л ее  и
сам встал на ноги.
   - Полагаю, вам надо немножечко посидеть, -  сказала  она  и  двинулась  к
железной скамейке за низенькой каменной оградой. Он пропустил  ее  вперед  и
лишь тогда проследовал через калитку за нею, а потом не желал садиться, пока
не сядет она, но Дуглесс, подтолкнув его, заставила сесть. Он был  бледен  и
не в себе.
   - Ваша жизнь в опасности, надеюсь, это-то  вы  понимаете?  -  проговорила
она. - Посидите-ка пока тут, а я пойду за врачом, вы явно нездоровы!
   Она повернулась, собираясь уйти, но ее остановили слова незнакомца:
   - Полагаю, что должен быть мертв, - произнес тот. Она опять воззрилась на
него. Если он из этих, из самоубийц, так, пожалуй, оставлять его  одного  не
стоит!
   - Ну, хорошо, пойдемте со мной,  -  ласково  сказала  она,  -  Мы  найдем
кого-нибудь, кто вам поможет! Он, однако, и не подумал вставать со скамьи.
   - А что это было за средство передвижения, чуть не сбившее меня с ног?  -
спросил он.
   Она вернулась и села с ним рядом: если он настроен  на  самоубийство,  то
вполне вероятно, что сейчас он более всего нуждается в ком-то, с  кем  можно
поговорить - Откуда вы прибыли? - спросила она. - Речь-то  у  вас  вроде  бы
английская, но с каким-то странным акцентом.
   - Я - англичанин, - ответил он. - Так что же это была за колесница?
   - Ну, хорошо! - вздыхая, ответила она: ладно, она немного поиграет с  ним
в его игру! - Это было то, что англичане называют "туристским автобусом",  а
в Америке он зовется "микроавтобусом"! Пожалуй, он  и  впрямь  ехал  слишком
быстро, но это - мое  личное  мнение!  Единственное  изобретение  двадцатого
века, которое англичане действительно приняли, так это - быстрая  езда  всех
повозок с моторами! А про что еще  вы  не  знаете?  Про  самолеты?  Или  про
поезда? Слушайте, мне, и вправду, надо ехать. Давайте-ка  вместе  дойдем  до
дома приходского священника и попросим его вызвать врача! Или,  быть  может,
позвоним вашей матери!
   Должен же кто-то в деревушке  знать  этого  безумца,  который  бегает  по
улицам в доспехах и притворяется, будто никогда не видал наручных часов  или
автобуса!
   - Что? Моей матери? - переспросил  мужчина,  и  губы  его  растянулись  в
подобии улыбки. - Насколько я себе представляю, моя мать в настоящий  момент
мертва.
   - Ой, прощу  прощения!  Она  что,  недавно  скончалась?  Обратив  взор  к
небесам, он ответил:
   - Да нет, что-нибудь лет этак четыреста тому назад.
   - Ладно, - проговорила Дуглесс, - пойду-ка я позову кого-нибудь!
   Но он схватил ее за руку и сказал:
   - Знаете, я сидел... сидел в своей комнате за конторкой  И  писал  письмо
матери, но вдруг услышал женский плач. В комнате сделалось темно,  голова  у
меня закружилась, а потом оказалось, что я стою, склонившись  над  женщиной,
то есть - над вами! - И он посмотрел на Дуглесс.
   Дуглесс подумала, что, наверное, самым лучшим и  самым  простым  было  бы
предоставить этого мужчину самому себе, если бы только он не выглядел  таким
явным шизиком!
   - А может, у вас просто в голове все помутилось, и  вы  не  помните,  как
оделись и прошли к церкви? Отчего бы вам не сообщить мне, где вы  живете?  Я
провожу вас до дома.
   - Когда я находился в своей комнате, был год  тысяча  пятьсот  шестьдесят
четвертый от рождества Христова! - проговорил он.
   Ясное дело - псих! - подумала Дуглесс. - Такой красивый и  безумный!  Что
ж, таков уж мой удел!
   - Пойдемте-ка со мной! - мягко  сказала  она  тоном,  которым  говорят  с
ребенком, намеревающимся шагнуть в пропасть.  -  Ну  же,  пошли!  Мы  найдем
кого-нибудь, кто вам поможет!
   Мужчина резко поднялся с величественным видом, словно государь с трона, и
глаза его засверкали гневом. Солидные габариты и то, что он так рассердился,
не говоря уж о том, что весь он был упрятан в стальные доспехи  и  имел  при
себе шпагу, казавшуюся  острой  как  бритва,  -  все  это  побудило  Дуглесс
отпрянуть от него.
