тинное  страхование  жизни,  мистер  Монтегю!  Вот
лучший страховой полис на свете, уважаемый! Нам следует беречь себя - и есть
и пить, когда только можно. А, мистер Кримпл?
     Управляющий  делами  согласился   с   ним   довольно   мрачно,   словно
предстоявшее ему удовольствие  уменьшилось  оттого,  что  желудок  находится
вовсе не там, где полагал мистер Кримпл. Однако  появление  швейцара  и  его
подручного с подносом, накрытым белоснежной салфеткой, под которой оказались
две жареные курицы, обставленные с флангов разными  соленьями  и  паштетами,
быстро вернуло ему хорошее настроение. Оно стало еще лучше, когда  появилась
бутылка превосходной мадеры и другая бутылка - с шампанским, так что  мистер
Кримпл приступил к  завтраку  с  аппетитом,  почти  не  уступавшим  аппетиту
медицинского советника.
     Завтрак был подан богато, сервировка изобиловала  серебром,  хрусталем,
тонким фарфором - обстоятельство, с очевидностью указывавшее на то, что есть
и пить на широкую ногу  составляло  довольно  важную  статью  для  правления
Англо-Бенгальской компании. Медицинский советник становился  все  веселее  и
веселее, и его лицо  краснело  все  больше  и  больше;  казалось,  с  каждым
съеденным куском и с каждым глотком вина его глаза блестели ярче,  а  нос  и
лоб пылали сильней.
     В некоторых кварталах  Сити  и  по  соседству  с  ним  мистер  Джоблинг
пользовался,  как  мы  уже  видели,  большой  популярностью.  У   него   был
необыкновенно внушительный подбородок, зычный голос с  жирной  хрипотцой  на
низких нотах, доходивший прямо до сердца, словно  луч  света,  пронизывающий
темно-красную влагу старого бургундского. Его шейный платок  и  жабо  всегда
были отменной белизны; платье  самого  черного  цвета,  с  отменным  лоском;
отменно тяжелая золотая  цепочка,  с  отменно  крупными  печатками.  Сапоги,
всегда начищенные до  самого  яркого  блеска,  скрипели  на  ходу.  Он  умел
потирать руки, покачивать головой и греться перед огнем внушительнее кого бы
то ни было, умел как-то особенно причмокивать губами и приговаривать:  "А!",
в то время как пациент перечислял ему свои симптомы,  что  внушало  глубокое
доверие. Он, казалось, говорил:  "Я  лучше  вашего  знаю  все,  что  вы  мне
скажете, но продолжайте, продолжайте".  Так  как  он  отличался  неудержимой
разговорчивостью, независимо от того, было ему что сказать или нет,  то  все
единодушно находили, что "у него огромный опыт", а его практика  и  доход  с
нее -  по  той  же  причине  -  считались  превосходящими  всякое  описание.
Пациентки не могли им нахвалиться, и даже самые  сдержанные  его  поклонники
всегда говорили о нем друзьям: "Не знаю, какой он врач, этот Джоблинг  (хотя
репутация его говорит сама за себя, отрицать не приходится),  но  это  самый
приятный человек, с каким я только встречался".
     По многим причинам, далеко не последней из которых  была  его  обширная
практика среди купцов и их семейных, Джоблинг был  именно  таким  человеком,
какой  требовался  Англо-Бенгальской  компании   в   качестве   медицинского
советника. Но Джоблинг был слишком дальновиден, чтобы  сойтись  с  Компанией
ближе, чем полагается должностному лицу на жалованье  (и  на  очень  хорошем
жалованье), или допустить, чтобы его отношения с Компанией были  истолкованы
превратно. Поэтому любопытствующим пациентам он всегда  разъяснял  положение
таким образом:
     - Видите ли, уважаемый,  относительно  Англо-Бенгальской  компании  мои
сведения очень ограниченны, очень ограниченны. Я их медицинский советник, на
определенном помесячном жалованье. Достоин работник платы своей -  "Bis  dat
qui cito dat" {Дважды дает тот, кто скоро дает (лат.).}  ("Знает  классиков,
этот Джоблинг, - думает пациент, - образованный человек!"), - и я  регулярно
ее получаю. Вот  почему  я  обязан,  в  пределах  того,  что  мне  известно,
отзываться хорошо об этом учреждении. ("В высшей  степени  порядочно  с  его
стороны", - думает пациент, который сам только что заплатил ему  по  счету.)
