. Было два часа дня. Ей  нужно было попасть  в городок
Джемму.  До него было пять километров и шел автобус: если  верить  Шае и его
клочку  бумаги. Автобусная  остановка была  в дальнем пригороде. Она  прошла
через  старую  арабскую  часть Алжира,  где вместо улиц  были  узкие  крутые
лесенки,  по которым могли забраться только  ослы и люди, дошла  до  окраины
города,  за которой  тянулась сухая  степь, ничем не отличимая  от  пустыни.
Автобус оказался перестроенным автомобилем со снесенным верхом и со стоящими
в ряд дощатыми сидениями, так что  никто не смог бы угадать, какой модели он
принадлежал изначально; он не отправился  в путь, пока не  заполнился людьми
до отказа.  Так  или  иначе,  но она добралась до  Джемму.  Это  был военный
городок, главным украшением которого была  высокая  железная решетка  вокруг
военной части.  У ворот  стоял  часовой, тут  же  по соседству  -  окно  для
справок. У  нее хватило ума назвать себя невестой  рядового. За перегородкой
сидел  усатый  рослый сержант: в первую минуту  он показался ей  любезным, в
следующую вежливость его обернулась наглостью.
     - У вас есть разрешение на свидание? - спросил он.
     - Нет, я только что приехала.- Тут-то он и переменился:
     - Оставьте заявление и приезжайте, когда вызовут.
     - Когда?
     - Может, через две недели, может  - никогда. Как  вести себя будет. Вот
если вы б были проституткой, тогда другое дело!..- неожиданно прибавил  он и
засмеялся - вместе с молчаливым напарником, который сидел рядом.
     Ей  бы  обидеться за себя и  за всех невест  Франции,  но ей было не до
этого.
     -  Вы  шутите, конечно,-  сказала она.- А  мне нужно  сегодня же с  ним
повидаться.
     - Только  по  разрешению капитана!  -  повторил  он,  и  в  голосе  его
зазвенели  медь  и железо армии,  после  чего  окошко с  шумом захлопнулось:
видно,  она  не  приглянулась  ему  своим  ученым   видом  и   педантической
назойливостью.
     На площади перед  воротами ходил  армейский патруль, вокруг были  дома,
лавки  -  среди  них  должна была  быть  гостиница,  о  которой  сообщал  ее
предшественник, любивший ездить с удобствами.
     Гостиницу  она  нашла быстро.  Хозяиномь  ее был загоревший до  черноты
испанец:  она  поняла  это  по  обрывкам  фраз,  которыми   он  обменялся  с
работником. Ему  было около пятидесяти  - возраст внушил ей спокойствие,  но
приветливым  его назвать было трудно:  говорил он  с привычным  и застарелым
ожесточением.
     - Не пустите меня переночевать?
     - На сколько?
     - На ночь. Завтра к капитану пойду  - просить о свидании с солдатом.  Я
его невеста.
     Он поглядел испытующе, поверил ей, спросил на всякий случай:
     - Совершеннолетняя? Документы есть?
     - Нет. То есть документы есть,- и полезла за ними в сумочку,  с которой
не расставалась.- Но мне нет еще восемнадцати.
     - И  не  доставай.  Несовершеннолетнюю  не  возьму.-  Это  было  второе
упущение Шаи - не менее опасное, чем первое.
     - Куда ж мне деться?
     -  Туда,  откуда  приехала. Тут  военная зона: видишь,  патрули  ходят.
Найдут тебя, так  меня взгреют, что не откупишься.  Поезжай в  Алжир -  пока
автобус не уехал.
     - Возьмите хоть до утра посудомойкой.
     - Зачем?  - Он присмотрелся к  ней, думая, что она предлагает ему нечто
иное, отказался: - Езжай. Мне эти торги надоели. Зачем?  Вечером целая орава
понаедет  -  не буду  знать,  куда  от нее деться.  Жену  не могу  привезти:
неприличное заведение  стало. А оно всегда так  и  было. Армия не может  без
этого...- и, произнеся эти непонятные слова, ушел во двор своего заведения.
