыгравшиеся.  Мужчины во  фраках и  мундирах
тянулись   к   стаканам  и  хватались  за  девушек,   которые   не   слишком
сопротивлялись.
     - Ну стервы! Какие там листовки? Бомбу бы сюда,- сказал Жиль.
     - Там же девушки?
     -  Ну  и  что?  Твари  продажные...  Что  им  твои  листовки?  Они  ими
подотрутся.
     - Среди официального представления выбросим,- додумала Рене. - Во время
закрытия выставки.
     Это Жиль понял.
     - Это другое дело. Этого они не любят. Любят, чтоб все шито-крыто было,
а шкодить если,  то под  ключами да  запорами...  Надо будет квадрат в доске
вырезать -  через него и сыпать. А  прежде  свет  вырубить.  От этой  люстры
провода  идут, их замкнуть  ничего не стоит. Посоветуюсь с приятелем. У меня
есть один, электрик.
     - Барбю с самого начала это говорил.
     - Значит, прав был твой Барбю - как в воду глядел. Печатай листки свои,
а я дыру в потолке  разделаю. Чтоб не  по  одной, а охапками бросать. Завтра
ночью приду, когда никого не будет...- и они вернулись к товарищам.
     Алекс жалел, что не пошел с ними.
     -  Не трудно было? - После этого восхождения он стал испытывать  к Рене
большее  уважение,  чем  после  нескольких  месяцев  занятий  философией, и,
услышав утвердительный ответ, обещал: - В следующий раз тоже полезу...
     -  Ты  хоть  внутри был,-  позавидовал  Бернар.-  А  я  ни  внутри,  ни
снаружи... Что там?
     - Кино - лучше не бывает,- сказал Люк.
     -  А  все-таки?  -  настаивал  Алекс,  но  сколько  ни просил, Люк  все
отмалчивался: и так наговорил больше, чем следовало...
     Листовки печатали долго и  с большими затруднениями. Учитывая профессию
Алекса,  естественно,  обратились  к  нему,  но он  по  здравом  размышлении
посчитал, что и без того сильно скомпрометировал себя, согласившись  полезть
на крышу,  и  не спешил  связывать  себя  новыми  обязательствами  - а  если
говорить начистоту, боялся.
     - По бумаге можно определить, из какой типографии вышла. И потом  - там
работают круглые сутки: когда этим заниматься?
     - Но не каждый же день?
     - Вот  я и говорю, не каждый,-  против  логики спорил  он.- А  вдруг не
успеем  до окончания? Там работы,  между прочим, на несколько часов. А  то и
больше...- И добавлял с наигранной важностью: - Если никто не помешает...
     Через три дня он пришел с окончательным отказом.
     - Нет, нельзя. Мне один сказал, он в этом разбирается: по шрифту ничего
не  стоит  на типографию выйти.  И не думай, говорит -  это дело опасное.- И
сказал для спасения лица: - В чужой типографии -  другое дело, там я это вам
быстро спроворю...
     Рене  не  стала  спорить  -  пошла  к Дорио, к  которому,  несмотря  на
размолвку, обращалась в трудные минуты. Дорио был настроен к ней дружелюбно.
Он запомнил ее отказ, но зла на нее не держал.
     - Замышляешь что-нибудь? Опять Париж потрясешь? Что печатать хочешь?
     -  Да вот.-  Рене  рассказала ему  о  своих трудностях и подала  текст,
написанный ее рукою. Он прочел, подытожил:
     - "Долой!" и "Да здравствует!"
     -  Да. Примерно в  одной  пропорции.- Дорио  невольно улыбнулся.-  А  с
чистой стороны нарисуем что-нибудь.
     - Опять дулю?
     - Нет, на этот раз серп и молот.
     - Одно  другого стоит. Ладно, бери мою типографию. Хотя и  на нее могут
выйти. В России говорят, семь  бед - один  ответ.- Последнее он  произнес на
ломаном русском.- Не знаешь, что это такое?
     - Нет.
     - Это  они всю жизнь  грехи копят, чтоб  потом за все  сразу  ответить.
Типографам платить придется. Такие уж законники - я говорил тебе, кажется.
     - У меня свой есть.
     - Смотри, какая богатая. Можно будет потом им воспользоваться?
     - Не думаю. На раз его хватит, но не больше. Однократного пользования.-
И Дорио снова засмеялся и подписал ей листовку для типографии...
     Рене  боялась, что закрытие  выставки в  последний  момент  отложат или
проведут  раньше  срока, но  чиновничество  Франции -  народ  до  педантизма
пунктуальный.  Прощание   с  выставкой  было  торжественно   и  трогательно.
Экспонаты были свернуты и упакованы, освободившееся  пространство заставлено
стульями. Высокопоставленные  чины и просто большие люди в нарядных мундирах
и  фраках сидели  стройными  рядами  и  со  смешанным  чувст