няную  рубаху  с
длинными рукавами, гофрированный воротничок и манжеты  были  красиво  вышиты
черным шелком.
   Вокруг  талии  крепился  кринолин  в  стиле  Скарлетт   О'Хара,   героини
"Унесенных ветром", - какое-то подобие юбки из полотна со вставленной в  нее
проволокой, так что все сооружение походило на идеальной формы колокол.
   - Это же  юбка  с  фижмами,  -  ответила  Гонория  на  вопрос  Дуглесс  и
недоуменно поглядела на нее: как это можно не знать такой простой вещи!
   - Что-то стало  очень  тяжело!  Еще  что-то  намечается?  -  осведомилась
Дуглесс.
   Теперь поверх юбки с фижмами Гонория надела  на  нее  еще  одну  юбку  из
тонкой шерсти.
   На эту, как бы нижнюю, юбку была надета еще одна - на этот раз  из  тафты
изумрудно-зеленого цвета. Дуглесс слегка приободрилась: при  движении  тафта
шуршала, и ткань была просто великолепна!
   Вслед за юбкой Гонория взяла с кровати платье - из парчи, цвета ржавчины,
с огромным абстрактным рисунком в виде черных  цветов.  Не  очень-то  просто
было влезть в него!  В  области  плеч  была  целая  сеть  шелковых  шнурков,
переплетенных крест-накрест, с  жемчужиной  на  каждом  пересечении.  Корсаж
застегивался впереди, под вышитым поясом, и для этого использовалась система
крючков и петелек, с виду казавшихся столь  прочными,  что  за  них,  должно
быть, можно было бы без всякой опаски цеплять армейские танки!
   Рукавов платье не имело, их  Гонория  надевала  и  прикрепляла  отдельно,
натягивая на длинные рукава нижней рубахи из полотна. В плечах  рукава  были
свободными и как бы вздутыми, а к низу  сужались  и  на  запястьях  делались
совсем узкими. Рукава не кроились из целого куска  материи,  а  представляли
собой полоски подрубленной тафты изумрудной расцветки,  скреплявшиеся  через
каждые несколько дюймов особыми золотыми  квадратиками,  украшенными  сверху
еще жемчужинами.
   Дуглесс потрогала жемчужинки, а Гонория торопливо и деловито стала ходить
вокруг Дуглесс, держа в руке непонятный инструмент, что-то  вроде  вытянутой
шляпной булавки, и сквозь прорези  в  рукавах  принялась  запихивать  внутрь
вылезавшие кусочки белой нижней рубахи.
   Прошло уже полтора часа с того момента, как  Гонория  принялась  надевать
все эти наряды на Дуглесс, и это был еще не конец!
   Настала очередь  украшений  из  драгоценных  камней.  Вокруг  теперь  уже
совершенно тонкой талии Дуглесс был закреплен пояс  с  золотыми  пряжками  и
грубо обработанными изумрудами поверх  него.  Корсет  был  заколот  в  самой
середине круглой эмалевой брошью с жемчужинами по краям, а от нее, уходя под
мышки, протянулись две чешуйчатые золотые женщины. На одних одежды  были  из
грубого полотна или шерсти, на других - шелковые;  одни  носили  драгоценные
украшения, на других их вовсе  не  было,  попадались  даже  одетые  в  меха;
кое-кто из мужчин был в штанах, как у Николаса, иные - в  длинных  камзолах.
Почти все - молодые и, что  особенно  поразило  Дуглесс,  примерно  того  же
роста, что и люди двадцатого века. Она не раз слышала, что  в  средние  века
люди были значительно ниже ростом, чем в последнем столетии. Но  она  тотчас
заметила, что при своем росте - пять футов и  три  дюйма  -  она,  как  была
маленькой по меркам двадцатого века, такой же маленькой осталась  и  в  веке
шестнадцатом. И еще она подметила, что в целом люди  тут  более  стройные  -
видимо потому, что постоянно находятся в движении.
   - А где комната Николаса? - спросила Дуглесс, и  Гонория  указала  ей  на
закрытую дверь.
   Спускаясь в длинных юбках по лестнице, Дуглесс  должна  была  внимательно
следить за каждым своим шагом, зато парчовый шлейф, который она придерживала
рукой, побуждал ее чувствовать себя элегантной и богатой дамой.