     Она  пошевелила  мозгами и  сообразила,  что к чему.  Это  было  второе
указание оракула, но на подобное перевоплощение ей надо было еще решиться  и
не влипнуть при  этом в историю.  Пока что  нужно было вернуться  в Алжир: в
этом малолюдном месте ничего не  стоило привлечь к  себе внимание -  хотя бы
из-за скуки, которая одолевала патрульных посреди пустой площади. Она уехала
в том же тряском вездеходе, что  и приехала сюда,  и  пошла к  морю -  снова
через  старую  часть города.  Положение ее  было безвыходно,  но  философия,
которую   она  только  что   сдала,   учила  ее,  что   таких  положений   в
действительности  не бывает:  безнадежность - в нашем воображении, а в жизни
полно  потайных  дверей: их надо только найти и -  не взломать  - а, смазав,
тихонечко открыть,  чтоб не скрипнули. Она увидела баню и пошла прежде всего
туда: смыть с себя двухдневный пот  и пыль, налипшие  на нее на пароходе и в
Алжире.  Она заказала отдельный номер:  несовершеннолетних туда, слава богу,
еще пускали -  растянулась  во  весь  рост в теплой  ванне и заставила  себя
расслабиться. Мысли ее сами собой выстроились в ряд и приняли верный оборот.
У нее была зацепка. Надо было искать проституток: они наверняка собирались в
Алжире -  и ехать с ними, представившись  невестой  солдата, которой не дают
свидания: слово  "невеста"  священно  для всякой девушки. В  конце концов, в
достижении своих целей она уже  не раз прибегала к помощи уголовного мира, и
ничего страшного в этом не было: никто не посягал на нее - это были такие же
люди, как она, только с другого берега жизни...
     Пока  она  растягивалась  в горячей  бане,  стемнело.  На  улицу  вышли
девушки,  стоявшие  в  тени домов и в дверях кафе  в ожидании клиентов.  Она
стала  подходить к ним:  как делают это неопытные  молодые  люди  в  поисках
временной подруги,-  от  нее  шарахались,  не понимая,  чего  она хочет, или
подозревая  нечто  особенное.  "Проходи, проходи!"-  слышала  она  от каждой
второй и не могла объяснить им, чего хочет: здесь плохо знали французский  -
для уличной  торговли было достаточно двух-трех знаков и столько  же  чисел.
Наконец  она  набрела  на более приветливую особу, которая от нечего  делать
заинтересовалась ею и поняла, что ей нужно.
     - Джемму? Кто туда едет - не знаешь, Фатима?
     Фатима, стоявшая  рядом, мельком глянула на предполагаемую конкурентку,
проворчала:
     -  Кого  везут,  тот  и  едет...  Саида  надо  спросить. Хочешь  к  ним
присоединиться? Там без тебя много желающих.
     Фатима слишком хорошо говорила по-французски, и сама ирония ее  звучала
по-марсельски.
     - Да нет. У нее там парень служит. Повидаться хочет.
     -  Зачем? - пренебрежительно сказала та,  но подошла ближе.- Посмотрела
бы ты здесь на них - больше б не приезжала.
     - Я люблю его,- сказала Рене с чувством.
     Фатима насмешливо глянула на нее,  но любовь - это вторая после свадьбы
священная дойная корова для всякой нормальной девушки.
     - Поговорю с Саидом,- обещала  она.-  Идти надо для этого.  Он  в  кафе
сидит, в кости режется. Просаживает  все, что с  нас собирает. Тоже вот - на
кой с ним связались?
     - Я постою,- сказала первая.
     - А если снимут? Кто место стеречь будет? Не она же?..
     Все,  однако, кончилось благополучно, никто никого не снял, и через час
Рене   болталась  в   набитом  до  отказа  девушками  автомобиле,  таком  же
необъезженном и тряском, как  и  первый. Девушки гоготали, толкали  и щипали
друг друга:  предстоящая встреча с солдатами возбуждала их -  несмотря на их
профессию и  на отвращение к любви, которое они должны были испытывать. Рене
они  словно не  замечали.  Они  приехали в  ту  же гостиницу. Хозяин-испанец
разместил девушек на первом этаже, в чуланах и подсобках, и велел до поры до
времени не высовываться.
     - Господи! Это ты опять? - только  и сказал  он, увидев дневную гостью.
Рене пошла  на  обдуманную  по дороге  хитрость: заговорила с ним на ломаном
испанском  и   довольно   бойко  произнесла  приготовленные  заранее  фразы:
по-немецки  она  говорила  свободно,  на  испанском  хуже.  Но  хозяину было
достаточно и этого: на его языке в Алжире почти не говорили.
     - Откуда ты испанский знаешь? - удивился он.- И что раньше не  сказала?
Я б  тебя устроил - не пришлось  бы с этими шалавами договариваться.  Откуда
ты?
     -  Из  Тарба.  Верхние  Пиренеи,-  соврала  она.-  У  нас  там  говорят
по-испански.
     - Я знаю! Пиренеи!  - вздохнул он.-  Когда  я  их увижу? И  парень твой
оттуда?