Если бы вы спросили у меня, уважаемый друг, -  говорит  доктор,  -  что-либо
относительно  капитала  или  надежности  Компании,  я  бы  затруднился   вам
ответить; в цифрах я разбираюсь плохо и, не  будучи  акционером,  считаю  не
совсем удобным любопытствовать на этот счет. Врач должен отличаться  тактом,
в чем, без сомнения, согласится со мною и ваша любезная супруга. ("Можно  ли
быть тоньше и благовоспитаннее  Джоблинга",  -  думает  пациент.)  Так  вот,
уважаемый, каким образом обстоит дело. Вы не  знакомы  с  мистером  Монтегю?
Очень жаль. Весьма представительный мужчина и  джентльмен  в  полном  смысле
слова. Поместья в Индии, как говорят. Дом и  все  обзаведение  у  него  выше
всякой похвалы. Все убранство и мебель самые роскошные. А картины -  даже  с
анатомической  точки  зрения  -  просто  совершенство!  В  случае,  если  вы
надумаете за чем-нибудь обратиться к Компании, за мной  задержки  не  будет,
можете быть уверены. Я могу  по  чистой  совести  дать  заключение,  что  вы
человек здоровый. Если я разбираюсь в чьем-нибудь  организме,  то  именно  в
вашем; а это маленькое нездоровье принесло ему больше  пользы,  сударыня,  -
говорит доктор, обращаясь к жене  пациента,  -  чем  если  бы  он  проглотил
половину дурацких лекарств из моей аптеки. Все эти лекарства  сущая  чепуха;
сказать по правде, половина  из  них  сущие  пустяки  сравнительно  с  таким
здоровьем, как у него! ("Джоблинг милейший человек, первый раз вижу  такого,
- размышляет пациент, - и, честное слово, об этом деле стоит подумать".)
     - Вам нынче следуют комиссионные, доктор, за четыре новых полиса и одну
ссуду, да? - спросил Кримпл после завтрака, проглядывая бумаги,  принесенные
швейцаром. - Хорошо поработали!
     - Джоблинг, мой любезный  друг,  -  сказал  Тигг,  -  желаю  вам  долго
здравствовать!
     - Нет, нет, пустяки. Какое же я имею  право  получать  комиссионные,  -
отнекивался доктор, - решительно никакого. Это значило бы обирать вас. Я  же
никого сюда не рекомендую. Говорю только то, что знаю.  Пациенты  спрашивают
меня, а я говорю им, что знаю, - больше  ничего.  Осторожность  всегда  была
моей слабой стороной, это правда. Всегда, с  раннего  детства:  то  есть,  -
пояснил доктор, наливая  себе  вина,  -  осторожность  в  интересах  других.
Доверился ли бы я сам Компании, если бы вот уже много лет не вносил деньги в
другое учреждение, - это совершенно иной вопрос.
     Он постарался придать своему голосу  самые  задушевные  интонации,  но,
почувствовав, что это у него выходит не совсем удачно, переменил тему и стал
хвалить вино.
     - Кстати,  о  вине,  -  сказал  доктор,  -  оно  мне  напомнило,  какой
замечательный старый портвейн я пил однажды, дело было на похоронах. Вы  еще
не видели этого... этого господина, мистер Монтегю? - спросил он,  передавая
ему карточку.
     - Его не похоронили, надеюсь? - сказал Тигг, взглянув на  нее.  -  Если
похоронили, то нам его общество неинтересно.
     - Ха-ха! - засмеялся доктор. - Нет, еще не совсем. Хотя он имеет  самое
близкое и благородное касательство к упомянутому мною случаю.
     - Да, я припоминаю, - сказал Тигг, поглаживая усы. - Нет, здесь он  еще
не был.
     Он  не  успел  произнести  этих  слов,  как  вошел  швейцар   и   подал
медицинскому советнику визитную карточку.
     - Стоит только помянуть нечистого... - заметил доктор, вставая.
     - И он уже тут как тут, а? - сказал Тигг.
     - Да нет же, мистер Монтегю, нет, - возразил доктор. - К  нему  это  не
подходит, наш посетитель нисколько на него не похож.
     - Тем лучше, - ответил  Тигг,  -  тем  приятнее  для  Англо-Бенгальской
компании. Буллами, уберите со стола и вынесите посуду другим  ходом.  Мистер
Кримпл, к делу!
     - Представить его вам? - спросил Джоблинг.
     - Буду бесконечно  рад,  -  отвечал  Тигг  с  обворожительной  улыбкой,
посылая ему воздушный поцелуй.
     Доктор вышел в контору и немедленно возвратился с Джонасом Чезлвитом.
