каждого дня он понимал, что она нужна ему все больше, больше, чем он мог думать, больше, чем он полагал возможным. Триумфы побед над противниками - ерунда, если она не могла их с ним разделить. Нет, даже больше, чем разделить. Если это было не для нее - это было тогда вообще бессмысленным. Зачем тренироваться, мучиться, быть рыцарем, если Калли не повяжет свой платок ему на шлем?
     Другие мужчины были устроены иначе. Казалось, ни одному не нужны красивые женщины, чтобы хотеть что-то совершить. Казалось, все мужчины были довольны, совершая подвиги для самих себя. Конечно, им тоже было приятно, когда женщины на них смотрели. Но не более того. Им не были нужны женщины так, как Калли - Талису.
     Когда Уилл бывал недоволен их нерадивой работой, он, случалось, запрещал им играть вместе. Как-то раз он раздраженно сказал:
     - Вы оба - только по половине человека. Быть целым человеком вы можете только вдвоем.
     Наверное, в этом все и дело? Он - одна половина человека, а Калли - другая половина? Даже для него это звучало странно. Ведь такого же не бывает.
     - Скажи, - повторила Калли. - Скажи, в чем дело.
     Он не мог заставить себя вслух сказать, что думал. Ему хотелось, чтобы Калли считала, что он - самый сильный, самый смелый, самый мужественный человек на земле. Она должна иметь возможность во всем и всегда положиться на него, а не на других, кто еще был с ней рядом.
     - Ты должна мне рассказать насчет тех девчонок. Тебе с ними хорошо?
     Она поняла, что сказать ей, в чем дело, ему мешает гордость.
     - Они не такие уж и девчонки. Это старые девы. И каждой нужен мужчина. - Она чуть было не сказала: "Мой мужчина".
     - Да? Так, может, их нужно...
     Она резко пихнула его под ребра, не дав закончить. Икнув, он расхохотался.
     - Тебе они не очень-то нравятся, - заметил он.
     - Это я им не нравлюсь.
     Он, услышав это, засмеялся.
     - Что? Как ты можешь не нравиться?! - И его недоуменная реакция была абсолютно искренней. Ему казалось, Калли умна, остроумна, весела. Ее общество - лучшее в мире, потому что она всегда знает, когда промолчать, когда говорить, и если говорить, то о чем.
     Обнимая ее и думая о ней так, он не мог удержаться от того, чтобы не поцеловать ее шею, ее ухо, но уже через минуту он заставил себя остановиться. Пытаясь вернуться к невинным детским отношениям, он принялся ее щекотать, но когда она в ответ, хихикая, стала вертеться и ерзать у него на коленях, его тело реагировало на это таким желанием, как не реагировало даже на поцелуи.
     - Ох, Калласандра! - страдая, прошептал он.
     Калли начала ему рассказывать о сестрах Хедли.
     - На самом деле, конечно, не то важно, нравлюсь я им или нет. Они ко мне никак не относятся. Я их нисколько не интересую. Ах, Талли, на самом деле с ними ужасно, просто ужасно скучно!
     Талис все еще был так поглощен своим желанием и близостью ее тела, что не слушал, что она говорила. Но теперь у Калли в голове начал созревать некий план. Она хотела внушить Талису одну мысль, но, как всегда, знала, что нужно, чтобы он подумал, что идея - его.
     - ...И виноват в этом ты, - докончила она, и тут он сразу поднял голову и наконец стал ее слушать. Как и любой другой мужчина, он крайне неохотно признавал свои ошибки, только в том случае, когда не оставалось совсем никакого иного выхода.
     - Я? Виноват? Но каким образом я-то могу быть виноват в том, что ты им не нравишься? Наверное уж, Калли, это ты сделала что-то не так, что они стали плохо о тебе думать.
     - Они говорят, что я обучалась как мужчина.
     Талис, услышав это, расхохотался.
     - Это ты-то? Как мужчина. Да ты знаешь, как в руки взять меч или шпагу? У тебя же не хватит силенок даже приподнять доспехи, не то что в них влезть.
     - Но я была вместе с тобой все эти годы, - настаивала Калли. - От этого получилось так, что мне не о чем говорить с женщинами. Они все болтают о какой-то ерунде: кто как одет, какие о ком идут сплетни при дворе. Я привыкла с тобой рассуждать о политике и философии... Обо всем том, что имеет хоть какое-то значение в жизни.