     -  Парень  из  других  мест,-  без  запинки  солгала  она  и  прибавила
загадочно: - Познакомились случайно.
     - Любовь с первого взгляда? Так у меня и с женой было. Она андалусийка,
а я из Сарагоссы. От вас недалеко. Что ж делать-то?
     - Они обещали мне его вызвать. Через первого, кто придет.
     Хозяин покачал головой:
     -  Ну и  ну! На что только  любовь не идет? У  тебя наша кровь - южная.
Ладно. Пока что я тебя хоть не с ними,  не в хлеву этом, поселю, а на этаже,
где у меня приличная  публика ночует. Только ты уж  извини, утром  я тебя  с
ними выпровожу. Потому  как  в  самом деле нельзя. У меня  здесь не  полиция
даже,  а  военная администрация. С теми  все ясно: деньги берут, а эти - как
найдет  на них, упрутся  иной раз, как ослы. Уже и  деньги не нужны, до того
заупрямятся. Сколько ни имею дела с военными - что им надо, понять не могу.
     - Проституток пускают, а невест нет,- в тон ему пожаловалась она.
     -  Это-то как раз понятно!  -  возразил  он.-  От невест они  тосковать
начинают, в петлю лезут, а от девок им только веселей служится.
     Ее покоробила эта мужская логика, но она не подала виду.
     - Сколько я вам должна? За номер.
     - Да  ничего ты  не должна. Буду я с любовников деньги брать?  Жене  бы
тебя показать, да, видно, в другой раз. Когда снова приедешь. Я тебя тогда у
себя  в  Алжире  поселю.  У меня там  квартира, а не  как  здесь  -  бордель
армейский...
     Гостиница,  как   все  типичные  арабские  дома,  состояла  из   двора,
окруженного  со всех  сторон двухэтажным, квадратным  в плане строением.  На
первом этаже ("ре д'шоссе" по-французски) были  вспомогательные помещения  и
удобства - туда  и попали наши веселые девушки; на втором - галерея из более
приличных комнат,  соединенных между собой  коридором, обнесенным деревянною
решеткой. Хозяин дал ей чистую ухоженную комнатку  в конце коридора (чтоб не
маячила  у  всех  на виду) с  видом на три серебристых  оливковых дерева под
окнами: других  деревьев здесь не сажали. Она  села и стала смотреть в окно.
Одна  из  девушек с первого  этажа  вошла к  ней, забралась  без стеснения с
ногами в плетеное кресло, и Рене, по-крестьянски чопорная, отметила это  про
себя с неодобрением. Алжирка хорошо говорила по-французски: поэтому ее к ней
и прислали.
     - Хорошо у тебя как. Будто ждешь полковника.
     - Я жениха жду,- сказала Рене ей в отместку.
     -  Да я знаю. Поэтому и  пришла. Тебе придется дать.  Там три франка на
выходе платят и пять франков сержанту. Он столько  же, сколько я, получает.-
Рене, не говоря  ни слова, полезла в туфлю, в которой держала сбережения.- В
туфле держишь? Это правильно:  мы тоже так. Только туфли другие  надо - чтоб
не  соскакивали,-  и  оглядела Рене  с  головы до ног.-  Это ты в таком виде
приехала? И на пароходе так ночевала? -  На Рене была  белая, сильно помятая
блузка и длинная черная юбка.- Кто тебя провожал сюда вообще?
     - Никто.  Сама.-  Тут  Рене сказала правду: Шая  до  таких  мелочей  не
опускался. Она подала  требуемые деньги. Девушка  спрятала их  во внутреннем
кармане шаровар.
     - Завтра  на рынок пойдешь и такие же, как у  меня,  шальвары купишь. И
красную кофточку: чтоб не пачкалась.
     - Да  я вообще, боюсь,  отсюда  не уеду.-  Рене решила, что  одно  дело
сделано,- надо думать о следующем.
     - Это почему?
     -  Я несовершеннолетняя,  мне в Марселе билет дали только до Тулона.  А
дальше зайцем ехала.
     - Дадут! - уверенно пообещала та.- Нам это тоже говорят,  а мы им: кому
там нужны совершеннолетние? Деньги надо сунуть, короче говоря.
     - Сколько?
     -  Десятки  хватит.  Надо  только тебя подкрасить  будет.  А то  ты  на
какую-то институтку похожа. Хочешь, сейчас размалюю? Хотя у тебя жених:  еще
выгонит. Как его найти, кстати говоря? Я первого ж пошлю, кто с меня слезет.
     - Бернар Бегу.