   Они шли к выходу через заднюю часть дома, и Дуглесс по  пути  заглядывала
на мгновенье в красивые залы,  где  сидели,  склонясь  над  пяльцами,  пышно
разодетые женщины. Выйдя наружу, они остановились  на  окруженной  низенькой
стеной кирпичной галерее, с каменной балюстрадой, и Дуглесс впервые получила
возможность взглянуть отсюда на сад елизаветинской эпохи. Внизу, прямо перед
нею, зеленели лабиринты сплошных живых изгородей, а справа,  отделенный  еще
одной стеной, был огород, где на грядках,  представлявших  собою  правильные
прямоугольники,  росли  овощи  и  всякие  пряные  травы;  посредине  огорода
находилось небольшое, восьмиугольной формы приятного вида строение. По левую
руку от Дуглесс виднелись кущи фруктовых деревьев,  меж  которыми  в  центре
возвышался какой-то странного вида холм с деревянной оградой на вершине.
   - Что это? - спросила она у Гонории.
   - Это - курган, - ответила та и поторопила ее:
   - Ну, давайте же пройдем в сад!
   Они сошли по кирпичным ступенькам вниз, пересекли приподнятую над уровнем
земли дорожку для прогулок, протянувшуюся вдоль увитой розами стены. Гонория
распахнула  дубовую  калитку,  и  они  оказались  в  саду.  Попутно  Дуглесс
обнаружила, что ее наряд сковывал движения лишь в верхней части, а начиная с
талии и ниже он никак не мешал ей: вся тяжесть от нижних юбок ложилась не на
ноги, а на фижмы, а отсутствие трусов порождало в  Дуглесс  весьма  странное
ощущение, будто она разгуливает совершенно голой.
   Сад был очень милым, и ей особенно понравился идеальный порядок, в  каком
он содержался: растения здесь росли в соответствии с законами  симметрии,  и
кругом царила абсолютная чистота. На глаза ей попались несколько  работников
- не менее четырех взрослых мужчин и пара подростков, -  которые  с  помощью
граблей и метел, а также, видимо, за счет  собственного  старания  и  делали
садик столь привлекательным. Теперь она вполне понимала, почему Николас  был
удручен видом беллвудского парка.  Но,  разумеется,  чтобы  должным  образом
ухаживать за садом, требуется постоянный труд многих и многих людей!
   По посыпанной гравием дорожке, что тянулась вдоль сада,  Гонория  привела
ее к  увитой  виноградом  беседке.  Насколько  могла  заметить  Дуглесс,  на
виноградных плетях не было ни  одного  увядшего  листочка  или  пожелтевшего
побега, повсюду свисали в изобилии еще незрелые гроздья винограда.
   - Ой, как тут чудесно! - прошептала Дуглесс. - Я никогда не видела такого
чудного сада!
   Гонория на это лишь улыбнулась, а  затем  села  на  скамью  под  грушевым
деревом, ветви которого красиво распластались по стене, взяла лютню с  колен
и спросила:
   - Так вы сейчас станете меня учить?
   Дуглесс села с нею рядом и развернула матерчатый сверток, принесенный для
нее слугой. В нем был большой ломоть белого хлеба, не похожего на белый хлеб
двадцатого века: он был более плотным и  очень-очень  свежим,  а  в  корочке
виднелись странной формы дырочки. Вкус его был божественным! Сыр же оказался
острым и тоже совсем свежим. В бутылке из жесткой кожи оказалось  кисловатое
на вкус вино. Был в свертке и небольшой серебряный кубок.
   - А что, воду тут не пьют? - спросила Дуглесс.
   - Нет, вода плохая,  -  ответила  Гонория,  настраивая  свою  пузатенькую
лютню.
   - Плохая? То есть - непригодная для питья? - спросила  Дуглесс,  вспомнив
виденные ею накануне хижины. Конечно, если обитатели этих хижин имеют доступ
к источникам воды, то она и должна быть грязной!  Вот  странно,  -  подумала
Дуглесс, - а я полагала, что  загрязнение  питьевых  источников  -  проблема
только для двадцатого столетия.
   Она провела пару восхитительных часов в этом саду, сидя рядом с Гонорией,
закусывая хлебом с сыром, потягивая из серебряного  кубка  прохладное  вино,
разглядывая, как переливаются в лучах солнца драгоценные  камни,  украшающие
их платья, и наблюдая, как садовники работают в саду. Она знала  не  слишком
много песен, но бродвейские мюзиклы ей всегда нравились, и большую их  часть
она видела на видео, так что когда Дуглесс всерьез сосредоточилась на  этом,
то быстро пришла к заключению, что в действительности знает их даже  больше,
чем казалось. Ей были известны песенки "Я  мог  бы  танцевать  всю  ночь"  и
"Доставьте меня вовремя в церковь" из  фильма  "Моя  прекрасная  леди".  Она
рассмешила Гонорию, напев ей хит из фильма "Волосы". А еще она знала "Назови
ветер Марией" из мюзикла "Раскрась свою повозку".  Знала  она  и  шлягер  из
фильма "Остров Джиллигана", но его петь не стала.