     Говоря все это, Калли отнюдь не была уверена, что он ей хоть немного поверит. Ему может очень быстро прийти в голову, что они ведь в жизни никогда не говорили ни о политике, ни о философии. Если уж они и говорили о чем-нибудь, так именно об одежде или размышляли о том, что происходит при дворе у королевы.
     Но если сказать правду, все рухнет. Больше всего на свете она хотела, чтобы он взял ее к себе. Чтобы ей не торчать больше с этими женщинами. Ей всего лишь хотелось быть вместе с ним. Если он поверит, что так лучше для нее, то он весь мир перевернет, но этого добьется, потому что будет верить, что действует во имя высокой цели. А если она скажет ему правду, если она скажет, что всего лишь "ей этого хочется", то, вполне возможно, он решит, что это каприз, что ей нужно учиться "дисциплинировать себя" и для этой цели отправляться обратно к женщинам.
     Она прошептала:
     - Я ничему больше не учусь, - думая про себя: "Без тебя мне ничему-ничему не хочется учиться".
     Некоторое время Талис ничего не говорил, а сидел, хмурясь, размышляя про себя над этой проблемой. Сначала он не знал, что предпринять, потом ему в голову пришел выход. Если он станет ей помогать, то ему не придется признать вслух, что ему без нее не жизнь, что его энергия и воля к жизни угасают с каждым днем, проведенным ими порознь.
     - Ты будешь со мной, - сказал он твердо. - Ты будешь учиться вместе со мной. Человек должен всегда учиться. Без этого нельзя.
     - Не выйдет, - печально сказала она. - Они не позволят. - Она знала, что лучший способ заставить Талиса что-то сделать - это заявить, что он этого не может. - Ты не знаешь, что это за люди. Женщины - тут, мужчины - там. Так принято. Все по отдельности. Они сходятся, чтобы делать детей, а потом опять расходятся, и ничего больше.
     - Что-что? - он поднял брови. - Ты-то что знаешь о том, как делают детей?
     Калли промолчала, боясь, что он услышит, как она усмехается в темноте. Им нравилось поддразнивать друг друга.
     - Да как сказать? Наверное, я знаю далеко не все Не мог бы ты быть так добр и научить меня всему, что положено об этом знать? - Говоря это, она заерзала у него на коленях.
     Но Талис ответил не так, как она надеялась. Почему-то, когда он заговорил, в его голосе был гнев.
     - Что это с тобой случилось, что ты заговорила о том, как делают детей? Кто там с тобой об этом говорил?! Какой-нибудь мужчина?!
     - Никто, - честно ответила она В последнюю неделю она жила только с женщинами, с одними женщинами. - Был один молодой человек, который сказал, что я хорошенькая, но это все. А ты как думаешь: я хорошенькая? - У нее не было намерения вызывать его ревность (не то чтобы ей этого не хотелось, напротив, очень хотелось, просто в тот момент в голову не пришло). В тот момент она вела к другому: намекала ему, чтобы он сделал ей комплимент.
     - Что это был за молодой человек? - спросил Талис с яростью, и его руки сжались на ее талии.
     - Да так, один, - отмахнулась Калли, недовольная, что он ее не понял, но все еще в твердом намерении получить от него комплимент. - Он сказал, что у меня красивые волосы. А ты как считаешь? Красивые?
     - А как он мог это увидеть? - вскричал Талис - Ты что, не носишь там свой головной убор?
     Калли улыбнулась. Теперь до нее дошло, что они воспринимают этот разговор по-разному, так что комплимента от него ей не получить. Но, впрочем, разве его ревность - не лучший из всех комплиментов? Потому что он ревновал не часто. Обычно он взрывался, когда Калли меньше всего этого ожидала, и предсказать его вспышки было невозможно. А когда она пробовала вызвать его ревность намеренно, у нее никогда ничего не получалось.
     - Это было ночью... И он...
     - Ночью?! - он почти прокричал в ее ухо.