     - Как он выглядит хоть? Этот Бернар Бегу твой!
     Рене замешкалась: ей забыли сказать, как выглядит жених.
     - В первом батальоне. Высокий.
     - Ну а еще что? Кроме того, что высокий.
     - Красивый. Что я тебе еще могу сказать. Курчавый.
     -  Курчавым он дома был - здесь обрили. Ладно. По фамилии найдем. Когда
мазаться будем? Сразу, как уйдет?
     - Завтра. Надо еще с хозяином распрощаться. Он обещал в следующий раз к
себе взять.
     - Да уж: если покрашу, не захочет.
     - В машине,- решила Рене.- Я с вами отсюда поеду. Рано утром.
     - В машине трясти будет, не знаю, что получится. Как хоть звать тебя?
     - Марией.
     - Магдалиной? Ладно. Занятно с тобой. Какая-то ты необычная,- и, сделав
это проницательное заключение, девушка  легко соскочила  с кресла и  сбежала
вниз, где ждали вечерних посетителей...
     Бернар  Бегу оказался  невысоким  -  ниже  не бывает,-  наголо  обритым
парнем, с  вытаращенными глазами  и с  обиженной  физиономией.  Он кипел  от
злости на начальство, на судьбу, отправившую его в это пекло, и на сержанта,
который взял с него пять франков за свидание с невестой.
     - Он же не  знал, что я невеста? -  вступилась за сержанта  Рене: она и
здесь стояла за справедливость.
     - Ну да не знал! Весь полк в  курсе! Невеста под видом шлюхи  приехала!
Засмеют теперь.  Я ему  говорю:  какие ж деньги, когда своя приехала,-  а он
мне: а мне какое дело? Я, говорит, твою кралю в окошке видел! Вот гад! На  -
тут  чертежи,  ценные  очень.   Мы  танк  ремонтировали:  меня  в  ремонтные
мастерские  сунули, потому  что я, видишь ли, им строй порчу.  Не той  ногой
хожу, и глаза из шеренги  вываливаются. Вот я им и покажу,  как у меня глаза
вываливаются! Новые  чертежи охраняют,  как сокровище какое, а что в  ремонт
идет, им уже и не нужно. Идиоты!
     Рене испугалась чрезмерного шума: он был слишком громогласен.
     - Говори  шепотом... Если  проверять будут, меня Марией звать. Родом из
Тарба. Ты, кстати, откуда?
     -  Из Лиона. Кто  тебя проверять  здесь  будет?..  И как это  я с тобой
познакомиться мог, в Тарбе этом?
     - Так уж вышло.
     - Никто в наших местах на стороне не женится.
     -  Ну  сделай  для  меня  исключение,-  пошутила  она,  а он  понял  ее
превратно, по-своему, и недоверчиво на нее уставился:
     - Прямо здесь?
     Она опешила от такой дерзости.
     - Нет, потом когда-нибудь. Когда  из армии вернешься... Сейчас я думать
буду, куда твои чертежи деть. В чем ты их принес?
     - В рукав засунул.
     - И я тоже так сделаю,- и заложила чертежи в рукава кофты.
     Он все медлил и мешкал.
     -  Слушай, но как же так? Я  пять франков  заплатил,  у меня все  кипит
внутри... Дай хоть денег, я к этим пойду.
     - Прямо от меня?
     - А что? Наши так делают. Не хотят своих девок портить. Дашь?
     - Дам. Сколько?
     - Десять, наверно.
     - Они говорили, пять.
     - Ну  пять. Хотя чертежи больше стоят...  Я думал, может,  сразу  двоих
взять...
     Она дала ему десять франков  и вписала их в тетрадь: чтоб не запутаться
в расчетах...
     Утром в машине над ней потешались:
     - Высокий! Ты что, лежала только с ним,  что не разглядела? И красивый!
Страшнее не бывает. Глаза  как вылупит! - Одна  из  девушек узнала его лучше
других и смеялась поэтому громче прочих. Впрочем,  ее веселость не  заражала
подруг: девушки больше всего на  свете хотели  спать и мужчины  не только не
интересовали их, но, полагали они, лучше бы их вообще на свете не было.
     - Давай  я тебе макияж сделаю,-  сказала та, что приходила вечером: она
была  бойчее   и  наблюдательнее  прочих.-  А  то,  гляжу,  совсем  закисла.
Поругалась со своим, что он сразу к Зулейке побежал?
     - Поругалась,- честно призналась Рене.
     - Из-за чего?
     - Все из-за того же. Столько не виделись, а ему только это и надо.