   Гонория жестом остановила ее и, сказав, что ей надо это записать, пошла в
дом за пером и бумагой.
   Дуглесс, очень довольная, осталась сидеть, нежась, будто ленивая кошка на
солнышке: в отличие от обычного настроения в ее повседневной  жизни,  сейчас
она испытывала стремление нестись куда-то или делать что-то еще.
   В дальней части  сада  приоткрылась  небольшая  калитка,  и  она  увидела
входящего Николаса. Дуглесс тотчас  насторожилась,  и  сердце  ее  забилось.
Понравится ли ему ее платье? Вообще, понравится ли она  ему  больше  теперь,
когда выглядит, как и другие женщины его времени?
   Она уже привстала было, но тут заметила, что  следом  за  Николасом  идет
кто-то еще - некая хорошенькая  молодая  женщина,  которую  Дуглесс  еще  не
видела.  Николас  держал  ее  за  руку,  и  они   побежали   к   беседке   в
противоположном углу сада, также увитой виноградом.  Нетрудно  было  понять,
что это - пара любовников, торопливо пробирающихся к какому-нибудь укромному
местечку.
   Дуглесс вскочила, сжав кулаки. Да чтоб его черти взяли! -  подумала  она.
Недаром он приобрел  скандальную  репутацию  в  двадцатом  столетии.  Ничего
удивительного, что в исторических сочинениях о нем доброго слова не сказано!
   Первым желанием Дуглесс было - помчаться за ними и выдрать все  волосы  у
этой бабенки! Николас сам-то, может, и  не  помнит,  но  это  все  равно  не
отменяет объективного факта, что именно она, Дуглесс, - женщина, которую  он
любит! Впрочем, - стала втолковывать себе Дуглесс, - его любовь  ко  мне  не
принадлежит ни этой эпохе, ни той, так надо мне будет  с  учетом  того,  что
станут вспоминать о  Николасе  потомки,  положить  решительный  конец  этому
кобелированию.
   И с ощущением собственной правоты, постоянно твердя себе, что проделывает
это  исключительно  ради  блага  самого  же  Николаса,  она  незамедлительно
направилась к беседке. При этом она  отчетливо  видела,  что  все  садовники
прекратили работы по саду и внимательно наблюдают за ней.
   И, как обнаружилось, в мистическом полумраке беседки  Николас  уже  успел
задрать женщине юбку, оголив ее бедро, и рука его проникла  куда-то  дальше.
Куртка и рубашка у него были расстегнуты, и женщина в  свою  очередь  сунула
руку ему за пазуху, и при этом они целовались с необыкновенным энтузиазмом!
   - Так-так! - громко проговорила Дуглесс, умудряясь как-то  удержаться  от
того, чтобы не наброситься на них тут же, - Мне, Николас,  не  кажется,  что
подобное поведение подобает джентльмену!
   Женщина пришла в себя первой и удивленно воззрилась на Дуглесс. Потом она
принялась отталкивать от себя Николаса, но тот,  похоже,  не  имел  уже  сил
остановиться. - Николас! - резко прикрикнула на него Дуглесс,  таким  тоном,
каким она обычно делала замечания школьникам.
   Николас обернулся и посмотрел на нее из-под опущенных век. Вид у него при
этом был как бы несколько сонный - она  и  раньше  видела  его  таким  в  те
минуты, когда он занимался с нею любовью!
   У Дуглесс даже дыхание перехватило!
   Но выражение ярости вскоре вытеснило все остальные на лице Николаса, и он
отпустил юбку женщины.
   - Я полагаю, что вам лучше уйти! - сказала женщине Дуглесс, вся дрожа  от
гнева.
   Женщина переводила взгляд с Николаса на Дуглесс, в то время как эти  двое
уставились друг на друга, и поспешила прочь из беседки.
   Николас оглядел Дуглесс - всю, с головы до пят, - и выражение  ярости  на
его физиономии было столь явным, что Дуглесс уже  готова  была  убежать.  Но
осталась на месте.
   - Николас, нам нужно поговорить! - вскричала она. -  Я  должна  объяснить
тебе, кто я такая и зачем явилась сюда! Он пошел на нее, и на этот  раз  она
попятилась назад.