     - У, Талли! - протянула она. - Это поистине ужасно! Все мальчики, все молодые люди, и почти все мужчины здесь в меня дико влюблены. Они ни о чем другом не говорят, лишь просят позволения поцеловать мои божественные ноги, мои прекрасные нежные руки. Они сражаются между собой за право преподнести мне самые драгоценные подарки. Они пишут поэмы о моих волосах и о небесном цвете моих глаз. А один рыцарь-кавалер сказал, что мои глаза - это как небо перед бурей. А мои волосы! Мне просто даже неловко повторять все, что мне о них наговорили. Вот, например...
     Она чувствовала, как с каждым ее словом напряжение покидает его тело, и в конце концов он так сдавил ее руками, что ей пришлось замолчать.
     - Ладно-ладно, посмеялась и хватит. А теперь помолчи. Посмотри лучше, какая луна.
     Прислонясь к его плечу, держа его руки в своих, она смотрела на луну, и ей хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Очень, очень часто ей на ум приходила одна и та же мысль: как хорошо было бы. если бы они никогда не уезжали из дома, от Мег и Уилла.
     - Тебе не кажется, Мег и Уилл думают о нас?
     - Думают, конечно. Постоянно, как и мы о них, - ответил он. Она поняла, что ему тоже иногда кажется, что лучше бы они не уезжали из дома. Здесь, в Хедли Холле, было что-то такое, чего они оба не могли понять. Например, как можно не любить собственных детей, как Джон Хедли? Сыновья говорили, что мать они любят, но у Филиппа однажды вырвалось, что он ее боится.
     - Мне страшно, - сказала Калли. - Страшно от всего, что тут происходит. От этого становится как-то нехорошо...
     Он понимал, что она имеет в виду, и был полностью согласен с ней. Талис решил, что должен успокоить ее.
     - Просто здесь все по-другому, не как на ферме. Это богачи. У них не такая жизнь.
     - Не только это. Еще что-то. Я боюсь за нас с тобой. Что с нами будет?
     - А что с нами может случиться? Ты, наверное, опасаешься, что все местные красавицы влюбятся в меня и уведут от тебя?
     - Ха! Это ты сам за ними будешь бегать. Ни одна женщина на тебя и не посмотрит.
     Талис прекрасно знал, что он никогда не смотрел на других женщин. То есть, конечно, может, он на них и смотрел, но ни одна, кроме Калли, не интересовала его. Но это хорошо, что Калли думает, что он всем им так нравится. На его-то взгляд, если кто из них двоих и был красив, так это Калли. Она была самым замечательным, самым чудесным существом на свете.
     - О чем ты так беспокоишься?
     - О, не знаю... А тебе не кажется странным, что никто из них не задает нам вопросов, откуда мы взялись? Вернее, откуда взялся ты. Согласно истории, когда мы родились, мы сгорели в огне. Я слышала, что на пепелище нашли тела двоих детей. Если мы сгорели, почему же мы тогда живы? А что случилось с моей матерью? Дороти сказала, что она была маленькая черноволосая и черноглазая. Если и так, почему я блондинка, и у меня брови и ресницы как у кролика?
     - Я не умею выдумывать истории, как ты. Может, кое-чего эти женщины и не знают. Они сами тогда были детьми... Не могут же они этого помнить, а?
     - Нет, - согласилась она, потом задумчиво пробормотала:
     - Все это довольно странно. Но в чем бы там ни было дело, а у меня все время какое-то чувство страха.
     - Чего ты боишься? Что может случиться?
     Она повернула к нему свое лицо.
     - Я боюсь тебя потерять. Я умру, если я тебя потеряю. Я не хочу жить без тебя.
     Талис вздохнул. Ему казалось, что если он ей скажет то же самое, это будет не мужественно, но подумал он именно так. Крепко держа ее в объятиях, он проговорил рядом с ее губами:
     - Никто нас не разлучит. Мы едины, разве ты этого не знаешь? Разве ты не чувствуешь?
     - Да, - прошептала Калли. - Да! О, да! Но я боюсь... Я боюсь, нам не позволят быть вместе.
     - Калли, любовь моя, зачем кому бы то ни было пытаться нас разлучить? Разве у кого-нибудь из нас есть большие богатства в руках? Разве кто-то из нас - королевский ребенок и должен унаследовать целую страну? Богачей - вот кого женят насильно, а разве таким, как мы, это может угрожать? Мы разве богачи?
     - Нет, - улыбнулась она. - Мы люди маленькие.