     - Мистер Монтегю, - сказал Джоблинг, - позвольте мне. Мой  друг  мистер
Чезлвит! Дорогой друг - наш председатель! Вот  вам,  -  прибавил  он,  очень
ловко спохватываясь и обводя всех взглядом, - поистине оригинальное действие
силы примера. Вот поистине замечательное действие силы примера. Я  говорю  -
"наш председатель". Но почему я говорю "наш председатель"? Ведь он же не мой
председатель. Я не имею никакого отношения к Компании, кроме того,  что  даю
им - за известный гонорар - мое скромное заключение и качестве  медицинского
советника, совершенно так же, как даю его каждый день Джеку Ноксу  или  Тому
Стайлсу. Так почему же я говорю "наш председатель"? Да  просто  потому,  что
все  вокруг  меня  постоянно  повторяют  эти  слова.  Таково  подражательное
свойство ума  у  этого  в  высшей  степени  несамостоятельного  двуногого  -
человека. Мистер Кримпл,  вы,  кажется,  не  нюхаете  табак?  Напрасно.  Вам
следовало бы.
     Пока  доктор  высказывал  все  это,  угостившись  в  заключение  весьма
продолжительной и звучной понюшкой, Джонас присел к столу - такой  неуклюжий
и растерянный, каким мы еще никогда его не видели. Всем нам, а в особенности
мелким душам, свойственно  испытывать  благоговейный  трепет  перед  хорошим
платьем  и  хорошей  обстановкой.  Они  и  на  Джонаса  оказали  подавляющее
действие.
     - Я знаю, вам обоим надо поговорить о деле, - сказал  доктор,  -  и  вы
дорожите временем. Я тоже: в  соседней  комнате  меня  дожидаются  несколько
человек страхующихся, а затем мне еще нужно обойти своих  пациентов.  Я  уже
имел удовольствие представить вас друг другу и теперь  могу  уйти  по  своим
делам. Всего хорошего! Однако позвольте мне, мистер Монтегю,  прежде  чем  я
уйду, сказать следующее о моем друге, которого вы видите перед  собой:  этот
джентльмен больше всякого другого человека, сэр, - произнес он, торжественно
постукивая пальцами по табакерке, -  живого  или  мертвого  -  способствовал
тому, чтобы примирить меня с человечеством. До свидания!
     С этими словами Джоблинг вышел из комнаты и направился к себе в кабинет
внушать страхующимся, кик добросовестно он выполняет своп обязанности и  как
трудно застраховаться в  Англо-Бенгальской  компании.  Он  щупал  им  пульс,
заставлял показывать язык, прикладывал ухо к ребрам, постукивал по  груди  и
так далее; хотя, если  бы  он  не  знал  заранее,  что  в  Англо-Бенгальской
компании никому нет отказа и что здесь меньше всего  интересуются  здоровьем
клиентов, он был бы не тем Джоблингом, каким его знали друзья, не  подлинным
Джоблингом, а всего лишь жалкой подделкой.
     Мистер Кримпл также отправился заниматься  текущими  делами,  и  Джонас
Чезлвит с Тиггом остались одни.
     - Я слышал от нашего друга, - сказал  Тигг,  придвигая  свое  кресло  к
Джонасу с пленительной непринужденностью, - что вы подумываете...
     - Вот, ей-богу! Какое же он имеет право так  говорить?  -  прервал  его
Джонас. - Я ему не рассказывал, о чем думаю. Если он забрал себе  в  голову,
будто я сюда пришел с определенной целью, это уж его дело.  Меня  это  ни  к
чему не обязывает.
     Джонас  сказал  это  довольно  грубо,   потому   что,   кроме   обычной
недоверчивости, в нем действовало свойственное его натуре желание  выместить
на другом то смущение, в  которое  его  приводили  хорошо  сшитое  платье  и
хорошая обстановка; чем меньше Джонас мог  противиться  этому  влиянию,  тем
больше он злобствовал и негодовал.
     - Если я пришел сюда задать вопрос-другой и  взять  один-два  проспекта
для просмотра, то это меня еще ни к чему не обязывает.  Давайте  договоримся
на этот счет.
     - Дорогой мой! - воскликнул Тигг, хлопая его по плечу. -  Мне  нравится
наша искренность. Если такие люди, как мы с вами, с самого начала выскажутся
напрямик, то никаких недоразумений в дальнейшем быть не может.  Для  чего  я
стану скрывать от вас то, что вам хорошо  известно,  а  непосвященным  и  не
снилось? Все компании одинаковы, все мы хищные птицы - просто хищные  птицы!