   - Что ж, вам удалось опутать чарами мать, -  приглушенным  голосом  почти
прошипел он, - но на меня ваша магия не действует! А ежели вы еще  хоть  раз
посмеете оказаться на пути к исполнению моих желаний, я велю попотчевать вас
колотушкой!
   И он пошел прочь, оттолкнув ее, так что Дуглесс  стукнулась  о  стенку  и
чуть не рухнула на землю. С тяжелым сердцем  она  смотрела,  как  Николас  в
гневе шагает по дорожке и затем исчезает за  дверцей  в  стене.  Как  же  ей
выполнить свою миссию, если он даже выслушать ее не желает?! И десяти  минут
не хочет провести в ее обществе! И что ей в таком случае остается  делать  -
лассо на него накидывать, что ли?! Точно!  -  подумала  она.  -  Взять  вот,
связать его, а потом сообщить, что она явилась из будущего  с  целью  спасти
его шею - в самом прямом смысле этого слова.
   - И я уверена, что он мне поверит, - произнесла она шепотом.
   Тут вернулась Гонория, неся с собой  деревянную  складную  подставку  для
письма, которую держат на коленях, несколько здоровенных  гусиных  перьев  -
умело заточив, она превратила их в подобие ручек - и три листка бумаги.
   Перебирая струны лютни, Гонория  принялась  наигрывать  мелодии  песенок,
только что напетых Дуглесс, и попросила переложить их на  ноты  и  записать.
Однако Дуглесс  не  знала  нот  и  еще  больше  разочаровала  Гонорию  своей
необразованностью.
   - А что такое "колотушка"? - поинтересовалась у Гонории Дуглесс.
   - Ну, это такая  штука,  которой  пыль  из  одежд  выбивают,  -  ответила
Гонория, не прекращая при этом испещрять бумагу нотными значками.
   - А что Николас... он тут... он за всеми подряд женщинами увивается,  да?
- опять спросила Дуглесс.
   Перестав пощипывать струны лютни, Гонория глянула Дуглесс прямо в глаза.
   - Вам не следовало бы испытывать сердечное влечение к  сэру  Николасу!  -
произнесла она наконец. - Женщина  должна  привязываться  сердцем  к  одному
только Господу Богу, ибо люди смертны, а Господь Всемогущий нет!
   - Это, конечно, так, - со вздохом ответила Дуглесс, - но  покуда  человек
жив, он все еще способен сделать собственную жизнь  либо  полноценной,  либо
нет! - Дуглесс хотела еще что-то сказать, но, случайно подняв  глаза  вверх,
увидела на галерее дома кого-то, чья голова напомнила ей о...
   - А кто вон та девушка? - требовательно  спросила  Дуглесс,  указывая  на
незнакомку.
   - Этой девушке по достижении совершеннолетия  предстоит  выйти  замуж  за
лорда Кристофера. Если, конечно, она выживет.  Девушка  очень  больна  и  не
часто выходит на свежий воздух, - ответила Гонория.
   Девица, по крайней мере, на таком удалении  выглядела  точь-в-точь  будто
Глория - такая же толстая и, похоже, такая же противная!  Дуглесс  вспомнила
рассказ Ли о старшем  брате  Николаса:  Кристоферу  предстояло  жениться  на
какой-то богатой  французской  наследнице,  и  именно  по  этой  причине  он
отказался от брака с прекрасной Летицией.
   - Стало быть, Николасу предстоит жениться на Летиции, а Кристофер обручен
с несовершеннолетней! - протянула  Дуглесс.  -  Ну,  хорошо,  а  скажите-ка:
допустим, эта девушка умрет, не женится ли тогда Кит на Летиции?
   Гонория явно  была  шокирована  тем,  что  Дуглесс  так  фамильярно,  так
запросто, позабыв о титулах, называет благородных людей  по  именам.  Должно
быть, обычаи у них в стране совершенно иные! - решила она, а потом пояснила:
   - Лорд Кристофер должен унаследовать графский титул, к тому же он состоит
в родстве с королевой, а леди Летиция не подходит ему по рангу.
   - А Николасу, значит, она подходит, да?!
   - Сэр Николас - младший из сыновей, и он не может наследовать  ни  земли,
ни титул, и для него леди Летиция - супруга вполне подходящая:  она  -  тоже
родственница королевы,  только  очень  дальняя,  и  приданое  за  ней  сулят
небольшое, - ответила Гонория.
   - Допустим, Николас женится на Летиции, а Кристофер вдруг умрет, в  таком
случае графом станет Николас - верно? - спросила вновь Дуглесс.