   - Пока я еще не созрел для того, чтобы отправляться в Бедлам, сударыня! -
сердито проговорил он. - Понятия не имею, почему  и  как  случилось,  что  я
оказался здесь, но я отлично знаю, кто я и откуда!
   Помимо ее воли где-то в груди у Дуглесс начали  рождаться  первые  спазмы
смеха.
   - Ну, разумеется, - с иронией сказала она, - вы, конечно  же,  явились  к
нам прямо из шестнадцатого века, из времен королевы  Елизаветы,  не  иначе?!
Что ж, это будет самая лучшая из  историй  о  Дуглесс!  Утром  меня  бросает
любовник, а часом позже является призрак и приставляет к моему горлу  шпагу!
- Она опять поднялась со скамьи и сказала:
   - Нет уж, большое вам спасибо, мистер! Вы меня  необыкновенно  взбодрили!
Сейчас позвоню сестре и попрошу ее перевести мне телеграфом десять фунтов  -
да, ровно десять, ни больше, ни меньше! А потом я сяду в поезд и  отправлюсь
в гостиницу к Роберту, где заберу свой билет  до  дома.  После  сегодняшнего
мне,  должно  быть,  все  оставшиеся  дни  жизни  покажутся  пресными  из-за
отсутствия событий!
   Намереваясь уйти, она отвернулась от него, но он преградил  ей  путь.  Из
недр бриджей он извлек кожаный мешочек, заглянул в  него  и,  выудив  оттуда
несколько монет, сыпанул в ладонь Дуглесс, а затем согнул ей  пальцы,  чтобы
они обхватили монеты.
   - Вот, женщина, забирай десять фунтов и убирайся! Стоит уплатить  столько
и даже больше, чтобы избавиться от твоих речей,  исполненных  яда!  Я  стану
молить Создателя, чтобы Он освободил тебя от твоей порочности!
   У Дуглесс было огромное искушение швырнуть эти деньги ему  в  физиономию,
однако она не сделала этого, чтобы не пришлось звонить вторично сестре.
   - Ну да, такая вот я и есть - злонамеренная ведьма Дуглесс! - воскликнула
она. - Сама не понимаю, зачем мне поезд, когда  тут  под  рукой  расчудесная
метла! Деньги я вам вышлю по почте, на адрес священника. Будьте  здоровы,  и
надеюсь, больше мы с вами не увидимся!
   Повернувшись на каблучках, она поспешила прочь из церковного двора  в  ту
минуту, когда там вновь появился священник со стаканом воды для незнакомца.
   Ну и пусть кто-то другой реагирует на все его фантазии, - подумала она. -
У этого типа наверняка в запасе целый чемодан костюмов! Сегодня, глядишь, он
рыцарь елизаветинских времен, а, смотришь, завтра - уже Авраам Линкольн или,
скорее, - он же все-таки англичанин! - Горацио Нельсон собственной персоной!
   Сыскать в крохотной деревушке здание станции не составило  труда,  и  она
прошла прямо к кассе, чтобы купить билет.
   - С вас три фунта шесть пенсов, - сообщил ей кассир из окошка.
   Дуглесс плохо разбиралась в английских деньгах: ей  казалось,  что  монет
разного достоинства чрезмерно много и что все они  похожи  одна  на  другую.
Просовывая деньги, полученные от незнакомца, в окошечко, она спросила:
   - Этого хватит?
   Кассир оглядел монеты, исследуя их со всех сторон, а потом,  извинившись,
куда-то отлучился.
   Ну вот, теперь меня, наверное, еще и  арестуют  за  то,  что  я  пыталась
расплатиться фальшивыми монетами! - подумала Дуглесс.  -  Славный  же  будет
итог столь замечательного дня!
   Через несколько минут у окошечка кассы возник некто в фуражке, являющейся
символом железнодорожной власти, и заявил:
   - Подобные монеты мы не принимаем, мисс. По  моему  мнению,  вам  следует
показать их Оливеру Самуэльсону. Его лавка прямо тут, за углом направо.
   - И что, суммы, которую он даст мне за них, на билет хватит?
   - Полагаю, что да, мисс.
   - Благодарю вас! - пробормотала Дуглесс. У нее было сильнейшее  искушение
вовсе позабыть про эти монеты  и  немедленно  позвонить  сестре.  Потом  она
посмотрела на монеты - выглядели они такими же  иностранными,  как  и  любые
монеты чужой страны! Тяжко  вздохнув,  она  поплелась  направо  и  вскорости
очутилась перед лавкой, на которой красовалась вывеска: "Оливер  Самуэльсон.