Вопрос только в том, можем ли мы, соблюдая свои интересы, соблюсти  и  ваши;
устилая свое гнездо пухом - устлать ваше хотя бы пером. О, вы разгадали нашу
тайну, вы проникли за кулисы. Что ж, мы готовы вести с вами дело  начистоту,
если уж иначе никак нельзя.
     Когда мистер Джонас был  впервые  представлен  читателю,  мы  высказали
мысль, что существует простодушие хитрецов, так же как и  простодушие  людей
наивных, и что во всех случаях, где надо было поверить в плутовство, он  был
самым легковерным человеком. Если бы мистер Тигг притязал на звание честного
дельца,  Джонас  заподозрил  бы  его  во  лжи,  хотя  бы  тот  был  образцом
благородства; но так как он высказывал обо всем  и  обо  всех  точно  те  же
мысли, что и сам Джонас, то Джонас начал думать, что это приятный человек, с
которым можно разговаривать не стесняясь.
     Он переменил позу на более  развязную,  если  не  менее  неуклюжую,  и,
улыбаясь в своей жалкой самонадеянности, ответил:
     - Вы неплохой делец, мистер Монтегю. Могу сказать, вы знаете, с  какого
конца надо браться за дело.
     - Ну, ну, - сказал Тигг, с видом заговорщика кивая головой и  показывая
белые зубы, - ведь мы с вами не дети, мистер Чезлвит, мы взрослые люди.
     Джонас согласился с ним и после  недолгого  молчания,  вытянув  сначала
ноги и уперев руку в  бок,  в  доказательство  того,  что  он  нисколько  не
стесняется, начал:
     - Сказать правду...
     - Не говорите правды, - прервал его Тигг,  опять  осклабившись,  -  она
очень похожа на обман. Совершенно очарованный, Джонас начал снова:
     - Короче говоря, суть в том...
     - Лучше, - пробормотал Тигг, - много лучше!
     - ...что две или три старые компании, когда я имел с ними дело, то есть
я хочу сказать  -  раньше  имел,  доставили  мне  много  неприятностей.  Они
выдумывали всякие  возражения,  для  чего  не  было  оснований,  и  задавали
вопросы, каких не вправе были задавать, и вообще слишком важничали,  на  мой
взгляд.
     Делая это замечание, он опустил глаза и  с  любопытством  посмотрел  на
ковер. Мистер Тигг с любопытством посмотрел на него. Он  так  долго  молчал,
что Монтегю пришел ему на выручку и сказал самым любезным своим тоном:
     - Выпейте стакан вина.
     - Нет, нет, - возразил Джонас, хитро покачивая головой,  -  ни  в  коем
случае, спасибо. Ни капли вина за делом. Для вас это  очень  хорошо,  а  для
меня не годится.
     - Какой вы опытный человек, мистер Чезлвит! - сказал Тигг,  откинувшись
на спинку кресла и поглядывая на него полузакрытыми глазами.
     Джонас опять покачал головой, словно говоря: "Ваша правда", и продолжал
игриво:
     - Не такой уж опытный все-таки,  потому  что  взял  да  и  женился.  Вы
скажете, что тут я дал маху. Может быть! Тем более что она  совсем  молодая.
Но ведь никогда не знаешь, что может случиться с этими женщинами,  вот  я  и
подумываю, не застраховать ли ее жизнь. Это, знаете ли, просто  справедливо,
чтобы человек запасся утешением на случай такой потери.
     -  Если   только   что-нибудь   может   утешить   в   таких   печальных
обстоятельствах, - пробормотал Тигг, все так же полузакрыв глаза.
     - Совершенно верно, - ответил Джонас, - если  только  что-нибудь  может
утешить. Так вот, предположим, что я это сделаю у вас,  -  так,  чтобы  было
недорого и без хлопот и чтобы не  беспокоить  ее;  мне  бы  этого  очень  не
хотелось, а то у женщин есть такое обыкновение: только  заговори  с  ней  на
этот счет, она сейчас вообразит, что тут же ей и помереть.
     - Вот именно, - отозвался Тигг, целуя кончики пальцев в честь  женского
пола. - Вы совершенно правы. Милые, непостоянные, невинные простушки!
     - Ну вот, поэтому, знаете ли, - продолжал Джонас, - и потому  что  меня
обидели в других местах, я был бы не прочь поддержать вашу  Компанию.  Но  я
хочу знать, какое обеспечение вы можете предоставить. Говоря по...
     - Только не по правде! - воскликнул Тигг, поднимая блистающую перстнями
руку.  -  Не  употребляйте  таких  выражений,  прошу  вас,  они  хороши  для
воскресной школы!