     - Врешь  ты  все,-  сказала она,- а  зачем,  не знаю. Кто  из-за  таких
пустяков  ссорится? И разве так ссору с  женихом переживают?  Ладно, давай я
тебя разукрашу,  чтоб к тебе  вопросов больше не было,- и достав из глубоких
карманов  румяна  и  белила,  начала приводить  лицо Рене  в соответствие  с
правилами ее новой профессии. Машину трясло, рука гримерши дрожала - вышло в
итоге нечто похожее на павлиний глаз или на разрисованного боевыми  красками
индейца.- Вот теперь порядок,- сказала  она.- Теперь к тебе никто приставать
не будет.
     Девушки дали ей из  своих запасов старые шаровары и кофточку - так  что
не пришлось  даже  заезжать на рынок - и  заставили водителя  довезти  ее до
порта, а там передали знакомым,  направлявшимся во Францию.  Ее приняли,  не
задавая  лишних вопросов и  не отягощая себя лишними о ней заботами. Одна из
девушек  взяла  билеты на  всех: она знала кассира и зашла  к нему с заднего
входа - потом все  гуськом,  провожаемые игривыми взглядами  членов команды,
проследовали на пароход и расположились  в зоне для эмигрантов, вдоль борта,
где было  удобнее  спать  и  где никто не наступал  на тебя,  отправляясь на
прогулку  к местам общего пользования.  Во время плавания девушки  вели себя
безупречно, и когда кто-нибудь заигрывал с ними, отвечали примерно так:
     - Иди иди! Мы не на работе. Ступай к порядочным: это они  когда  попало
трахаются, а мы девушки честные, даем только на работе...
     Она обернулась в Марсель и  обратно за пять  дней. Шая вытаращил на нее
глаза, когда она вынырнула на одной из явок.
     - Уже?! Пустая, наверно?
     - Почему? - и подала чертежи танка.
     - Ничего не понимаю! И сколько это все стоило?
     - Сто двадцать восемь франков.
     - Всего?! Да туда одна дорога двести.
     - Это  когда совершеннолетние билеты берут, а  у несовершеннолетних все
иначе,- и  рассказала ему о своих злоключениях.  Он схватился за  голову, не
зная, как извиняться перед ней, но просмотрел все-таки тетрадь расходов.
     - А это что за тринадцать франков?
     - За любовь.
     - Какую? Чью? - не понял он и глянул подозрительно.
     -  Бернара  с  проституткой.  И  сержанту   надо  было  отстегнуть,-  и
рассказала ему еще и эту эпопею, после которой  он застыл  за столом, закрыл
голову  ладонями и скорчил невообразимую мину: он был экспансивен и, когда у
него не хватало слов, обращался к языку жестов.
     - Ох уж эти католики! - сказал он только.- Доведете меня до колики!.. А
что  у  тебя в  руке? -  Теперь, когда она отдала  ему папку с чертежами, он
увидел лежавшую  под  ней  книгу  (которую она взяла с собой в Алжир,  но не
нашла времени для чтения).
     - Гуго Гроций,- отвечала она.- Интересная, между прочим.
     Это отбило у него последнюю охоту разговаривать:
     -  Все, ступай,  больше нету мочи! -  и  вернулся  к чертежам,  которые
притягивали его куда больше: - Посмотрим, что ты привезла. Жаль, если ерунду
какую-нибудь.
     - Это уж не моя вина будет,- сказала она  и прибавила: - Он сказал, что
в ремонтных мастерских к чертежам относятся легче, чем  в проектных бюро. Их
там взять легче.
     - Это  он правильно сказал,- оценил  Шая.- Это учесть надо... А знаешь,
что отец твой отчудил?
     - Нет.
     - Снова отказался от денег, которые я ему  предложил и которые сам же и
просил у меня. Все, говорит, больше не надо.
     - Настроение переменилось, значит.
     - Да? - Шая посмотрел  недоверчиво.-  Вы,  французы, гляжу, все немного
чокнутые...  Бери  неделю отпуска.  Закончи дела  свои. Тебе нужно со  всеми
рассчитаться,- напомнил он.
     - Я помню. Это меня больше всего и пугает...
     Ей надо было уйти из  комитета и всех оповестить о своем отступничестве
-  таково было  задание  уже не  Огюста,  а Филипа и Шаи.  Она собрала своих
комсомольцев: их к этому времени  было больше,  чем тогда,  когда она пришла
сюда,- и старших товарищей, явившихся с Дуке вместе. Она объявила  всем, что
уходит из  комсомола,  потому  что  решила  вс