     - Конечно, - сказал он, прижимая ее к себе. - Мы люди маленькие и незначительные. Завтра я скажу этому господину, моему отцу, что ты всегда и везде будешь со мной. А если он не позволит, то завтра же вернемся обратно на ферму, к Мег и Уиллу.
     Калли затаила дыхание. Она знала, что если Талис дал это обещание, он его сдержит. Но она знала, чего это будет ему стоить, чего он лишится, если ради нее будет вынужден покинуть этот богатый дом. Талис всегда терпеть не мог крестьянский труд. Он работал, выполняя все, что надо. Но у него не было ни малейшего интереса к тому, чтобы выращивать репу. В отличие от Уилла, он вовсе не лелеял мечту "вырастить лучшую репу во всем королевстве". В ярмарочные дни он скучал. Талис был создан, чтобы ездить на лошади и носить доспехи. И он всегда знал, что он для этого создан.
     Она не имела права, не имела права принять его жертву и позволить ему бросить то, ради чего он был создан в этом мире. Она не сомневалась, что, если бы ему представился шанс, он стал бы величайшим рыцарем из всех, которые когда-либо жили.
     - Ты почему на меня так смотришь? - спросил он хриплым голосом.
     Он не стал дожидаться ответа. Если она не прекратит так на него смотреть, через минуту они опять окажутся на каменном полу. Умом он знал, что пора уже возвращаться в дом, но до рассвета еще оставалось несколько часов, и он не мог заставить себя с ней расстаться. Он ведь ее так давно, давным-давно не видел!
     - Послушай, веди себя прилично! Сядь прямо, - велел он решительным и жестким тоном, и, когда ее лицо отодвинулось от его лица, предложил:
     - Расскажи-ка мне лучше историю. Я уже тысячу лет не слушал твоих глупеньких сказочек.
     - Ну, если они глупенькие, так я не буду рассказывать.
     - Ах, не будешь? Ну ладно. - Он помолчал, а потом обронил как бы ненароком:
     - Кстати, говорят, тут есть один человек, который все время сочиняет и рассказывает истории. Великолепные, говорят, истории...
     Калли немедленно заговорила:
     - Жила-была одна принцесса, у которой было пять ревнивых сестер. Они были все уродливы, а принцесса - красавица. У нее были длинные золотистые волосы - великолепные волосы. Самые роскошные волосы, какие только можно представить.
     - И самое роскошное хвастовство, - ввернул Талис.
     - Нет-нет, что ты! Она была мила, скромна, с простым характером. Только все другие видели, какая она красавица, а она сама все время думала, что она дурнушка.
     - Хм-м-м...
     - А еще жил-был принц.
     - Красивый?
     - Нет-нет, совсем нет. Страшилище ужасное.
     Талис, услышав это, начал вставать.
     - Ну хорошо, хорошо, - поспешно согласилась Калли. - Может, он был немного красив. Что-то в нем было. - Прислонившись к его груди, она прильнула к нему всем телом. - У него были черные вьющиеся волосы, густые черные брови, а губы нежные, как у ребенка. Но нос у него был длинноват и островат.
     - Уверен, что у него был прекрасный нос.
     - Ну, может быть, может быть. И вот однажды принцесса...
     - Нет, нет, постой, - остановил ее Талис. - Расскажи-ка мне еще побольше об этом божественно прекрасном принце. Он был высокий и сильный?
     Первым желанием Калли, разумеется, было его подразнить, но потом она улыбнулась, взяла его руку в свои и заговорила:
     - У него были прекрасные руки, с длинными пальцами. Очень сильные руки...

27

     Талис стоял выпрямившись и высоко подняв голову.
     - Сэр, - произнес он отчетливо. - Прошу вашего позволения жениться на Калласандре.
     Джон не сразу нашел что ответить. Его же сын еще настоящий мальчишка! Господи, да он же был младенцем еще вчера. Как он посмел и думать-то о таком деле - жениться?!
     Джон медленно поднялся из-за стола, за которым сидел, проверяя счета, которые ему принес для проверки его камергер. Когда молодой человек женится, он сразу изменяется и начинает вести совсем другую жизнь. Его энергия начинает уходить в другое русло. Он перестанет обращать главное внимание на то, что рядом с ним.