Покупка и продажа монет".
   За прилавком  сидел  маленький  человечек  с  лысой  головой,  и  на  его
лоснящемся и излучающем на солнце сияние лбу была укреплена, как  и  у  всех
ювелиров, лупа.
   - Что вам угодно? - спросил он, едва только Дуглесс вошла внутрь.
   - Меня к вам направил человек с железнодорожной станции, - ответила  она.
- Он сказал, что за эти монеты вы можете предложить мне  сумму,  достаточную
для покупки билета на поезд.
   Приняв из ее рук монеты, человечек принялся разглядывать их  в  ювелирную
лупу и, тихонько хихикая, приговаривать:
   - Так, стало быть, на железнодорожный билет, да? Железнодорожный?
   Затем, поглядев на Дуглесс, сказал:
   - Ну хорошо, мисс. За эти две монеты я готов уплатить вам по  пять  сотен
фунтов за каждую, а эта одна потянет, скажем, на пять тысяч фунтов! Но таких
денег у меня тут при себе нет - мне придется позвонить кое-кому  в  Лондоне.
Вы могли бы подождать несколько дней?
   На какое-то время Дуглесс лишилась дара речи, потом все же переспросила:
   - Так вы говорите, пять тысяч фунтов?!
   - Ну, хорошо, шесть, но ни шиллинга больше! - сказал человечек.
   - Я... я...
   - Так что, продаете вы их или нет? Надеюсь, вы не добыли их  каким-нибудь
незаконным способом, а?
   - Нет-нет, по крайней мере, я так не думаю! - шепотом ответила Дуглесс. -
Но прежде, чем их продать, мне нужно все же  кое  с  кем  переговорить.  Они
подлинные?
   - Обычно-то средневековые монеты ценятся не столь дорого, но такие, как у
вас, - редкость и к тому же отлично сохранились. А еще у вас есть?
   - Хочется верить, что да, - ответила Дуглесс.
   - Ну, если только у вас там найдется  монета  в  пятнадцать  шиллингов  с
изображением королевы и парусника на ней, то позвольте мне взглянуть на нее!
Я-то сам не смогу ее приобрести, но покупателя вам на нее подыщу.
   Дуглесс попятилась к двери.
   - Или если у вас есть дублон,  -  продолжал  человечек.  -  Дублон  эпохи
Эдварда Шестого.
   Рассеянно  кивнув  ему,  Дуглесс  вышла  из  лавки  и,  будто  в  тумане,
направилась обратно к церкви. В церковном дворе незнакомца  не  было,  и  ей
оставалось надеяться лишь на то, что он не ушел совсем. Она вошла в  церковь
и увидела его. Он стоял на коленях перед беломраморным надгробием  графа  и,
сложив ладони и склонив голову, молился.
   Рядом с нею появился священник.
   - Он тут так и стоит с той минуты, как вы ушли, - сказал священник.  -  Я
уже жду не дождусь, когда он встанет с колен.  Что-то,  видимо,  очень-очень
беспокоит его! Он ваш приятель?
   - Да нет, - ответила Дуглесс, - я  с  ним  повстречалась  только  сегодня
утром. Он разве не здешний?
   - Мои прихожане, видите ли,  не  часто  надевают  доспехи,  -  ответил  с
улыбкой священник и посмотрел на часы, - Мне нужно идти. Вы тут  побудете  с
ним? Я почему-то опасаюсь оставлять его одного!
   Дуглесс  ответила,  что  побудет,   и   священник   удалился.   Осторожно
приблизившись к, коленопреклоненному незнакомцу, она положила  руку  ему  на
плечо и прошептала:
   - Кто вы?
   Не открывая глаз и не разжимая ладоней, он ответил:
   - Я - Николас Стэффорд, граф торнвикский. Дуглесс не сразу вспомнила, где
именно она раньше слышала это имя, но потом бросила взгляд на надгробие.  На
нем готическими буквами глубоко по мрамору было  выгравировано  то  же  имя:
"Николас Стэффорд, граф торнвикский"! Набрав в грудь побольше  воздуха,  она
спросила:
   - Насколько  я  могу  догадаться,  никаких  документов,  идентифицирующих
личность, у вас с собою нет, не так ли? Он поднял голову и уставился на нее:
   - Вы сомневаетесь? Вам разве  недостаточно  моего  слова?  Вам?!  Ведьме,
которая проделала все это со мной?! Да если б только я  не  страшился  того,
что меня самого обвинят в колдовстве, я разоблачил бы вас и с  удовольствием
стоял и смотрел, как вас сжигают на костре!