     - Короче говоря, - поправился Джонас, - короче  говоря,  какое  имеется
обеспечение?
     - Основной капитал, уважаемый, - ответил Тигг, листая бумаги на  столе,
- в настоящее время составляет...
     - Ну, по части основного капитала я, знаете ли, собаку съел, -  прервал
его Джонас.
     - Вот как? - сказал Тигг, вдруг останавливаясь.
     - Ну еще бы.
     Тигг отложил бумаги в  сторону  и,  придвинувшись  поближе  к  Джонасу,
сказал ему на ухо:
     - Я знаю, все знаю. Взгляните на меня!
     Не в привычках Джонаса было глядеть прямо на кого бы то  ни  было,  но,
исполняя  эту  просьбу,  он  постарался  вглядеться  как  следует  в   черты
председателя. Председатель отодвинулся немного  назад,  чтобы  Джонасу  было
удобнее его разглядывать.
     - Узнаете? - спросил Тигг, поднимая брови. -  Припоминаете?  Вы  видели
меня прежде?
     - Как же, мне показалось, когда я вошел, будто я  помню  ваше  лицо,  -
сказал Джонас, пристально глядя на него, - только вот  не  могу  сообразить,
где я вас видел. Нет, даже и теперь не могу. Не на улице?
     - Не в гостиной ли у Пекснифа? - сказал Тигг.
     - В гостиной у Пекснифа! - эхом откликнулся Джонас, с  трудом  переводя
дыхание. - Уж не тогда ли...
     - Вот именно, - подтвердил Тигг, - когда там было  такое  прелестное  и
очаровательное семейное собрание, на котором присутствовали  и  вы  с  вашим
уважаемым батюшкой.
     - Ну, его вы оставьте, - сказал Джонас. - Он умер, и дело с концом.
     - Умер, неужели? - воскликнул Тигг. - Почтенный старик! Так он умер? Вы
очень на него похожи.
     Джонас принял  этот  комплимент  отнюдь  не  благосклонно;  быть  может
оттого, что был далеко не лестного  мнения  о  наружности  своего  покойного
родителя; быть может оттого, что не  находил  причины  радоваться,  узнав  о
тождестве Монтегю и Тигга. Монтегю это заметил и, фамильярно похлопав его по
рукаву, подозвал к окну. С этой минуты жизнерадостность и веселость  мистера
Монтегю стали поистине замечательными.
     - Как вы находите, переменился я сколько-нибудь с тех  пор?  -  спросил
он. - Скажите откровенно.
     Джонас посмотрел пристально на его жилет и перстни и ответил:
     - Порядком, знаете ли!
     - Ходил я тогда в отрепьях? - спросил Монтегю.  -  И  еще  в  каких!  -
ответил Джонас. Мистер Монтегю указал на улицу, где Бейли  дожидался  его  с
кабриолетом.
     - Богатый выезд, можно сказать шикарный. А знаете вы, чей он?
     - Нет.
     - Мой. Нравится вам эта обстановка?
     - Она, должно быть, стоила уйму денег, - заметил Джонас.
     - Вы правы. Тоже  моя.  Почему  бы  вам,  -  он  прошептал  это  слегка
подтолкнув его локтем, - почему бы вам не получать страховые взносы,  вместо
того чтобы платить их? Такому человеку, как вы, это было бы в самый  раз.  -
Идите к нам!
     Джонас воззрился на него в изумлении.
     - Правда, людная улица? - спросил  Монтегю,  обращая  его  внимание  на
уличную толпу.
     - Очень, -  сказал  Джонас,  бросив  на  нее  быстрый  взгляд  и  снова
воззрившись на Тигга.
     - Существует печатная статистика, - продолжал его собеседник, - которая
скажет вам совершенно точно, сколько людей проходит за день по этой улице. А
я могу вам сказать, сколько из них зайдет сюда только  потому,  что  контора
случайно попалась им на глаза, хотя  они  знают  о  ней  ровно  столько  же,
сколько о египетских пирамидах. Ха-ха!  Идите  к  нам.  Мы  с  вас  недорого
возьмем.
     Джонас смотрел на него все пристальнее и пристальнее.
     - Я могу вам сказать, - шепнул Тигг ему на ухо, - сколько из них  купят
пожизненную ренту, сколько застрахуются, понесут нам свои деньги,  на  сотни
ладов будут навязывать их нам, верить нам, как Монетному двору, зная  о  нас
не больше, чем вы знаете о метельщике на углу, - даже и того меньше. Ха-ха!
     Лицо Джон