   - Да, это так, - отозвалась Гонория и перестала записывать ноты. Глянув в
сторону галереи,  она  увидела,  что  наследница-француженка  -  толстая,  с
прыщами на физиономии, болезненного вида девица - уходит  в  дом.  -  Да,  -
задумчиво повторила Гонория, - в этом случае графом стал бы сэр Николас.

Глава 14

   К моменту, когда Дуглесс наконец-то улеглась рядом с Гонорией в  постель,
она уже испытывала полное изнеможение. Ничего, конечно, удивительного в том,
что этим вечером ей довелось видеть здесь очень мало  толстых  людей  и  что
талии у здешних женщин столь тонкие! Если все время носить стальной корсет и
постоянно двигаться, то жир попросту не может отложиться на теле!
   Покинув сад, они  с  Гонорией  отправились  к  вечерне  в  небольшую,  но
красивую часовню на первом этаже дома. Священник в богато расшитых ризах вел
всю службу на латыни, и они, внимая ему, большую часть вечерни простояли  на
коленях. Дуглесс ни зрительно, ни в слуховом плане не могла  в  полной  мере
сосредоточиться на службе, ибо все  время  разглядывала  необычные  для  нее
роскошные одеяния собравшихся здесь  мужчин  и  женщин:  их  шелка,  бархат,
парчу, меха, их драгоценности!
   В часовне она впервые увидела Кристофера. Он был очень похож на Николаса,
хотя и не столь молод и красив. От  Кристофера  исходило  ощущение  какой-то
спокойной силы, и именно оно побудило Дуглесс вглядеться  в  него.  Он  тоже
поглядел через толпу на нее, и его взор выразил  столь  явный  интерес,  что
она, покраснев, отвернулась, не заметив, что Николас  пристально  следит  за
ними обоими и хмурится.
   После вечерней службы состоялся ужин в зале для  приема  гостей.  Дуглесс
была на ужине вместе с леди Маргарет, Гонорией  и  еще  четырьмя  женщинами.
Подавали овощной суп на говяжьем бульоне, горькое и противное на вкус пиво и
жареную крольчатину. Мужчина, которого  Гонория  назвала  дворецким,  счищал
подгоревшую корку с  буханок  хлеба,  затем  разносил  ломти,  предлагая  их
гостям. Теперь-то Дуглесс поняла, что это были за дырочки на хлебе,  который
ей давали днем.
   Приглашенные на  ужин  женщины,  как  узнала  Дуглесс,  все  были  дамами
дворянского происхождения, приближенными леди Маргарет.  Как  еще  уразумела
Дуглесс, все слуги в доме распределялись по соответствующим рангам,  и  сами
могли иметь слуг, которым, в свою очередь, тоже  кто-то  прислуживал.  К  ее
удивлению, рабочие часы слуг были также строго расписаны. Все  имевшиеся  до
этого вечера познания Дуглесс в отношении слуг были почерпнуты ею из книг об
устройстве дворянских усадеб в викторианскую эпоху, и  там  сообщалось,  что
слуги трудились в поте лица с  раннего  утра  до  поздней  ночи.  Однако  из
рассказов Гонории Дуглесс уяснила, что при таком обилии слуг, которое было в
доме Стэффордов, ни одному из них  никогда  не  приходилось  работать  более
шести часов в день.
   За ужином Дуглесс представили прочим дамам,  и  все  они  с  любопытством
принялись расспрашивать о ее родине, Ланконии, и о ее правителе-короле, дяде
Дуглесс. Буквально сгорая от стыда из-за  необходимости  прибегать  ко  лжи,
Дуглесс  сначала  бормотала  что-то  невнятное  в  ответ,  а   затем   стала
расспрашивать женщин об их  одеяниях.  Информация,  которую  она  тотчас  же
получила касательно испанской моды в одежде, а также по поводу  французской,
английской и итальянской мод, была совершенно потрясающей. Дуглесс в  полной
мере прониклась всеми этими проблемами  и  поймала  себя  на  том,  что  уже
размышляет, каким образом сшить себе  платье  в  итальянском  стиле:  в  нем
взамен  фижм  предполагалось  некое  новое  устройство,  именуемое   "задним
выступом".
   После ужина  слуги  вынесли  столы,  и  леди  Маргарет  изъявила  желание
послушать, как Дуглесс поет. Последовавший за этим остаток вечера  прошел  в
необыкновенном  оживлении  и  был  наполнен  шутками  и  смехом.   Поскольку
телевидения еще не с