     Джон никогда в жизни не признался бы даже самому себе, что ревнует. Он только что разыскал сына, и пока еще не хотел делиться им ни с кем. "Но... - думал он, - в то же самое время не хочется и расстраивать парня". Талис был настолько независим, что Джона это беспокоило и даже немного страшило. Все остальные дети принадлежали ему, он был убежден, что он владеет каждым из них. Он мог требовать от них все, что считал нужным потребовать. Мог их прогнать от себя, а мог приблизить, мог как гневаться на них, так и хвалить их. Он был уверен, что они будут жить в его доме всегда...
     Но Талис - это было нечто, к чему Джон еще не успел привыкнуть. Раньше его здесь не было. И Джон почему-то не чувствовал, будто от мальчишки исходила очень уж горячая признательность за то, что он, Джон, избавил его от жизни в нищете. Джон часто замечал, что новая жизнь вызывает у Талиса восторг, но вот благодарность - никогда. Джон не был уверен, но в глубине души ему казалось, что если Талису вдруг однажды очень сильно не понравится что-нибудь, что делает его отец, он, прихватив с собой свою девчонку, может оставить Хедли Холл навсегда.
     - Да-да, конечно, - рассеянно произнес Джон, не желая прямо ему отказывать. - Но, разумеется, сначала я должен поговорить с твоей матерью.
     - Да, сэр, - сказал Талис, и его лицо осветилось лучистой улыбкой. Его счастье, ярко вспыхнув, осветило всю комнату. Потом, тщетно пытаясь заставить себя держаться с достоинством, он выбежал из комнаты и вприпрыжку побежал по лестнице. Не владея собой и ничего вокруг не видя, он мощно врезался в идущую ему навстречу Эдит и почти что сбил эту чопорную и благовоспитанную девицу с ног. Но, пока она, покачнувшись, падала, он успел запросто подхватить ее и с легкостью поставил обратно на ноги. Затем, к ее полному изумлению и замешательству, он крепко поцеловал ее в губы. С его точки зрения, именно так брату и следовала целовать свою сестру. Но Эдит никогда в жизни еще так не целовалась ни с одним мужчиной.
     Талис, не обратив на происшедшее никакого внимания, продолжал вприпрыжку бежать вниз по лестнице, затем, высоко подпрыгнув и достав до потолка, ударил снизу кулаком в гобелен, который украшал потолок над лестничной площадкой, и выбежал во двор.
     На лестнице Дороти и Джоанна, сестры Эдит, с открытыми от удивления ртами наблюдали за тем, как Эдит смотрит ему вслед. С точки зрения Эдит, она была неизмеримо выше любых мужчин. Если верить тому, как она сама говорила, то в свои двадцать лет она была не замужем, потому что так и не встретила никого, достойного себя. Но, судя по тому, какое выражение было сейчас на ее лице, о Талисе она была другого мнения!
     Услышав, как хихикает Джоанна, Эдит выпрямилась и снова направилась вверх, изо всех сил стараясь хотя бы внешне вернуть свое достоинство. Но на верхней площадке она не могла удержаться, чтобы не посмотреть в окно, еще раз взглянуть вслед этому чудному созданию, которое уже бежало вдалеке.
     Оборачиваясь, она произнесла с непроницаемым видом:
     - Пойдемте. Пора заняться делом.
     - Да, Эдит, идем, - ответила Джоанна, а когда та повернулась спиной, выразительно поцеловала тыльную сторону ладони и передразнила Эдит, которая шла по коридору, прямая, как падка.

***

     - Конечно, он женится на нашей дочери, - сказала Алида своему мужу. Чтобы казаться спокойной, ей нужно было напрягаться изо всех сил. Она ни за что не должна допустить, чтобы муж заметил, как ее сердце бьется у самого горла, что вот-вот и ее дыхание станет прерывистым, тяжелым и быстрым.
     Брови Джона сдвинулись:
     - Мой сын, - жестко сказал он, подчеркивая голосом, что Талис, а не эта девчонка, был его.
     Алида знала, как осторожно надо действовать. Она так же хорошо знала, что трусить не имеет права. Если когда и надо думать быстро, так это именно сейчас. Не о ней сейчас речь. От того, как она поведет себя и что сделает в следующие несколько минут, зависит будущее ее детей. Первым е