   И он вновь погрузился в молитвы, а она все  стояла  и  молча  глядела  на
него.

Глава 2

   Николас Стэффорд стоял и смотрел на молодую женщину. Все в ней: и манеры,
и одежда, и речь, - казалось столь странным, что это не укладывалось у  него
в голове. С виду настоящая ведьма, как он их себе представлял: красива,  как
ни одна из виденных им женщин, неприбранные  волосы  свободно  ниспадают  на
плечи, а юбка - короткая до неприличия, словно она решила  презреть  все  на
свете - и Бога и людей.
   Несмотря на головокружение и слабость, он не позволял себе расслабиться и
стоял совершенно прямо.  И  на  ее  внимательный  взгляд  ответил  таким  же
открытым взглядом.
   Он все еще был не в силах поверить в то, что с  ним  произошло.  В  самую
тяжелую минуту жизни, когда, казалось, у него не оставалось никакой надежды,
мать сообщила в письме, что наконец, похоже,  нашла  что-то,  что  может  им
помочь. И он как раз писал ей ответное письмо, задавая  вопросы,  советуя  и
предлагая кое-какие ходы, когда вдруг услышал плач женщины. В том месте, где
он содержался, рыдания были делом обычным, но в  этих  женских  слезах  было
нечто, что побудило его отложить перо.
   Он попытался позвать кого-нибудь, чтобы помогли женщине, но  на  его  зов
никто не ответил, а женские стенания становились между тем все громче, и вот
они уже заполнили всю крохотную каморку и эхом отражались от стен и потолка.
Николас зажал ладонями уши, чтобы заглушить рыдания, но они все  равно  были
слышны. Всхлипывания становились все громче, пока он окончательно не утратил
способность воспринимать собственные мысли. У него было такое  чувство,  что
голова вот-вот лопнет от этих стенаний!
   Он хотел встать и позвать  на  помощь,  но  пол,  стоило  ему  подняться,
казалось, ушел из-под ног. Он ощутил себя необыкновенно легким, как если  бы
его несло куда-то по воздуху, и, подняв вверх руку, он с ужасом увидел,  что
она стала совершенно бесплотной: можно было даже  смотреть  сквозь  нее!  Он
двинулся к двери и попытался позвать кого-нибудь, но губы  не  слушались,  с
них не сорвалось ни единого звука. Дверь,  как  ему  представилось,  куда-то
провалилась, а за нею следом И вся каморка. Какое-то время  он  ощущал  себя
парящим в пустоте. Вокруг тоже была пустота, а  все  тело  сделалось  некоей
тенью, и он мог глядеть сквозь него и видеть вокруг лишь темное Ничто.
   Он не знал, как долго плыл в этом Ничто, не чувствуя ни жара, ни холода и
не воспринимая никаких иных звуков, кроме все того же женского плача.
   Казалось, он только что находился в пустоте, был всего-навсего  тенью,  и
вот - он уже стоит в церкви в лучах солнечного света. В его одежде произошли
изменения: теперь на нем были полудоспехи, доходившие до пояса, - он  обычно
носил их лишь по самым торжественным случаям, -  а  также  бархатные  бриджи
изумрудно-зеленого цвета.
   Прямо перед ним было надгробие, склонясь  над  которым  плакала  какая-то
девушка или женщина - он не мог толком разобрать,  ибо  ее  волосы,  свисая,
закрывали ей лицо своею густою массой.
   Именно надгробие-то и заставило его отшатнуться: на  крышке  его  в  виде
беломраморной  статуи  был  изваян...  он  сам!  А  ниже,  под  скульптурой,
выгравированы его имя, титул и дата  кончины  -  сегодняшняя!  Выходит,  они
похоронили меня еще до того, как я умер?! - в ужасе подумал он.
   Чувствуя дурноту из-за  всего  произошедшего  и  из-за  вида  собственной
усыпальницы, он обозрел церковь. В  стены  ее  были  вмурованы  погребальные
таблички: 1734 год, 1812... 1902!
   Нет, подумал он, такого не может быть! Но,  оглядывая  церковь,  заметил,
что все здесь действительно изменилось. Вся внутренность церкви  была  такой
простецкой: балки не покрашены, на каменных консолях краска тоже облезла,  а
вышивка  на  дверях,  ведущих  в  алтарь,  казалось,  была  исполнена  рукою
какого-то неумехи ребенка!
   Он поглядел на плачущую женщину. Ведьма! Ведьма, вызвавшая  его  сюда,  в
иное пространство и время! И он потребует, чтобы она вернула его обратно,  -
он непременно должен вернуться: его честь и  будущее  семейства  зависят  от
этого, - но женщина, не внемля ничему, продолжала безнадежно рыдать!
   Конечно, она порочна и, соответственно, столь же  гнусного  нрава,  а  на
язык весьма несдержанна! И  у  нее  хватает  наглости  утверждать,  что  она
понятия не имеет, как и почему он оказался здесь!
   Когда ведьма удалилась, он испытал облегчение, самочувствие его несколько
улучшилось, и он стал склоняться к мысли о том, что весь  этот  полет  через
пустоту ему попросту привиделся. Хотя возможно,  конечно,  что  видение  это
каким-то существенным образом соотнесено с действительностью!
   Покинув  церковь,  он  еще  более  укрепился  духом,  когда  увидел,  что
церковное кладбище выглядит как и всегда, как и все подобные кладбища, но не
стал задерживаться, чтобы получше рассмотреть даты на  могильных  плитах.  А
там, в церкви, на одной из поминальных табличек  было  написано  даже  "1982
год"!
   Выйдя из церковного двора через ворота, он зашагал по тихой  улочке.  Где
же весь народ? Где лошади? Где телеги с товарами?
   То, что последовало затем, произошло так быстро, что его память не  очень
отчетливо сохранила это. Слева от него по слышался какой-то громкий  шум,  и
что-то двигалось прямо на него с большой скоростью  -  ничего  подобного  он
никогда не видывал прежде! А потом с правой стороны  на  него  прыгнула  эта
ведьма! Он оказался слабее, чем ему  представлялось  до  этого,  потому  что
девица эта при ее незначительном весе сумела-таки свалить его на землю!
   Совсем рядом с ним промчалась,  непристойно  гудя,  какая-то  безлошадная
повозка, а он, Николас, совсем ослабев, позволил ведьме увести себя  обратно
в церковный дворик. Неужели такая уж у него судьба: умереть в одиночестве  в
этом странном месте и... в странное же время?!
   Он попытался объяснить ведьме, что ему необходимо вернуться, но она  лишь
продолжала глумиться над ним, притворяясь,  что  понятия  не  имеет,  как  и
почему он оказался здесь. Он с трудом воспринимал ее речь, и это, как  и  ее
простонародная одежда - никаких драгоценностей, ни  золотых,  ни  серебряных
украшений, - убедило его в том, что девица - явно из крестьянского сословия.
Он не сразу смог сообразить, что она клянчит у него деньги.  Она  желала  бы
получить совершенно невероятную сумму  -  целых  десять  фунтов!  Однако  из
опасения, что она может напустить на него новые чары, он не решился отказать
ей.
   Забрав деньги, ведьма удалилась, а он,  Николас,  направился  в  церковь.
Касаясь руками мраморного надгробия, он  пальцами  ощупал  надпись  на  нем,
удостоверяющую дату его кончины. Неужели он умер в тот момент,  когда  летел
сквозь пустоту?! Если ведьма колдовскими чарами перенесла его в эту эпоху, -
а ведь священник говорил, что на дворе тысяча девятьсот восемьдесят  восьмой
год, то есть миновало уже четыре столетия и еще двадцать  два  года!  -  то,
быть может, она-то и убила его в тысяча пятьсот шестьдесят четвертом году?!
   Он обязан-таки вернуться  в  прошлое!  Если  он  и  впрямь  умер  шестого
сентября тысяча пятьсот  шестьдесят  четвертого  года,  то,  разумеется,  он
ничегошеньки не смог бы доказать! Слишком многое еще  осталось  несделанным!
Но что же случилось с теми, кого он оставил там, в прошлом?
   Преклонив колени на холодный каменный пол,  он  принялся  молиться.  Быть
может, его молитвы окажутся сильнее магических чар этой ведьмы и  он  сумеет
побороть ее и вернуть самого себя?!
   Но и во время молитвы мысли его неслись  как  пришпоренные,  а  в  голове
кружились фразы: "ключ ко всему - в этой женщине" и "тебе следует узнать"!
   Немного погодя он перестал молиться и позволил мыслям овладеть рассудком.
Эта женщина, не важно, кто  она,  ведьма  или  нет,  но  именно  она  смогла
перенести его в эту эпоху и только а ев власти вернуть его обратно!
   Но почему же все-таки он перенесен именно в  будущее?  Может,  он  должен
узнать здесь что-то? А эта ведьма, быть может, должна научить  его  чему-то?
Возможно ли, чтобы она была столь уж невинной, как утверждает?  И  может  ли
быть, чтобы она рыдала по причине ссоры со своим подлого стат